Слушая тишину

Машина тарахтела и вздрагивала на каждом повороте: настолько непривычно ей было ехать по глинистой, неасфальтированной дороге. Я всё крепче сжимал чёрный руль и с замиранием сердца смотрел, как проплывают мимо деревянные домики на обочине… Одинокие и безмолвные, они напоминали старых солдат, нашедших здесь покой и умиротворение после трудного путешествия.

А вот и он – тот самый дом, ради которого я приехал в такую глушь. Изразцовые синие окна и такой же синий забор с облезшей краской. Почтовый ящик, застывший в томительном ожидании. Удивительно, но в этой маленькой деревеньке на краю света до сих пор работает почта…
Стараясь не шуметь, я толкнул деревянную дверь – и меня сразу окатило запахом скошенного сена. Тоненькие полосочки травы просачивались сквозь доски на потолке, расточая по сенкам аромат русского поля. Последний раз я вдыхал этот запах пять лет назад.

Я зашел в избу. Всё случилось именно так, как я себе представлял: моя старушка сидела в кресло-качалке и вязала длинный, никому ненужный шарф. Кипел пластмассовый треснутый чайник, а с черно-белой фотографии в рамочке на меня смотрел тощий и улыбающийся десятилетний я.

- Володя, это ты? – послышался тихий, взволнованный голос.
- Да, бабушка. Приехал к тебе в гости.
- Давно ты ко мне не заглядывал, - сказала бабушка, и ее потускневшие карие глаза засветились таинственным блеском счастья.
- Как твои дела? – спросил я.
- Вот, видишь, шарфик вяжу. Как чувствовала, что ты приедешь: думаю, дай свяжу что-нибудь моему Володеньке.
Бабушка замолчала, словно задумавшись о чем-то важном.
- А тётка Агафья померла недавно, и теперь мне не с кем разговаривать по вечерам.

Тётка Агафья была толстой и крепкой женщиной, про которых говорят «коня на скаку остановит и в горящую избу войдёт». Бабушке нравился ее неиссякаемый оптимизм и энергия, поэтому они часто ходили друг к другу в гости и разговаривали за чашкой чая. Так было всегда, сколько я себя помнил. Просто не верилось, что эта живая, веселая тётка Агафья, кормившая меня пряниками и конфетами, могла просто взять – и исчезнуть из нашей жизни.

- Не может быть, - только и смог сказать я.
- Может, Володенька. Нас по всей деревне всё меньше и меньше остаётся… Молодые в городе, а старых едва успеваем хоронить.
Она снова замолчала, и даже спицы на мгновение замерли в её ловких больших руках. Потом, как бы очнувшись, бабушка снова заулыбалась, излучая тепло и доброту.
- Расскажи лучше, как у тебя дела. А я послушаю.
- Да мне и рассказывать нечего… Работаю там же. Вот, решил отдохнуть – отпуск взял.
- Значит, второй раз жениться ты не собрался?
- Нет. Наверное, так и останусь брошенным холостяком.
- А с Анютой ты как, общаешься?
- Нет. Она разве не замужем?
- Она приехала вчера, заходила ко мне. И глаза у нее были такими же грустными и усталыми, как вот у тебя сегодня.

Мы дружили с Анютой с детства. Лазили по заброшенным домам, прыгали с тарзанки в речку и ходили на деревенские дискотеки. Все медляки мы танцевали вместе: согласиться на постороннее приглашение означало предать вековую дружбу. А потом она влюбилась. Но ее возлюбленный оказался Дон Жуаном, крутившим роман на стороне. Когда Анюта узнала о его похождениях, она решила сбежать, чтобы не слышать, как о ее неудачах судачат на каждом углу. В деревне сплетни распространяются со страшной скоростью… И сбежала – в Питер. Я в то время уже перебрался в Москву. Так наши пути и разошлись.

- Сходи, проведай её, - лукаво подмигнула мне бабушка.

После долгих разговоров по душам, хлеба из печки и огурцов с огорода я вышел на улицу. Блаженная тишина повисла над просёлочной дорогой: тихо горели звёзды под куполом неба, в траве стрекотали ночные кузнечики. Не спеша я направился туда, где часто убегал в детстве, когда хотел побыть наедине со своими мыслями, - к железной «ракете», так мы ее называли. В детстве мне рассказывали, что это – большая железная ступень, которую отсоединяют от ракеты при взлёте. Конечно, вряд ли эта легенда деревенских дорог была правдой, но мы в нее верили.

Но самое прекрасное заключалось в другом: можно было сесть на самый край «ракеты», свесить ноги и слушать, как журчит внизу маленькая речка. Такая маленькая, что при желании ее можно было легко перейти вброд.

Я подходил всё ближе, когда заметил вдалеке тоненькую женскую фигурку. «Анюта?..» - мелькнуло у меня в голове. Да, точно, это была она: сидела, свесив ноги, на краю нашей «ракеты», уставившись в синее небо.

- Привет, - неуверенно с казал я и присоединился к созерцанию созвездий.
- Володя? Не знала, что ты здесь, - равнодушно ответила она, и это равнодушие острой льдинкой кольнуло душу.
- Как жизнь?
- Ничего нового. А у тебя?
- Тоже.

Еще несколько минут мы просидели в полном молчании, прислушиваясь к каждому звуку обволакивающей тишины.

- А помнишь, - шёпотом начал я, - как в детстве мы выбегали ночью в поле, чтобы увидеть закат?
- Помню, - улыбнулась Анюта. – А еще я помню, как ты учился кататься на мотоцикле. Он у тебя глох постоянно, и приходилось до утра прятать его где-нибудь в траве.
- Нашла, что вспомнить, - хмыкнул я.
И снова повисло молчание. На горизонте забрезжил розовато-фиолетовый рассвет, и где-то в лесу мелодичной трелью залился соловей.
- А побежали вниз, в поле? – Анюта обожгла меня по-детски азартным взглядом, которому невозможно было отказать.
- Побежали.

Мы бросились вниз, по склону холма, наперегонки. А потом упали в душистую, мокрую от росы траву. Длинные русые волосы водопадом рассыпались по земле, и я в забывчивости провёл по ним рукой…
Зелёные глаза вопросительно смотрели на меня, и в них отражалась вечность.

- Я так счастлива сегодня, - прошептала она. – Я давно не была так счастлива…

Я наклонился и поцеловал ее.

Алым блеском загорелся рассвет, и утренний соловей еще громче затянул свою мелодичную, проникновенную песню.