Холщевый мешочек для осколков снарядов

                Наготове два саквояжа
Детские годы Владимира Михайловича Дорофеева совпали с тяжелым военным и послевоенным временем. Его первые воспоминания о войне: голод, холод, ночные налеты немецких самолетов, бомбежки, пожарища, страх.
- Мы тогда жили на улице Победы в доме, прозванном в народе «подковой». Когда начинались бомбежки, первое время все жильцы убегали в подвал и там сидели на чемоданах. В нашей комнате у двери всегда наготове стояли два саквояжа. Я их тоже таскал вниз,  - вспоминает Владимир Михайлович. – Те, кому находиться впотьмах среди плачущих людей было тоскливо,  перестали прятаться  от бомбежек. Среди них были взрослые и дети. Они спускались на первый этаж, открывали входную дверь и следили за вражескими самолетами. Мы, детвора, выглядывали из-за спин своих отцов и матерей. Стоим и рассуждаем: если бомба упадет на дом, дойдет она до первого этажа или застрянет. А утром ребята собирала осколки снарядов. У меня даже был для этого холщевый мешочек. 
Уже после войны парнишка  впервые увидел пленных немцев. Однажды они шли по улице Победы строевым шагом и пели. Бывших солдат вермахта вели под конвоем в баню шинного завода. Рядом бежали ребятишки.
- Я как раз вышел на балкон и, увидев колонну фрицев, быстро выбежал из дома, - рассказывает Владимир Михайлович. -  Немцы остановилась у прачечной, за баней. Вокруг вмиг выросла толпа жителей окрестных домов. Послышались выкрики. Затем в пленных полетели камни. Охрана тут же затолкала их в помещение. С тех пор они ходили вольным строем и без песен.
 Ребята из 44-й школы, где учился Володя Дорофеев, установили своеобразный контакт с чужестранцами. Они работали на стройке, которая находилась за школьным забором. Мальчишки за булочки выменивали у фрицев значки, ластики и прочие безделушки. Этот дружественный товарообмен видимо нравился немцам. Как только в школе раздавался звонок на перемену, они уже у забора поджидали ребят.
                Просеяли сквозь сито спецслужб
Работы для пленных в нашем городе было много. Они строили дома по проспекту Ленина, на улице Чайковского, трудились на заводах. Жили  трудяги в помещении церкви Петра и Павла на Перекопе, в бараках Фибролитового поселка, за детским парком на проспекте Ленина. Эти ярославские плюс рыбинские пункты входили в лагерь для военнопленных №261, директором которого был Михаил Степанович Дорофеев, отец Владимира Михайловича.  Он оставил сыну тетрадь с подробными данными обитателей лагеря и строго наказал никому ее до поры до времени не показывать.  Много лет Владимир Михайлович хранил втайне этот пожелтевший от времени документ. Тема немецких военнопленных очень долгое время считалась деликатной и была по идеологическим соображениям закрыта.
Персонифицированный учет пленных содержал немало любопытного. В Ярославскую область  попали в основном те, кто оказался в окружении уже в конце войны. Это были не только немцы, но и солдаты стран – сателлитов Германии: венгры, румыны, чехи. Среди пленных были инженеры, врачи, архитекторы, директора банков, парикмахеры. Каждого просеяли сквозь сито спецслужб, изучили досконально.
- Особенно тщательно анализировали данные на тех, кто разделял взгляды Советского Союза, - рассказывает Владимир Михайлович. – Это в первую очередь коммунисты и члены социалистического союза молодежи, затем те, кто вошел в антифашистский комитет, вел пропагандистскую работу среди военнопленных против фашизма. Всех их заносили в специальные списки. Я видел на двери одной из комнат, где жили пленные,  табличку с надписью «антифашисты». Встречались и бывшие члены национал-социалистической партии НСДАП, штурмовых отрядов СА, эсэсовцы. Многие имели награды, но носить их не разрешалось.
                На Харлее по проспекту
- Со многими пленными я был знаком. У одного из них, кузнеца по имени Вебер, в Ярославле было две лошади  Ухарь и Танцор и еще одна в Рыбинске, ее звали Рур, - продолжает свой рассказ Владимир Михайлович. - С одним немцем я ходил стеречь лошадей. Он учился у меня русскому языку. Запомнился мне комендант, онемеченный поляк по фамилии Маховски. Как он лихачил по проспекту Ленина на своем мотоцикле Харлей!  Разгонится, встанет на заднее колесо и несется. У тех пленных, которые жили в бараках за детским парком на проспекте Ленина, имелось подсобное хозяйство. Я видел там коров, лошадей. Кормили немцы себя сами. В Тутаевском районе на полях бывшего хозяйства «Колос» выращивали картофель и овощи для лагерной столовой. Мне довелось наблюдать, как немцы работают. Как-то раз я проходил мимо строящегося в ту пору стадиона «Шинник». Смотрю, два немца несут носилки с песком. Вдруг раздалась команда на перерыв. Они тут же опустили ношу на землю, хотя до бетономешалки оставалось всего несколько шагов. Сидят, отдыхают. Через десять минут снова послышалась команда продолжать работу. И трудяги, взяв носилки, пошли дальше. Такая педантичность поразила меня. 
                Внук Бисмарка
 Среди пленных была особая фигура - полковник вермахта  Гебхард Ульрих фон Бисмарк, внук первого рейхсканцлера Германской империи Отто фон Бисмарка, награжденный железными крестами еще в первую мировую и за военные заслуги в восточной кампании.
Это ему, знаменитому политическому деятелю, вошедшему в историю, как «железный канцлер, приписывают фразы, ставшие крылатыми: «Революции замышляются гениями, осуществляются фанатиками, а их результатами пользуются подлецы», «Русские долго запрягают, но быстро едут».
Родственник «железного канцлера» попал в плен в апреле 1945 года в Берлине. Было ему тогда за 60. Когда Володя узнал от отца, что в рыбинском лагере сидит внук Бисмарка, парнишке захотелось на него посмотреть.
- Я видел портреты рейхсканцлера Бисмарка, - рассказывает Владимир Михайлович. -   
Это был высокий, подтянутый человек, всем своим видом показывавший принадлежность к княжескому роду. Таким же я представил и внука. Однажды в лагере отец сказал мне: «Встань за угол и жди. Сейчас пойдет мимо Бисмарк». Каково же было мое удивление и разочарование, когда я увидел пожилого мужчину невысокого роста, в ватнике и шапчонке. У него была бородка клинышком, как у «всероссийского старосты» Калинина. Из анкетных данных было известно, что ни в гитлеровской партии, ни среди коммунистов и социал-демократов Гебхард Ульрих не числился. Он получил образование в кадетской военной школе, до войны руководил военно-историческим институтом в Берлине.               
                Закопченный потолок               
Дорофеевы жили в коммуналке, в комнате на шестерых, включая бабушку и троих детей.  В квартире было три комнаты, а проживало четыре семьи: четвертая ютилась в ванной комнатушке с цементным полом. Ванна в ней отсутствовала, остался лишь кран. На общей кухне готовили пищу. Тогда еще не существовало ни электрических, ни газовых плит. Это была эпоха керогазов, керосинок и примусов, которые нещадно коптили.
- Потолок на кухне был черный – пречерный от копоти, - вспоминает Владимир Михайлович. – Я думал, что он таким и должен быть. А к нам в гости захаживали немцы. Увидели они закопченный потолок, тут же принесли побелку. Сначала отчистили черноту, потом покрасили. Потолок стал почти белый, чему я сильно удивился. Побелили гости потолок и в нашей комнате, а в углах и вокруг лампочки, висящей на шнуре, сделали коричневой краской орнамент.  Вообще, я многому у немцев удивлялся. Например, как они ели щи у нас в гостях: сначала выцедят бульон, а потом доедают остальное. 
Весна 1948 года принесла военнопленным свободу. В апреле – мае началась репатриация. Сначала лагерь покинули венгры, румыны, чехи. Затем  освободили коммунистов, антифашистов и социал-демократов. А вот бывших эсесовцев отправляли в Сибирь. Их определяли по наколке:  у всех  военнослужащих СС под левой мышкой была татуировка, обозначающая одной буквой группу крови.
                Художник Шмидт
От того далекого времени у Владимира Михайловича остался кроме тетради еще один раритет – рисунки под которыми стоит надпись на немецком языке – Шмидт. Один из военнопленных с такой фамилией был художником. Обычными цветными карандашами он рисовал так, что трудно было отличить от пастели. Рисунки висят на стене в квартире Владимира Михайловича. Рядом – семейные фотографии: отец в военной форме 20-х годов, старинные снимки предков. 
Судьба отца Владимира Михайловича была не простой. В начале тридцатых Дорофеева -старшего, служившего в Красной Армии, «репрессировали» – уволили из воинских рядов. Из родной деревни пришло анонимное письмо, в котором сообщалось, что дед Дорофеева в царское время был кулаком. Наказали красноармейца за то, что скрыл этот факт своей биографии. Пять лет Михаил Степанович боролся с чиновниками из политуправления РККА и победил. Вопрос рассмотрели «наверху» и восстановили офицера Дорофеева в армии. После войны его назначили начальником лагеря военнопленных, а когда их освободили, работал в системе МВД. 
Судьба же самого Владимира Михайловича была типична для многих эффективных руководителей советской эпохи, которых выдвигали по деловым, профессиональным и человеческим качествам. Он окончил Костромской сельскохозяйственный институт. Начинал свою трудовую деятельность инженером в ремонтно-технической станции в Щедрино. Благодаря организаторским способностям и качествам управленца поднимался по служебной лестнице: был председателем райисполкома в Большом Селе, вторым секретарем обкома комсомола, первым секретарем Тутаевского райкома партии, а в обкоме от заведующего сельскохозяйственным отделом дошел до второго секретаря. Владимира Михайловича много раз избирали депутатом областного Совета, а в 1990 году – народным депутатом РСФСР.