Возвращение

   Я вернулась домой в начале июля после нескольких лет учебы в городе, покоящемся на дне котлована, и оттого постоянно окутанном тяжелым туманом, так что аромат здешних растений, проникающих в комнаты из моего маленького сада, одурманил меня и быстро усыпил. Ночью мне снилось, будто горели деревья на близлежащих холмах, в городе царил страшный беспорядок и повсюду носились толпы обезумевших людей.
  Летом городок был особенно хорош, не в смысле архитектурных достопримечательностей, которые в нем отсутствовали, а хороши были его живописные улицы в окаймлении гор, окруживших его почти замкнутым кольцом. Мягкие извилины горного ландшафта, сверкающего на Солнце, словно мозаика из драгоценных камней, и исчезающего в пасмурные дни, подобно миражу в пустыне, можно было принять за складки на мантии местного духа природы, чьи расплывчатые очертания складывались из пышных облаков, медленно кочующих по ослепительной синеве небесного свода.
 Проснувшись однажды ранним утром от лая собак, я вспомнила, что мне нужно получить разрешение на проживание в городе. В предрассветной мгле я вышла в спящий сад, где под полуиссохшими стволами деревьев при свете звезд поблескивали плоды, преждевременно попадавшие на землю. Выйдя за калитку, я зашагала по дороге, по краям которой сплошной стеной тянулась листва, мерцающая при свете Луны и шелестящая при порывах ветра.
  Двухэтажное здание болотного цвета, в котором разместился Отдел, возвышалось на пригорке близ дороги, проглядывая из-за железных прутьев заграждения. Я прошла мимо охранника, дремавшего в будке, обогнула мраморный бассейн со спящими рыбками и вошла в фойе здания через открытую стеклянную дверь.
  Внутри было безлюдно, и, идя по длинному узкому коридору, я обратила внимание на то, что некоторые двери были занавешены тяжелыми бархатными занавесями. Остановившись перед одной из таких дверей, я раздвинула складки портьеры и увидела просторный зал, наполненный публикой, перед которой, стоя на возвышении, выступал оратор. Зрители, вероятно, находясь под гипнотическим воздействием голоса выступающего, впали в глубокий транс, так что по временам даже раздавалось чье-то всхрапывание. Из отдельных фраз оратора можно было сделать вывод, что присутствующие в зале являются членами комиссии, прибывшей из вышестоящего органа с целью проверки Отдела, и докладчик отчитывается перед комиссией о проделанной работе.
  Между тем небо за окнами аудитории начало окрашиваться в серый предрассветный оттенок, и я решила вернуться к поискам нужного мне кабинета. Пройдя до конца коридора, где здание разделялось на два крыла, я остановилась перед открытой дверью справа от меня. Слева находился лестничный пролет, но я решила сначала выяснить, куда ведет отворенная дверь.
  Занавесь на двери отсутствовала, и я беспрепятственно вошла в просторную комнату, которая оказалась наполненной разнообразной снедью. Свежие булки, сыр и прочее было аккуратно разложено по полкам, как в каком-нибудь бакалейном магазине. В помещении отсутствовали окна и царили тишина и прохлада, так что казалось, что продавец просто забыл запереть на ночь дверь. На какое-то мгновение мне показалось, что я уже видела это во сне или, быть может, много лет назад, и протянула руку к одной из булок, чтобы убедиться в том, что она настоящая, когда внезапно поблизости раздался оглушительный вой сирены.
  Из-за боязни быть застигнутой на месте преступления, я выскочила из помещения и побежала к лестничному пролету. Судя по его обшарпанному виду, это был запасной выход. Некоторые из ступеней отсутствовали, из-за чего подниматься по лестнице оказалось не так просто, так что мне пришлось высоко подпрыгивать, хватаясь за перила, которые заметно раскачивались. Я пожалела о том, что явилась в Отдел спозаранку — ведь приди я позже, было бы у кого узнать более безопасный способ добраться до кабинета инспектора.
  Внезапно вой сирены прекратился, и я очутилась в пустынном коридоре второго этажа, сумрачную глубину которого теперь робко ощупывали лишь одинокие отзвуки моих шагов. Воздух здесь был влажный, словно рядом буйно расцвела плесень, прельстившись здешней тишиной.
  Отыскав кабинет с надписью «Старший инспектор», я остановилась и постучала в запертую дверь. Не услышав ответа, я открыла дверь и увидела перед собой небольшую комнату, посреди которой стояли два стола, поставленные перпендикулярно друг к другу. За столом, стоявшем у окна, лицом к двери сидел молодой человек лет тридцати, одетый в униформу. У стены справа от него стояла этажерка со стопкой томов «Свода законов», а на противоположной стене висел постер с красивым пейзажем, в центре которого замерла стая пестрых рыбок.
  Инспектор был занят изучением какой-то бумаги, и при моем появлении постарался придать своему лицу непроницаемое выражение. Выдержав паузу, он, наконец, оторвался от бумаги и бросил на меня пристальный взгляд. В его серых глазах промелькнула тень двусмысленности, которая залегла также в складках вокруг его пухлых губ. Охрипшим голосом я объяснила ему цель своего визита, и молодой человек проверил мои документы, после чего нагловатым и отрывистым голосом спросил: «Какова цель вашего прибытия?».
  ; «Когда-то я здесь жила, а теперь вернулась сюда после учебы», ; ответила я, уклонившись от прямого ответа.
  Инспектор поднялся со стула, чтобы взять анкету с соседнего стола, и оказалось, что он невысокого роста и одет в форменные синие брюки длиной чуть ниже колена, что придавало ему несоответствующий его должности вид.
  ; «Вам придется набраться терпения, чтобы дождаться получения разрешения на постоянное местожительство. Все эти формальности, связанные с оформлением документов...».
  ; «Как долго мне придется ждать разрешения?».
  Инспектор оценивающим взглядом смерил мою фигуру и продолжил: «Никто этого не знает. Процедура может затянуться на месяцы. Случается, даже, что за это время документы теряются и все приходится начинать сначала».
  Перехватив мой растерянный взгляд, он добавил: « Впрочем, мы с Вами могли бы договориться. Не могли бы Вы приходить сюда по вечерам и помогать мне с работой?».
   ; «Да», ; помешкав, ответила я, озадаченная необычностью такого предложения.
  Пообещав инспектору прийти сегодняшним вечером, я покинула Отдел и направилась к зданию местной школы, чтобы попытаться получить там место учителя.
  Между тем уже почти рассвело, и я стала различать знакомые улочки, под сенью деревьев которых белели одноэтажные домики. Школа находилась на окраине города у высохшего русла речушки, чьи некогда бурные воды в прежние времена угрожали затопить эту часть города. Дорога, резко пойдя в гору, сменилась мостиком через обмелевший канал, и вскоре передо мной открылся вид на двухэтажное здание школы. За время моего отсутствия деревья, растущие в школьном дворе, заметно выросли, а здание обветшало и съежилось из-за превратностей непогоды, как линяет и садится белье после очередной стирки.
  Спустившись по сбитым ступеням лестницы, я прошла по пустынному двору и поднялась на мраморное крыльцо. За стеклянной входной дверью никого не было видно — в фойе царили полумрак и тишина. Идя по коридору, я ощутила прохладу, поднимающуюся от мраморных плит, флегматичные узоры которых расплывались в уходящей вдаль перспективе, в самом конце которой бледнело окно, расцветающее красками утренней зари, как переливается в предзакатных лучах солнца отражение неба в зеркале озера.
  Проходя мимо одной из дверей, я услышала чьи-то голоса. Постучавшись и не услышав ответа, я открыла дверь и вошла в кабинет. Внутри оказалось еще темнее, чем в коридоре, и при скудном свете, просачивающемся снаружи через полуотворенную дверь, виднелись очертания стола, стоящего на возвышении в глубине комнаты, перед которым были расставлены рядами парты со стульями.
  У возвышения стоял мужчина средних лет, одетый в черный костюм. Он что-то помешивал черпаком в котле, подвешенном над очагом. Мужчина был не один — в комнате еще находилась немолодая дама с подобранными в прическу черными волосами. При моем появлении она замолчала, и, прежде чем я могла что-либо сказать, она обратилась ко мне пискливым голосом: «Почему Вы опаздываете? Мы думали, что Вы уже не придете». Выдержав паузу и не дождавшись моего ответа, она продолжила: «Доктор Штерн уходит от нас, и Вы будете вместо него преподавать химию и биологию». Еще немного поговорив с коллегой, дама вышла из кабинета.
  Все еще находясь в оцепенении от произошедшего, я вдруг ощутила запах травяного отвара, которым повеяло от варева в котле. (На этом месте мне пришлось отвлечься от написания этих строк и отлучиться на кухню, откуда потянуло запахом закипевшего супа.) Доктор зачерпнул черпаком жидкость из котла, над которым клубился пар, попробовал ее и остался доволен результатом. Затем он подошел к столу, взял в руки объемистый том, лежавший поверх кипы тетрадей, спустился с возвышения и, протягивая его мне, произнес: «Этот труд должен стать Вашей настольной книгой. Целое поколение учителей дополняло и дорабатывало его. Надеюсь, что Вы оцените наш труд по достоинству и внесете свою лепту в продолжение дела коллектива ученых».
  Подойдя к доктору, я взяла книгу и открыла ее наугад. Увиденное поразило мое воображение: на страницах книги зеленели, подобно водорослям в пруду, растения, казавшиеся живыми. Они словно прорастали из книжных листов, так что каждая страница походила на свежий гербарий. Мое внимание особенно привлекли простота и очарование одного из растений под названием «носик». Его маленькая чашечка и в самом деле напоминала по форме ноздрю, а нежные листочки в шахматном порядке опоясывали тонкий и длинный стебель. Завороженная содержанием книги, я позабыла обо всем, но в этот момент прозвенел звонок, и доктор вышел за дверь.
  Я села за стол, продолжая перелистывать книгу, но тут в кабинет вошла та самая дама, что распорядилась моим назначением на место доктора Штерна. Она приблизилась ко мне торопливой походкой, постукивая при ходьбе высокими каблуками и при этом странно подергивая головой. Пытаясь смягчить резкость визгливого голоса, она проворковала: «Доктор Штерн ; прекрасный педагог. Он пользуется авторитетом в учительской среде, но, к сожалению, в среде учащихся он так и остался непонятым». Замолчав, дама заглянула мне в глаза невыразительными рыбьими глазами, видимо, пытаясь понять, насколько убедительно прозвучали ее слова, и затем продолжила: «Недавно в химической лаборатории, расположенной в школьной мастерской, произошел взрыв, виновниками которого оказались двое лучших учеников Штерна. Так что после уроков Вы вместе с учениками пойдете в мастерскую устранять последствия взрыва».
  Закончив с указаниями, дама вышла из кабинета. Звон от ее каблуков постепенно сменился на невнятный топот, и вслед за тем в класс ворвалась толпа учащихся, которые с криками и с грохотом стали устраиваться на своих местах.
  Вновь прозвенел звонок, и в класс вошел Штерн. Начался урок, и шум в классе постепенно утих, но было заметно, что мое присутствие сильно отвлекало учеников: большую часть урока они вполголоса оживленно переговаривались между собой, хихикая и поглядывая в мою сторону. Закончив объяснения, учитель перешел к химическим опытам. Он поджег магниевую ленту, воткнутую в небольшой цветочный горшок, и лента, догорев, ослепительно вспыхнула, после чего раздался резкий хлопок и из горшка к потолку взвился огненный столб из искр. Раздались восхищенные возгласы, и сверху посыпались крупные хлопья пепла ; совсем как при извержении вулкана. В классе повис густой дым, и пришлось спешно открывать окна, внезапно стало трудно дышать, и все закашлялись.
  Когда дым рассеялся, оказалось, что лица учеников, сидящих за первыми партами, почернели от копоти. Штерн теперь стоял у раскрытого окна и молча смотрел на нас, но выражения его глаз невозможно было разглядеть из-за солнечных бликов, отбрасываемых линзами его очков.
  После эффектно завершившегося урока все отправились в мастерскую, пострадавшую в результате еще более зрелищного эксперимента. Некоторое время мы плелись по пустырю, простиравшемуся позади здания школы, спотыкаясь о разбросанные по земле камни и высохшие стволы деревьев, пока, наконец, не оказались перед полуразрушенными стенами лаборатории. В этом месте школьный двор был отгорожен от внешнего мира низеньким полуразвалившимся  забором, и несколько уцелевших от засухи деревьев заслоняли часть пространства от ослепительных солнечных лучей.
  Я почувствовала усталость от событий этого утра и в нерешительности остановилась перед развалинами. Начинался зной, но я вдруг ощутила, как из распахнутых дверей мастерской повеяло прохладой. Было бессмысленно продолжать жариться на солнце, и я вошла вслед за всеми в помещение и встала у дверей, созерцая картину разрухи, проглядывавшей в каждом фрагменте интерьера.
  Между тем, ученики, вместо того, чтобы заняться делом, принялись носиться по лаборатории, опрокидывая на пол столы и стулья. Поднялся невыносимый шум, и в воздухе повис запах пыли. Я уже собиралась подойти к единственному уцелевшему окну, чтобы его распахнуть, когда обгоревший дощатый пол треснул, разломившись по длинной изломанной дуге, напоминающей по форме молнию, и стал проваливаться вниз. Раздались крики, и все бросились к выходу. Последовал ужасающий грохот, и мгновение спустя я уже стояла у дыры, что теперь сквозила на месте развалин, слыша только гул крови, приливающей к голове ; слабый отголосок гула подземного.
  Где-то наверху запел соловей, и, подняв голову, я увидела открывшийся передо мной вид на горный ландшафт, зеленеющий вдали. И тут впервые со дня моего возвращения я почувствовала что-то недосягаемое в этих сказочных вершинах, столь же несбыточное, как надежда на вечную любовь или на повсеместное установление царства справедливости, и что жители равнин по-своему правы, предпочитая возвышенностям свои уютные города в низинах, откуда взгляд, не встречая на своем пути препятствий, свободно и без напряжения скользит от края земли к бесконечности.