О русском роке

Как начинали крылато мы,

Какими станем в конце…

(Дороги. ДДТ)

 

Когда я услышал в юности песню, в которой прозвучало:

«Кто хочет любви, кто хочет любви,

У меня есть 20 сантиметров любви»,

то понял, что попсу никогда не полюблю.

Закручивались девяностые, лихо настоянные на бешеной второй половине восьмидесятых. Именно тогда мы поняли, что рок нам ближе и понятнее. Наконец, он глубже. Осмысленней. Чище.

У хорошего рок-текста обязательно должно быть второе дно. Такое, чтобы песня обрастала новыми смыслами, когда её переслушиваешь. Так нам казалось тогда. И самое интересное, что это второе дно нами всегда обнаруживалось, в независимости от того, вкладывал ли автор в песню второй смысл.

Мастеров своего дела, этаких мастодонтов рок-сцены в конце восьмидесятых – первой половине девяностых было очень много. Я думаю, что это и было их золотое время – слом эпох, трагедия страны и едкая насмешка над собой. Рок семидесятых – начала восьмидесятых был спокоен, даже где-то лиричен. Казалось, что завтра не наступит ни для слушателя, ни для певца. Будет постоянное сегодня, которое в целом менять не нужно, да и не разрешили бы. Подпольная музыка существовала, но и по сей день, мягко говоря, преувеличенными кажутся истории о притеснении и угнетении рока властями. Чего стоит рок-клуб в Ленинграде в 1981 и в Москве в 1985! А рокеры дожили до старости, «система» их не сломила, да и не ломала особенно. Те же, кто умер молодыми, ушли из жизни по очень бытовым причинам, а те, кто успел посидеть в местах не столь отдалённых, попали туда по причинам финансовым (левые концерты, спекуляция) или за хулиганство.

Полковник Васин приехал на фронт

Со своей молодой женой.

Полковник Васин собрал свой полк

И сказал им: «Пойдем домой». И т.д.

А кто же такой будет полковник Васин с точки зрения военного времени? Что забыла на фронте его молодая жена? Я понимаю, что это витиеватая фигура речи от БГ, аллегория, и песня не о настоящей войне, а о том, что мы жили 70 лет в аду беспросветном. Во-первых, не соглашусь с самим настроем песни. А во-вторых, за фигурой речи всегда идёт внятный посыл. Это теперь все говорят, что Цой требовал «Перемен» для конкретного круга людей, молодёжи. И никаких не политических и социальных, а, скорее, духовно-мировоззренческих. А тогда его слова толковали исключительно как «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…».

Рок-музыка росла вместе с нами. Какое самонадеянное заявление, – скажет кто-то, – Когда начинали отцы рока, вас не было и в проекте. Да, не было. Но услышать и осознать музыку мы вполне смогли, когда дозрели. И соотнести время и слова тоже смогли. Молодые рокеры были зубастыми, голодными до творчества и, что характерно, в массе своей волосатыми. И это была не просто дань моде. Мне даже кажется, что часто длинные волосы – показатель, может ли человек творить. Став старыми, рокеры обеззубели в текстах и полысели. Такие на баррикады не позовут. И не из-за старости, а из-за сытости.

Стрелки синхронно легли вправо. Из динамиков рванулись первые гитарные рифы. И сердце застучало в такт.

Помню, как в юности я был возмущён нечистотой происхождения некоторых рок- (или около-рок) команд. «Любэ» продюсировал Матвиенко, а покровительствовала Пугачёва, «Браво» тоже оказались на старте протеже Пугачёвой. И не они одни. Это казалось такой фальшью, подменой идеи протеста. Какого протеста? На дворе были уже середина девяностых, да и репертуар стал мало общего иметь с протестом. Значит, наверное, можно поп-продюсеру опекать рок-группу? Голова шла кругом.

Во второй половине девяностых рок стал сходить на нет. Но новое дыхание ему придало «Наше радио» во главе с Козыревым. Справедливости ради надо сказать, что это был уже не тот рок. Названия, имена – да, встречались знакомые, а в придачу к ним множество новых. Репертуар определялся руководством радиостанции, а станция была долгое время единственным рок-рупором страны. Так со временем рок опять изменил лицо, сообразно эфиру. Ведь всё, что крутится на «Нашем радио», должно быть роком, считалось среди слушателей. Но дело в том, что далеко не все рок-группы попадали в эфир, а часто туда стали попадать «как бы» рок-группы.

Всё как-то незаметно переродилось в коммерческие отношения и надолго перестало выражать социальный протест. Сытость и ирония стали сквозить в песнях. Что-то вроде: «Ну, я-то побольше вашего знаю, я глубже понимаю». И сразу как-то мельче стали мысли. А творческая сытость, благодушие – смерть.

Рок всегда имел пролетарские корни. Ни один блюзмен, панк или монстр тяжёлого рока не пел, что, дескать, с утра он сыграл партию в гольф, потом проверил банковские счета, окунулся в бассейн… И вот, когда пролетарий-рокер стал рокером-буржуа, ему не с чем стало бороться. Ведь окружение миллионера – миллионеры. Простые люди от него становятся далеки. А сам он начинает поддерживать всякие протестные движения, часто очень сомнительные. Память ещё свежа и требует протеста, борьбы, особого мнения. И попадают престарелые рок-гуру во всякие некрасивые истории, считая своё мнение непререкаемым и ставя его против мнения миллионов. Отсюда потом происходит народный бойкот и обиженное «Быдло!» в ответ. Забыты десятилетия, которыми «быдло» слушало их песни.

Если посмотреть в глаза пожилых рокеров на старых и свежих фотографиях, сразу заметна одна деталь – почти всё они на сегодня сказали. Им хорошо, они довольны жизнью. Но заметно и то, что самое важное они уже передали. Кто-то распустил свою группу, кто-то – нет. Музыка, если послушать самые свежие альбомы, на высшем уровне: техничная, красивая, слышна игра мастеров. А сказать – нечего.