Выпускной вечер

Какие ласковые, тополиные дни наступают в июне! Ослепительно синее небо разливается подобно морю, в нём, радостно кувыркаясь, начинают свой небесный хор птицы. Тысячи крылатых существ несут краски лета, щедро плескают их в море зелени – вырастают разнообразные цветы, пахнущие, как старое вино, как хороший чай. Горячий воздух, наполненный ароматами, становится густым. Лишь к вечеру шаловливый ветерок начинает играть с ветвями и травами свои оркестровые пьесы.
Каролина пела, пританцовывая на упругих ножках. Ей казалось, что  исчезла крыша, и мелькающее солнечное зарево ворвалось в комнату, отражаясь в зеркале, стёклах шкафов, в стареньком графине, в фарфоровом стакане, в золотом медальоне, на старомодных фигурках слоников, на бутылке с лимонадом «Буратино», на вазе с цветами, на картине Брюллова «Всадница». В открытое окно влетает, кружась в столпе света, бабочка, которая садится на краешек вазы.
Проигрыватель играет популярную мелодию западной группы, и музыка плещет по комнате, и даже бабочка порхает в такт музыке.
Часы лукаво подмигивают, напоминая о времени, морщат носик, показывая стрелками долгожданный миг. Каролина взмахивает руками; ещё несколько лёгких движений – и на ней красуется небесно - голубое платье с рукавами – фонариками, с пышной юбкой да белые туфли – лодочки.
В окне показывается лукавое лицо подружки Марины, по нему ползёт солнечный зайчик! Марина смеётся, смахивает зайчика, но на плече её платья в горошек остаётся божья коровка, которая медленно ползет к её шейке. Марина дергает шейкой, ловит счастливую гостью, и та взлетает с её пальца.
Она зовёт Каролинку, та выпархивает, не забыв поторопить чопорных родителей.
Кудрявый круглощекий папа повязывает галстук и рассказывает о поездке своего приятеля на лесное озеро, а озабоченная мама, стоя у зеркала, что-то мычит в ответ напомаженными губами.
На липовом бульваре Каролинка и Марина встречают главного артиста класса – Витьку.  Немного нелепый, длиннорукий, но поразительно ловкий, упакованный в новый костюм, он звенит  гитарой, а его крепкий черноголовый отец ожидает на скамейке с газетой.
Витька шумно приветствует Каролинку и Марину, сопровождает их,  умудряясь приобнять по очереди каждую.
Вечерний ветерок волнует море листвы, скользят юркие автомобили, да звенит трамвай на повороте. Сочные жёлто-синие краски вечера разливаются по городу.
У здания школы уже стоят группки нарядно одетых, блещущих красотой выпускников. То и дело щёлкают фотоаппараты, со смехом застывают выпускники, а мелодия «Когда уйдем со школьного двора» вызывает прилив ностальгии по прошедшим школьным временам и одновременно радость от того, что уже всё давно закончилось, и начинается новая, таинственная и опасная взрослая жизнь, и она, как бегущая в дымке извилистая дорога, теряется где-то вдали.
Каролинка смотрит на стареньких учителей, слёзы застывают в её горле – ведь ничего этого уже не будет! Нет, всё, конечно, останется в ней – уроки, парты, перьевые ручки, учебники, экзамены, экскурсии, кроссы, колхозы, праздники – в общем, весь этот нескончаемый разноцветный карнавал.  Всё это останется в её памяти, как зеркало, которое затуманивается и которое нужно протирать от мрака времени.  Останется в фотографиях, желтеющих, словно цветы, и увядающих с годами. Останется в её друзьях и подругах, которые разлетятся по миру, словно птицы – учиться и вить свои гнёзда. Они, её родные одноклассники и друзья, станут солиднее. Станут кем-то, превратятся в кого-то, но, при этом, оставив внутри себя частичку из солнечного детства.
Всё это понимал и выпускник из параллельного класса Степан. Понимал, но мало об этом думал. Он так хотел понравиться Каролинке, он смешивал в палитре живописца таинства встреч, очарований, гибкие танцы и тайны синей ночи, яркие, как плеск зари, улыбки и вкус поцелуев, душистых и мягких, как лепесток цветка. Он думал о выпускном вечере, как о последнем глотке сладкого вина юношеской любви – ему грозила армия, а девушки, будто мотыльки, быстро улетают и также быстро выбирают цветок, куда им сесть.
Новый костюм, чёрный, как ночь, безукоризненный, таинственный и глубокий поджидал его, готовый сочетаться с ослепительной белизной сорочки и зелёным, узким, будто змея, галстуком.

***
Словно пробуя новый костюм, поскрипывая лакированными туфлями, Степан чёрной фигурой скользил по горячей жёлтой улице, и за ним бежала ласковой дрожью тёмно-серая тень.
Орест Павлович Шатров смотрел на него из окна. Блеск его очков, скользнув зайчиком по лицу Степана, заставил юношу обернуться.
Ореста Павловича Степан знал хорошо, ведь он был счастливым обладателем библиотечной комнаты, в которую юный Степа вступал, словно в храм. Пирамиды таинственных книг, эти циклопические груды историй, героев, ситуаций, путешествий, знаний зашифровались значками в пожелтевших страницах. Распахнув фолиант, под светом старинной лампы с зелёным абажуром, Стёпа осторожно входил в мир книги, затем, перебегая с шелестом со страницы на страницу, общался с героями, как с птицами, которые садились к нему на руку клевать зерно.
Орест Павлович подозвал к себе Стёпу. Когда тот вошел в полутёмную прохладу его книжного храма, сказал:
- Стёпа, я тебя поздравляю!  Но помни – Честертон сказал о синих тиграх, что это символ изысканной мощи!
Стёпа, привыкший  к словесным эскападам Ореста Павловича, спросил в лоб:
- А разве бывают синие тигры?
Орест Павлович задвигал кустистыми бровями и потёр острый нос:
- Существует другой мир, созданный гениями человечества – и ты прекрасно знаешь об этом! И в этом мире есть синие тигры!
Безошибочно, одним движением, Орест Павлович снял бордовую книжицу и прочитал:
«...И все же нет абсолютно точных слов, которые дали бы представление о тигре, этом образе, издавна волнующем воображение человека. Меня всегда неодолимо влекло к тигру. В детстве я, помнится, часами простаивал у одной-единственной клетки в зоопарке: остальных для меня как бы не существовало. Критерием оценки энциклопедий и книг о мире служили гравюры с изображением тигра».
- Это что, Орест Павлович?
Орест Павлович стрельнул глазами:
- Это Борхес! Его рассказ о синих тиграх...
- Вот это да! Я и не читал! Но почему вы об этом говорите?
Орест Павлович засветил на лице искристую улыбку:
- Милый юноша, меня не обманете! Я всё вижу и всё чувствую! Ваш костюм... (Он иногда внезапно переходил на «вы»).  Вы хотите понравиться девушке, молодой красивой девушке.
Степану захотелось отвернуться, потому что щёки его превратились в пион.
- Ну, не стесняйтесь! Это дело молодое! Только...
 Орест Павлович кашлянул.
- Что? – смущенно спросил Степан.
- Костюмчик ваш не подходит... Мрачный он, как ночь... Нужно что-то более волнующее и романтичное!
Степан стоял, удивляясь.
- Но, Орест Павлович, это ведь новый костюм, как говорится, официальный!
Орест Павлович щёлкнул языком.
- А ты глянь, дорогой, сюда.
И он махнул рукой. Открылась другая комната его квартиры. Со стен её смотрели суровые и мудрые лики философов и литераторов.
Скрипнула дверца пузатого шкафа, и на свет божий явился костюм.
- Вот, погляди! Каков, а? Цвета морской волны! Надень его!
Степан снисходительно улыбнулся:
- Да он же древний!
- Древний, да чудесный!  Попробуй!
Степан снял свой, и тот аккуратно лёг на кресло.
Через пару минут он уже красовался перед зеркалом в новом костюме, как будто в нём и родился – костюм сидел на нём как влитой!
Орест Павлович был в восторге:
- Смотри, как тебе идёт! Настоящий синий тигр! И галстук к твоей рубашке – кофейный, в мелкую клетку...
Степан вздыхал, отнекивался, говорил о потёртом старье, что ему будет стыдно, но Орест Павлович его твёрдо убеждал:
- Хочешь обратить на себя внимание – одевай!
Недоверчиво, больше из уважения, не желая обидеть пожилого человека, Стёпа согласился.

***
Школьный двор напоминал разноцветную поляну, куда слетелись легкокрылые бабочки, сизые голуби и панцирные чёрные жуки.
Колонки в двести ватт неистово кричали о школе и любви, когда подошедший к углу улицы троллейбус гостеприимно выпустил новый рой крылатых, лёгких и нарядных выпускников. Стёпа шагал со всеми, но был до предела сдержан, зажат – ему неудобно было за свой костюм цвета морской волны, который, казалось, висел на нём синей тигриной шкурой (совсем как в рассказе Борхеса), или будто обрушивался на него волной морского прибоя, к тому же был уже не новым. Но никто этого не замечал, вокруг себя Степа видел лишь довольные, чуть взволнованные лица, а в группе ослепительных, полыхающих, словно цветы на солнце, девушек он увидел и Каролину с её неизменной подругой Мариной. И тут его сердце ёкнуло – Каролина, как обычно, чуть скосив глаза, тут же заметила Степана и слегка кивнула.
Словно хлопушки щёлкали фотоаппараты, на миг освещая лица, превращая их в традиционные незабываемые групповые снимки. Стёпа и сам в последний момент подлетел к своему торжественно застывшему чёрно-белому классу и присоседился с краешка под полным упрёка взглядом Матвеевны, их классной руководительницы.
В большой актовый зал уместились и выпускники, и родители. Степан ожидал, что его отец и мать удивятся, увидев его в чужом костюме, но они не реагировали никак - то ли их упредил Орест Павлович, то ли произошло одно из чудес, на которые их сосед был горазд!
Ветерок в распахнутых окнах освежал поистине африканскую вечернюю жару, и пока директор говорил длинную, торжественную и прочувствованную речь, Степан глядел на Каролину, сидевшую впереди, любуясь её нежной кукольной головкой, со смуглым завиточком у уха, её ослепительно голубым платьем с фонариками, делавшим девушку наряднее и красивее.
Вспомнилось то волнительное, что было в восьмом классе в один из апрельских дней.
В школьном буфете толпилась куча мала, каждый хотел стать счастливым обладателем «корзинки с кремом» или «звездочки с повидлом». До звонка оставалось минут пять, и Степан храбро кинулся во главу очереди. Впереди была пара человек, он же втиснулся между девушкой в школьной форме, в фартучке и полнолицым парнем, недовольно брюзжащим. И когда девушка, купив пирожное, повернулась, то случайно провела юной пружинистой грудью по его ладони с зажатыми монетами. Он ощутил только кончик, венчающий чашу её груди и замер, потому, что увидел лучистые глаза и больше не мог их забыть.
С тех пор он часто думал о Каролине. От друзей он узнал имя, ходил за нею следом после школы, любовался на уроках физкультуры, как спортивная форма охватывает её прекрасное гармоничное тело. В лагере труда и отдыха они познакомились ближе, но Степа всё стеснялся сделать ещё один, более решительный шаг.
Всё это проносилось перед Стёпиным взглядом, словно картинки из разноцветной книги, и он, волнуясь, листал её и даже не сразу услышал, что прозвучала его фамилия. Мама толкнула его в плечо и он, весь собравшись, приняв строгий и чопорный вид, зашагал за аттестатом. Казалось, на него смотрит весь мир: вот он, Степан Арсенченко, делает последние шаги по уходящей в прошлое жизни, уже завтра всё переменится и будет что-то новое, а то, что было – всего лишь длинная школьная сказка, она дописана, закончена, и уж больше не повторится.
Он видел на себе сотни, нет – тысячи или миллионы глаз! Буквально на мгновение мир раскрылся! И он увидел себя спустя много лет сидящим в нарядном белом зале, а под свет иллюминации получает аттестат (непохожий на тот, что вручили ему), совсем другой парень с рыжеватой, почему-то выбритой головой (внук?) ... Но всё мелькнуло и погасло. Зажав в руке документ, он ощутил тепло раскосого взгляда Каролины и, под общие аплодисменты, вернулся в зал.
Отец сразу же пожал ему через сиденье руку, а мамин поцелуй в щёку был дополнительной наградой в этот праздничный вечер.
Сразу же после раблезианского пиршества начались танцы под гитарные риффы рок-группы, уже настроившейся в актовом зале. Степан, тяготившийся застольем, поспешил в зал, чтобы увидеть Каролину. Долго искал её, но они с Мариной куда-то таинственно исчезли, а появились внезапно только в момент огненного ритм-энд-блюза... И здесь Каролине уже не было равных, она отдавала танцу всю себя, как будто для него и была рождена, и платье колоколом кружилось, обнажая смуглые стройные ножки, и тёмные волосы метались обручем вокруг прелестной головки, будто нарисованной пером самого Лермонтова на полях рукописи его романа.
Он, конечно же, с волнением ждал медленного танца, и она посматривала в его сторону заинтересованно, поправляя прическу.
И вот объявили медленный танец!
Степан сделал несколько шагов через зал, но уже на пути его сердце замерло – вездесущий высокий красавец - заводила Мишка Перовский, приглашал Каролину, протягивая руку. Но она смотрела Мишке поверх плеча и видела только Степана. Она коснулась рукой груди, отчего та пошла волнами, и зарница мелькнула от её платья! Опешивший Миша сделал шаг в сторону.  И вот руки Степана и Каролины встретились.
Они вышли в центр зала, и в бликах светомузыки Степану казалось, будто крутой берег поднялся из тумана. И под мелодию танца они растворились в глазах друг друга, и в окружающем мире ничего более не существовало для них – только их танец... Он проходил сквозь бури и дни, он был священным обрядом, взывавшим к небесным духам, объединившим сердца. Танец в вихре звёзд двух тигров – синего и небесно – голубого!
А потом была глубокая тёмно-синяя ночь, развернувшаяся по небосводу весёлым хороводом звёзд. Духота ушла, как отцветшая сирень, горевшие гирляндой разноцветные лампочки казались волшебными фонарями. Из окон слышался смех, и звучал «Отель «Калифорния», и пахло цветами, а в глубине школьного сада ходили по дорожкам выпускники. Парни на гитарах наигрывали «битлов», извлекались из-под полы бутылки и разливалось по бумажным стаканчикам липкое вино, заедавшееся тут же шоколадными конфетами.
Но Степану и Каролине уже не было ни до кого дела, в мире существовали лишь они одни, да радостные звёзды в тёмно-синей ночи. Они шагали далеко за город, и под звёздным светом блестели деревья, сияла расплавленным оловом плещущая река.
 Постояли у величественной, строго - одухотворенной громады храма Христа Спасителя, а потом направились к реке, блестящей звёздами и мерно дышащей прохладой. А когда, нацеловавшись всласть, они уходили от водной глади, над зеркалом которой, свиваясь туманностями, плыл пар, в лица им подул пахнувший цветами ветер, а деревья и город раскрылись для солнца, как книги. Они уже любили весь мир, и своих одноклассников, и друзей, и родителей, так искавших их в ту ночь, их руки были соединены и ничто не могло разбить звенья этой связующей цепи.
После того, как Каролина уехала на машине родителей, он пошел по знакомым с детства улицам и, казалось, все люди приветствовали его - праздничного и счастливого. Он шагал в новую жизнь.
Прошло много лет. Они шли вместе сложным дорогами судьбы. Степану была суждена и война, и пуля горцев, пробившая его грудь, но застрявшая в костях, а Каролине – тревоги, слёзы и ожидание, и походы в военный госпиталь к любимому.  А затем - долгие годы учебы, когда между семинарами по очереди бегали забирать из садика сына Вовку, и рабочие будни, такие, казалось, опасные, но не смогшие убить бытом и монотонностью их любовь... Были детский сад и школа, и радости, и горести, и болезни, и торжество духа, праздники и будни, и уход в иной мир родных людей, и всяческие проблемы...  Всё это было пережито!
 И в один из июньских вечеров, выглянув в окно, Степан Игнатьич увидел соседского парня Ромку, блещущего новым чёрным костюмом. Ромка пытался договориться по мобилке о свидании со своей возлюбленной.
Тогда Степан Игнатьич крикнул:
- Рома! Зайди ко мне! У меня к тебе предложение есть! Ты знаешь, что писал Борхес о синих тиграх?
В шкафу висел, сияя как новенький, костюм цвета морской волны.

2-6 июля 2016 года.