На открытие Кубка памяти Г. Я. Седова - 2016

Солнце, море, пляж - жарко.
Яростно вопят чайки.
На песке стоят строем
                совершенно гражданские люди.
Одеты кто во что горазд - а за из спинами синим пламенем раскаленное небо гордо режут паруса - белые, зеленые, синие, красно-оранжевые, желтые...

Перед ними на сковороде раскаленного песка флагшток тонкой спицей, столик с кубками и еще трое, одетые так же кто во что горазд. Свистит ветер, бьётся прибоем море в берег, и чайкам не слышно, что там говорят эти люди, зачем и для чего в самый солнцепек выстроились они на этой жаре...

Седово.

Кривая коса.

2016-й.

На западе, в сторону Мариуполя, каждую ночь "бухи", война - это под Широкино одни человечки выдумали, что они знают, как надо жить, и теперь пытаются истребить всех других человечков, которые точно знают, как жить не надо.

На севере, недалеко, чуть больше 100 км - тоже война, те же "упоротые" так же мечтают уничтожить всех с их правотой "несогласных".

На востоке, совсем недалеко, мирная и сытая страна одновременно и боится заразы, закрывая границы и усиливая контроль, и помогает тем, кто не хочет убивать и быть убитым.

А на юге - море. Море тоже живое, море тоже все видит, море всегда всё помнит - оно играет и с ветром, и с солнцем, и с рыбой, и чайками, и со смешными людишками, обсевшими его берега. Играет в их игры - но по своим правилам и законам: оно слишком велико, слишком разумно и слишком вечно, чтобы запоминать чужие правила - оно само себе закон и одно для всех правило.

По этому морю ходили всегда: даже гордые ахейские пираты и мореходы сначала спесиво обозвали его "меотидским болотом" (мол, вода неправильно соленая, глубина неправильно мелкая, на берегах не лес, а неправильный камыш, да и вообще привычных скал почти нету), а потом радостно обсели все его дружелюбные берега.

Это море всегда связывало, и только иногда - через смерть от беспечности, от буйства стихии, от чужой и чуждой человечьей злой воли - разъединяло. Разъединяло реже, чем соединяло.

А потом выходцы из этих вод покорили все другие моря и океаны, соединили морем - соленой водой, солью, рыбой, тяжким трудом и жаждой в море - все страны и всех людей. Даже если спесивые людишки забыли - чайки видели, чайки знают, в своей крикливой суете не очень внимания обращают, но все помнят...

А потом оно стало внутренним морем Великой Страны - и, связав воедино все большие и малые, ласковые и суровые, жаркие и холодные моря и океаны, и горячие ласковые объятья его, и теплые зеленоватые воды, и мягкие песчаные берега, жгучие в полдень, прохладные в полночь, твердые, если влажные, зыбкие, если сухие или в воде, стали восприниматься людишками как что-то важное, приятное, но почти обыденное и несерьезное, ну приблизительно как детский сад или плавательный бассейн в центре города.

Нельзя сказать, что море обиделось (оно слишком велико для обиды - и не только размерами), нельзя сказать, что море перестало заботиться о человечках на своих берегах, но... Но в ответ на равнодушие что мы получаем? Вот и море стало более сдержанным, спокойным, отстраненным от игр людишек, зажившим своей морской жизнью. Нет, в годы Великой Войны море тоже не осталось в стороне, но потом...

А потом Великая Страна людишек развалилась на части... Сама развалилась или людишки её по недомыслию своему развалили - это морю было уже не важно. Важным оказалось то, что берега его, прежде единые, что само море - связующее и соединяющее, - людишки в безумии своем поделили на части. А вот это кощунство уже не могло оставить море равнодушным. И за прошедшие после развала годы море привыкло высказывать людишкам своё неудовольствие - иссушающей безумной жарой летом и пронизывающей все замораживающей стужей зимой, неисчислимыми полчищами кусючего гнуса поздней весной и ранней осенью, многодневными и суровыми штормами, уносящими в море корабли, срывающими крыши с домов, валящими и волокущими многие километры деревья, столбы, машины... Море, морская стихия своевольно и дико показывало свой стихийный нрав - и перестало брать во внимание нужды и чаяния людей...

Четверть века прошло - для людишек много, для моря не очень. Но и не мало. На берегах моря людишки творят еще большее безумство: не только разделили, разорвали связующее - разодрали на клочья еще одну страну и рвут глотки друг другу.

И вдруг - такое. Неужели безумные людишки что-то поняли? Неужели прекратили разделять, начнут соединять? По разбитому и разорванному, жизнями и судьбами своими связывать воедино? Как древние греки много тысяч лет назад?

Море верит и не верит. Море испытывает - полчищами гнуса, дикой жарой, налетающими шквалами, - и надеется. Испытывает и помогает... Помогает тому, кто сам себе помочь спешит... Помогает тому, кто ради соединения разорванного готов рискнуть. Испытывает - всех. Пробует на вкус. И запоминает...

Море знает. Знает, что с первого раза у них ничего не получится - не преодолеть с наскоку косность и страх. Страх новизны, страх ответственности, страх последствий "как бы чего не вышло" - сугубо человеческие страхи. Но именно эти страхи одних людишек так и не дадут с первого раза никому сделать ничего.

Нужно пробовать и пробовать, начиная каждый раз с начала. Нужно переломить своей настойчивостью, упрямством, желанием все то, что мешает, что не даёт: страх, нежелание, упрямство, привычки...

Чтобы победить, нужно стать прибоем, который раз за разом легонько шлёпает своей мокрой ладошкой по твёрдым гранитным бастионам прибрежных скал или гор, из минуты в минуту, изо дня в день, из месяца в месяц, и на какой-то сотне лет хлопков скалы становятся песком, а горы холмами.

Чтобы победить, нужно стать ветром, который проникает в каждую щель, шевелит волосы, треплет одежду, хлопает окнами и дверьми, гоняет мусор по двору и закручивает смерчиками пыль; который несильно, но постоянно и повсеместно гудит и тревожит, который всего лишь гнёт траву и шуршит листвой, который ничего не перевернет и не опрокинет, но и нигде и никому не даст ни покоя, ни отдохновения, который всегда и всем не даст о себе забыть, который заставит считаться с собой всех, от мелкой мошки и гнуса до великих гор.

Чтобы победить, нужно стать водой, которая всюду проникает и занимает любую форму, любой объем, уподобливается по форме любым "ограничителям", но везде и всюду остается собой, прежней - водой, - чтобы всегда раздвинуть, развалить "ограничителей" изнутри, хоть жарой, хоть холодом, то ли паром, то ли льдом - но добиться своего, прорваться к вольному ветру и морю...

Чтобы свершилось саркастическое замечание гения о том, что сначала про новое говорят "чушь" и "так не бывает", потом про новое говорят "где-то ошибка" и "да кому это нужно", а потом сразу "но ведь это очень просто и естественно" и "а что, кто-то этого еще не знает?"...

Смогут ли эти, мелкие, людишки, сделать такое? Прежние - могли, а эти? Кто из них? Тот? Эта? Попробовать на вкус, проверить, испытать, предугадать, предсказать - шумят волны и прибой, кричат чайки, свистит ветер, течет вода и думает море...