Дрессировщик
- Сколько мне осталось? – спросил он напрямик.
Доктор замялся.
- Ну, если химеотерапия…
- Я не спрашиваю вас про химеотерапию, - перебил нервно Федор Андреевич, - я спрашиваю, сколько мне осталось без нее. Не надо делать из меня дурака, я прекрасно знаю, что все равно умру в скором времени. Даже детям известно, что четвертая степень – это приговор. Я не собираюсь тратить свое и без того недолгое время на глупые надежды. Я хочу точно знать, сколько мне осталось жить?
- Вам точно никто не скажет, - обиженно проговорил доктор, - около полугода, за дольше не ручаюсь. Когда начнутся боли, придете ко мне, я выпишу вам обезболивающее. Или, если невмоготу будет, вызовите врача на дом.
- Спасибо, я как-нибудь сам справлюсь.
Федор Андреевич поднялся и, не прощаясь, вышел из кабинета. Скорая смерть не сильно его печалила. В мире, где младенцы умирают от рака, а молодые люди тридцати пяти лет от инфаркта, где инсульты – стабильность, а диабеты и прочие гормональные нарушения – обыденность, дожить до шестидесяти уже радость. Он не направилсся сразу домой, а завернул по пути в зоомагазин. Оттуда он вышел с полиэтиленовым пакетом, в котором вальяжно помахивала шикарными хвостом и плавниками ярко-красная рыбка-петушок.
Он назвал ее Булимией. Это было первое слово, что пришло на ум, когда Федор Андреевич выпустил рыбку в аквариум. Булимия по-рыбьи озиралась, привыкая к новому месту, спокойно, по-хозяйски обследовала декоративный замок, выложенное разноцветными камнями дно, колыхающиеся в потоках из кислородного аппарата водоросли. Ей, казалось, не было никакого дела до своего хозяина, который, как восторженный ребенок, улыбался по ту сторону стекла, наблюдая, как рыбка осваивается в аквариуме. Булимия должна была стать Федору Андреевичу не игрушкой, не украшением квартиры, а другом и помощником в деле, которым он занимался ни один год.
Пока Булимия плавала, Федор Андреевич нацепил на шею аппарат, похожий на маленький радиоприемник, покрутил регуляторы, дунул в динамик, вздохнул поглубже, и шагнул к аквариуму.
- Булимия, - позвал он в аппарат, но рыбку по-прежнему не интересовало ничего, кроме ее новой обители.
- Эй, привет, - повторил попытку Федор Андреевич и, на этот раз, Булимия, как будто удивленно повернула к нему лупоглазую треугольную мордочку, шлепнула роговыми губами и подплыла к стеклу.
- Отлично, - продолжил говорить Федор Андреевич, чуть не плача от радости, - ты меня слышишь, а может, даже и понимаешь. Ты – Булимия, а я – Федя, твой хозяин. Хозяин – это не плохо. Это хорошо. Я буду тебя кормить, ам-ам червячка, - он похлопал губами перед стеклом, - и воду тебе менять. Ну, чтобы тебе удобно было. А еще, знаешь, я хотел ставить опыты, изобрел эту штуку. Она переводит мою речь в понятный тебе сигнал. Ты воспринимаешь мои эмоции, и, хочется верить, понимаешь меня. Но, сегодня я узнал, что скоро умру, и послал все испытания на… Ну, в общем, далеко. Мне нужен друг, понимаешь, простой друг, который слушал бы меня и понимал. Потому что меня никто не понимал никогда, говорили, что я безумен. Что рыбы – это глупые существа, и незачем их изучать. А я пытался, потому что не глупые, правда, потому что…
Федор Андреевич говорил очень долго и почти без передыху. Остановился он лишь тогда, когда заурчал голодный живот, призывая к благоразумию. Тогда Федор Андреевич бросил Булимии мотыля, а сам пошел на кухню, спешно приготовил себе обед, бегло перекусил и вернулся к рыбке. Булимия ждала его. Только хозяин появился у аквариума, она выплыла из каменного лабиринта своего подводного дворца и вонзила в Федора Андреевича глупый взгляд янтарно-желтых глаз.
Только не совсем этот взгляд был глупым, как выяснилось на следующий день, когда Федор Андреевич, не задумываясь и не ожидая ответа, спросил у Булимии: «Хочешь есть?» Потому что рыбка кивнула. Как кивал ее хозяин во время разговора, когда с чем-то соглашался. Федор Андреевич опешил, переспросил, и тогда Булимия повторила кивок. Более четко, обдуманно, чтобы уже никакого сомнения не возникло в том, что рыбка не только понимает своего хозяина, но и учится у него.
Что было дальше? Сумасшедший восторг. Федор Андреевич, взрослый смертельно-больной мужчина, как ребенок прыгал по квартире, подбрасывая к потолку все, что попадалось под руку. Он ведь сделал даже больше, чем хотел. Всю свою жизнь, через суровые упреки и злые насмешки, он изобретал прибор для эффективного общения с братьями нашими меньшими. Собаки, кошки, попугаи – и без того слишком умные. Хомяки, крысы, морские свинки – Федор Андреевич не терпел грызунов. А вот аквариумные рыбки оказались идеальны.
Он хотел добиться только понимания. А вышло нечто большее – рыба, с ее ограниченным мозгом, умнела. Жаль только, что Булимия понимала хозяина, а не он ее нет. Прибор не расшифровывал рыбий язык.
С этого момента у Федора Андреевича открылось второе дыхание, и началась новая жизнь. И Булимия заняла в ней особое место. Во-первых, друга. Во-вторых, объекта изучения. А изучать и наблюдать было что. Федор Андреевич часами просиживал перед аквариумом с аппаратом на шее и рассказывал Булимии все обо всем. А она слушала. Увы, на рыбьей морде эмоций не различить, но Федор Андреевич верил – внимательно. А еще следил за рыбкой, записывал результаты наблюдений, а ночью, в постели, под слабым светом ночника перечитывал и радовался. Что не одинок. И что жизнь свою прожил не напрасно, не утонул в беспочвенных надеждах, а добился своего.
А потом, три месяца спустя, Булимия удивила Федора Андреевича едва ли не до радостного инфаркта. Накануне, он воодушевленно рассказывал рыбке о художниках эпохи Возрождения, и так увлекся, что, не задумываясь, сопровождал рассказ свой буйной жестикуляцией. Федор Андреевич изображал бородатого Леонардо Да Винчи с кистью в руках, вдохновенно пишущего свою непревзойденную Мону Лизу. Булимия слушала как-то особенно внимательно, а на утро следующего дня, когда Федор Андреевич подошел к аквариуму… о, Боже, что он увидел? Рыбка плавала, поскребывая пузом по дну, и сортировала камни по цвету и размеру. Отбирала, осторожно передвигала тонкими плавничками и хвостом мелкие, заглатывала и переносила во рту покрупнее, и выкладывала…что-то похожее на портрет. Федор Андреевич, стараясь казаться незамеченным, подкрался, пригляделся и охнул. Булимия «творила» его лицо, улыбающееся почти так же загадочно, как легендарная Джоконда. Рыбка была так увлечена искусством, что даже не заметила хозяина, а когда золотой глаз ее все же уловил счастливого Федора Андреевича по ту сторону стекла, Булимия смутилась. Плавно взмахнула рваным платочком хвостика и так быстро, как смогла, нырнула в свой волшебный дворец. А потом, любопытная, хитренько подглядывала из обросшего водорослями окошка.
С этого момента началась дрессировка, хотя Федор Андреевич не слишком любил это слово. Ему по нраву было – обучение, но дрессировка больше подходила по смыслу. Как бы это ни называлось, но Булимия пыталась не только рисовать, но и танцевать. Федор Андреевич ставил ей музыку, показывал движения, потом подносил аппаратик к магнитофону и, под улавливаемую музыку Булимия раскачивалась и кружилась в аквариуме. Как это было красиво…
Но… Но, Федор Андреевич посмотрел на календарь и обнаружил, что пришло время умирать. Не заметно, заполненные радостными открытиями, прошли предсказанные очкастым врачом-крысом полгода. Вспомнил Федор Андреевич, и сразу, в ту же минуту резкая, страшная боль скрутила бок. Он скрипнул зубами, с трудом, но перетерпел.
Булимия беспокоилась, металась по аквариуму, чувствуя неладное.
- Ну, что ты, что ты? – попытался улыбнуться Федор Андреевич. – Все хорошо, я с соседом договорился, что он о тебе позаботится.
Булимия обиженно повернулась к нему хвостом.
- Не обижайся. Давай лучше потанцуем. Вальс цветов.
И нажал на кнопку магнитофона. Булимия повела в сторону плавником, потом другим, завальсировала. Федор Андреевич сидел в кресле напротив аквариума, слушал прекрасную музыку, наблюдал отточенные движения рыбки и понимал, что за всю свою жизнь не знал большего наслаждения, чем сейчас.
Но это была последняя дрессировка. Федор Андреевич записал результат в тетрадь, поставил точку, откинулся в кресло и…
- Ты что, спишь?! – раздался громкий, недовольный женский голос.
«Люська» - мелькнула в растворяющемся тумане мысль, и Федя приоткрыл глаза.
Перед его любимым креслом стояла рассерженная сестра, одной рукой подпирала бок, в другой, вытянутой прямо к лицу Феди, держала пакет, в котором плавала красная рыбка.
- Нет, ну это наглость, - верещала Люська, - я ему должна в магазин за животиной бегать, а он тут спит. Ты – наглый тип! Паразит!
- Не кричи, - простонал Федя, - голова от тебя раскалывается. Ну, задремал. Ну с кем не бывает. Ты бы знала, что мне приснилось. Будто мне шестьдесят лет…
- Да мне все равно, что тебе там снилось, эксплуататор. Если ты еще раз себе позволишь меня куда-нибудь погнать – ты и до двадцати пяти не доживешь! Это я тебе гарантирую! Ну, ладно, я сегодня добрая, прощаю. Как рыбу-то назовешь, изобретатель?
Свидетельство о публикации №216071702046