Коучинговый человек. Книга первая. Глава 27

     Аврора вернулась домой возбуждённой и расстроенной произошедшей сценой в гостинице. Мать, заслышав, как она вошла в квартиру, окликнула из спальной, но дочь ответила не сразу. И лишь когда снова раздался беспокойный вопрос, нервно сбросила босоножки, надела тапочки и прошла в комнату лежащей в кровати Елене Григорьевне.
     — Это я, мама! Медсестра приходила?.. А где домработница?
     — Нюра убралась… сготовила и отпросилась домой… Сестра только что приходила, — тяжело дыша, ответила больная мать.
     — Ну и как ты себя чувствуешь? — механически задала вопрос Аврора, продолжая мысленно всё ещё оставаться в гостинице «Космос».
     Ей вспомнилась неестественная поза Наташи, в которой та осталась лежать на полу. «Господи! Пронеси и помилуй, — взмолилась про себя Аврора. — Ещё не хватало, чтобы с ней что-нибудь случилось. Тогда у нас с Виктором ничего не получится: калеку он не сможет бросить. А если она умерла?» — и Аврора почувствовала холодок за спиной. Ещё по дороге домой она хотела позвонить Виктору, но побоялась и теперь с ужасом ждала звонка из милиции.
     — … Ноги опухли и давление было высоким почти под двести, — жаловалась Елена Григорьевна дочери, которая снова начала слушать её. — Сказала, что надо во время пить таблетки, а я, дура старая, забываю: память совсем никудышная стала…
     — Ну, а Нюра почему не напоминает? Я же ей наказала следить за тобой, а она  умоталась...
     — Да это я её отпустила. С утра она крутилась по хозяйству вот и забыла.
     — Ты, я вижу, мама, её совсем избаловала! Придётся мне другую домработницу искать.
     — Ну зачем ты так, дочка! Нюра добрая женщина и очень общительная. Мне хоть есть с кем поговорить. Не трогай её… Пусть остаётся.
     — Тогда не жалуйся и принимай вовремя таблетки, — сердито ответила Аврора и вышла из спальной.
     В своей комнате она переоделась в домашний халат, села в широкое кресло из белой кожи, поджав под себя ноги. Кресло было её любимым местом отдыха и размышлений. Забившись в него, она ощущала здесь покой и уют, как бы отгораживаясь от всего плохого и опасного, что могло быть в окружающем мире. Но в этот раз Аврора не только не могла успокоиться, но почему-то начала вспоминать, как на днях ходила к гинекологу.
     Пойти заставило недельная задержка менструального цикла, несколько необычное состояние организма и неожиданно появившееся отвращение к запахам. И хотя Аврора предохранялась, встречаясь с Борисом, а интимные отношения с Виктором начались совсем недавно, в период задержки, она сделала тест на беременность. К изумлению, тестирование подтвердило её подозрения даже после повторной проверки.
     Чтобы окончательно разобраться в чём дело, Аврора позвонила своему врачу, профессору и заведующему кафедрой гинекологии Румянцеву Ивану Григорьевичу. Тот выслушал и попросил сдать анализы в институтской лаборатории, а затем прийти на приём.
     Помнится, когда она вошла в кабинет, доброе лицо Ивана Григорьевича расплылось в улыбке:
     — Поздравляю, Аврора Дмитриевна! Вы находитесь в интересном положении.
     Собственно говоря, для неё это была уже не новость, а окончательный приговор. Она побледнела и тяжело уселась в кресло напротив стола врача.
     — Ну-с? — с любопытством посмотрел тот на пациентку, почему-то не радующуюся вместе с ним по поводу «интересного положения».
     — Иван Григорьевич… — не глядя в его внимательные глаза, начала Аврора, — мне сейчас нельзя рожать.
     — Та-ак! — профессор встал из-за стола, заложил руки за спину и начал  ходить взад и вперёд по просторному кабинету. — Понятно… Аборт, значит, надумала делать! — неожиданно перешёл он на «ты», несмотря на то, что Аврора платила хорошие деньги за предшествующие осмотры и консультации.      
     — А ты знаешь, чем может кончиться прерывание первой беременности? — подошёл он к ней.
     Аврора склонила голову, но потом подняла и посмотрела в его строгие глаза:
     — Иван Григорьевич! Я всё знаю и понимаю. Мне не шестнадцать лет. Статьи читала. Но у меня нет другого выхода. Вы это поймите, — перешла она на просящий тон и расплакалась.
     — Нет и ещё раз нет! — не на шутку рассердился обычно добродушный профессор. — После аборта, Аврора Дмитриевна, могут быть большие осложнения, вплоть до летального исхода. Это, во-первых. Во-вторых, потом вы вообще не сможет иметь детей, потому что организм начнёт отторгать плод из утробы и воспринимать ребёнка как инородное тело! — Врач подошёл к столу, открыл карточку Авроры и постучал по ней костяшками пальцев. — У вас же отрицательная группа крови! Вы это знаете? — Аврора молчала. — Зна-аете! — ответил за неё Иван Григорьевич. — Поэтому, если вы сделаете аборт, то никогда не сможете забеременеть ещё раз из-за возможности возникновения резус конфликта. На вашем месте, другая женщина страшно бы обрадовалась, узнав о своей беременности, и уповала на её благополучный исход.
     Аврора хорошо запомнила наступившую гнетущую тишину в кабинете и то, как профессор резко отвернувшись от неё, отошёл и снова уселся за стол, с осуждением разглядывая пациентку.
     — Значит, не советуете? Я вам хорошо заплачу…
     — Аврора Дмитриевна, красавица ты моя! — умоляюще  стал  объяснять Иван Григорьевич. — Да не могу я пойти на такое преступление. Даже за деньги! Я врач, а не душегуб с большой дороги. И мой совет: рожайте, чего бы вам это не стоило! Потом благодарить будете, что не совершили такого кощунства. Вы в бога верите?
     Аврора вспомнила, что этот простой вопрос застал  её врасплох.
     Она оторвала платок от заплаканных глаз, растерянно посмотрела на Ивана Григорьевича.
     Вообще-то о боге Аврора никогда серьёзно не задумывалась. Она росла в семье советского офицера. Попытки бабушки научить внучку молитвам пресекались матерью, ну а в школе, будучи отличницей, пионеркой, а потом — комсомолкой, Аврора уже гордилась своим атеистическим мировоззрением. Правда, в трудные минуты жизни её губы произносили слова, обращённые к богу. Но она считала это привычку пережитком прошлого и быстро забывала о невольно сказанном, как только трудные обстоятельства отступали.
     — Я уж и не знаю, — перестав плакать, ответила Аврора. — Наверное, нет, — вздохнула она и спрятала платочек в сумочку.
     — Зря… зря! Плод человеческий — дар божий, а аборт — великое страдание невинной души, ещё не появившегося на свет младенца.
     — Ну, хватит, Иван Григорьевич! Плохая я. Но мне будет ещё хуже, если я не избавлюсь от ребёнка! …Значит, не поможете? — нервно спросила она.
     — Не могу, Аврора Дмитриевна! — развёл руками профессор. — И не хочу… — негромко добавил он. — Вы уж извините. Попробуйте обратиться к кому-нибудь другому, — врач встал из-за стола, и Аврора поняла, что разговор окончен.
     В тот день, придя домой, она просидела в этом же кресле в тяжёлых раздумьях до самого вечера. Слова профессора, хотя и огорчили, но не испугали. Вместо того, что бы запаниковать, Аврора стала хладнокровно обдумывать сложившуюся ситуацию.
     В первую очередь, её заинтересовало, как отнесётся Виктор к невозможности иметь от неё общих детей. Поразмыслив, Аврора быстро успокоилась. Она была уверенна: будущий муж — порядочный мужчина и в конце концов смирится с таким обстоятельством. Тем более, что у него есть собственная дочь. К тому же, ей пришла в голову мысль, что в таком случае можно будет взять на воспитание ребёнка из детского дома. Авроре даже вспомнилось известное суждение: настоящая мать не та, которая родила, а которая воспитала.  «А Виктора я сумею уговорить: он добрый и не откажется растить приёмного сына… Или дочь? Ну ладно, для него можно взять мальчика, а назвать, как мне и хотелось, Аполлоном. Такого симпатичного розовощёкого и с белыми кудряшками на головке», — живо представила Аврора идиллию усыновления, и её озабоченное лицо ненадолго озарилось улыбкой.
     Потом она встала, начала ходить по полутёмной комнате, разминая отсиженную ногу, но свет не включила, чтобы не отвлекаться.
     Опять устроившись в кресле, стала обдумывать ещё один вариант выхода из создавшегося положения: родить ребёнка, но скрыть от Виктора тот факт, что он не имеет к нему никакого отношения. Ей сразу вспомнились подобные случаи, рассказанные другими женщинами. Из их слов выходило, что большинство обманутых мужчин так ни о чём и не догадывались или узнавали о том, что воспитывают чужого ребёнка, слишком поздно. Но, если  ребёнок  будет походить на неё, то есть на свою мать, пронеслось в голове Авроры, то можно и совсем не волноваться! Другое дело, когда он будет походить на Бориса. Однако и здесь Аврора успокоилась следующими доводами: красивые лица любовника и Виктора чем-то схожи: у обоих — прямые носы, широко открытые глаза. Правда, у первого отсутствует волевой подбородок, и черты лица несколько женственные. Но это обнаружится не скоро.    
     И тут Авроре вспомнились безалаберность и врождённая лень Бориса. «Да-а! Но если ребёнок унаследует ещё и характер отца, то быстро промотает полученное от меня наследство!» — с ужасом прошептала она и надолго задумалась.
     Спустя некоторое время, Аврора всё-таки пришла к выводу, что от врождённой лени есть только одно лекарство — это очень строгое воспитание. «Ничего, если надо, я розгами выбью из него отцовскую дурь. Но не теми, бутафорскими, которые так любит его папочка, а настоящими», — тихо рассмеялась она, представляя голую задницу Бориса, раскрасневшуюся после очередной «порки».
     Утром она позвонила Румянцеву и сказала, что передумала делать аборт.
     — Вот это другой разговор, Аврора Дмитриевна! — прокричал профессор. — Поздравляю. Теперь, как говориться, я слышу слова не мальчика, а мужа. Оч-чень правильное решение! Становитесь на учёт по поводу беременности в нашей клинике, а ко мне придёте через месяц. Будьте здоровы, Аврора Дмитриевна! — пожелал на прощание Румянцев.
     …Зазвонил телефон. Аврора вздрогнула. Отбросив воспоминания, вскочила с кресла и включила свет. Затем подошла к столу, на котором стоял аппарат, но долго не решалась поднять трубку. «Кто это может быть? Неужели из милиции?» — со страхом подумала она. Виктор обычно звонил на мобильный, и Аврора была уверена, что звонок не от него.
     Но телефон не умолкал.
     — Аврора, ты что там спишь? — раздался недовольный голос матери. — Возьми, деточка, трубку… Сколько ж можно звонить, господи!
     Подрагивающей рукой Аврора поднесла трубку к уху. Звонил Виктор.
     — Да! — с облегчением откликнулась она.
     — Ты выключила мобильник…
     — Да-а?! Не может быть! Сейчас посмотрю.
     — Да бог с ним… Ты-то чего  не звонила? Твой домашний на память я не помню и поэтому смог позвонить только сейчас, вернувшись  домой.
     — Как Наташа?
     — Она в больнице, — потускневшим голосом стал рассказывать Виктор. — Положили в склифосовского с тяжёлым сотрясением мозга, и я всё это время был там. Сделали томографию черепа, взяли анализы. Ну, в общем, врач объяснил, что ничего серьёзного пока не обнаружили… анализы хорошие. Теперь она спит. Сказали, ей нужен полный покой и сон. Из-за этого поговорить с ней не удалось. Да собственно, что я мог сказать? — как бы пожаловался он. — Сам виноват…
     Последние слова Виктора задели самолюбие Авроры и обескуражили. «Он что, хочет у неё прощение на коленях вымаливать! — мысленно возмутилась она. — А как же я? Наверное, от сочувствия даже забыл, что обещал жениться на мне. Или передумал?.. — пришла ей в голову ужасная мысль.
     Но Аврора тут же взяла себя в руки и, сославшись на недомогание после увиденной сцены в гостинице, предложила обо всём поговорить на работе.               

* * *

     На улице вечерело, и одноместная палата, куда поместили Наташу, постепенно погружалась в полумрак. Она только что проснулась после сделанной инъекции и теперь пыталась осмотреться в мало освещённом помещении. Из приоткрытых дверей палаты тянулась тонкая и жёлтая полоска электрического света; из коридора слышались бойкие голоса медсестёр, везущих на скрипящей коляске больного; напротив кровати, у противоположной стены, стоял стол и, вздрагивая, гудел холодильник; а над прикроватной тумбочкой угадывались контуры невключённой лампы дневного освещения.
      Наташе очень хотелось пить, а больше всего — сходить в туалет, и она потянулась к выключателю лампы. Но, приподнявшись, сразу же почувствовала слабость и головокружение. После небольшого отдыха, опираясь на локоть, всё-таки дотянулась до лампы, и та, потрескивая, заполнилась голубоватым, но ярким светом. И только теперь, окончательно оглядевшись, она увидела графин с водой, стоящий на холодильнике.
     Желая напиться, Наташа попыталась встать с кровати, но сразу же почувствовала сильное качание из стороны в сторону, из-за чего ей пришлось откинуться назад и опереться на расставленные руки. Только теперь она поняла, что добраться до стола самостоятельно не сможет и беспомощно посмотрела на приоткрытую дверь.
     — Сестра! — позвала Наташа, но ничьих приближающихся шагов не услышала. — Сестра!! — как можно громче крикнула она.
     Через некоторое время в проёме дверей показалась перевязанная бинтами старушечья голова.
     — Вам чего? — прошамкала голова.
     — Бабушка, сестричку позовите.
     — Да не бабушка я, а дедушка... 
     Дверь открылась шире, и Наташа увидела низкорослого старика в тёмно-синем больничном халате, из-под которого выглядывали голые ноги в не по размеру больших шлёпанцах.
     — Попробую её найти, дочка. Никого не видно. Поразбежались, ети их мать… — и старик, шаркая шлёпанцами, поплёлся по коридору.
     Спустя некоторое время, в палату стремительно вошла женщина в белом халате. Лет тридцати пяти, она выглядела достаточно стройной, несмотря на некоторую упитанность и полноту. Её загоревшее лицо, выпуклые формы тела и сильные ноги на высоких каблуках, привлекали внимание пышущим через край здоровьем.
     Улыбаясь Наташе, она сказала:
     — Здравствуйте, Наталья Григорьевна. Меня зовут Вера, я ваша медсестра. А вот вставать нельзя. Давайте опять ляжем. — С этими словами она подхватила её ноги, придерживая другой рукой голову, уложила на спину. — Вам что-то нужно?
     — Я хочу пить… и в туалет, — слегка покраснела Наташа.
     — В следующий раз пользуйтесь кнопкой вызова над вашей головой. А водички я вам сейчас налью. Может быть, нарзану хотите? — двинулась она к холодильнику. — Ваш муж все полки продуктами забил! Хотите фрукты достану?
     — Лучше воды.
     — Хорошо! Воды так воды, у нас её много, — пошутила сестра и стала доставать из холодильника гроздья крупного винограда. — Вот только помою.
     Она взяла пустую тарелку, положила в неё виноград и зашла в душевую комнату.
     — У вас такой внимательный муж! — донёсся оттуда её голос сквозь журчание и плеск выпущенной воды из крана. — Просил меня присмотреть за вами. Очень заботливый мужчина…
     — Он мне уже не муж, — вырвалось у Наташи.
     После её слов журчание воды прекратилось, из туалета высунулось любопытное лицо сестры:
     — Что вы сказали?
     — Я сказала, что он мне не муж.
     — А-а… жених, значит, — опять заулыбалась женщина, домыла виноград и поднесла тарелку к кровати.
     — Я хочу пить, а виноград поставьте, пожалуйста, на стол.
     Медсестра наполнила стакан водой, подала Наташе.
     — Ну… а для того, чтобы справлять нужду, вам придётся пользоваться уткой, — рассмеялась она, доставая из-под кровати эмалированную посудину. — Никогда не пробовали?
     — Нет, — снова покраснела Наташа
     — Теперь придётся. Как закончите, нажмёте на вызов, и я пришлю санитарку. Договорились? Ещё что-нибудь надо?
     — Нет. Большое спасибо…
     Сестра пошла к двери, немного задержалась:
     — Кстати, ваш лечащий врач — заведующий отделением. Зовут Игорь Анатольевич. Очень опытный доктор. Он вас быстро на ноги поставит, — обнадёжила она пациентку и скрылась за дверью.
               
* * *

     На другой день в палату явился Виктор. Поздоровавшись с Наташей и не получив ответа, прошёл к холодильнику, положил в него ананасы. Затем покосился на стол с полной тарелкой винограда, вздохнул, взял стул и уселся напротив кровати.
     — Как ты себя чувствуешь? — осторожно спросил он и посмотрел на бледное лицо жены. Но она ничего не ответила и отвернулась к стене. — Я всё хорошо понимаю… — продолжил Виктор. — Но я хочу лишь попросить прощения за то, что всё так нелепо получилось.
     — Нелепо?! Повернула голову Наташа с полными от слёз глазами. — Да ты просто негодяй и предатель. Как ты этого не понимаешь?!
     — Ты права... Прости, пожалуйста.
     — Нет! — зазвенел от обиды голос Наташи. — Этой измены я никогда, не прощу и, как только выйду из больницы, уеду к матери. А тебя, Витя, очень прошу не приходить больше сюда. Здесь хорошо кормят… Внимательно относятся… И я не нуждаюсь в твоей помощи. А ведь я так тебя любила!!.. — вдруг громко разрыдалась она, отвернулась и, закрыв лицо руками, уткнулась в подушку.
     Виктор молчал. Оглушённый пониманием того, какой болезненный удар был нанесён им по самолюбию Наташи, он совершенно растерялся. Не находя нужных слов (да и что можно было сказать в оправдание!), Виктор окаменел под напором совершенно справедливых упрёков и отчаянного признания Наташи в уже ушедшей большой любви к нему.
     Некоторое время жена продолжала рыдать, но потом притихла, а затем послышался её приглушённый и успокоившийся голос:
     — Я очень прошу, Витя, оставить меня. Уходи… Иначе, я позову врача.
     И повинуясь её голосу, он медленно поднялся и, ничего не говоря, поплёлся к двери.
     Когда Виктор вернулся домой, то, не разуваясь, прошёл на кухню. Там уселся за стол и стал размышлять, подперев голову и уставившись в одну точку. Его глаза задержались на кухонной плите, отчего он живо представил, как когда-то Наташа хлопотала на кухне, что-то говорила, а её глаза сияли счастьем девушки, впервые познавшей радость семейной жизни. Тогда Виктору казалось, что он хорошо понимает жену. И в его душе в такие моменты тоже становилось светло и радостно: ведь он осчастливил это чистое и нежное создание, согласившись жить с ним и сумев дать то, о чём мечтает каждая порядочная девушка. В то время Виктор даже гордился собой, как гордится дядя, подаривший ребёнку дорогой подарок.
     Но только теперь Виктор ясно осознал: он совершил величайшую ошибку, сойдясь с влюблённой в него молоденькой девочкой без настоящей любви к ней. И если одариваемый вами ребёнок искренне радуется подарку, но не всегда интересуется насколько сильно любит его «хороший дядя», то Наташу, подумал Виктор, этот вопрос волновал в первую очередь. Другое дело, что она умела скрывать боязнь потерять мужа, надеялась на то, что со временем всё наладится и он полюбит её как женщину. Но этого не произошло! «Богу богово, а кесарю кесарево» — пробормотал Виктор, имея в виду себя и Наташу. И хотя эта мысль показалась ему кощунственной, но она, в сущности, ставила всё на свои места. «Но почему так грустно, и так жалко мне терять Наташу?!» — мысленно спросил он себя, однако искать ответа не стал.
     Вместо этого Виктор вынул из холодильника бутылку водки, налил полный стакан. Не закусывая, выпил. Но когда обжигающая жидкость ударила в голову, ему показалось этого мало: грустные мысли остались и от того, что он выпил, лишь сделались ещё горше.
     — Эх, ма-а! — пробормотал он, опрокинул в рот следующий стакан и стал искать по карманам сигареты.
     Зазвонил телефон. Виктор поднял трубку, из которой послышался голос Машеньки. Дочка стала спрашивать, когда она наконец может приехать в гости. В субботу вечером, после того как Наташу отвезли в больницу, Виктор попросил Машеньку повременить, сославшись на занятость. На этот же раз он предложил ей приехать в гости на майские праздники.
     Дочь вздохнула и попросила подозвать Наташу.
     — Я хочу проиграть ей по телефону пьесу Бетховена «К Элизе». Ты, папа, знаешь это произведение?
     — Нет, Машенька. Мне же медведь на ухо наступил. А Наташи нет дома...
     — А когда она будет?
     Виктор замолчал и стал соображать, что ответить.
     — Пап! Я тебя спрашиваю, когда придёт домой Наташа. Ты что, совсем оглох?! — рассмеялась девочка.
     — Она уехала, — неуверенно ответил пьяный Виктор. — К маме…
     — Как жалко! А я хотела, чтобы Наташа послушала меня сегодня, — уныло протянула дочь. — Это она посоветовала разобрать пьесу. Такая клёвая вещь! Ну ладно, папа. Скажи ей, что на праздники я обязательно приеду. Гуд бай, папуля! — чмокнула она губами и пояснила: — Это тебе от нас с мамой.


http://proza.ru/2021/05/05/1029