Повесть об Иринии

Королева Волос, солнце веры моей,
Я взываю к Тебе в непроглядную ночь;
В ночь, когда я устал от врагов и друзей,
Но прожить без Тебя, видит Бог, мне невмочь.

Я разжег, как мой предок, священный костер —
И шакалом завыла, ощерившись, Тьма;
Ужас выполз наружу из тысячи нор.
Королева, помилуй, сойду я с ума!

Я восстал против ада, борясь сам с собой, —
И во мне взбеленилась бесовская рать.
Появись, как Венера, из пены морской.
О, я вечность готов на коленях стоять!

Мне раскроются своды заоблачных сфер —
И взлетев тяжело, как большой альбатрос,
Устремлюсь я из мглы, где царит Люцифер,
В блеск, где властвуешь Ты, Королева Волос.

В давние-предавние времена на самом краю цветущей восточно-африканской рифтовой долины на правом берегу полноводной реки Пу располагалась одна совсем маленькая, но известная на всем белом свете страна - Иритания. В те далекие дни, о которых пойдет речь, люди днем и ночью умудрялись спокойно обходиться  без электричества; повсюду каким-то уму непостижимым образом процветали бесчисленные ремесла и искусства, хотя ни каких совершенно необходимых для этого министерств экономики и культуры не было еще и в помине; вся планета была покрыта густыми лесами, воздух был кристально чистым и свежим, а фирма по производству бутилированной воды разорилась бы в первый же день своего существования, если бы какому-нибудь прилетевшему сюда на машине времени из далекого и не очень светлого будущего предпринимателю из компании «Родниковая вода» взбрело бы вдруг на больную голову заняться здесь по старой привычке любимым бизнесом; фараоны в Египте еще только чесали свои высокие лбы, размышляя над тем, какими должны быть геометрические формы и, главное, размеры их будущих гробниц, чтобы привлечь в страну побольше туристов; и даже древние укры, наводившие ужас на все живое своими первобытными скачками и дикими воплями, еще только строгали черенки для совковых и штыковых лопат, да терпеливо отращивали себе длинные чубы, готовясь поразить весь мир своим новым грандиозным проектом – одними лопатами просто на зло соседям выкопать огромное море у своих границ. Сейчас даже трудно себе представить, что в Африке тогда солнце палило не так нещадно, как теперь, и поэтому негры были на удивление похожи на обычных белых людей, и тем пока не приходило в голову делать их своими законными рабами; на земле почти не было кровопролитных войн и по нынешним меркам люди жили почти как в цветущем раю; ведь даже бесплодные пустыни в Ливии были такими крошечными, что бедной Фате Моргане проходилось часами ломать голову над неразрешимой для простых смертных математической задачей, как бы ей так исхитриться, чтобы пристроить на каком-нибудь из этих жалких клочков песка хотя бы один из своих самых скромных по масштабу роскошных воздушных замков. Природа щедро наделяла людей всем необходимым, что избавляло их от многих тяжких забот в борьбе за свое существование. Воистину, это были благословенные для людей времена. Впрочем, тогда об этом никто даже и не догадывался.
Добрые жители Иритании по праву считали свою страну самой счастливой и благополучной на всем белом свете. Ведь она была такой крошечной, что даже жестоким и воинственным завоевателям не пришло бы и в голову идти на нее с огнем и мечом; к тому же это было бы далеко не так безопасно, как могло показаться: потому что у Иритании сразу нашлось бы великое множество могучих и влиятельных покровителей, ведь страной правила не кто-нибудь, а сама прекрасная Ириния, по прозвищу Королева Волос. Слухи о ее небывалой красоте передавались из уст в уста. Самые сильные и отважные мужчины в смертельных поединках повторяли ее имя; самые знатные и красивые юноши покидали свои дома и пускались в полные опасных приключений странствия в надежде воочию увидеть царицу своих снов. Поистине, красота Иринии творила настоящие чудеса! В ее присутствии убеленные сединами старцы ощущали себя молодыми и полными сил юношами; робкие — забывали все свои страхи и мечтали совершить подвиг, или даже погибнуть прямо у нее на глазах, а бесстрашные закаленные в боях герои, наоборот, теряли перед ней дар речи и краснели, точно нашалившие дети. Как звезд на небе, не счесть было поклонников прекрасной Иринии, но кого любила сама волшебная красавица — об этом-то как раз никто ничего не знал, потому что, как вы сами прекрасно понимаете, ни вездесущих папарацци, ни знающей все светские сплетни на свете желтой прессы в те благословенные времена еще не появилось.
Каждый год съезжались в Иританию достойнейшие женихи со всех уголков мира, чтобы просить руки прекрасной Иринии, но никому еще не удавалось завладеть ее сердцем. Тем не менее, каждый из женихов покидал Иританию, оставив без всякого сожаления на ее земле свои богатые и щедрые дары и не затаив в своем сердце никакой обиды на непреклонную красавицу, потому что никто из них не чувствовал себя кем-либо обойденным. Она к тому же еще была и очень умна эта необыкновенная королева...
Так проходили долгие-долгие годы. Рождались и умирали жители Иритании, становились немощными стариками когда-то юные и пылкие поклонники ее знаменитой на весь мир правительницы — а красота и молодость Иринии не теряли своей прежней силы. Ни единой морщинки не появлялось на вечно-юном лице ее, ни единый седой волос не затерялся среди длинных волос, спадающих золотым водопадом до самых ее пят. Мир и процветание царили на земле Иритании, и всем ее обитателям тогда казалось, что так будет продолжаться вечно...
Но вот однажды пришел год, в течение которого на земле Иритании не появился ни один жених. Каждый день ее добрые жители с нетерпением ожидали приезда какого-нибудь влюбленного принца, сопровождаемого караваном с богатыми дарами и заморскими диковинками. Но кроме простых путешественников, купцов да нищих бродяг в Иритании в этот странный год так никто и не появился. И только в последний день этого в высшей степени странного года в конце самой большой дороги, ведущей с Запада, показалось черное облако. С утра оно было еще размером с кляксу от чернил, так что из далека его можно было принять за пыль, поднятую большим караваном того самого долгожданного прекрасного и богатого влюбленного принца на большом белом верблюде. Но уже ближе к полудню оно превратилось в гигантскую тучу, застилавшую собой полнеба. И вот эта ужасная черная туча неотвратимо надвигалась прямо на беззащитную маленькую страну.
Все как один жители Иритании спешно покинули свои дома и широко раскрыв глаза и разинув рты стояли и смотрели на дорогу, ожидая, что будет. К вечеру гигантское черное облако, простиравшееся уже от земли до самого неба, достигло, наконец, границ королевства — и тогда все увидели, что за напасть обрушилась на их бедные головы. То, что все они сначала принимали за тучу, оказалось гигантской стаей черных как смоль огромных воронов. Гнусаво каркая и распространяя вокруг себя отвратительное зловоние, мерзкие птицы в слепой ярости бросились на беззащитных людей. Острыми, как кинжалы, когтями они рвали на них одежду и царапали тело; страшными кривыми клювами старались выклевать им глаза, обрушивали сверху на головы потоки вонючих испражнений. Когда же обезумевшие от ужаса происходящего жители Иритании вконец отчаялись и мечтали только о скорой смерти, вся мерзкая стая падальщиков точно по команде вдруг стремительно взмыла вверх. И вот тогда, не успевшим еще оправиться от страха и измученным до полусмерти людям, открылось поистине удивительное зрелище.
Прямо по направлению к ним по той самой большой дороге, ведущей с Запада, откуда принеслась к ним дикая воронья стая, мчалась на огромной скорости черная карета; ее несла четверка гигантских и тоже черных как смоль вороных коней, распластавшихся над самой землей в своем стремительном полете; белая пена клочьями слетала с их взмыленных боков; растопыренные губы обнажали страшные зубы, остервенело грызущие удила; маленькие и красные как угольки глаза извергали гнев. На передке вместо кучера сидел большой ворон, одетый в черный расшитый золотом камзол и держащий в клюве поводья. На задках стояли двое слуг, плащи которых длинными шлейфами развивались по воздуху от бешеной скачки.
Черной молнией пронеслись кони по улицам королевства, сбивая и калеча многочисленных жителей, и, не сбавив хода, на всем скаку остановились как вкопанные перед самым королевским дворцом. Тогда один из слуг быстро соскочил на землю и распахнул дверцу кареты. Из нее не спеша вышел высокий человек весь с головы до ног укутанный в черное облачение. Лишь на его абсолютно лысом черепе ослепительно сверкала в последних лучах заходящего солнца массивная золотая корона, увенчанная черной как безлунная южная ночь жемчужиной, добытой из чрева легендарного хищного моллюска chumakatus vulgaris, которого какой-то безумно храбрый смельчак вытащил железными сетями  на безжизненный берег из ядовитых черных вод моря Мор; на шее ужасного пришельца  висела массивная золотая цепь на конце которой извивался скорпион, искусно вырезанный из корня Живого Дерева, растущего в заповедных садах далекой страны Му. Свирепый облик чужеземца вселял ужас. На бледном лице его не было ни кровинки; ястребиный нос хищно нависал над тонкими синими губами; глаза сверкали недобрым огнем. Не удостоив даже взглядом притихшую в страхе толпу жителей королевства, пришелец большими шагами направился прямиком во дворец. В то же время один из слуг достал свиток и противным скрипучим голосом стал громко читать жителям Иритании Указ своего грозного господина.
«Слушайте вы, уррроды! Мы, великий Повелитель Воронов, прибыли к вам из Страны Вечной Ночи, чтобы забрать себе в законные жены прекрасную Иринию, по прозвищу Королева Волос. Отныне вы все, ее бывшие подданные, являетесь теперь нашими вассалами и должны под страхом ужасной смерти беспрекословно подчиняться любым нашим высочайшим повелениям. В знак нашей особой милости раз в год мы будем в этот день навещать Иританию с доблестным вороньим войском, которое вы должны будете щедро кормить и поить своей подлой плотью и кровью; нам же для нашего увеселения вы должны будете предоставлять на одну ночь самую красивую и знатную девушку в королевстве, едва достигшую половой зрелости и еще не знавшую похотливых ласк ни одного мужчины. Да не будет больше никогда мира на вашей поганой земле. Я хочу видеть на ваших лицах лишь горе и слезы, жадность и скупость, злобу и ненависть, страх и отчаяние.  Втемяшьте же навсегда в свои глупые мозги, что вы больше не люди, а мерзкие рабские твари, которые должны слушаться каждого моего слова и подчиняться беспрекословно любой моей прихоти. При этом я хочу, чтобы вы гордились собой и считали всех прочих на земле еще ниже, чем вы сами. Чтобы никогда не забывать об этом, вы отныне должны при любых встречах и по любому самому ничтожному поводу всегда приветствовать друг друга словами – Слава Иритании! Нам, уррродам, слава! Так повелеваю вам я, всемогущий Повелитель Воронов из Страны Вечной Ночи. Да будет Тьма!»
В то время, пока жители королевства молча слушали страшный Указ, Ириния, которая видела из окна своего дворца все происходящее, дрожала от ужаса. Впервые в жизни почувствовала она свое полное бессилие. Ведь она до этого всегда привыкла ощущать полную власть своей волшебной красоты над всем окружающим. Самые гордые и могущественные бароны не раз и не два становились перед ней на колени. Если она выходила из дворца, вокруг нее тут же собирались толпы верных подданных, и все взоры, устремленные в ее сторону, были полны искренней преданности и обожания. Еще недавно Иринии казалось, что иначе и быть не может... Но отвратительный черный человек уже стремительно приближался к ее главным покоям, и Ириния знала, что вся ее красота бессильна противостоять этому бездушному чудовищу. И она приготовилась к неминуемой смерти.
Длинная и острая как стрела тень легла на розовый мрамор тронного зала — это Повелитель Воронов добрался-таки до Иринии, чтобы раз и навсегда покончить с ее красотой и славой, отобрать у нее ее земли, а саму королеву силой забрать в свой многочисленный гарем. Королева сидела на богатом троне одетая в длинное платье из драгоценной серебристой парчи, усеянной белоснежным жемчугом; алая лента опоясывала ее воздушный стан; дивной красоты распущенные волосы струились золотой рекой до самого пола; взгляд больших синих глаз смотрел твердо и уверенно из-под длинных ресниц; лишь губы ее слегка дрожали от гнева. Да! Ириния поборола свой минутный страх, и ее прекрасное лицо выражало теперь лишь презрение и негодование на незваного пришельца. При появлении Повелителя Воронов Ириния вскочила со своего трона и гневно воскликнула:
— Прочь отсюда, подлый колдун! Зачем явился ты в мою прекрасную страну со своими гнусными воронами! Знай, что я не боюсь тебя, мерзкое чудовище, и скорее умру, чем когда-нибудь покорюсь тебе. — Так говорила прекрасная Ириния, по прозвищу Королева Волос, гнусному Повелителю Воронов из Страны Вечной Ночи.
Бешеная ярость исказила и без того свирепое лицо черного колдуна. Левой своей рукой схватился он за висящего у него на груди скорпиона да так, что захрустели пальцы; а правой рукой сжатой в кулак с ненавистью начал потрясать в воздухе. Затем, немного справившись с обуявшим все его существо гневом, Повелитель Воронов прохрипел:
— Так ты отказываешься стать моей гаремной рабыней?  Что ж, я совсем не собираюсь  тебя уговаривать, моя красотка. Но ты тысячу раз еще горько пожалеешь об этом! Ты хочешь знать, что я с тобой сделаю? Что ж, я не стану от тебя этого скрывать. Отныне до конца дней своих ты будешь проклинать тот день и час, когда посмела отказать мне в моем законном праве сильнейшего. А жить ты, о прекраснейшая из женщин, будешь к своему несчастью еще долго-долго, как вороны… Ха-ха-а! — громовой смех страшного колдуна сотряс стены замка и гулким эхом прокатился по всему королевству. — Как вороны, — продолжал гнусный колдун, — потому что я превращу сейчас тебя в самую гадкую на свете ворону! Слава о твоей красоте зашла слишком далеко, чтобы я мог и дальше терпеть эту несправедливость. Люди должны поклоняться только одному мне, Повелителю Воронов. Никто не смеет стоять на моем пути! Нам двоим нет места на этой земле. Один из нас должен уступить путь другому. И мне кажется, что сделать это придется тебе, о несравненная Ириния!
И снова страшно захохотав, черный колдун стал читать свое ужасное заклинание:
Муллум курумбум.
Чирикиндас.
Вороной пусть станет
Красотка сейчас!

Белую лилию в жабий кафтан
Мне помоги нарядить, Ариман!

Гей, Люцифер,
Отец химер,
Из Преисподней
Явись, сверкая,
Мильоном молний
Все сокрушая!

Вихрь кружится, тучи рвет.
Раскололся свод небесный.
Укров диких хоровод
Ревом будит мрак окрестный.
Грохот, блеск,
Шум и треск.
Свет и тьма —
Кутерьма.
Це весь мир сошел с ума!

Это я позвал стихию,
Чернокнижник и ворчун.
Ну ка все на литургию,
Что свершит для вас колдун.
Час настал —
Ад восстал!
Силам зла
Несть числа,
Смерть сама в поход пошла!

Шеридац, щеридац,
Тутарандрай!
Разносит ветер
Вороний грай.
Пусть мир бестолковый
Добра не ждет -
Я опрокину его оплот.

Муллум курумбум,
Чирикиндас -
Вороной пусть станет
Красотка сейчас!

Едва ужасный колдун стал произносить свои сатанинские заклинания, как снаружи поднялся ураганный ветер. Не выдержав его мощного напора стекла во всех окнах тронного зала вылетели из своих рам - и ночь ворвалась во дворец. Большие летучие мыши со свистом рассекали воздух, светящиеся призраки мелькали то тут, то там; в опустившемся сумраке слышались вздохи и шёпоты невидимых существ. Бедная Ириния почувствовала, как у нее закружилась голова. Она закрыла лицо руками и упала на свой трон, теряя сознание...
Если  бы кто-нибудь посторонний сейчас оказался в тронном зале, он бы умер от страха, наблюдая чудовищное превращение, которое начал проделывать с Иринией проклятый колдун. Ее дивные бедра, которым позавидовали бы и античные статуи, стали грубеть и сохнуть пока не превратились в когтистые лапы большой птицы; ее божественный стан, который не оскверняло еще объятье мужчины, стал расти вширь и покрываться крупными черными перьями; ее нежные, гибкие как лианы руки превратились в широкие крылья. И только голова Иринии и ее прекрасное лицо — ничуть не изменились: не смог черный колдун до конца осуществить свой подлый замысел. Как ни бился он, произнося самые страшные и могущественные заклинания, как ни призывал он на помощь самых могучих подземных духов — не мог он до конца превратить прекрасную Иринию в гадкую ворону. Хоть и потеряла она почти весь свой прежний человеческий облик, ее лицо как будто стало еще прекрасней и пронзало сердце своей трагической и неземной красотой. Осознав, наконец, что все его старания больше ни к чему не приводят, гнусный Повелитель Воронов умолк. Он страшно устал; крупный пот градом стекал с его бледного без единой кровинки лица. Часто и тяжело дыша, он переводил дух, готовясь произнести свое самое свое грозное и могущественное заклинание, чтобы убить прекрасную Иринию. Раз уж он оказался бессилен до конца лишить ее былой красоты, он должен раз и навсегда покончить с этой непокорной женщиной, отнимавшей у него власть и славу одним своим существованием.
Тем временем сознание вернулось к Иринии. Медленно она открыла глаза и увидела, что с ней стало... В проемы разбитых окон врывался ураганный ветер; он рвал и метал пламя висящих на стенах факелов; в его свистах и стонах слышались ей крики и вопли ее бедных подданных, отданных на растерзание чудовищным воронам. Иринии чудились обезумевшие от горя матери, пытавшиеся защитить своих окровавленных младенцев от острых, как кинжалы, когтей разъяренных птиц; беспомощное отчаянье стариков, у которых на месте глазниц зияли кровавые раны... В огромных прекрасных глазах Иринии застыли слезы.
— О, мой бедный народ, — тихо прошептала она, — чем я могу помочь тебе...
В этот миг сострадание с такой силой сдавило ее сердце, что от нечеловеческой боли Ириния горько и пронзительно вскрикнула. И тут свершилось величайшее чудо: вместо душераздирающего стона из уст ее словно сама собой полилась ПЕСНЯ, подобной которой на земле не слышали с тех самых пор, как сумасшедшие менады растерзали пленительноголосого Орфея. Боже, что это была за песня! Ее тихая небесная мелодия, покрыв собой свирепый вой ночного урагана и мерзкий грай бесчисленных падальщиков, проникла в самое сердце каждого жителя королевства, заставив его сильно забиться в неясном еще предчувствии. Это была песня райского ангела над умирающим от пыток мучеником, это был нежный голос сострадания, возвращающий мужество; это была вера, зовущая на подвиг... Какая это была дивная музыка! В ней чудилась и нежность матери, кормящей тугой грудью своего дышащего здоровьем розовощекого младенца, и настойчивая ласка морского ветра, успокаивающего неугомонные морские волны, и торжественная радость свободно парящего над землей духа...
Под волшебные звуки этой необыкновенной песни даже у самых слабых и робких в душах громко запела радостная надежда на спасение, а у сильных и отважных сжались кулаки от гнева и жажды борьбы. Казалось, что и самому солнцу захотелось скорее посмотреть на обладательницу столь чарующего голоса — и оно стало медленно подниматься из своей подземной обители. В этот великий день рассвет наступил в Иритании на целых четыре часа раньше положенного ему срока!
А что же гнусный колдун? На него было жалко смотреть! При первых же звуках чудесной песни у него отнялся язык, и его лысая голова стала вдруг такой тяжелой, точно ее наполнили свинцом. Засверкавшие лучи нежданного утра окончательно лишили его последних остатков сил и воли. Закрыв свое мгновенно состарившееся и ставшее еще бледнее лицо трясущимися руками, он повернулся к выходу и неверными шагами поплелся прочь. Полуживой, уже почти без чувств ввалился он в свою карету, которую огромные, черные как сама ночь кони тут же с места помчали быстрее ветра вслед уползающему на Запад мраку обратно, в Страну Вечной Ночи. Вся воронья стая  тут же беспорядочно устремилась вслед за своим позорно бежавшим господином.
Когда солнце, наконец, полностью показалось над горизонтом, все было уже кончено: черная туча снова превратилась в едва приметную темную точку и исчезла в конце той самой большой дороги, откуда она пришла. Воспрянувшие духом жители королевства стали радостно приветствовать друг друга и поздравлять со счастливым избавлением от страшной беды. Вдруг тревожная мысль пронеслась в головах людей: что случилось с их прекрасной повелительницей, Иринией!? Многие видели, как проклятый колдун вошел во дворец. Конечно же, с ней произошло какое-то страшное несчастье, раз добрая Ириния не вышла к своему народу разделить всеобщее ликование. Обеспокоенные за свою любимую королеву люди бросились во дворец. Когда же первые из них переступили порог тронного зала, крик ужаса пронесся по толпе. Вскоре все заполнившие тронный зал жители королевства смогли увидеть страшное превращение прекрасной Иринии в чудовищную птицу с человеческой головой.
Нельзя описать словами горе жителей Иритании; ведь, они так любили свою королеву. Во что бы то ни стало они решили избавить несчастную Иринию от злых чар чудовищного колдуна. Во все концы земли устремились быстрые скороходы и всадники, чтобы призвать на помощь самых искусных знахарей и волшебников, какие тогда  только были. В случае успеха врачевателя ждала бы огромная награда и неувядаемая слава. Все эти срочные меры оказались весьма плодотворными. Вскоре в маленькое королевство стали прибывать целые толпы целителей, гордо задиравших друг перед другом носы и рвавшихся вперед других показать свое умение и превосходство. Сначала их всех беспрепятственно допускали осматривать заколдованную королеву. Но продолжалось это недолго, так как эти воинствующие эскулапы в первый же день насмерть перессорились между собой из-за методов лечения и самого диагноза. Забыв о пациентке, знахари и лекари стали хватать друг друга за бороды, высказывая при этом удивительное разнообразие медицинских терминов на бессмертной латыни. После же того, как один особенно рьяный потомок Асклепия стал выдергивать перья из заколдованной королевы, а другой — посыпать ее с головы до ног подозрительным снадобьем, издававшим невероятную вонь, всех знахарей вытолкали из дворца и впредь решили пускать только поодиночке и то лишь после тщательного отбора.
Бедная Ириния за все это время ни разу не произнесла ни звука. Прежде всегда выразительное живое лицо ее теперь было каменно-бесстрастным и походило больше на лицо статуи, чем на лицо живого человека. Глаза же свои Ириния держала полузакрытыми, и никто не мог узнать по их выражению, что творилось у нее в душе. Она была очень горда, эта королева...
Целый год бились доктора и знахари, но все их отчаянные попытки вернуть заколдованной Иринии человеческий облик потерпели крах. Наконец, даже самые настойчивые из эскулапов были вынуждены признать свое поражение. Впрочем, в свое оправдание они объявили, что их неудача проистекает исключительно из-за того, эта полуженщина-полуптица в действительности не есть настоящая Ириния. Окончательный вердикт заморских знахарей гласил, что все их медицинское искусство и сама медицина тут бессильны, ибо absurdo birdis-homo atropomorphis mordofiguranta vozvrate versa si sorte ed contra trascendtentis ed immanentis natures. Sic!
Жителям королевства эти доводы показались мало понятными и еще менее утешительными. Но ведь других объяснений они не имели, поэтому пришлось довольствоваться хотя бы тем, что есть. На экстренно созванном Большом Совете было решено поселить странное существо в образе птицы с человеческой головой в королевском лесу и назначить новые власти, поскольку у королевы не оказалось прямых наследников; королеву же Иринию предложили объявить навсегда без вести пропавшей. Так в итоге и сделали. Несчастную Иринию изгнали из ее дворца в глухой лес и уже скоро все совсем забыли о ее существовании. Ухаживать за ней осталась только одна девушка-служанка, единственная, кто остался до конца предан заколдованной черным колдуном несчастной королеве.
Хотя весть о необыкновенном происшествии быстро пролетела по всему миру, кроме лекарей и знахарей, очень немного нашлось людей, пожелавших своими глазами посмотреть на удивительную женщину-птицу. Дело в том, что это было время, когда мир был настолько  переполнен всякими чудесами, что они уже набили всем оскомину. Чудес вокруг было столько, что люди перестали обращать на них внимание и осмеивали тех, кто брался утверждать, что такого-то, мол-де, не может быть никогда.
Да, удивительное все-таки это было время! На многолюдных площадях не редкостью были заморские факиры и волшебники, непостижимым образом перекачивающие в свои бездонные мешки звонкую монету из карманов далеко не щедрых горожан. В теплых морях и реках водились хорошенькие русалочки, которые не хуже ящериц умели отбрасывать хвосты в момент опасности (для тех кто угодил к ним в сети) и мгновенно обзаводиться парой стройных ножек. Что же до злых ведьм и всяких там соловьев-разбойников, то вовсе не надо было быть Иванушкой-дурачком и идти в глухой заповедный лес, чтобы угодить в их разбойничьи логова. Но, конечно, самым большим чудом, о котором не могли думать без суеверного трепета, был бессмертный Дракон о девяти головах, недавно объявившийся в ничем до этого непримечательном Тридевятом царстве —Тридесятом государстве. Из уст в уста шепотом передавали люди друг другу будоражащие душу слухи  про то, что будто бы этот Дракон сторожит бесчисленные сокровища, и что в плену у него томится юная царевна необычайной красоты, за спасение которой обещано, страшно сказать, целых полцарства! Рассказывали, что находились отважные юные принцы, которые в одиночку со своими армиями уходили на выручку будто бы приснившейся им всем прекрасной пленницы. При этом каждый торопился первым совершить этот бессмертный подвиг. Но, несмотря на все меры, бедная принцесса по-прежнему томилась в плену у Дракона, а от царевичей не было больше ни слуху, ни духу.
Не удивительно поэтому, что добрые жители Иритании вскоре совсем забыли о существовании чудесной птицы с головой человека. "Ну и что тут такого особенного? — говорили они. — То же нам, подумаешь: птица с человеческой головой! Это ничуть не более удивительно, чем осел с человеческим туловищем". И когда, бывало, любопытные чужестранцы спрашивали жителей Иритании о судьбе их прекрасной королевы, превращенной Повелителем Воронов в огромную птицу, то те обычно отсылали их к старожилам,  те же, в свою очередь, долго чесали затылки и лишь потом с трудом вспоминали: была-де у них такая королева, но сами они о ней знать не знают, ведать не ведают.
Так и не вспомнили бы жители Иритании больше никогда о своей бывшей королеве, заколдованной Повелителем Воронов из Страны Вечной Ночи, если бы в один ужасный год на маленькое королевство не обрушилось вдруг сразу 33 несчастья.
Собственно говоря, несчастья сваливались на голову жителей Иритании и раньше, и это никого не удивляло. Если их было не слишком много, то люди легко справлялись со своими бедами; если же несчастий  обрушивалось столько, что и сосчитать нельзя, — к ним как-то привыкали. Но когда в твой дом приходит ни много ни мало ровно 33 несчастья, то, поверьте, тут есть над чем задуматься...
В королевстве воцарилось уныние, в глубине которого власти с беспокойством ощущали растущее недовольство сложившимися порядками. Необходимы были какие-нибудь решительные меры. И тут на их счастье одному из местных жрецов пришла в голову спасительная мысль... Но прежде, чем рассказать об этом, поведаем сначала, откуда на земле Иритании взялись жрецы.
Когда-то в еще более древние времена, чем те, о которых идет речь, никаких жрецов в маленьком королевстве не было и в помине. Никто о них даже не знал. И, как это и ни покажется невероятным, люди жили себе припеваючи и не знали от этого никакого горя. Однако совершенно ясно, что долго так продолжаться не могло. С некоторых пор в Иритании тайно поселилось несколько пришлых жрецов, у которых давно чесались руки взяться за любимое дело. Они лишь терпеливо ждали подходящего момента, чтобы эффектно появиться на сцене. И, в конце концов, такой благоприятный момент им представился.
Надобно тут сказать, что люди в Иритании в основной своей массе не отличались большим умом и эрудицией. Но как и все нормальные люди на земле, они с опаской ждали своей смерти и в силу одного этого нередко задавались философскими вопросами, на которые сами  не в силах были найти подходящего ответа. Но, слава Богу, всегда находятся мудрецы, которые точно знают, что по чем и могут ответить, не моргнув глазом, на самый заковыристый вопрос о мироздании и прочих сложных вещах.  Поэтому простым людям остается лишь выбрать то учение, которое им больше приходится по душе, и после этого спокойно жить дальше, не мучая себя больше тремя пресловутыми философскими вопросами о смысле своего бренного бытия. В маленькой Иритании было около сотни местных мудрецов и еще с десяток приезжих. Все они активно вербовали своих сторонников, гневно обличали друг друга и каждый с пеной у рта старался всем доказать, что его философия самая правильная. Конечно повсеместные философские диспуты иной раз и переходили в небольшие столкновения стенка на стенку, но в целом приверженцы различных идей как-то уживались друг с другом вполне мирно. Так продолжалось до тех самых пор пока однажды один маленький мальчик, задумчиво проткнув своим пальчиком желток у лежавшей перед ним на тарелке глазуньи, не спросил у своих родителей, что появилось на свет раньше, курица или яйцо?
Уже на следующий день вся страна разделилась на два смертельно враждующих между собой противоположенных лагеря. Представители одного с пеной у рта утверждали, что сначала появилось яйцо, так как никакая курица не может появиться сама по себе из ничего, а должна сначала вылупиться из яйца, как это всегда делали и делают все нормальные курицы. Те же, кто считает иначе – это нелюди и вырожденцы, которых нужно уничтожить, чтобы они не оскверняли мир своим поганым присутствием. Представители другого лагеря, напротив, считали, что Бог сначала сотворил курицу, а уже потом она начала сносить яйца, чтобы плодиться и размножаться. Всех, кто думал иначе, они считали за поклонников дьявола и предлагали сжечь на площади на большом костре и желательно всех сразу.
 С тех самых пор мира в Иритании больше не было. Постоянные стычки и споры, в конце концов, так ослабили обе партии, что верх взяла тогда еще мало кому известная третья сторона — партия, набравших уже к тому времени достаточную силу, жрецов. Они с внушительным и таинственным видом брались каждому растолковать эту сложную онтологическо-аксиологическую проблему при условии, что тот сначала перейдет на их сторону, приняв при этом особое посвящение. Всеобщее нетерпение узнать истину было столь велико, что в первых двух партиях остались только немногочисленные воинственные сторонники старых идей. Жрецы, однако, не торопились с ответом: как можно раскрыть величайшую тайну мироздания, когда на земле еще полным-полно неверных? Когда ветер разнес дым последнего костра на величественной церемонии аутодафе, и можно было с уверенностью утверждать, что на земле Иритании не осталось, наконец, ни одного не изжаренного еретика, жрецы выдвинули еще одно грандиозное требование: для того, чтобы достойно возвестить Великую Тайну, необходимо выстроить большой и богато убранный Храм. Только в нем можно произнести священные слова Откровения, которые позволят людям узнать Истину о Первородной Курице и Мировом Яйце.
Очень скоро нужный Храм был отстроен, и все жители королевства собрались в нем в предвкушении узнать вожделенную правду. Посреди Храма на невысоком мраморном постаменте возвышалась исполинских размеров бронзовая Чаша. С обеих сторон от нее двумя красивыми ровными рядами торжественно выстроились жрецы в длинных черных одеждах; каждый из них держал в руках перед грудью маленькую медную чашу, точную копию большой. Из всех жрецов резко выделялся один, стоявший в центре обеих рядов как раз перед большой Чашей лицом к собравшимся. Он был высокого роста, также облаченный во все черное, но на самой макушке его абсолютно лысого черепа была еще надета черная круглая шапочка, вроде той, какую любят носить теперь римские папы. Глаза жреца сверкали недобрым пламенем; на бледном без единой кровинки лице его резко выделялся острый орлиный нос, хищно нависший над синими тонкими губами. Это был сам Верховный Жрец. Вот он властно поднял руку, и в наступившей полной тишине отчетливо прогремел его слегка хрипловатый голос.
— Я приветствую вас, славные жители Иритании в этом великом Храме; вас, кто сейчас оставил дома свои и виноградники свои; вас, кто, презрел суетные удовольствия жизни и выгодные дела  торгашеские ради одной только истины, которая в глазах глупцов бесплотна, как ветер, и легче пушка на ланитах отрока. Когда ваше тело мучит жажда, вы спешите к колодцу, чтобы наполнить свои кувшины студеной водой и утолить ее. Но вы, пришедшие сюда, горите огнем духовной жажды! И не утолят ее все моря мира!  Но не спешите отчаиваться ибо я принес вам Надежду. Вы, привыкшие за все платить, готовы ли вы теперь пожертвовать за самое сокровенное, что только есть на свете, жалкой толикой богатств своих? Взгляните же вы все на эту большую Чашу.  Вот весы ваши! Докажите же теперь, что вы достойны узнать слова истины, наполнив ее до самых краев золотыми и серебряными монетами, драгоценными камнями и украшениями. И тогда я, Верховный Жрец этого Храма, обещаю вам великое Чудо! 
Еще не успел Верховный жрец произнести до конца последних слов, как все жрецы, держа перед собой маленькие чаши, ринулись в толпу. Опешившие от неожиданности люди покорно стали залезать в свои карманы и, достав горсть монет, кидать их в ловко подставленные сосуды. Очень быстро все маленькие чаши были доверху наполнены; тогда жрецы вернулись на свои прежние места и по очереди стали, взбираясь по лесенке к краю большой Чаши и высыпать в ее огромное чрево свою добычу. Поверьте, это было очень величественное зрелище! И так продолжалось множество раз. Но, в конце концов, мелодичный звон падающих монет и драгоценностей, ровным приятным гулом наполнявший Храм, стал понемногу стихать и прерываться долгими томительными паузами. Жрецы, надо отдать им должное, старались во всю, чтобы таких невыносимых для их слуха пауз было как можно меньше. В священном экстазе они принимали самое деятельное участие в поисках случайно завалявшихся монеток так, что молоденькие девушки иной раз даже взвизгивали и краснели. Но, наконец, стало ясно, что брать у собравшихся людей больше было абсолютно нечего. Тогда сам Верховный Жрец стал торжественно при полной тишине взбираться на Чашу. Вот он добрался до самого ее края и, перегнувшись через него вниз, на некоторое время застыл в этой весьма внушительной позе.
Мертвая тишина повисла в Храме. Не одно сердце радостно и учащенно забилось в сладостном ожидании: вот прямо сейчас свершится обещанное Чудо и... Но вместо этого потрясенная толпа увидела искаженное яростью лицо Верховного Жреца. В тот самый момент, когда напряжение в Храме достигло своей высшей точки, он стремительно разогнулся и обрушил на головы людей гром проклятий: Чаша была наполнена только на половину!!! Он удивлялся, как земля носит подобных скупцов, чьи дела мерзостны, а мысли нечестивы. Он смеялся в лицо им, псам смердящим, возомнивших достичь прелестей неизреченных. Он издевался над их растерянностью и грозил страшными муками, которые будут терзать их грязную плоть, а затем и души бесчисленные века. Никто и никогда еще не обрушивал на людей более изощренных ругательств и ужасающих угроз. Затаив дыхание, слушали жители Иритании эту новую для них проповедь, боясь упустить хоть единое слово; многие даже прослезились. Казалось, что произошло извержение вулкана, обрушившее на людей шквал кипящей огненной лавы. Однако, что самое удивительное, расходясь по своим домам, люди испытывали какое-то необъяснимо приятное и торжественное чувство. Налетевшая гроза потрясла на минуту их изнеженные души. И теперь, успокоившись, жители Иритании чувствовали приятное умиротворение.
Совершенно напрасно некоторые из жрецов опасались, что задетые в своем самолюбии люди никогда не переступят больше порог их Храма, что никогда не услышат они снова завораживающий слух мелодичный звон монет, сыплющихся в огромную Чашу. Все порядочные обитатели маленького королевства с этих пор считали своим долгом раз в неделю нарядно одеться и зайти в Храм; а бросить горсть монет в маленькую чашку жреца стало даже их любимым занятием.
Уже много воды утекло в великом Ниле с тех пор, когда впервые обрушил Верховный Жрец свои проклятия на головы ничего не подозревавших жителей Иритании, а исполинская Чаша чудесным образом все еще не была наполнена. Вторым, не менее удивительным чудом, было то, что храмовые жрецы стали все как один страшно толстеть. Они жирели прямо на глазах. Иной раз дело доходило даже до того, что какой-нибудь жрец, зайдя утром в Храм, вечером не мог протиснуться в двери, чтобы выбраться наружу. Дверной проем  из-за этого приходилось все время расширять. Очень скоро двери перешли в ворота. Но и это уже не выручало: жрецы разжирели настолько, что не лезли уже ни в какие ворота! В конце-концов, терпение у строителей лопнуло и они до худших времен напрочь снесли переднюю стену Храма, который с тех пор так и остался стоять о трех стенах.
И вот одному-то из этих жрецов, очень толстому и потому очень уважаемому, как раз и пришла в голову спасительная мысль о том, каким образом уберечь королевство от смуты. Во всеуслышание он стал возвещать о своем чудесном видении, которое ему было будто бы  ниспослано после долгих бессонных бдений, строгих постов и страстных молитв во избавление Иритании от обрушившихся на нее тридцати трех несчастий. Ему якобы было явлено во сне то, как ужасный демон вселился в птицу с головой женщины, обитающую в королевском саду, и насылает на страну моры, поветрия, неурожаи, засухи, землетрясения, наводнения, извержения вулканов, экономические реформы, преступность, международный терроризм, депрессию, демократию, падение рождаемости, озоновые дыры, магнитные бури, суициды, содомию, инфляцию, безработицу, атеизм, фанатизм, наркоманию, пьянство, забастовки, голодовки, коррупцию, бюрократию, голод, нищету, катастрофы, вооруженные конфликты, дураков, кометы, жидо-масонов и революции.
Ярость охватила жителей Иритании: вот, значит, где кроется главный корень их несчастий — в этой чудовищной птице, которую они милосердно пригрели на свою голову.  Выпив для храбрости несколько бочек святой водицы, которой жрецы исправно снабжали свою паству, дабы возвеселить ей дух, огромная толпа с громкими криками и проклятиями бросилась на поиски ничего не подозревающей несчастной Иринии, чтобы забросать ее камнями. Однако судьба избавила заколдованную королеву от такого страшного позора. В это же самое время на Иританию внезапно напал из соседней страны Пуки-Буки со своим несметным войском жестокий и коварный царь, по прозвищу Уродий Первый и Последний. Это был вероломный и хитрый злодей; его главным девизом было: "налетай и хапай!". Воевать по честным правилам он считал выше своего достоинства. К тому же, он имел слабое сердце и по совету придворного медика тщательно оберегал его от малейшего волнения. Поэтому, когда, ворвавшийся внезапно в маленькое королевство и рассчитывавший на легкую победу, Уродий увидел вдруг двигающуюся прямо на него и его войско огромную толпу, которая грозно размахивала руками и злобно вопила, он так перепугался за свое слабое сердце, что решил тут же сдаться. Уродий уже совсем было намеревался приказать своим воинам сложить оружие, но не успел этого сделать, потому что и жители Иритании испугались вооруженных до зубов пришельцев ничуть не меньше: они решили, что это несметное войско наслала на них та самая чудовищная птица с головой женщины, в которую, по словам толстого жреца, вселился злой демон. В ужасе они побросали на землю свои дубины, бросилась на колени и с жалобными рыданиями взмолились о пощаде.
Увидев, что дело обернулось неожиданно таким удачным для него образом,  Уродий воспрянул духом, передумал издавать приказ о немедленной капитуляции и приказал трубить победу. На радостях он приказал казнить только половину пленников, а вторую — хорошенько отдубасить и отпустить пока с миром.
О, бедная маленькая Иритания! Зачем небо позволило вступить на твою некогда благословенную землю черным силам? Зачем твои добрые жители забыли о своей прекрасной королеве? Увы! ведь если сердце лишается высокой страсти к идеалу, оно неизбежно открывает себя чудовищам мрака.
Напрасно думать, что самые ужасные изверги рода человеческого — это те жестокие тираны, которые не могут спокойно позавтракать, не отрубив прежде несколько голов своих подданных. В глазах народа эти несчастные становятся мучениками. Злодеяния тирана порождают не только трусость и предательство,  но также доблесть и самоотверженность. Пролитая сообща кровь делает людей братьями. Но горе тому народу, правители которого открывают свободный доступ самым низким человеческим инстинктам и порокам — тогда ни одна светлая искра не вспыхнет веселым пламенем в этом зловонном болоте человеческих мерзостей...
Сам царь являл собой образец величайшей распущенности и низости. В один из черных дней его слуги нашли в саду удивительную птицу с головой женщины дивной красоты. Они тут же схватили чудесную птицу вместе с молодой девушкой, которая самоотверженно пыталась ее защитить, и приволокли их обеих в королевский дворец. Вы, конечно же, догадались, что это была никто иная, как бедная Ириния, заколдованная проклятым Повелителем Воронов со своей верной служанкой.
Кода Уродий увидел такую необыкновенную пленницу, дьявольская усмешка пробежала по его оттопыренным толстым губам, а маленькие глазки загорелись злобным торжеством. Но вслух он сказал только: "Ничего себе птичка!" Потом он приказал своим поварам сегодня же сделать из нее жаркое к ужину, а девушку-служанку велел отвести в свой гарем, а на следующее утро отдать на забаву солдатам.
Только успел этот гнусный царь отдать свои ужасные приказания, как из толпы придворных к нему бросился его личный астролог и стал возбужденно шептать ему на ухо:
— О, величайший и могущественнейший Повелитель Вселенной! Не вели казнить эту недостойную птицу с человеческой головой и ради своего драгоценного здоровья не отнимай у нее служанку, дабы она всячески заботилась и ухаживала за ней так же хорошо, как до сих пор. И, конечно же, не ради их презренных жизней, но ради твоего бесценного здоровья и могущества, мой великий государь. Ты спросишь почему? Я отвечу. В полнолуние, когда ведьмы и души умерших запросто разгуливают по кладбищу, и болотные жабы справляют свадьбы с шакалами, звезды сказали мне, что твоя трижды бесценная жизнь оборвется с последним вздохом женщины-птицы в этой стране...
Смертельно побледнел при этих словах трусливый царь и, отменив тут же свое страшное распоряжение, схватил за ворот своего астролога, притянул его к себе близко-близко и зашептал ему вкрадчивым голосом в самое ухо:
— Я озолочу тебя, мой славный астролог. Я сделаю тебя своей правой рукой. Я дам тебе и твоим потомкам огромную власть и славу... Скажи мне только, кому еще ты успел сказать об этом?
— Никому, о мой благодетель, — отвечал тот.
Тогда схватившись одной рукой за свое сердце Уродий вскричал громовым голосом:
— Проклятый вещун! Ты заставил нас изрядно поволноваться...
Вытащив свободной рукой из-за пояса кинжал, царь воткнул его прямо в горло незадачливому предсказателю. Кровь брызнула мощным фонтаном из ужасной раны во все стороны, обрызгав с ног до головы Уродия и мраморный пол тронного зала, по которому некогда ступали легкие сандалии прекрасной Иринии... 
Предсмертный хрип умирающего был страшен. В мучительной агонии он судорожно вцепился в окровавленный камзол своего убийцы. От неожиданного толчка тот резко нагнулся, и корона, свалившись с его головы, упала на пол и покатилась с глухим стуком по тронному залу. Все взгляды в полной тишине устремились вослед, прикованные к ней каким-то странным чувством. Корона же, катясь все медленней и медленней, достигла чудесной птицы с человеческой головой, завертелась на месте и брякнулась, наконец, у самых ее ног. То был недобрый знак! Невольно все задумались о его тайном смысле.  Уродий затрясся от леденящего душу ужаса и слепой ярости: он вспомнил последние слова астролога: "Твоя трижды бесценная жизнь оборвется с последним вздохом женщины-птицы в этой стране".
"Этот подлец, наверное, говорил слишком громко!" — думал царь вне себя от бешенства. Ведь он видел, что у всех его придворных после досадного происшествия с его царской короной в глазах затаилась какая-то скрытая от него мысль. О!  с какой радостью он перерезал бы глотку всем, кто здесь находился. Его преступному и подозрительному уму в каждом взгляде мерещилась ИЗМЕНА.
Но тут новое происшествие отвлекло царя от его черных мыслей. Внезапно за окном дворца раздался шум. Все подняли голову и увидели леденящую душу картину: в окна бились целые полчища разъяренных воронов. День померк. Испуганным людям казалось, что сама ночь в образе ужасных демонов сейчас хочет ворваться в тронный зал. Под напором стаи окна не выдержали; выдавленные чудовищным напором стекла со звоном рассыпались по мраморному полу. И в тот же миг зловонное полчище закружилось в воздухе. Множество падальщиков, привлеченных запахом крови, ринулось к поверженному астрологу; другие же со звериной яростью набросились на заколдованную королеву. Несчастная Ириния едва успела закрыть своими большими крыльями голову, как в ее тело впились сотни клювов мерзких хищников с горящими от ненависти красными глазками.
Мысль о том, что его трижды бесценная жизнь в любую минуту может оборваться, придала царю необычайную для него храбрость и решительность. Совсем позабыв о своем слабом сердце, он вскочил с трона, держа зажженный факел в одной руке и кривую саблю в другой, он бросился отбивать Иринию от неистовствовавшей вокруг нее вороньей стаи. Опомнившиеся от первого шока придворные бросились следом на помощь своему господину.
Яростные крики людей и хриплый грай воронов слились в едином реве; дым от многочисленных факелов повис в воздухе; по стенам и по полу метались чудовищные тени — все вокруг пришло в беспорядочное движение. Одна только Ириния стояла по-прежнему неподвижно, как каменная, закрыв от бушующего вокруг хаоса свою голову большими серебристо-черными крыльями...
Но нет! Не одна она оставалась неподвижной среди всей этой сутолоки. Если бы кто-нибудь из людей на миг остановился и огляделся по сторонам, то он, может быть, увидел бы за клубами густого дыма у западных дверей тронного зала застывшую высокую фигуру человека в черном одеянии. На его абсолютно лысом черепе сверкала в отблесках мечущихся огней золотая корона с черной жемчужиной, а на груди на массивной золотой цепи извивался большой скорпион, вырезанный из волшебных корней Живого Дерева. То был сам Повелитель Воронов из Страны Вечной Ночи. Его бледное без единой кровинки лицо было искажено от ярости и злобы. Еще бы! Ведь все его страшное могущество оказалось бессильным уничтожить эту ненавистную женщину. Она, превращенная в безобразную птицу, лишенная власти, забытая своим народом, — даже и такая! — она одним своим существованием стояла на его пути. Все его черные козни против нее разбивались словно о невидимую преграду. Ведь это же он, Повелитель Воронов, внушил жрецам мысль натравить на нее народ; это он послал в Иританию подлого и распутного царька из страны Пуки-Буки, Уродия Первого и Последнего, чтобы осквернить некогда благословенную страну, бесчинствами и развратом, стереть у маленького народа последнюю память о его прекрасной повелительнице. Но вот уже во третий раз в самую решительную минуту его планы рушились из-за какой-нибудь непредвиденной случайности! Приди войско в город на полчаса позже — и он бы теперь потирал руки. Но даже и потом было еще не все потеряно: как хороша была идея сделать из тысячу раз ненавистной женщины-птицы жаркое! Но снова в самый последний момент вмешался этот болван астролог! И вот теперь он, величайший и могущественнейший из всех колдунов, должен спокойно смотреть, как его собственный выкормыш с непонятно откуда свалившейся вдруг на него отвагой защищает его смертельного врага, эту обезображенную им женщину, за которую не вступился бы теперь ни один из ее прежних бесчисленных рыцарей-поклонников!!! Черный  колдун не мог больше выносить этого зрелища. Он сжал левой рукой висящего на груди скорпиона с такой силой, что хрустнули пальцы, и, злобно пробормотав какое-то заклинание, растворился в воздухе. В этот же миг вся воронья стая, как по команде, вылетела в окно и исчезла.
О, бедная Ириния! Зачем не убил тебя страшным заклятьем черный колдун? Зачем безумная толпа не закидала тебя камнями, как некогда мудрую Гипатию? Зачем не заклевали тебя до смерти эти мерзкие вороны? О, благая Смерть, почему ты не избавила от позора жить несчастную Иринию? Но нет, мы не справедливы к Смерти! Уже много раз приходила она в нарядных белых одеждах, юная и прекрасная; много раз она протягивала ей навстречу нежные руки, натертые душистыми ароматами, зовя скорей покинуть этот жестокий и безумный мир. Но каждый раз спокойно смотрела Ириния в лицо свой Смерти, и каждый раз ее большие прекрасные глаза твердо говорили ей НЕТ. Разве могла она, гордая королева, думать о собственном избавлении, когда ее милый народ был на краю от гибели! Что из того, что в диком ослеплении хотели ее подданные поднять на нее руку? Разве ведали они, что творили! Как мать, до последнего своего вздоха постоит она за своих неразумных детей, запутавшихся в липких сетях врага; и ее беззаветная любовь и стойкость помогут ей выстоять и, в конце концов, победить! Так думала прекрасная Ириния по прозвищу Королева Волос, превращенная в чудовищную птицу гнусным Повелителем Воронов из Страны Вечной Ночи.
Между тем, царь заточил Иринию в высокую башню и приказал страже под страхом смерти никого не впускать туда кроме ее верной служанки, которая по-прежнему ухаживала за своей госпожой. И сам Уродий тоже время от времени поднимался в темницу, расположенную на самом верху башни, чтобы посмотреть на свою пленницу. Лютой ненавистью ненавидел он Иринию; его подлой и трусливой душонке хотелось, чтобы все вокруг трепетали от страха перед его могуществом. А эта чудная птица с головой женщины, которая должна была бы валяться в пыли у его ног только за то, что он сохранил ей жизнь, его нисколько не боялась. Хуже того, когда порой она поднимала на него глаза, он ясно читал в них презрение и брезгливость. Всякий раз отводил он взгляд свой, будучи не в силах выдержать царственного взора своей гордой пленницы; в такие минуты Уродий почему-то всегда вспоминал страшное предсказание убитого им астролога...
Кто знает, как долго бы еще продолжалась вся эта история, если бы однажды в очередной раз поднявшийся на высокую башню царь случайно не проговорился о своей ужасной тайне. Дело было так. Уродию вдруг захотелось поставить, наконец, на место свою пленницу, раз и навсегда дать ей понять, кто на самом деле она и кто такой он, великий и могущественнейший владыка, повелитель вселенной.
— Послушай ты, странная птица, — однажды обратился царь к Иринии вкрадчивым и сладким голосом (он, ведь, нисколько не сомневался, что она все прекрасно понимает), — ты не должна обижаться на меня за то, что я поступил с тобой жестоко, заточив в этой высокой башне. Поверь, мое сердце истекает кровью, глядя на твои мучения. Но, ведь, я забочусь о твоем же собственном благе. Рассуди сама. Твой народ уверен, что в тебя вселился злой демон. И выпусти я тебя сейчас на волю, — чего я хочу всей душой! — как в тебя полетят камни и обрушатся тысячи проклятий и оскорблений. Нет, поистине, ты не справедлива ко мне, твоему спасителю и благодетелю! — вскричал царь, ударив себя в грудь кулаком: он так вошел в роль, что и сам почти поверил в свою доброту.
 — Вспомни ты, — продолжал он, — как я бросился спасать твою жизнь, сам рискуя быть растерзанным бешеной стаей огромных воронов; промедли я тогда хотя бы минуту, они растерзали бы твое тело до самых костей!
Закончив свою патетическую речь, этот "геройский" царь пристально уставился на Иринию, стараясь разгадать какой эффект произвели на нее его слова.  Жалкий глупец! Неужели он думал, что у Иринии память так же слаба, как его "доблестное" сердце? Нет, она совсем не забыла, как он приказал поварам сделать из нее жаркое, а ее любимую верную служанку отдать на забаву солдатам. Ириния подняла свои прекрасные глаза  и посмотрела на этого не в меру болтливого "повелителя вселенной", подлую душонку которого она видела насквозь. Невольно отступив назад под силой ее взгляда, Уродий прочел в нем нескрываемое презрение.
— Послушай же ты, безобразное чудище, которым матери будут пугать своих детей, а жрецы предавать анафеме в храмах перед всем народом, — громовым голосом взревел уязвленный до бесконечности в своем самолюбии царь страны Пуки-Буки, — я сгною тебя в этой башне; до конца дней своих будешь ты проклинать тот час, когда я пришел в эту ничтожную страну с ее трусливым и презренным народишком, который не пройдет и года, будет ползать в пыли у моих ног, моля о единственной милости, на которую он еще будет рассчитывать, сдохнуть без долгих мучений...
Произнеся эти слова, Уродий вдруг заметил, что лицо Иринии исказилось от боли. "Ага! Я нашел таки слабое местечко у этой гордячки!"— подумал про себя царь с диким злорадством и продолжал:
— Узнай же ты, презренная тварь, что мы, великий и непобедимый царь, намереваемся предпринять в этой обреченной стране, от которой ныне отвернулись в ужасе и страхе ее бессильные боги. О, нет! не думай, что мы, мудрейший и хитрейший Повелитель Вселенной, обрушим на ее жителей всю мощь нашего оружия, сожжем дотла их жилища, безутешных родителей навсегда разлучим с детьми, а мужей — с женами. Мы не пойдем по следам тех горе-завоевателей, кто в ослеплении минутным успехом вселяет в души покоренных народов страх и неистребимую ненависть, сиречь — жажду мщения. Ха! Ха! Ха! Клянусь адом, я не сделаю этого! И, тем не менее, я погублю твой народ! Через тысячи лет потомки будут с трепетом вспоминать о том, что я, незнающий жалости непобедимый и бесподобный царь, Уродий Первый и Последний, сделал на этой некогда цветущей земле. Я выберу самых отчаянных головорезов и растлителей, не проявивших себя с младенчества ни единым добрым делом, и поставлю их над всеми. Я издам для них самые совершенные и справедливые законы, по которым они будут без жалости карать своих ближних. Я научу всех самому чудовищному лицемерию: говорить о справедливости, притесняя слабых, рассуждать о любви и распутствовать. Все увидят, что можно легко утолять все самые свои потаенные инстинкты, которые они прежде вынуждены были глубоко прятать даже от самих себя в глубоких тайниках души — и остаться безнаказанными; и наоборот, что всякий, кто протянет обреченному руку помощи, погибнет вместе с ним, кто станет свидетельствовать против преступника — получит его наказание. Я разрушу семьи. Мужья не будут знать, с кем спят их жены; а дети — кто их настоящие отцы. Я отниму у них надежду на справедливость — и они будут искать защиты у силы.  У них не будет больше веры в богов — и они, сами того не подозревая, станут поклоняться дьяволу, в то время как я смешаю их гордость с грязью, сделаю рабами их сыновей, а дочерей — казарменными шлюшками. Я... —  Тут Уродию показалось, что в глазах его пленницы блеснули слезы. Обезумевший от злости царь решил навсегда лишить надежды и покоя это глупое существо, которое почему-то преисполнено самого жгучего сострадания к людям, которые еще совсем недавно не задумываясь обрекли ее на позорную смерть.
— Плачь, жалкое создание, — вскричал громовым голосом царь, — но смотри, чтобы твои мокрые глаза не высохли слишком быстро. Скоро вопли и стенания ответят бесконечным эхом на твои стоны. И какого будет тебе слушать проклятия, бесчисленные, как осенние листья Севера, которые обильно посыплются на твою голову, потому что я устрою так, что во всех бедах будут винить одну тебя. Я распущу слух, что ты вырвалась из моих цепей и темниц и укрываешься в соседних странах, откуда шлешь на страну моры и поветрия. Тысячи обезумевших от ярости мужчин сложат свои головы в безрассудных войнах в погоне за твоей тенью. Безутешные вдовы сложат песни, в которых будут проклинать твое имя, и дети впитают вместе с молоком матери яд ненависти. И ты не сможешь осудить их за несправедливость: сама жизнь твоя станет отныне источником зла и страшных невзгод их...
— Замолчи же, подлый человек! — раздался вдруг голос Иринии.
Царь опешил от неожиданности и страха. Отраженный гулкими стенами башни, звонкий, как удар двух отточенных сабель, голос Иринии проник ему в самое сердце, заставив его расшириться от ужаса. Он смотрел растерянно в пылающие гневом глаза заговорившей неожиданно пленницы, а она тем временем продолжала:
— Как смеешь ты, чудовище, обвинять меня в своих злодеяниях! Разве могу я, лишенная человеческого облика, запертая в темницу, делить с тобой вину за твои злодейства!? Ты сошел с ума от своей жестокости. Я не верю ни единому твоему слову! Иди и рассказывай басни лучше своим слугам — они, по крайней мере, не станут смеяться тебе в лицо!
— Ах, так ты не хочешь мне верить! — вскричал взбешенный от такой дерзости Уродий. — Да, ведь, я после твоих первых же слов должен был бы убить тебя. Или ты веришь в мою доброту? Узнай же, несчастная, что я давно приказал бы сделать из тебя жаркое к моему царскому столу, если бы не предсказание моего астролога...
Произнеся эти слова, царь понял, что сболтнул лишнее. В бессильной ярости он стиснул зубы и, взмахнув угрожающе кулаком, бросился бегом прочь.
Оставшись одна, глубоко задумалась добрая Ириния над словами царя. Уже три луны  сменилось на небе с тех пор, как она стала узницей в этой башне. Что происходит за ее толстыми стенами? Темные предчувствия, одно страшнее другого, зашевелились в душе ее. Она решила выбраться из своей тюрьмы, чтобы увидеть своими глазами, что приходит в ее прекрасной стране с ее милым народом. Она стала спускаться вниз по крутой винтовой лестнице, выложенной из камня вдоль стен, и скоро вышла наружу.
Вы, конечно, спросите: как же так? Разве царь не запер башню железными воротами? Разве не расставил повсюду недремлющую стражу, строго настрого приказав охранять свою пленницу? Да, все так и было. Но свершилось чудо! Сострадательная Ириния так глубоко погрузилась в свою задумчивость, что и сама не заметила, как легко прошла сквозь все обитые железом тяжелые двери с тройными запорами, как минула незаметно чуткую стражу... Вот она на свободе! Ей захотелось с высоты поглядеть на свое королевство. В первый раз широко расправила она свои большие крылья и, сильно взмахнув ими, почувствовала, что взлетела.
Поравнявшись с верхом башни, она опустилась на нее и сложила крылья. Была полночь. На горизонте уже давно исчезла светлая полоска, и черная небесная полусфера гигантским колпаком накрыла Иританию. Ириния подняла глаза, и ее сердце забилось от восторга: высоко в небе сияла полная луна; ее мягкий и нежный свет лился ровным бесконечным потоком вниз на уснувшую землю; мириады маленьких звездочек весело искрились, окружая ее со всех сторон. Ириния подумала, что Луна — это королева великой небесной страны, а бесчисленные звезды — ее верные и счастливые подданные. Красота и гармония царили там, наверху. "Уж наверно, в этом блистающем царстве не может быть места для гнусных повелителей воронов и подлых завоевателей!" — подумала Ириния. С сожалением оторвала она взгляд от ночного неба и посмотрела вниз. Там  она увидела перед собой все свое маленькое королевство. Ей вдруг открылась безрадостная картина.
В ее дворце царь со слугами устроил безумную оргию; по темным улицам открыто шли творить свои черные дела разбойники. Ириния заглянула в отвратительные притоны, где потерявшие человеческий облик люди предавались самым гнусным распутствам. Она заглянула и в дома жителей; в одних семьи со смаком злословили о своих друзьях и ближних; в других мужья и жены питали друг к другу смертельную ненависть, изливающуюся мучительным ядом на несчастных детей.  Она увидела беспомощных стариков, брошенных своими отпрысками на произвол судьбы; мать, торопливо подкидывающую своего ребенка у чужих дверей... Много еще страшного открылось Иринии в эту темную ночь с крыши высокой башни. Но были и другие картины, зародившие луч светлой надежды в ее душе.
Она увидела страстных и нежных влюбленных, с мужеством преодолевающих непреодолимые препятствия, чтобы быть вместе. Она услышала, как бьются бесстрашные сердца героев, восставших против царящего зла; горячие молитвы праведников и колыбельные песни матерей, оберегающих сон своих младенцев. Она увидела любящих мужей и жен, готовых пойти друг для друга на неслыханные жертвы. Особенно привлек ее внимание маленький домик, стоящий на самом краю королевства. В нем жил Поэт со своей юной женой. В углу за скромной ситцевой занавеской с искусно вышитыми на ней цветами и листьями бузины висела люлька, в которой крепким сном спал розовощекий крепыш. Его молодая мать не спала: она доканчивала вышивать очередной узор на шелковом платке, который утром намеревалась продать, чтобы заработать этим на кусок хлеба. Ее муж сидел за столом и что-то быстро писал под тусклым светом свечного огарка. Закончив писать, он подошел к жене и, ласково поцеловав ее в лоб, произнес:
— Послушай, Ра, какую странную песню я услышал сейчас во сне. Ее пела мне с высокой башни удивительная птица с женской головой, дивной красоты.
Ра отложила в сторону свою недоконченную работу и, глядя большими синими, как лесное озеро, глазами на возлюбленного мужа, приготовилась услышать его новое творение. И вот какую песню услышал во сне молодой Поэт, живущий в маленьком домике на самом краю королевства, в ту самую лунную ночь, когда заколдованная королева-птица сидела на крыше высокой башни.
Что стало с моей страною,
Которой уж больше нет.
Здесь прежде светило солнце,
Стихи сочинял поэт.

Где прежде был край счастливый,
На брата поднялся брат.
Безжизненной стал пустыней
Цветущий когда-то сад.

Здесь правда и ложь смешались
В каком-то больном бреду.
Все шли воевать за веру,
А стали вдруг жить в аду.

Земля здесь то солнцепеком,
То градом обожжена,
И щедро невинной кровью
Орошена она.

Здесь бродят не люди - тени
Без жизни в пустых сердцах.
Ты здесь не услышишь песен.
Увидишь в глазах лишь страх.

Здесь все, что свято, - порочно.
Порочное ж все – закон.
Здесь жены мужей бросают,
Мужья оставляют жен.

Любовь здесь дают за деньги,
Лишь сила несет успех.
Нет слова здесь без обмана.
И злобою дышит смех.

Мой бедный народ, ты проклят!
Кто продал свою страну,
Кто предал могучих предков -
В позорном сгниет плену.

Но, верю я, что наступит
Русой Весны заря.
Коль мертвый народ восстанет,
То жизнь отдана не зря.

Пусть кровь моя вниз прольется,
Как на цветы роса,
Как Ангела гнев разящий,
Горькая как слеза.

Вперед же, друзья, бесстрашно
Воздайте врагам в бою
За милую Родину нашу,
За Королеву свою…
Поэт перестал читать и посмотрел на жену. Она некоторое время молчала, будто к чему-то прислушиваясь; смуглое лицо ее покрыл легкий румянец, а синие цвета неба глаза смотрели невидяще...
— Почему ты молчишь, Ра? — спросил Поэт.
— Разве ты ничего не слышишь?
— Что я должен слышать!? — удивился он, с беспокойством глядя на жену.
— Она поет...
— Кто?
— Королева!!!
Да, синеглазая Ра не ошиблась: скоро уже и Поэт ясно мог слышать Ее голос. И не только он! — Все жители королевства как один проснулись словно от сильного толчка и тоже услышали кто со смутной тревогой в сердце, кто с нескрываемой радостью, а кто с лютой ненавистью в черной душе дивной красоты голос, который невозможно было ни с чем перепутать: потому что так могла петь только одна женщина на свете — их добрая Ириния, по прозвищу Королева Волос...
В едином порыве все жители Иритании выбежали из своих домов на улицы, протирая сонные еще глаза. Была глубокая ночь. Полная луна застыла высоко в небе среди ярких звезд. Казалось, что оттуда с бездонных небесных глубин вместе с лунным потоком, слившись в едином сплаве звука и света, льется волшебной красоты и силы голос. Словно черная пелена спала вдруг с глаз у людей; с ужасом и стыдом осознали они вдруг глубину своего падения. Но незримый голос не давал им отчаяться; нежно, но настойчиво призывал он их забыть прошлое и всеми силами устремиться вперед к общей великой цели. Жители королевства, разглядевшие, наконец, что они не в одиночестве покинули свои дома, громко и радостно стали приветствовать друг друга. Вдруг чей-то мужественный голос громко произнес: "Братья! Не пора ли нам очнуться от нашей безумной спячки!? Сколько еще трястись нам от страха перед тиранами, бояться и ненавидеть друг друга!? Возьмемся же теперь вместе за оружие и выгоним подлую нечисть из нашей милой Родины!"
С восторгом и воодушевлением воспринял народ эти смелые слова, и вооружусь кольями, дубинами — всем, что ни подвернулось на скорую руку, люди бросились на врагов.
Что мог сделать царь со своими пьяными слугами и воинами, которые могли только доблестно маршировать да разбойничать! Очень скоро народ выгнал царя и его вассалов из королевского дворца и погнался вслед за ними по направлению к башне, где те надеялись укрыться как в неприступной крепости от ярости преследователей.  Но возле самой башни всем открылась удивительное зрелище: в небе прямо над ней кружилась бесчисленная стая огромных воронов; с дикой яростью атаковали они кого-то невидимого из-за их черных полчищ; земля у самого ее подножья насквозь промокла от потоков крови, льющихся вниз по ее каменным стенам. Увы! Это была кровь истерзанной Иринии. Отвратительные хищники впивались в ее беззащитное тело острыми как кинжалы кривыми когтями и смердящими клювами рвали остервенело на куски ее мягкую плоть. Но только не впрок пошла им благородная королевская кровушка: как раскаленный свинец жгла она их грязные нутра и, прожигая их насквозь, дождем падала вниз на землю. Следом падали бездыханными и сами вороны. Скоро в небе не осталось ни одной мерзкой птицы; их бесчисленные трупы, падая на землю вокруг башни, завалили ее почти наполовину!
Но и бедная Ириния уже испускала свои последние вздохи. Вот  в последний раз взглянула она вниз и с радостью увидела свой восставший народ. Уже умирая разглядела она знакомого Поэта; с огромной дубиной в руках бился он в первых рядах сражающихся. Ириния увидела и юную Ра; с распущенными волосами та стояла неподалеку от места яростной схватки и простирала вверх тонкие руки в бессильном желании помочь ее нечеловеческим страданиям. Из последних сил послала умирающая Ириния для синеглазой Ра свою прощальную улыбку, и ее глаза навсегда закрылись. В этот же самый момент тяжелая дубина Поэта вдребезги размозжила череп подлого царька Уродия Первого и Последнего. Все было кончено. Долгая зимняя ночь прошла. Наступил рассвет. И пришла Весна…