Из записных книжек. Одиночка

Я считаю, что не о чем
говорить с человеком,
не сидевшим в одиночной камере.
(Ф. Э. Дзержинский).



     Ходить из угла в угол по одиночной камере довольно-таки скучное занятие. Сидеть или лежать не на чем. Нары или шконка или просто кровать прикреплена к стене длинным кривым крюком, вбитым в стену. Этот же крюк удерживает саму кровать в горизонтальном положении ночью во время сна. Днём же приводить кровать в рабочее положение запрещено, так же запрещено сидеть на полу и опираться на стены. Либо стой, как столб, либо ходи, либо сиди на корточках. Выбор не большой.

     Сама камера была удивительно чистой и относительно просторной – метра три в ширину и метра три в длину, поэтому в ней можно было хоть как-то передвигаться. Стены в камере были чёрного цвета, потолок и пол тёмно-серого. Единственный предмет камеры – стоящая в углу на высокой ножке и сияющая нержавейкой плевательница.
     Что-то подобное всегда находится в кабинете у стоматолога или в хирургии, но по какой-то странной причине она напомнила мне стаканчики для мороженого в детском кафе под названием «Лакомка», которое я когда-то любил посещать со своими друзьями. Мы затевали совместный поход в кино на просмотр мультиков, и время подгоняли так, чтобы обязательно не спеша съесть сто грамм советского «Пломбира».
     Скорее всего, моё сознание выводило меня на что-то приятное, подальше от этих стен.

     Под потолком камеры, прямо напротив двери, находилось небольшое окошко, скорее даже дыра, или выбоина, квадратная и с решёткой. Я подпрыгнул, зацепился за край, вдохнул свежего воздуха, хотел хоть что-то увидеть, но увидел только небо. Поджался несколько раз, хоть какое-то развлечение.

     Радовало то, что из одиночки не выводили на работу, но и на прогулку тоже не выводили. Только в сортир, куда ходить было не только страшно, но и опасно для здоровья – всё помещение было усыпано толстенным слоем хлорки, от рези невозможно было открыть глаза, а уж сделать вдох-выдох тем более.

     Каждые пол часа, а может и чаще, в камеру таращился глаз.
     В полнейшей тишине было слышно, как охранник приближается к одиночке, по звуку шагов и амуниции, и я, скорее из озорства, старался принять заученную позу – становился напротив двери, засунув руки в карманы брюк, мечтательно уставившись в потолок. Ну, типа поэт перед расстрелом, как в советском кино.

     Сегодня меня охраняет Арбуз. Явно деревенский паренёк, очень неуклюжий и очень злой, плотный, как бочонок с пивом и огромной круглой головой, похожей скорее на тыкву, но его прозвали Арбуз, значит есть на то причины. У Арбуза очень красное лицо, явно повышенное давление, и он от этого давления страдает, поэтому всё время на меня покрикивает, но почему-то робко. Он шумно, с металлическим скрежетом, отодвигает заслонку зрачка и долго на меня смотрит, что-то бубнит и уходит.

     Вечером на «киче» смена, сквозь маленькое окошко камеры с улицы доносятся едва различимые отрывистые команды. Возле двери ненадолго становится шумно, в камеру входит другой охранник, я в это время стою лицом к стене. Рутина.
     Вскоре всё затихает, и почти сразу в камеру открылась дверь:
     - Мишаня, блин, вот так встреча…

     С Лёхой мы познакомились летом восемьдесят четвёртого года, по дороге в солнечный А-н. Но...
     В абсолютно невменяемом от выпитого алкоголя состоянии я, он и ещё шесть человек подрались с ещё более невменяемыми сотрудниками доблестной милиции, на каком-то этапном вокзале доселе неизвестного мне города.

     - Так это ты капитана Козельского уделал? – мы крепко пожали руки и обнялись.
     - Ну, выходит, что я…
     - Ну и на хрена, он ведь этого не забудет и службу тебе испортит, я слышал, что он редкостная гнида…
     - Да знаю я, это уже не в первый раз… - мы посмеялись.

     Капитан Козельский был обыкновенной штабной крысой, прозябающей жизнь среди вороха бумаг, папок, скрепок, линеек и других канцелярских предметов. Комплексы его читались в каждом движении и жесте, а любопытству его не было границ, и везде, куда бы не сунул он свой безмерно длинный и подлый нос, начинались неразбериха и раздор. Он очень любил отдавать бессмысленные приказы, а те, кому эти приказы отдавались, очень любили его посылать. Поэтому каждый божий день капитан Козельский оформлял одного, а то и двух провинившихся на гауптвахту. Его не любили везде.

     В общей камере, конечно, веселее, но мне не очень хотелось выходить со всеми рыть траншеи, убирать мусор, пилить дрова или строить кому-то сарай, мне нравилось оставаться в уединённой тишине. Поэтому я старался грубить Козельскому изощрённо, максимально обидно и всегда при свидетелях. За что тот, вопя на всю округу, обещал меня сгноить чуть ли не на рудниках, но в результате всё сводилось к моей отсидке в одиночной камере сроком на пять суток. На большее у него не было полномочий.

     - …только тебя почему-то не видел, - мы вышли на улицу, я курил Лёхины сигареты, смотрел в вечернее синее небо. В середине осени дышится как-то приятно, особенно выйдя из камеры, природа меняет цвета, и колючая проволока ограды на фоне желтеющих деревьев смотрится умиротворённо.
     - Это потому что меня здесь не было, несколько дней как перевели, ещё Валдиса и Вовчика рыжего, с нами ехали, помнишь, – Лёха посмотрел по сторонам и стал говорить немного тише, - слушай, Мишань, сегодня наш генерал куда-то укатил, поэтому мы небольшой компанией займём его баньку, с нас простава за приезд, знакомство ну и вообще… наши тебе обрадуются, да и никто, думаю, против не будет, похаваем хоть нормально, водочки выпьем, картошечки пожарим, мы мясца от души купили, консервушки там всякой…
     - Непременно буду, соскучился я, знаете ли, по нормальной еде. Да и попариться в генеральской баньке ой как охота…

     Когда мы вернулись в камеру, возник неловкий момент:
     - Извини, Мишаня, но мне придётся тебя запереть…
     - Да ладно тебе, я же не вчера родился…
     - А ты знаешь, что сегодня сто человек тебя одного стерегут, нет никого больше, камеры пустые. Ладно, потерпи пару часиков, увидимся…

     Я сел на корточки, прислонившись спиной к стене, перед глазами возникла картинка, как двухметровый Валдис резко соединил лбами двух удивительно резвых человечков в серой форме.

2016.