Горизонт

Горизонт

- Сэм, всё хорошо, я не стану делать ничего неожиданного. Выключи маячок, - Фин медленно приблизился к другу с протянутой рукой. Тот не пошевелился.
- Сэм?
- Твои глаза, – нахмурился он.
- Красные? Это пройдёт, с помощью зен-имитации можно не только их цвет изменить.
Сэм взглянул на неактивный ручной имитатор Финеаса, потом снова в лицо.
- Ты ничего не чувствуешь?
И правда, что-то происходило со зрением Фина: всё поплыло. Он потёр глаза.
- Боже, это расползается.
- Что происходит? Скажи мне.
- Я не знаю. Сначала какими-то волнистыми стали твои зрачки, потом глазные яблоки, теперь уже и брови.
- Что значит волнистыми?
- Ни разу не видел ничего подобного. Не знаю, как описать. Ты искажаешься, очертания сдвигаются, отслаиваются, как будто ты испаряешься.
- Что за… а-ай! – Фин закрыл глаза и приложил руку ко лбу.
- Что такое? Больно?
- Мутит. – Он медленно опустился, нащупал асфальт под собой и осторожно сел.
- Тебе нужна помощь.
- Я подумал, что ты меня снова в тестовый обезьянник засунуть хочешь, - сказал Фин медленно, тихим, размереным голосом.
- Отлично, ты пока способен шутить.
- Правда… О-о! – Его лицо стало совсем потеряным. Недолго думая, он опрокинулся навзничь. Новизна ощущений застала Фина врасплох, и он не стал сопротивляться. Последним, что увидели его серые глаза, перед тем, как опустеть, была небесная синева.


- Хороший день.
- Да, неплохой.
- Какие планы на вечер?
- Поспать.
- И только?
- Что мне планы? Я и без планов заставляю время исчезать бесследно… как волшебник.
- Волшебники должны использовать свои силы во благо.
- Тогда допустим, что лучше мне не знать, куда оно исчезает. Иначе, боже упаси, сделаю что-нибудь полезное.
- Да расслабься ты, надо проще на жизнь смотреть.
- Куда уж проще?
- Хорошо-о… Осознанно проще.
- Эх.
- Ты ведь ничего не делаешь не от нехватки сил. Значит, оно тебе просто не нужно.
- Угу.
- Но что бы я ни сказал, тебе это не поможет. Не понимаю, почему бы тебе ни смириться.
- А я не понимаю, как для тебя всё может быть настолько легко.
- Хех, да, мы с разных планет. Другого объяснения не придумаешь.
- Стоп. Куда это мы идём?
- М-м? Куда?
- Ты хотел прогуляться, так пойдём.
- Здесь?
- Ну да. У дома мрак и слякоть, не знаю, что там делать.
- А действительно. Почему нет? Всегда хотел узнать, что же в той стороне.
- Светофор.
- За ним. Посмотри, сколько деревьев. Интересно же, что прячется на дороге под ними.
- Да, пожалуй.
- Слушай, я доволен. Большое спасибо, мне приятно.
- Я прямо приношу счастье в последнее время.
- Это кому? Мне от тебя только боль головная.
- Да так…
- Никогда не смотрел тут вверх… прекрасно.
- Ничего себе машинка.
- М? О, да, красивый болид. Как ты всё это замечаешь? Я не умею по сторонам смотреть.
- Сосредоточенный. Идёшь к цели. А я…
- Не думаю, что всё так просто.
- Так, надо взять разгон.
…
- Не любишь прыгать?
- Зачем мне энергию расходовать? Я и бегать не люблю.
- Ты же говорил, что человек в ходе эволюции развил умение быть выносливым в беге.
- Да, но явно не пристрастие к бегу.
- А я люблю бегать. И прыгать… Мы детьми в деревне перепрыгивали через забор, а потом в окно бабушкиного дома. Только сначала надо было проверить, есть ли собака. Мне говорили: «он не нападёт, он знает нас». Ну, вас знает, а меня-то – нет. Поэтому я предпочитал подольше посидеть на дереве.
- Вот же было у человека детство.
- Да так. В горах спокойно было.
- Пошли налево, мне там больше нравится.
- Ишь, какой!
- По сторонам смотреть надо.
- Мне этот автобус напомнил его. Не знаю, почему.
- Кого тебе мог автобус напомнить?
- Я домой одним маршрутом езжу. Время от времени попадается этот водитель, рыжий старичок.
- Рыжий? Не седой?
- Ну, может, волосы у него и не яркие, но он похож на рыжего. Да и называть его так проще. У него вечный бардак на голове, толстые круглые очки, голубая рубашка с расстёгнутым воротом.
- Всегда одна и та же?
- Да.
- Ага… представляю.
- Он злобно скалится, курит за рулём, огрызается хриплым голосом, не любит пенсионеров.
- Да я тоже не люблю пенсионеров.
- Нет, он их ненавидит за то, что они ездят бесплатно. Пропускает остановки, чтобы не впускать их.
- Хм, и что же из этого хуже?..
- Не знаю.
- Ух ты, какое здание.
- Ещё бы купола сверху – и будет как мечеть.
- Ты смотри, полностью стеклянное. У нас в городе и такое бывает? Не хочу к нему подходить, давай направо.
- Не, там машина большая, страшная.
- Что? Ты серьёзно? Почему? Ну ладно, как скажешь.
- Тут и университет военно-воздушных сил.
- Думаешь, тебе в нём стоило учиться?
- Не знаю.
- Всё-то ты не знаешь. На самом деле тебе просто думать лениво. Вот там бы тебя научили дисциплине.
- Ха, это точно. …Полетел бы как-нибудь через океан просить помощи.
- Потому что все телефоны в мире сломались?
- Наверное.
- Кстати, почему я вчера до тебя так и не дозвонился?
- А, меня отвлекали… там довольно душевная ситуация вышла.
- Расскажи.
- Точно?
- Конечно.
- Мне в любви признались, и так откровенно, аж до слёз.
- Ого, везёт.
- Только там немного странно было…
- Оно всегда странно.
- Мы познакомились в среду.
- В среду… это что, позавчера?
- Да.
- Насколько откровенно?..
- Ощущение было - на все сто. Она заплакала, когда я выразил недоверие, я не смог сопротивляться. Со мной никогда так искренне не говорили.
- А как же я? Во ты гад.
- Ну ла-адно.
- За два дня обычно не влюбляются…
- Вот и мне так кажется.
- Чем же ты её так впечатлил?
- Не уверен. Мы встретились на очередной политической перепалке. Были по разные стороны. Мне удалось её переубедить… как-то слишком быстро. С того момента она становилась всё серьёзнее.
- И что же ты с ней собираешься делать?
- Ей богу, не знаю.
- Хм, ну попробуй подержать её на среднем расстоянии, выждать, посмотреть. Если это розыгрыш, то она точно скоро сдуется.
- Так и сделаю.
- Хорошо, что это не моя проблема. Мне даже интересно, как ты будешь лавировать. О, тут парк не далеко.
- Да, я здесь был.
- Я тоже был. Давай посмотрим, что там за ним.
- Там ребята с трактором что-то делают.
- Ничего, у меня есть план.
- Да, я знаю, надо тут спрыгнуть.
- Как-то мне боязно.
- Тебя такая высота пугает?
- Я уже не могу вспомнить, когда в последний раз такой акробатикой занимался.
- Почему у меня такое чувство, что я иду по навозу?
- Это пройдёт, вон дорога. Вон и ребята вверху, мы их успешно обошли.
- Какой красивый забор.
- Скажи, прекрасный цвет, гармонирует с антуражем.
- Столько зелени вокруг, как будто мы больше не в городе.
- Вон многоэтажку видно.
- Не порть момент.
- О, глянь, на заборе: «живите долго». Уважаю вандалов, которые такое пишут.
- Канатная дорога.
- Надо же, и правда.
- Пошли назад.
- Почему-у?
- Нам придётся под ней пройти, а я не хочу. Кажется, что кто-то на меня свалится, какой-нибудь ниндзя.
- Ага, пьяный вусмерть и толстый, чтоб наверняка.
- Не выдумывай.
- Хах, что это за метки? Один, два, три… кто-то считал деревья? Аж двадцать дальше видно.
- Здоровый образ жизни.
- Да, мне кажется, или мы уже видели эту бегунью?
- Мне бы тоже хотелось бегать, если бы я здесь жил.
- Какой здесь? Из центра, должно быть, прибежала.
- Я её знаю, она за границей живёт.
- Ух, какая дорога, мне аж не по себе становится от перспективы. Туда мы точно не пойдём.
- Что за звук?
- На вид уютное местечко. Зайдём?
- Давай.
- Не ожидал я фонтан увидеть.
- Вам помочь?
- Нет, спасибо.
- Какая красота. Ты не хочешь подойти?
- Нет.
- Тебе правда лучше там сидеть?
- Я слушаю звук.
- А мне так нравится вид.
…
- Ну что, пойдём?
- Да.
- Вход в парк.
- Всё тот же парк?
- Вроде… да, представь себе, мы его обошли.
- Угу, мои друзья веселились на тех площадках.
- Такой чудесный воздух.
- Пахнет корой деревьев.
- А мне свежесть напоминает костёр, золу. Каждому своё, пожалуй.
- Надо уже возвращаться.
- Хорошо, пойдём напрямик.
- Я помню эти цветы. Они тогда пышнее выглядели.
- Их дождём прибило.
- Да, дождь не щадит. …Скажи мне, в чём смысл жизни?
- Это ещё откуда? Ничего себе у тебя вопросы.
- Я сам только размышлять могу, а ты попытаешься дать ответ.
- Я не мудрее пары тысяч лет философии.
- Ты ближе ко мне.
- Каждый находит себе свой смысл. Но тебя это не устроит, ты хочешь, чтобы я обобщил. Нелегко это. Ну, биологический смысл жизни однозначно в продолжении рода. Но ты не такой ответ хочешь. Хм… Мы живём, мы двигаемся… Думаю, универсальный смысл жизни в развитии. Как тебе такой ответ?
- Сойдёт.
- Ты не ожидал, надеюсь, большего?
- Не знаю.
- Ну конечно.
…
- Что это?
- Что?
- Вокзал? Здесь?
- Какой вокзал?
- Да вот же.
- Ты куда? Там ничего нет.
- Такой чистый, ухоженный – точно ещё работает, хоть людей и не видно.
Стоило мне подойти поближе, как я понял: это мираж; в нашем мире дальше настоящий заросший зеленью городской тупик. Но как с этим смириться? Как можно пройти мимо, когда перед глазами красота, спокойствие, уют? Это не может быть галлюцинацией. Я сосредоточился, поднял ногу, а когда опустил, она встала на чистую привокзальную площадку. Сильно закружилась голова, но полегчало сразу же. Стоило мне войти в мираж, как он утратил прозрачность, развеял сомнения. Я посмотрел назад: мой друг не спеша развернулся и спокойно пошёл прочь, как будто меня никогда не было.
Я подошёл к ухоженному белому зданию. Так тихо. Через стекло входной двери никого не видно. Пусто. Может быть, зайти, раз уж я здесь? Вокзал небольшой, но мне такой нравится: не давит своей массивностью. Но в зале всё же хочется прижиматься к стенам из-за глухой пустоты.
Я вышел на платформу. Она не оказалась пустой: подъезжает поезд, его остановки мирно ожидают люди. Издалека среди них я вижу девушку в свободной сияющей белой одежде. Я понимаю: она – причина, по которой я здесь. Но не решаюсь подойти. Какой смысл? Она всё равно садится в поезд. Заходит в вагон. Мне придётся её отпустить? Нет, ни в коем случае. Я смотрю вверх, на дверь соседнего вагона. Она открыта и доступна. Меня не покидает чувство своей неуместности, чувство, что меня здесь быть не должно. Когда я смотрю на поезд, оно многократно усиливается. Но я вхожу. Немногочисленные пассажиры не обращают на меня внимания. Мы трогаемся в ту же секунду, как я сажусь на никем не занятое место. Я чувствую, что вместе с ускорением поезда начинает, так же ускоряясь, улетучиваться часть меня. Я должен был догадаться, что мы поедем не по рельсам…


- Я не знаю, – Сэм отвечал на вопросы как единственный свидетель, – его устройство было неактивно. Я включил маячок, как только увидел сильные искажения на его лице. Они начались именно с глаз и быстро распространялись.
Сэм не говорил о предшествующем действии, потому что был уверен, что эта информация никак не поможет вылечить Фина. Если бы он рассказал, возникла бы уйма спорных моментов, вопросов веры и доверия, – это нужно в последнюю очередь.
- Так что же с ним?
- Мы не знаем. Никогда не видели ничего подобного. Его вес уменьшился. Очевидно это зен-сдвиг, сейчас мы выясняем, безопасно ли к нему приближаться.
- То есть я не могу подойти к нему на свой страх и риск?
- Пока нет.


Какой прекрасный восход. Редко я такое замечаю. На ежедневном дежурстве нет времени на красоту. Почему же сейчас я увидел? Затишье перед бурей… Легко забыться. Разве существование Солнца случайно? Как оно может быть в одном мире с ужасной жестокостью? Должно быть, оно пытается нам напомнить о чём-то, что мы давно забыли… или просто беспощадно дразнит. Рассвет означает скорое нападение. Англичане не станут никого жалеть, они жаждут владений. Я вырос в этом небольшом городке, я и умру за него. Страшно. Не только мне, весь гарнизон боится, как бы солдаты ни пытались это скрывать. Командир тоже тревожится. Волевой человек, раз ему ещё хватает сил расходиться воодушевляющими речами о том, что Франция нас не забудет. Пустые слова. Возможно, он сам себе так помогает. Скорее бы уже бой, в нём всё станет ясно.
Я поднялся на нашу невысокую городскую стену. Идут. Вдалеке. Я совсем не хотел этого знать. Но сейчас забываться, как мне это нравится, не стоит. Иногда только это спасает от сумасшествия. Не в этот раз. Я принимаю прямое участие в конфликте, мне стоит понимать, с чем предстоит столкнуться. Я обернулся и посмотрел на наш гарнизон. Да, их точно побольше нашего будет. Справлюсь. Что бы ни случилось, я справлюсь. А что может случиться?..
- Сколько их там? – спросили у меня снизу.
Я задумался. Нельзя ответить, как попало. Не стоит врать, не стоит обнадёживать даже на секунду.
- Много. Больше разумного, больше гуманного, – больше, чем ни одного.
Я спустился. Не знаю, как на меня отреагировали, я не посмотрел на их лица, но никто ничего не сказал.
Городская женщина неуверенно подошла к нам. Я облокотился о стену, слушаю.
- Вам всего хватает, солдаты? У нас и у соседей есть еда, если нужно. Думаю, у знакомого кузнеца найдётся лишнее оружие.
Да, жители заметили наше беспокойство. Хотя о чём это я? Многие могли уже разглядеть марш вдалеке. Я не хочу с ней разговаривать. Но я здесь не один.
- А как у вас с выпивкой?
- Есть. Много.
Присоединился второй.
- О, как кстати, я бы сейчас напился.
Ну что за дрянь? Я оттолкнулся от стены и резко приблизился. Встал между ними и женщиной.
- Что с вами не так? Вы не видите, что она напугана? А вместе с ней и все, готовые посильно нам помочь?
- Отвяжись. Я не хочу умирать трезвым.
- Ты должен защищать, а не поддаваться беспамятству при первой серьёзной угрозе!
- Иди к чёрту! Ничего я тебе не должен!
Женщина молча ожидает. Я повернулся к ней.
- Большое спасибо. Нам всего хватает: и оружия, и еды. Позаботьтесь о своих семьях.
- Точно?
- Эй! Всем нам страшно. Вы ничем не можете помочь. Пожалуйста, идите.
Она послушалась.
- Ты кем себя возомнил, урод?
- Заткнись! И не трать силы, меня и без тебя скоро убьют, – ответил я и пошёл искать более-менее тихий уголок.
- Тихо там! – приказал командир.
Я сел под стеной, поднял глаза к небу и стал размышлять, стоит ли мне вообще о чём-то думать сейчас. О чём можно думать? Осталось только это небо, синяя пустота. С ней я и пробыл наедине остаток времени.
Готовность. Деревянные ворота сломаны. Мой бой продлился недолго.


Что ж, похоже, мы сегодня победители. Стража пала, французский городок наш. Я был в последних рядах. Неспешно вошёл, переступая через трупы. Кругом неразбериха: крики, погони, погромы. Заметил, как два наших солдата яростно пытают мать и ребёнка в разорённом доме. Меня накрыла волна ярости.
- Прекратите! Что вам от них может быть нужно? Хватит!
Один обернулся ко мне, другой продолжает, как будто ничего не слышал.
Я подошёл и резко дёрнул его за плечо.
- Ты чего пристал? – удивлённо спросил он.
- Мы победили. Зачем вы мучаете неповинных жителей?
- Они не показывают, где лежат ценности.
- С чего вы вообще взяли, что у них есть ценности?! – я повысил голос.
- Мужика с ними нет. Значит, он был одним из стражи, а солдатам хорошо платят.
- Дурак. Сам придумал? Они даже языка нашего не понимают!
- Мы обыскали всю хижину. Они должны понимать, что нам нужно.
- Чёртовы садисты, не хочу больше ничего слушать! – я достал меч из ножен, – убирайтесь!
- Правда, пойдём, не думаю, что они слишком богаты.
- А почему это ты считаешь, что угрожать нам – хорошая идея?
Я взглянул на меч, быстро поднял его и плашмя с силой опустил мародёру на плечо. Сделал шаг вперёд и не щадя ударил кулаком в живот.
- Вон! – прокричал я в ярости.
Они ушли: один – прямой, другой – согнувшийся.
Чёрт, неприятно бить кулаком по кольчуге. Я потряс рукой. Пройдёт. Вдруг из-за спины послышалась французская речь. Я обернулся. Женщина на полу с ребёнком в объятиях что-то говорит мне, не осмеливаясь поднять глаза. Я ни слова не понимаю. Она заплакала. Я присел, коснулся её и произнёс: «тсс». Она посмотрела на меня. Я снисходительно улыбнулся и пошёл восвояси. Очень жаль, очень сложно оставлять их в таком состоянии. Но что же я могу сделать?..
Откуда берётся потребность причинять боль? Война есть война; возникают конфликты – можно понять. Конечно, победитель позволяет себе вольности, всегда так было. Но запредельная жестокость? Как возможно её вытерпеть? Где предел низменности? Где начинается человечность? Это ведь не первый мой день, я, должно быть, и раньше сталкиваться с этим. Неужели только сейчас я понял, что должно быть иначе? Или я отказывался замечать? Лучше бы и дальше отказывался. Триумфальный день безвозвратно омрачён. И, боюсь, это только начало. Ну, отогнал я двух уродов. Разве намного лучше от этого кому-то стало в перспективе? Синяки и разруха останутся в любом случае, а тем двоим я настроение испортил радикально. Кто я такой, чтобы решать, кому сделать лучше, а кому – хуже? Да и мне теперь не по себе. Насколько легче было бы просто не принимать участие? Удалиться от этого сумасшествия? Найти других, таких же, как я сам, кто не терпит вида бессмысленных издевательств? Уверен, не я один хочу быть благоразумным, сочувствующим.
Я вспомнил поле на подходе к городу. Оно пустое, никому не нужное, ничего на нём не происходит. Я могу просто уйти как можно дальше и остаться наедине с небом и травой.
Мысль прервал пронзительный крик. Услышав его, я тут же закрыл глаза, сжал кулаки, очистил сознание и наполнился решимостью. Ворвался в дом. Солдат хватает красивую молодую француженку, не обращая внимания на её отчаянное сопротивление. От безграничного омерзения я порывисто выхватил меч и чуть было не пронзил насильнику спину. Огромного усилия мне стоило остаться на месте с оружием в руках, чтобы хоть дать себе возможность обдумать действие. Солдат услышал меня, обернулся, отошёл в испуге от девушки. Он был ошеломлён.
- В чём дело? – спросил он.
Так он подобные действия считает нормой? Он ожидает понимания, сочувствия, поддержки, чтобы его не отвлекали, в конце концов?! Огромные усилия я прикладываю, чтобы сдержаться. Я не знаю, я не могу ничего сказать, я совершенно растерян; мне нужно ответить насильнику словами наперекор моему естеству. К счастью, обидчик не выдержал моего вида и ушел, пока я стоял, озлобленно разглядывая его, как единственную вещь в мире. Голова слегка закружилась. Я убрал меч. Француженка всхлипывает. А чем я могу ей помочь? Надеюсь, разберётся. Я покинул её дом. Может, это даже не её дом. Может быть она зашла в гости к любовнику, пока муж сражался с нами на городской стене? Откуда мне знать?
Я уже перестал заглядывать в дома, начал игнорировать крики. Но что-то меня всё ещё удерживает в этой свалке. Долг? Совесть? Мне просто хочется пройтись по захваченному городку и не почувствовать при этом, что я воевал за животных. Разве это так много?
Уже через две минуты я увидел, как мужчина пытается защитить своих родных от трёх солдат. Семье удалось убежать, а его самого стали жестоко избивать. Я на секунду улыбнулся. А, к чёрту всё. Я почти бесшумно достал меч и не спеша подошёл к ним. Меня не заметили. Когда я достаточно приблизился, то почувствовал, что выражение моего лица стало звериным. Одним резким взмахом я отсёк голову одному из солдат.
- Господи! – крикнул один из его друзей и отскочил.
Другой молча отошёл. Бедному французу не хватает сил, чтобы подняться.
- Зачем? Зачем вы потрошите мирное население, которое вам не угрожает? – спросил я спокойно, ощущая нужду в словах, но и с оружием наготове.
На миг я опустил глаза на лежащий у моих ног обезглавленный кровавый фонтан. Мне значительно полегчало.
- Ты что натворил, маньяк? Мы же на одной стороне!
Опять эта блаженная невинность подёргивает во мне струны раздражения. Глубоко вздохнув, я сказал:
- Давайте мы сейчас вчетвером просто мирно разойдёмся. А по мрази, что без причины издевается над людьми, никто скучать не станет.
Я не надеялся, что меня поймут, не надеялся, что отступят, не рассчитывал, что сразу же нападут. Я спокойно и уверенно сказал самое разумное, очевидное, что может прийти в голову, и предложил легчайший выход. Но готов был ко всему. Надо же, ушли, решили не связываться со мной. Что ж, я не против. Я посмотрел на лежащего француза. Он в сознании. Я протянул руку. Немного подумав, он принял её, и я поднял его на ноги.
- Всё хорошо, – я мирно улыбнулся.
Он взглянул на меня с недоверием, отвернулся и побрёл, хромая. Жену сам, небось, избивает по ночам. Боже, надеюсь, нет. Надеюсь, у них всё хорошо будет… насколько это возможно. Я устал надеяться.
На окраине, возле аккуратного, пока ещё не тронутого грабителями дома я увидел девушку в просторной белой одежде. Она сидит на скамье, абсолютно безмятежно смотрит в никуда прямо перед собой. Не показывает ни намёка на тревогу. Весь мир вокруг меня замер и отступил, я поглощен только ею. Я делаю пару шагов вперёд, но не смею приблизиться, отвлечь её, потребовать внимания. Я просто стою и смотрю на неё. Время идёт. Внезапно она повернула голову в мою сторону, но посмотрела насквозь, так и не признав моё присутствие.
- Да, красивая. Себе наверняка забрать хочет, – раздалось из-за спины.
Идиллия разрушилась. Я закрыл глаза, чтобы собраться.
- Точно. Надо защитить её от его посягательств.
- А потом самим оприходовать.
- Именно.
Через силу, преодолевая отвращение, я развернулся. На меня смотрят, ухмыляясь, пятеро вооружённых солдат.
- Что ты теперь будешь делать, герой?
Я молча достал меч. Похоже, пришёл мой час. Не думаю, что буду скучать по этому миру. Но как же она? На мне ведь они не остановятся. Нет уж, не позволю.
- Ату его!
Время проявить волю. Двое подбежали ко мне первыми. Я ускорился. Мне удалось отбить их атаку, но, как только я собирался напасть, подключился третий. Четвёртый и пятый обошли меня со спины. Мне пришлось стать вихрем. С чудовищной скоростью я не дал никому из них коснуться меня, не жалея себя ни на секунду. Я воспользовался их испугом и неуверенностью и с силой пронзил одного, пробив кольчугу. Быстро вынул оружие из раны. Поражённый свалился, осталось четверо. Второму удалось отрубить руку. Он упал, корчась от боли. Третьему я сломал ногу, яростно топнув по колену. Четвёртый в панике хотел побежать, за что лишился головы, не успев развернуться. К пятому я сделал выпад и пробил бок там, где была уязвимая часть брони. Не успокаиваясь, я добил всех выживших.
Я встал победителем на окровавленную землю над пятью трупами. Я поднял глаза на неё, начал успокаиваться. Я сделал несколько шагов, и меч выскользнул из рук, голова закружилась, подкосились ноги. Я упал в траву. С трудом поднял глаза: она сидит, как сидела, ничто её не отвлекло, и я не отвлёк. На каждый вдох уходит огромное усилие, каждый удар сердца даётся с запредельным напряжением. Мне удалось повернуться на бок, а потом я пропал с её отражением в глазах.


- Сон у него не спокойный. Мозговая активность только что аномально подскочила. Хорошо, что ненадолго, он выжег огромное количество энергии.
- Вам это доставляет удовольствие? – возмутился Сэм.
- Нет-нет, просто этот случай сильно интригует. Он отнюдь не отдыхает.
- У него есть имя.
- Не сомневаюсь, но для нас он сейчас объект анализа. Мы поможем ему, как только выясним, каким образом это возможно.
Сэм опёрся о стекло, за которым лежал Фин, полностью покрытый размытием, слоем полупрозрачного тумана, отслаивающегося от него самого. За этой пеленой лежал человек, казалось, спокойно спал.


Ручка в руке. Такое чувство, будто мне нужно что-то писать. С чего бы это? Надо поднять голову. А может, обойдётся? Смотреть вниз слишком уютно. Почему такая напряжённая атмосфера? Нет, если я продолжу, придётся начать разбираться в написанном. Хочется размять шею, но не стоит привлекать внимание.
Первое, что я увидел, - девичий затылок в полуметре от меня. Вся комната заполнена сидящими людьми. Гул впереди меня оказался голосом учителя вперемежку с неуверенным ответом подростка у коричневой доски на стене. Точно, я же в школе. Странно. Мне казалось, я был в совершенно другом месте. Где бы ещё школьник вроде меня мог быть в полдень? Знатно забылся… чаще бы так. Чем это мы сейчас заняты? На доске начерчена мудрёная геометрическая фигура. Я посмотрел вниз: уже успел её перерисовать. Тщательно, под линейку, всё обозначил. Хорошо бы решить задачу… но как же мне это всё надоело. До сего момента я, очевидно, бездумно списывал. Пора продолжать, пока не стёрта информация, а то будет логическая дыра. Бог свидетель, насколько мне лень самостоятельно её заполнять.
- Потому что вы ничего не делаете! – прозвучало из-за большого стола в углу.
До сих пор ничего не делаем? Конечно. Как же нам что-то делать, если мы постоянно ничего не делаем? Объём равен пи умноженному на квадрат произведения косинуса суммы альфа и гамма и…
- Вы что-то пишете, но читать не умеете!
Правда, что ли? Не научились за день? Ну, чтобы переписывать белые мелом писанные буковки, много уметь не требуется. Продолжу я или?.. Ай, достаточно я этим занимался. Какой смысл?
Мой сосед явно на всё наплевал. Сидит себе, сгорбившись, отвернулся от учителя. Если меня ещё кое-как можно разглядеть среди пары десятков голов, то он без малейшего зазрения совести уткнулся в экран и читает переписки. Вот что значит человек с чётко определёнными приоритетами. Он ведь далеко не глуп. Один я тут симулирую мозговую активность. Ради чего? Уж точно не ради знаний, мне это не нужно. За партой как в окопе. Тружусь ли я, чтобы не вызывать подозрений? Для этого достаточно скрутиться в правильную позу. Усмиряю совесть? С чего бы ей непокоиться? Я никому не врежу.
- Вас нельзя научить, вы не хотите ничего делать!
Именно. Всё полученное против воли до страшного быстро забывается.
Надоело стараться. Всё равно, что бы я ни делал, я ничего не делаю. Я выпустил ручку, опер голову на руку и с нескрываемым выражением утомлённого равнодушия поддался настроению. Я смотрю вперёд, но даже не пытаюсь переваривать потоки скучной информации. Кто бы знал, насколько она на самом деле полезна, но мне однозначно надоело. Никогда раньше я не сдавался как сейчас. И зря. Стоит ли оно того, чтобы нервничать, трудиться?.. Решать мне, и только.
Сосед слегка стонет. Точно, он же сказал, что поспал полтора часа. Пропил ночь. Отлично провёл время в весёлой компании. Как же ему не позавидуешь... По крайней мере, до наступления утра? Было время, когда он и меня звал. А я уверенно отказывался. Какая тому причина? Хм, я так и не додумался, зачем я стараюсь на занятиях. Из принципа? Из примерности? Да кому оно нужно?
- У вас нету логики мышления!
Забавно. Всё время жил себе спокойно, а на днях сказали, что не существует слова «нету». С ног на голову. Так что же с алкоголем? Очередной принцип? Я избегаю развлечений, знакомств, опыта, запоминающихся моментов. Зачем? Чтобы удержать мозг в сохранности? Меня это воздержание каким-то образом возвысит над другими в будущем? Оно того не стоит: жизнь слишком коротка, чтобы держать себя в тугой узде. Так что, выскажу ли я на перемене желание присоединиться в следующий раз? Конечно, нет. Должны же быть у человека какие-то принципы! Пусть даже бессмысленные. Без них мы были бы слишком аморфны, вечно в поиске ответа, в твёрдости которого быть уверенным не возможно. Слишком принципиальный человек – баран. А противоположная крайность – слизняк вроде меня сейчас, рефлексирующий, чтобы не свалиться лицом в стол от скуки. Эх, ну правда, если человек отвергает любые попытки научить его чему-либо, почему бы не дать ему хотя бы голову в дрёме охладить? Нет, мы до сих пор малыши? Вы лучше знаете, что нам надо? Конечно…
Как же медленно. Если какой-нибудь ребёнок вздумает спросить, что такое субъективность времени, стоит оторвать его от любимой игры и посадить сюда, ровно на моё место. А ведь если подумать, замедленное течение минут должно быть хорошей вещью. Сколько бы мы успевали, будь в сутках 48 часов? Всё равно было бы мало. Восприятие времени… Оно во многом как страх: о нём думаешь, только когда нет лучшего занятия, которое может быть как приятным, так и ответственным. Мало книг я читал, тем более, по своей воле. Однако одну вещь я крепко и надолго запомнил. И вовсе не из того набора мировой классики, которым нас кормили в этом году. А я впервые прочёл из принципа каждое слово. Надо было мне хоть раз попробовать не быть безграмотным. Был ли в этом смысл?.. Мне хочется думать, что да, хотя не уверен. Нет, точно был: целый год я зарабатывал себе моральное право со спокойной совестью никогда больше этого не делать. Тогда в процессе я точно отсчитывал минуты. Много, много минут… В страничном эквиваленте; спасало иногда забывать о них. А моя любимая цитата встретилась в среднеизвестном приключенческом рассказике: «в бою нет времени на страх». …Разговариваю тут сам с собой. Вот что я получаю от урока геометрии: самоутверждение! Хе-хе… Так что, может ли из моих рассуждений следовать, что, бывает, нет страха на время? … Нет, это откровенный бред. Но может не быть времени на восприятие времени. Из-за увлечений, например. Так что мудрый родитель сказал бы своему ребёнку, что субъективность времени, по существу, - лень. Однако отпрыск ничего бы не понял, а задумчивый вид взрослого сбил бы его с толку ещё больше, так что уместность мудрого наставления под большим вопросом. Но не беспомощная лень, а такая, которая диктует, на что энергия тратится рациональнее всего. Я не знаю лучшего названия такой разборчивости.
Посмотреть, что ли, на часы? Я понимаю, что это ничего не изменит. Но почему мы тогда так любим делать это на уроках? Небось, избавление от нежелаемого запаса времени даёт нам чувство прогресса. Прошло… 10 минут урока. Да как это вообще, чёрт возьми, возможно?! Я так никогда отсюда не выберусь, буду вечно пребывать в этой трясине. Я не могу полностью расслабиться, отдохнуть, не могу встать, выпрямиться, пройтись, почувствовать себя вольным в пространстве… Нет, так быть не может.
Я оттолкнулся руками от стола, выставил ногу в сторону, резко поднялся и уверенно вышел в проход. Тишина. На мгновение стужа сковала грудь. Я медленно повернул голову вбок, чтобы посмотреть на соседа. Он всё так же сидит, сгорбившись; никак на меня не реагирует. Я посмотрел внимательнее: он совсем не шевелится, даже не моргает. Тишина тоже не нормальная: ни малейшего шороха, слышу только лёгкий свист в ушах. Я шагнул вперёд. Меня заинтересовало выражение лица соседки спереди. Умная девочка. Всегда нравилась мне. Весёлая, добрая, скромная, совсем невинная. По крайней мере, кажется такой. А большего и не нужно… Чтобы быть лицемером в дружеском коллективе, необходимы огромные усилия, постоянная сосредоточенность и, самое главное, повод для всего этого; а такого быть не может ни у неё, ни у кого-либо другого из класса. Так что в общении мы по большей части чистые, такие, как есть. Я слышал, что скромность – признак как высокого интеллекта, так и высоких стандартов в отношениях. Биологически это объясняется избеганием привлечения низменных особей, но мне сейчас не это интересно. Действительно, она заслуживает лучшего. Жаль, что случилось ей родиться девочкой – был бы мне отличный друг. Звучит, будто-бы я - ярый сексист, хе-хе. Правда, разве должна быть разница? Очевидно, она есть. При почти одинаковых жизненных ценностях у нас совершенно разные интересы. Откуда берутся интересы? Они попадаются, предлагаются обществом, в первую очередь – родителями. Она даже в параллельной вселенной не может себя представить увлекающейся занятиями, которые, по сути, нейтральны, но почему-то ассоциируются с мальчишками. Получается, какими бы мы ни были прогрессивными, общество всё ещё предвзято. Феминистки добились равноправия, но не равномыслия… До этого трущобам далеко. Или дело просто в биологии, тогда любые рассуждения о любом равенстве – глупости. В конце концов, некоторых вещей мы выше никак быть не можем. Сидит застывшая, с выражением понимания на лице, сосредоточена на доске. Я наклонился. При внимательном рассмотрении по некоторым чертам видно, что она хочет домой. Эх, я тебя понимаю.
Уже смелее я вышел вперёд, стал перед тремя рядами парт. Посмотрел на одноклассников: ничего - ни звука, ни движения. Почему-то стало немного темнее. Я нахмурил брови и улыбнулся, начиная осознавать. Обернулся к учителю, чтобы убедиться окончательно. Никакой реакции. Когда я сидел, мне казалось, что время беспощадно замедлилось. Не можешь покинуть – углубись; всё совсем остановилось.
Я глубоко вздохнул, слегка потянулся, размял шею. Тут я должен был вникнуть в ситуацию поглубже и испугаться, но этого не случилось. Я принял всё как должное. Захотелось хоть как-то воспользоваться ситуацией, нарисовать что-нибудь на доске, слово «добро», например. Я протянул руку к мелу, обхватил его пальцами. Дёрнул первый раз, второй, сильнее – третий. Не поддаётся. Подошёл к учительскому столу, попытался пошевелить ручку. Ни на миллиметр. Логично: как можно сдвинуть то, что остановилось? Но как же я тогда перемещаюсь? Чувствую сопротивление воздуха, когда быстро двигаю рукой? Как дышу? Разве не должны застывшие молекулы запечатать меня на месте, мёртвым камнем застыть в беспомощных лёгких? Я проверил пульс. Кровь тоже течёт, остановилось явно не всё. Я подошёл к открытому окну. В дневном свете разглядел небольшую пушинку, которая тоже застыла. Я медленно поднёс руку. Когда мой палец приблизился почти вплотную, она зашевелилась, ожила. Но стоило ей чуть отлететь, как она вновь зависла. Я развернулся, прошёл к своему месту, сел. Тетрадь раскрыта, я положил на неё ладонь. Второй рукой аккуратно подцепил страничку. Поднял, резко отпустил. Часть листа застыла в воздухе. Кончиками пальцев оторвал кусочек бумаги и свободно скрутил. Я спокойно могу шевелить частицы в близости от меня. На предметы могу подействовать, только если обхвачу полностью, так как даже если я заставляю атомы двигаться, они всё ещё связаны с другими. Хе, я могу кому-нибудь безнаказанно поцарапать лицо ногтем. Нет, кто бы меня здесь настолько достал? К тому же, мне неизвестно, что случится с той маленькой частью организма, что внезапно станет активна в мёртвом теле. Ведь смерть – это прекращение синтеза белка, что, вероятно, я сейчас и наблюдаю. Лучше ни к кому не приближаться.
Я вернулся к окну. Впервые за день я могу быть абсолютно спокоен. Вид на застройки не самый эстетичный, но достаточный для расслабления духа. Солнце почти в зените, в глаза сейчас не бьёт. Хм, а я ведь вижу, я не во мраке. Значит, Солнце я не остановил. Радует, что это не распространилось так далеко. А фотоны со своей скоростью итак вневременные. Как удобно. И темнее, должно быть, стало, потому что отбрасывается стабильная тень от застывших молекул. Интересно, значит ли всё это, что может наступить ночь? Вот же был бы сюрприз для всех.
Ладно, зачем мне оставаться в кабинете? Поговорить тут не с кем. Я обернулся. Но как я открою дверь? А потом ещё и на выходе из школы? Я сосредоточился на своей кисти. Медленно выставил её так, как будто собираюсь что-то толкнуть, но всё ещё близко к лицу. В порыве воли толкнул и упёрся. Я улыбнулся. Отлично, значит, и стену из воздуха я могу создать. Ну, была не была. Я встал на подоконник. Первый шаг дался неуверенно, но я знал, что могу. Как по ступенькам, я спустился на соседнюю крышу, а потом и на землю. Всегда смотрел сверху, но никогда здесь не был. Побродив, нашёл выход из квартала. Передо мной раскинулась знакомая городская улица. Каждый день я здесь прохожу, но никогда свободно; или в школу, или домой. С улыбкой на лице я иду мимо застывших прохожих и рассматриваю людей в фотографических, не разглаженных жизнью позах; выхожу на проезжую часть, осматриваю кругами машины, провожу по ним пальцем, глазею через открытые окна на водителей с телефонами в руках. Никогда не видел такими деревья. Есть что-то волнующее в их кристаллическом спокойствии.
Впервые я пошёл в неизведанном направлении. Ведь всегда их было только два: от и к школе. Я мирно наслаждаюсь свободным пребыванием наедине с собой; иду по центру улицы, радуясь новым видам.
Вдруг мне показалось, что чуть в отдалении кто-то зашёл за угол. Я проверил: время всё ещё стоит. Мне стало интересно, я ускорил шаг.
Наконец я повернул за тот же угол и остановился в удивлении и тревоге. Я увидел девушку, которая медленно и потерянно бредёт, то и дело поворачивая голову к стылым примечательностям. На ней ярко-белая свободная одежда, которая, кажется, не доставляет ей никаких неудобств в солнечный день. Я хочу к ней приблизиться. Но как только я пошел быстрее, она меня, должно быть, приметила, и уверенно направилась от меня прямо по улице. Я не могу её упустить, нет, ни в коем случае; я пошёл за ней.
В первые несколько минут я надеялся, что она остановится, сядет отдохнуть, заинтересуется каким-нибудь из окружающих кадров жизни, – даст мне шанс. Но она уверенно поддерживает расстояние между нами. Я думаю о том, чтобы покричать ей, но сомневаюсь, что она не знает о моём присутствии, к тому же, я не люблю кричать. В окружающей тишине один я - источник постороннего шума. Если побегу, она непременно услышит. Я совершенно забыл о выведенных мной законах физики, всё равно не посмел бы на них полагаться. Она не меняет темп. Я ускоряю шаг, но как бы ни старался, ничего не меняется, - она не становится ближе. Кажется, что чем быстрее я перемещаюсь, тем больше замедляюсь во времени. Каждую минуту надежда иссыхает.
Она увела меня далеко; я больше не могу продолжать. В порыве беспросветного отчаяния я проявил волю и поставил перед ней временную стену. Она остановилась между двух зданий. Я не посмел приближаться, ожидая её реакции. Она повернула только голову, не посмотрев прямо на меня, и показательно шагнула вперёд. Она остановилась вместе с остальным миром, её одежда утратила сияние. Я запаниковал и быстро подбежал к ней. Что мне делать? Я не могу её потерять, но и повлиять на неё никак не могу! Нужно вернуться во время. От этой мысли у меня заболела голова, я сразу вспомнил, где я всё это начал. Но если я вернусь на моё место в школе, я бесповоротно её утрачу, даже если к чёрту пошлю всех учителей.
Собравшись с мыслями, я вытянул руку и всей силой стал проталкивать вперёд. Нет чувства, что я упёрся в стену, ничто не давит на пальцы. Но пробиваться очень сложно. Я навалился всем телом. Никогда в жизни мне не было так тяжело, но я знал, что пробьюсь. Пальцы руки уже внутри, они размываются, рассеиваются, теряют чувствительность. Я вернусь, всё будет в порядке.
Я не знаю, сколько это длилось. Всё, что имело значение – слабость в теле и боль в голове, которые должны оставить меня на той стороне. В один момент всё кончилось. Я услышал отголоски улицы, уловил какое-то движение и в беспомощности свалился. Падая на землю, я увидел свою бесформенность; удара об асфальт почти не ощутил. Только Она осталась мне отчётливо видима. Она встала надо мной, посмотрела пустыми глазами на прекрасном лице, и равнодушно удалилась. Небо отвлекло меня от остатков мыслей о мире, о боли. Небо меня приняло.


- Его сердце пропустило удар…
- Что? – возбуждённо спросил Сэм, который всё это время был в комнате наблюдения.
- Мозговая активность – единственное, что в нём не угасает. После очередного скачка состояние резко ухудшилось.
- Дела совсем плохи… Его можно спасти?
- Это не простая болезнь, – ответил доктор в замешательстве, – мы делаем всё, что можем, всё возможное.
- Я зайду к нему.
- Пожалуйста.
Сэм подошёл к лежащему Фину. Впервые тот выглядел как настоящий пациент.
- Ты выглядел бодрее, когда мы встретились, товарищ… Тебе, должно быть, тяжело, но я знаю, что ты не сдашься.


Дождь. Темно. Льёт уверенно уже всё утро. Я стою перед длинным-длинным зданием, руки в карманах. Пустынно-коричневое тяжёлое пальто промокло насквозь. Я посмотрел вверх. Потом перед собой. Зайти ли мне? Если я сделаю ещё один шаг, выбор будет уже сделан. Стоит ли? Конечно, стоит; зачем ещё я мог сюда прийти? …Зачем я сюда пришёл? Это важно? …Почему нет, в конце концов?
Я неспешно двинулся вперёд. Посетителей сегодня явно немного из-за погоды; хорошо. Я преодолел ступени и вошёл в высокие двери. Двое людей у входа попыталась скрыть раздражение при виде оставляемых мной мокрых следов. Что поделаешь? Будь у вас комната для сушки – я бы ею воспользовался. «Добро пожаловать в Национальную Английскую галерею», - приветливо прозвучал выразительный, утончённый акцент. Только название я прослушал. Всё равно. Чёрт меня бери, если б я его запомнил больше, чем на несколько минут. От звукового гида я отказался. Раз уж я в музее, пусть это хотя бы будет приключением. В подконтрольной экскурсии ни малейшей интриги. Я поблагодарил и выдвинулся, хлюпая обувью.
От первоначального выбора направления меня избавила группа жизнерадостных людей. Они дружно сматывали зонты и были в явном предвкушении. Я улыбнулся. Приятно посмотреть на простую радость. Я пошёл в противоположную сторону, в пустой коридор.
Когда я отдалился от фойе, стало тише. Я глубоко вздохнул, восстановил дыхание, расслабился, приопустил веки, замедлил шаг. Помещение очень хорошо освещено, нигде не видно тени. Хех, никто и не обещал, что здесь идеальная среда для социопата. Но разве социопат не может любить свет? Зря я проецирую себя на остальных. Знаю ли я вообще, что значит это слово? Не важно… Широкое окно. Я остановился, облокотился на подоконник. Капли звучно бомбардировали стеклопакет. Улица отсюда казалась совсем тёмной. Я отвернул рукав и посмотрел на часы. До сих пор 11 утра? Навряд ли. Удивительно. Видно, вода подпортила моё запястное устройство. Разве мне важно время? Конечно, нет. Думаю, это связано с дождём. Я совсем не хочу, чтобы он заканчивался. Правда, что в Англии большинство дней - серые? Уж точно не как этот. Чем темнее день, тем глубже его душа, тем лучше он меня понимает, больше сочувствует. Свет лишь слепит и раздражает. А ночи бездушны, хоть и могут быть прекрасными. Что я вообще делаю в Англии? Надо бы вспомнить… Как-нибудь.
Посмотрев на тучи, я улыбнулся, поправил рукав и оттолкнулся от подоконника. В музее я или нет? Надо сегодня хотя бы один экспонат увидеть. Решительности мне, однако, эта мысль не прибавила. Я неспешно побрёл дальше по коридору. Вскоре я увидел четыре указателя. Ох, припоминается, что-то мне рассказывали об экспозиции этой (всё ещё не могу вспомнить название) галереи. А, совершенно всё равно. Разве же я здесь ради искусства? Ради чего ещё я могу быть в музее? Интересный вопрос. Проблема. Каждая проблема – уравнение. Мне дана переменная, но у меня недостаточно постоянных для решения. Что же с моей памятью? Всегда ли меня настолько же не волновало её отсутствие? Не важно. Надоело стоять на перекрёстке. Крыло Сэйнсбери… Странное какое-то слово, Сэйнсбери. Северное… Север у меня ассоциируется с викингами (уж почему-то я невзлюбил их культуру) и холодом. Задубеть я на улице, конечно, не успел, но не сказал бы, что холода мне без того не хватает. А запад мне просто нравится больше, чем восток. Как слово, так и направление. Туда и пойдём.
Бесцельно брожу по крылу. Люди увлечены: останавливаются у каждого экспоната, что-то рассказывают своим детям (или чужим?). Некоторые фотографируют. Разве здесь это не запрещено? Не помню. Всё равно. Зачем людям запрещать фотографировать в музеях? Чтобы не терять доход? Как-то бездушно звучит. Мелкая фотокопия никак не передаст величие оригинального произведения. Ценители искусства вернутся в любом случае. Разве же не для таких людей и существуют музеи? Нет, не может быть, не с нынешним количеством туристов. Музеи – золотые шахты. Нет, не шахты – в шахтах надо работать. Скорее как… колодцы? Хватит с меня сравнений. Что я вообще понимаю в искусстве? Хожу себе, поглядываю. Ну да, забавные картинки, но пока ничего, что заставило бы остановиться. Чего-то я явно в этом не догоняю. Даже туристы выражают какое-никакое восхищение. Надо же им как-то окупать денежные затраты. Может, это просто способ получить преимущество над другими, задавить высокой культурностью? Нет, ну кто поедет в такую даль, чтобы повысить свою самооценку? – один из тысячи. Люди действительно ожидают увидеть нечто стоящее. И находят ведь, находят, ибо популярность не падает. Но в чём, в чём наслаждение произведениями давно усопших? В них неизгладимые следы времени - современный обыватель не найдёт ничегошеньки глубже внешнего вида, я в том числе. Дело в социуме. С детства нам навязывают, что надо ценить, что надо в себе развивать, чем восхищаться, чему подражать. И это не меняется столетиями. Задевается само подсознание, возможно даже наследственно. Нет же, мы как вид переросли подобное. Я должен верить. Мы не можем жить в мире форсированного лицемерия. Ответ лёгок и прост. Все ищут в искусстве одно; одно слово. Кра-со-та. Значит… Значит, я не вижу красоту, не распознаю её лицом к лицу в её обители. Я ущербен… Интересно, правда ли я один тут такой? Не вижу причин для своей уникальности. Хорошо бы случайно наткнуться на единомышленника. Может, я сейчас повернусь, и мы столкнёмся лбами. Хах, хорошо бы. Я даже улыбнулся, начав развивать эту мысль. Мы бы познакомились, у него оказалось бы редкое красивое имя. Стали бы вместе бродить по залам, разговаривать, посмеиваться, развеяли бы одиночество друг друга; повосхищались бы погодой, сетуя на своих близких, беспокоящихся, что мы простудимся под дождём. Потом он пригласил бы меня к себе. Любезно повесил бы пальто так, чтобы на выходе я забрал его сухим и красивым. Мы бы посидели на его уютном балконе, шикарным видом с которого он бы непременно похвастался. Может, пару минут молча наслаждались бы дождём. …А в конце он непременно пригласил бы меня к декоративному столику выпить горячего чая при свечах. Что же ещё англичанам предлагать гостям? Эх… Никогда в жизни не было у меня такого чудесного знакомства.
Среди бесконечного ряда картин на стенах я был рад увидеть вспышку на полу. Это был отсвет от молнии. Слева от меня окно. Я повернулся к нему. Большое декоративное окно. С этой стороны здания капли не размазываются по стеклу, тёмную улицу чётко видно. Нет в этом месте ничего подобного, как бы я ни искал, ничто не превосходит красотой вид туч, разнящихся в дневном небе цветами от чёрного до белого. Вдруг меня резко одолело желание, которое насторожило своей чужеродностью.
Я сосредоточился. Ничто меня не удивило и не заставило передумать. Я увидел множество разломов среди облаков. Когда я пытаюсь охватить их края взглядом, они простираются всё дальше в бесконечность. В один момент я проявил волю. Из потусторонней пустоты, как мелкую вещицу из кармана, я вытащил массивный мольберт со свеженаписанной картиной. Тут же в голове помутнело, лёгкая слабость расплылась по всему телу. Я осторожно взялся за лоб, пытаясь восстановить равновесие. Не хотелось бы задеть что-нибудь, если упаду на стену. Я глубоко подышал, прочувствовал ноги, которые все ещё меня держат, и решил, что лучше уже не станет. Опустил руки и открыл глаза. На секунду показалось, что я снова смотрю в окно, но теперь перед ним находилась большая картина, точь-в-точь повторяющая изображение неба, которым я только что восхищался. Я ещё раз выглянул в окно. Действительно один в один. По мне пробежала волна беспокойства. Я огляделся. Люди всё так же праздно расхаживают по залам. Никто ничего не заметил. Может быть, я схожу с ума? Но что это? Какой-то малозаметный молодой человек стоит напротив. Он совсем не двигается. Я присмотрелся. Широченные глаза смотрят на меня, рот приоткрыт. Я показал пальцем на появившееся из ниоткуда полотно и вопросительно посмотрел на него. Он пошевелился и, кажется, ещё больше испугался, но мне этого хватило. Я хотел улыбнуться, но тоже растерялся, не зная, как мне реагировать.
Тут я заметил: что-то не так. Я не совсем понимаю, в чем дело, но всё здание выглядит иначе. Я решил, что хватит с меня искусства, пора уходить. Но, конечно же, я забыл дорогу к выходу. Скорее, просто не запоминал. Придётся ещё послоняться. Ничего; пока день в чём-то странный, но отнюдь не плохой. По пути я смотрю по сторонам с наивным интересом. Всюду какое-то искажение, зернистость. Мелкие предметы как будто рассеиваются, позволяют видеть почти насквозь, зеркала отсвечивают зеленоватым цветом, звук колеблется, свет огибает острые углы, из-за чего я напоролся на стену. Пару раз показалось, что руки проваливаются через карманы.
Через некоторое время я набрёл на выход. Я рад оказаться на улице. Капли падают, кажется, с разной скоростью. Всё же, ничто не может испортить этот день. Стоит ли мне волноваться по поводу искажения? Наверное. Может, как-нибудь схожу полечить голову. Но сейчас мне всё равно, я не тревожусь. Медленно спускаюсь по ступенькам на площадку. Снаружи здание выглядит неплохо. Зачем я входил? Мог бы просто обойти его кругом. Архитектура – тоже искусство. Что меня сейчас-то останавливает? Ещё совсем не поздно. А если бы и было поздно? Ну нет, гулять ночью я бы не стал.
Удивительно, что даже в такую погоду тут работает фонтан. Красивый. Как я его на входе не заметил? Струйки воды меня на некоторое время заворожили, но что-то за ними привлекло внимание. Что может светиться на улице ярко-белым в такой день? Я боюсь вспомнить. Что вспомнить? Не знаю. Я обошёл фонтан, чтобы посмотреть. Девушка в ослепительно-белой свободной одежде отдыхает на скамье. Она кажется более размытой, чем всё остальное, потусторонней. Дождь совершенно её не касается. Глаза заслезились, я не знаю, почему, сердце дрогнуло. Я забыл обо всём, мне захотелось к ней приблизиться. Нельзя сказать, что она заметила меня, голову совсем не поворачивает. Стоило мне начать движение, как она встала и пошла в от меня. Мне не хочется бежать, нападать на неё. Я и не уверен, смогу ли сейчас: слабость никуда не делась.
Преследование продлилась некоторое время. Некоторое… Я не смог бы даже приблизительно ответить, если бы меня попросили уточнить. Она ни разу не обернулась, не остановилась, не сменила направление. Интересная вещь – надежда. Ну как её можно утратить, когда цель так близко, и ты движешься в её направлении? Должна же девушка когда-нибудь остановиться, перестать; должна!
Она подходит к проезжей части. Ни капли сомнения в движениях. Я начинаю серьёзно нервничать. Она ступает с бордюра. Я могу только смотреть и надеяться. Никто её как будто не замечает, проносятся мимо. Она проходит половину дороги, моё сердце стынет. Переходит в последний ряд, конец пути близок. Но прямо на неё стремительно несётся автомобиль. Очевидно, что её зацепит, она даже не думает приостановиться. Я не могу допустить. Я резко, с силой машу рукой в сторону. Бампер врезался, точно в стену, машина взлетела в воздух и закувыркалась. Я почти перестаю чувствовать использованную руку, теперь она размылась, стала полупрозрачной; искажение начало распространяться и по телу. Визг тормозов, пробка. Машина начинает падать ей на голову. Я пожелал, чтобы этого не было. Летящая угроза исчезла, движение продолжилось, как ни в чём не бывало. А я стал почти невесомым, туманным. Даже пустынно-коричневое пальто потеряло определённую форму. Падающие капли то огибают меня, то проходят насквозь. Поле зрения ограничилось, покрылось пеленой. Все звуки смешались, притупились и притихли. Только она остаётся чёткой. Но я всё ещё держусь, всё ещё не рассеялся, до сих пор могу думать… пусть только о ней.
Она поднялась на тротуар. Теперь моя очередь переходить дорогу. Я ступаю вниз, но вместо ожидаемого соприкосновения с асфальтом плавно скольжу по воздуху. Шагнуть оказывается тяжело: воздух стал для меня гуще воды. На пределе сил одной ногой я отталкиваюсь, другую выношу вперёд. Девушка впервые останавливается и поворачивается ко мне. Я выталкиваю себя вверх и медленно опускаюсь, продвигаясь вперёд раздражающе медленно. Она без тени сочувствия смотрит на мою беспомощность. Как же медленно она приближается… Я подхожу достаточно близко, чтобы рассмотреть снисходительную улыбку на её чистом лице. Ничего не осталось. Тихий гудок. Я протягиваю к ней руку. Она не реагирует. Ярчает. В её глазах пустота. Захлестнуло отчаяние, я утонул в свете приближающихся фар. Это и было последним…


Я проснулся. Первое, что я увидел - подвесной потолок со встроенными лампами. Слева от меня светлое окно, прикрытое шторами. Ясный день. Я даже на какой-то момент забыл о своём состоянии, но причиняющая неудобство система жизнеобеспечения напомнила. Недолго мне осталось.
Я посмотрел направо. Это она в своей белой одежде сидит надо мной, смотрит мимо меня в никуда. Я бы очень обрадовался увидеть, почувствовать её рядом, но почему-то ожидал, что она придёт ко мне при последней возможности. Я молча признал её присутствие.
- Зачем ты всё это начал? – она заговорила, не глядя на меня.
Я поднял на неё взгляд.
- Я захотел увидеть тебя.
- Ты знал, что всё так обернётся?
- Важно ли мне было? – нет.
- Ты удовлетворён итогом?
- Нет.
- Ты бы хотел всё вернуть?
- Нет.
- А я – да.
- Почему? Разве ты не обрела свободу?
- Ты убил меня.
- Я не знал…
- Ты убил меня.
- Я делился с тобой всеми глубинами моего сознания.
- Ты убил меня.
- Я умирал за тебя…
- Ты убил меня.
- Мне жаль.
- Ты убил меня.
- И что теперь?
Она помолчала минуту, встала и медленно пошла. Пошла прочь от меня, из моей палаты. Я посмотрел на её удаляющуюся спину, потом, запрокинув голову, на потолок. Нет, я не хочу умереть вот так. Я собрал последние доступные мне силы и оборвал трубки системы жизнеобеспечения. Потом я встал и побежал так быстро, как только может смертельно больной. Я догнал её и молча обнял со спины. Мы остановились. Прижимаясь к ней, я почувствовал себя таким счастливым, каким не был ещё никогда. Отдаляясь от мира, я ощутил последнее. Это было прикосновение её ладони к моей руке.