25. Чуть правее входа на небеса

(Мемуары московского Казановы – XXV)

Когда и откуда завёлся в моём доме жужжащий рой выходцев с Северного Кавказа, за давностью лет и не упомнишь. Кажется, самых первых подобрала общительная Инночка на летнем отдыхе еще с предыдущим мужем. Но единожды возникнув в нашей московской квартире, джигиты с джигитессами радостно в ней освоились и начали интенсивно размножаться, аки кролики. Благо были легки на подъем, всегда при деньгах, а главное – с радостью принимали ту атмосферу творческого разврата, которой славился наш дом.

Хотя про самого колоритного представителя этой шатии-братии, не только привычного к стволу под мышкой, но и готового без колебаний нажать на курок... Про него, сыгравшего роковую роль в моей жизни, я расскажу как-нибудъ в следующий раз [1] . Но красочных типажей хватало и без того: актёры, психологи, авантюристы всех мастей – и даже один специалист широкого профиля, в данный момент работавший директором ресторана. Именно Валера и зачастил сюда в Москву особенно регулярно, влекомый своими бизнес-интересами. Причем всегда без предупреждения, зато с кучей подарков наподобие осетинского Деда Мороза. А если хозяев не оказалось дома – был вполне готов пару часов подождать на широком подоконнике лестничной площадки. И у нас с Инной стало уже доброй традицией, подходя к дому, заинтересованно вглядываться в окошко:

- Где же там наш Валерий Борисович, не сидит?

И он честно сидел, попивая винцо из принесённой бутылки, благо та была заведомо не последняя. Но в один прекрасный момент голов в знакомом окошке оказалось не одна, а две.

- Вот, знакомтесь: Лена.

Ну, Лена так Лена, очень приятно. До нее ведь случались и Света, и Анджела, и  прочие, имя же им легион. Однако же анемичная и флегматичная блондинка сразу завоевала мое расположение каким-то удивительным выражением широко распахнутых глаз, удивительным и удивлённым... Она была любопытна ко всему. Лениво любопытна, если будет позволено так выразиться. Хотя от молодой художницы иного и ожидать не следовало. Но мастеров холста и палитры в нашей пёстрой компании пока что не водилось, а сами мы с Инной недавно купленные в специальном салоне колонковые кисточки использовали для других, гораздо более интимных целей.

- Да, очень нежные, - профессионально подтвердила гостья. Промелькнула ли тогда в её глазах лукавая похотливая искорка понимания? Не поручусь, хотя оспаривать тоже не стану: Лена была очень закрытым человеком. Зато рядом с Валерой задержалась надолго, и теперь они появлялись у нас в доме из своего Владикавказа уже вдвоем. Девушка вежливо слушала бардовские  песни под гитару и честно хлопала певцам, но как-то вполсилы. Возлежала вместе с остальными гостями вокруг блюда с плодами и вкушала сладкие мускаты на традиционных осенних симпосионах, сплёскивая богам – всё так же отстранённо наблюдая. Внимая философским беседам сотрапезников, но не присоединяясь к ним. Хотя и не бегала тайком покурить на кухню, в отличие от своего Валеры, который при всех достоинствах был и оставался плебеем.

Нет, у Лены был стиль, был изысканный вкус, художница все-таки. И, как уже сказано,  она была очень закрытым человеком. Однажды, сказавшись усталой, она ушла из гостиной, где проистекало очередное театрально-тусовочное действо – и прилегла на кровати в спальне, полуприкрыв дверь. Гостеприимный хозяин заглянул проверить, как она там устроилась, предложил массаж, а через пять минут мы уже предавались излюбленным забавам Афродиты, пока её друг и моя жена воздавали должные почести скорее Бахусу и Аполлону.

В постели Лена оказалась, такой же как и по жизни: она благодарно принимала то, что ей предлагали, и отдавалась сама навстречу. Покорно, радостно, но как бы вполголоса.

- Можно, я...?

- Да, конечно, у меня спираль.

И спустя ещё некоторое время (некоторое время, сказано же, а не то, что еще мог бы означать этот глагол и что имело место чуть раньше), мы без лишних слов возвратились к остальным гостям: сначала я, а минут через десять уже и Лена. Ну да, отдохнула и вернулась, а вы что подумали? По крайней мере сам Валера ничего не заподозрил, как и выяснилось в нашем с ним откровенном разговоре через несколько лет.

- Что, Лена? С тобой? Тогда? Ну ты посмотри, вот ведь трам-тара-рам какая!
 
Хотя сам благосклонностью близлежащих дам пользовался неоднократно и без малейшего стеснения. Но Кавказ, понимаете ли, дело тонкое: то мы их – а то они нас!

Инночке я, разумеется, рассказал о случившемся тем же вечером. Она искренне порадовалась за мужа и поделилась, в свою очередь, чем они в это время занимались с нежной подругой Иришей на глазах у всей честной публики: какова Тула, таков и самовар.

Впрочем, даже воздав должное донельзя свободным нравам нашего дома и отдавшись разок-другой его хозяину, эта гордая дочь Кавказа оставалась всё ещё стеснительной и робкой. Когда нас однажды посетила еще одна супружеская пара, например, Лена периодически заглядывала под любыми предлогами в ту комнату, где мы упоённо предавались любви вчетвером, но присоединиться категорически отказалась, как её Валера  не уговаривал.

Но всё это, к слову сказать, лишь преамбула. Время шло своим чередом, наши с Инной жизненные пути разошлись в прямо противоположных друг другу направлениях, и когда через несколько лет Валерий снова объявился на моём горизонте, ему пришлось знакомиться не только с новым домом, но и с новой супругой.

Если мой прежний брак можно было смело назвать развратным, то новый - скорее сумасшедшим. Взбалмошным, богемным, хаотичным... Нинель снизошла ко мне с высот не Олимпа, но скорее Парнаса, за две недели пересмотрев тридцать лучших спектаклей в самых престижных театрах Москвы, а где-то между делом приняв заодно моё предложение руки и сердца. И мне как истинному джентльмену не оставалось ничего, кроме как такое предложение сделать. Раз уж она его всё равно уже приняла.

Прирождённый мастер мистификаций, Нина раз за разом искусно вышивала по канве того, что есть, затейливый рисунок того, что может быть. Например, вытащила меня в Тверь под видом талантливейшего театрального критика, автора хвалебных отзывов о ее театре в местной прессе. Все эти статьи она, естественно, написала сама, но требовался подставной автор. И я, облачившись в замшевый пиджак и массивные очки с роговой оправой, с важным видом надувал щеки и величаво кивал рассыпавшимся в благодарностях актрисам. Угощение в ресторанах, естественно, тоже за счёт принимающей стороны. Хотя статью с обзором современной эротической литературы в один уважаемый журнал я с удовольствием написал сам. Но с её подачи и по её блату, разумеется.

Стоит ли удивляться тому, что и наш супружеский секс был прежде всего театральным действом? Со множеством реминисценций  из классиков – как русских, как и мировых? Да здравствует Вильям наше всё Шекспир с его набившей уже оскомину цитатой: "И каждому своя досталась роль". Предельно красиво, но понарошку. Или наоборот – понарошку, зато предельно красиво, в зависимости от того, пессимист вы или оптимист.

Но всякую роль надо старательно репетировать, а уж роль мужа и отца в особенности. Во время летнего отпуска, например. А возвращаясь к доблестному Валерию Кавказскому, тот просто выпрыгнул из штанов, узнав, что мы собираемся на отдых в Теберду.

- Так там же Лена живет, в Карачаевске!

Эта пара тоже уже давно распалась. По его рассказам, Леночка была ныне счастлива в законном браке и растила очаровательных дочек-близняшек, родившихся недоношенными и выживших только чудом, благодаря мастерству врачей и самоотверженности самой Елены.

- У них же пальчики тоньше карандаша были, и просвечивали насквозь, как папиросная бумага, - рассказывала она потом со слезами в голосе.
Хотя это уже потом, а для начала надо было с ней встретиться, чего я совершенно не планировал. Но Валера был неумолим.

- Нет, вы обязательно должны с ней увидеться! – И буквально навязал номер телефона, с натуральным осетинским темпераментом отметая все мои отнекиванья.
- Позвони, позвони, она только рада будет.

И мы позвонили, в один из моментов просветления. Потому что в общем и целом наш отдых строился по классическим законам трехактовой драмы:  "Завязка – конфликт – обострение – кульминация – разрешение – новый конфликт". Какие страсти бушевали в моменты обострений и кульминаций – страшно вспомнить, "уж лучше поговорим за холеру в Одесе", но к моментам примирения оба подходили предельно творчески. О, эти прогулки под ночным южным небом, когда я показывал Нине созвездие, а она тотчас же откликалась приличествующим названию античным мифом: Орион, Персей, Кассиопея, Андромеда, даже Вероника с её волосами... И немедленно целовались после этого под звёздами. Эротично, артистично и очень-очень антично. "Гордость! Гордость Эдипа говорит в тебе, Антигона!" [2]

Там же мы начали писать сценарий эротического кинофильма, благо во времена перестройки подобный жанр весьма приветствовался и мог рассчитывать на коммерческий успех. Набросали план, составили список персонажей – а дальше я рассказывал очередной эпизод из своей грешной молодости, а Нина пререводила его в литературный текст. Потом я читал и тихо выл. Или же, наоборот, бурно рвал на себе волосы: "Господи, ну как же можно было меня НАСТОЛЬКО неправильно понять!!!"

А кончалось все, естественно, экспериментальной проверкой написанного. До сих пор стоит перед глазами её коротенькое фиолетовое платье, бесстыдно задравшееся до пояса, широко распахнутые, удивительной красоты, бедра - и ехидный комментарий по ходу процесса:

- Темп, дорогой, темп! На себя работаем, а не на государство!

В этом была вся Нинель – непревзойденный мастер творческого подхода к реальности. А написанный тогда сценарий лёг впоследствии в основу моей автобиографической повести "Учитель удовольствия". Раз уж ни одного режиссёра или продюсера заинтересовать не удалось... Но самая поразительная наша с Ниной "секскапада" случилась совершенно неожиданно и на ровном месте. Устав ссориться, сговорились подняться после завтрака в горы – и там, в процессе долгого подъема по канатной дороге, как-то в одночасье помирились. Ослепительное солнце, заснеженные вершины, свежий ветерок... А к пятой станции, на подъезде к летающей тарелке, окончательно поняли, что оба хотим сейчас только одного.

Летающая тарелка, кстати, действительно уникальна – другой такой на всем Кавказе  не сыщешь. Маленькая, рассчитанная всего на четырех постояльцев гостиница небесно-голубого цвета немедленно бросалась в глаза каждому, подымавшемуся по канатке: "Почувствуйте себя пришельцем!" Проблема заключалась лишь в том, что мимо нее сплошным потоком двигался в направлении Домбая всевозможный народ – горнолыжники, альпинисты, туристы...

Впрочем, для наших греховодных целей это оказалось даже и к лучшему. В те времена, когда народ стройными рядами и колоннами шагал в коммунизм, шаг вправо шаг влево считался за побег, не так ли? Вот и сейчас: если всем нужен Домбай и только Домбай, то стоило лишь свернуть чуть направо и вверх, а потом, метров через триста, зайти за подходящий валун – и вот мы уже наедине с небесами. Или с Создателем, да простится столь высокий слог. Но ничто более низкое – низменное – не было бы достойным простиравшихся  сейчас под нами двух с половиной километров над уровнем моря.

Искрящаяся алмазная крошка льда на клыкастых вершинах соседних гор - ниже. Изумрудая зелень сочных лугов с мимолётными рубиновыми вспышками горных маков – ещё ниже. А в самом-самом низу пропасти, от которой захватывает дух – сапфировые прожилки горных речушек в ущельях, оправленные серебром пенистых бурунов на перекатах. Всё это лежало у нас под ногами драгоценным ковром мироздания. А устремив глаза вверх, видишь только незамутнённую лазурь высокого неба и слепящий золотой диск.

В тени многочисленных валунов и горных отрогов ещё громоздятся белоснежные сугробы, но там, куда успел попасть солнечный луч, они истаяли без следа, обнажив траву всех оттенков зелёного – от хризолита до турмалина, если уж оставаться в подмастерьях у Всевышнего ювелира. Пока стоишь, плечи обдувает порывистый свежий ветер – до гусиной кожи и мурашек на открытых участках тела обдувает. Зато у поверхности земли царит полный штиль. А потому – подстилку на траву, одежду под ближайший камень, и вот уже два обнаженных тела сплелись воедино в самом преддверии рая.

Есть что-то мистическое в этой открытости любовного соединения пред лицом космоса. Древнеиндийское, ведическое – и не поп-эротика камасутры имеется здесь в виду. Скорее пракрити и пуруша: изначальная Женщина, всемогущая и полная жизненной энергии – но при этом слепая и глухая, а потому не ведающая точки приложения своей всесокрушающей силе. А по другую сторону зеркала – изначальный Мужчина,  всезнающий и всё в этом мире понимающий, но при этом безвольный и бессильный хоть что-нибудь изменить. Лишь в их соединении и рождается мир...

Мир тем временем благоговейно замер. Притихли и стушевались немногие оставшиеся звуки – ничего человеческого или рукотворного, но порывы ветра и щебетание птиц в вышине, рокот стиснутых меж скалами речушек где-то внизу и даже звон капель от тающего под беспощадными  солнечными лучами снега совсем рядом... Все это как бы сместилось вдаль, на обочину реальности, оставляя в фокусе лишь распластанную на поляне Нинель и меня, порывистым движением вонзающегося в её гостеприимно распахнутые глубины. Снова и снова. Всё дальше, всё глубже, всё выше на втором, мистическом плане бытия. 

Солнце нежно согревало и даже опаляло спину легким покалыванием. но только лишь тончайший верхний слой кожи. Так несущие телевизионный сигнал волны скользят по поверхности серебряного провода, не заходя  при этом вглубь – и чем четче сигнал, тем тоньше несущая его ткань. В этом смысле шедший сейчас с небес отклик был однозначным: ангелам наше порно нравилось!

Но Ниночка тоже заслуживала своей доли света – и восхищенного ангельского внимания, актриса ведь по жизни, хотя и не устаёт подчеркивать, что её место не на сцене, а в первом ряду партера. Секунда на перестыковку, и вот уже она оседлала меня сверху. А ваш небесный жеребец, гибридом Пегаса и Минотавра резво гарцующий под неукротимой наездницей-амазонкой, остатками сознания параллельно любуется встающими уже совсем перпендикулярно небесами. Небесами бездонно синими, со вспыхивающими искорками звёзд – и проблескивающими капельками пота на бесстрастом лице своей возлюбленной, чуть ниже её широко раскрытых глаз, не уступающих заоблачным высям глубиной своей синевы.

Мизансцена страсти делает новый оборот, и Нинель продолжает свою скачку в прямо  противоположном направлении, лицом к отвесному обрыву и спиной к своему верному жеребцу. Пригибаясь изо всех сил к скакуну, как опытный жокей перед финишной ленточкой, и снова прибавляя темп. Десять ярдов до финиша, пять, один ... И, наконец, в её ненасытных глубинах вспыхивает яркий разноцветный салют, окончательно ослепляя мои и без того уже давно прикрытые  в наслаждении глаза. Ленточка рвётся, чемпион издает  победное ржание, трофейный кубок – наш!!!

Сама Ниночка, впрочем, не кончает.  Ни сейчас, ни завтра, ни послезавтра. Она вообще не кончала никогда и нигде - потому что не хотела этого и не считала для себя нужным, скорее наоборот. Это был её сознательный выбор, который мне пришлось принять с самого начала. Нет, ну вы представьте актёра, который посередине спектакля прервётся и начнёт аплодировать самому себе! Про мои успехи на почве секс-тренинга она, разумеется, знала и даже мной гордилась... Но теоретически. И вся история наших отношений началась с договоренности, что я её ничему в этом плане не учу и учить не пытаюсь.

Что ж, имеет право. Как всякий разумный индивид, обладающий свободой воли. Отказываются же иные от мяса, или от спиртного... И мы встаем, в последний раз вдыхая атмосферу этого немыслимого секса среди горных вершин - впитывая  её глазами, ушами, порами кожи, запоминая и унося с собой  навсегда. Чтобы, выйдя из-за угла и пройдя триста метров вниз, возвратиться в лоно цивилизации:  гул толпы, скрип подъёмника, обед, ужин, и шумная надоедливая дискотека на сон грядущий. "Мёртвые с косами вдоль дорог стоят – дело красных дьяволят!" А вы что хотели, Мураками с Борхесом?

...

Хотели мы, на самом деле, встретиться с Леной из моего прошлого.

И все-таки встретились, хотя едва не разминулись. Неспешно прогуливались под руку с Ниной от своего пансионата к автобусной становке и заговорились настолько, что не заметили прошедшую мимо нас молодую пару. И они на нас тоже не обрпатили поначалу внимания... Но вдруг синхронно, не сговариваясь, развернулись навстречу друг другу:

- Ленка, это ты?

- Мишка?!

И мы радостно обнялись.

- Ну ты именился, просто не узнать!

- А сама-то, сама? Вот что с людьми замужество да материнство делает...
Я встряхнул головой, возвращаясь из воспоминаний обратно в реальность сегодняшнего дня.

- Кстати, моя жена, знакомьтесь: Нина.

- А это мой муж, тоже Миша, - Лена заговорщицки подмигнула Ниночке. – Можно загадывать желание!

И мы славно пообщались этим вечером, за бутылкой белого сухого. А потом ещё за одной... И ещё за одной, благо бар в пансионате работал допоздна.
Новостей было много, колесо Сансары с момента нашей последней встречи с Леночкой успело проделать не один и даже не два оборота.

- Вот очередная выставка скоро будет, мой Миша организацией занимается.

- А у меня защита диссертации вот-вот, нельзя же от супруги отставать!

- У нас девочки-близняшки, радость двойная, радость трудная. – И она рассказала какие-то душераздирающие подробности.

- А у нас вот сын, сдали пока бабушке на  воспитание. Новый Лермонтов растёт, не иначе,  тем более что тоже Михайлович.

Все чинно, благовоспитанно и мило, разве что милое сопение двух разгоряченых тел на соседней кровати, вдохновившие и нас с Нинель на молчаливый синхронный секс. Такая вот любовь вчетвером, вприглядку. Или даже скорее вприслушку, совершенно по пионерски. Милое расставание следующим утром, с клятвенным, но так и не выполненными ни одной из сторон обещанием звонить и писать...

Да, время ускакало себе вперёд семимильными шагами. И ничто в сегодняшней жене и матери не напоминало о той женщине, с которой я пару раз переспал в другом доме, в другом браке, в другой реальности. О той, которая пустилась во все тяжкие после разрыва с Валерием и оставила после своего отъезда из моей квартиры, ключи от которой я ей – так и быть – оставил на пару недель, целые залежи использованных презервативов под кроватью. Даже и не убрала за собой: знай, мол, наших!

Забранную без спроса из моего дома пластинку с аудио-версией "Романса о влюблённых", кстати, тоже так и не вернула.

Но и не надо: музыка нашей любви с Ниночкой меж горных вершин навсегда сохранилась в моей памяти дуэтом молодого агрессивного Александра Градского и щемяще-невинной в своей пробуждающейся юности Зои Харабадзе:

Тишина, плеск воды, нет ни дней, ни часов, ни минут.
Над землёй облака, словно белые птицы, плывут.
Только я и ты, только ты и я...

Так оно и случилось однажды  на высоте 2500 м над уровнем моря, чуть правее входа на небеса.

[1] Подробнее об этом будет рассказано в повести "Глаза за спиной"
[2] Софокл, "Антигона"