Тьма и Люцифер. Главы 9-10
Нет, не буду пока об этом думать. Поиграем в Скарлетт. Плохая идея. Читать эта сильная и смелая красотка не любила. Возможно, поэтому унесло ветром не только ее. Ее близких тоже не пощадил ураган данной ей природой силы. Умные мозги, не развитые чтением, и физическое здоровье. Стихийное бедствие. Мало им, бедным, войны. Она никогда не вернется с нее. Я тоже. Но она смогла выстоять и прокормить семью. Я, слабак, едва могу прокормить себя.
Хватит, очнись. Опять провалился. Нужно успеть загрузить в мозг-компьютер данные для новой игры. Пока не явился Он.
Тянусь за раскрывшейся на «введении» книжкой. Читаю: «Толпою нимф окружена…» Что это такое? Странные, но хорошо знакомые картинки. Термины на иностранном языке. Каждому, считающему себя интеллигентом, он знаком. Сотни слов живут и в моей памяти. Но такие я не встречал в художественной литературе. Только слышал, но далеко не все. Не все могу прочитать без словаря. Смотрю на обложку, читаю аннотацию. Смеюсь. О, господи! Ну, вот где бы я еще встретил такой учебник? В библиотеках — школьной и городских — мне такое точно не попадалось.
Пытаюсь поднять голову, чтобы посмотреть на полки. Сильно болит затылок. Стискиваю зубы и утыкаюсь лбом в пол. Все поплыло в глазах. Не смог разглядеть, есть ли на полках еще что-нибудь подобное.
Ладно, успеется, надеюсь. Нужно побыстрее проглотить хоть что-нибудь из необычного сокровища, попавшего мне в руки. Я почти всеяден. Мне интересны даже учебники, даже по химии и черчению, даже «для поступающих в ВУЗы». Мусорные контейнеры возле школ в первые дни летних каникул — пещеры с драгоценностями. Куда там Монте-Кристо.
Читаю. Умираю от блаженства. Благословенный поток информации льется мне прямо в ссохшийся мозг со страниц учебника. С наслаждением рассматриваю каждый рисунок. Причащаюсь к тайне. Она давно манила меня. С того самого дня, как я впервые воспользовался своими убийственными способностями не для этого. Ну, вы поняли.
Шум, гам, рев. Во дворе соседского дома. Ничего себе! Неужели это тихоня Мышка так разошлась? Моя маленькая подружка — часть большой тайны. Не смейтесь. Я своей подружке Мышке с «памперсов» читаю книжки. Вот так. Иногда она читает мне, когда я не могу перелезть через забор к ней в сад. Лежу в самом дальнем углу возле собачьего лаза. По крошечке рассасываю разбитым ртом подсунутое мне в лаз овсяное печенье. Слушаю ее милое спотыкающееся: «М-мне ка-за-ло-сь прос-то ужас-ным воз…». Не выдерживаю, подхватываю: «…возвращаться домой в зябких сумерках, когда пальцы на руках и ногах немеют от стужи, а сердце сжимается тоской от вечной воркотни Бесси…»
Моя идеальная память. Не подводит меня даже после очередного сражения. Мой острый язык и кулаки братца и компании. Исход всегда заранее ясен. Но языку этого не объяснишь. Голова плывет. Тону. Голос Мышки хоть как-то держит на поверхности.
— Мышка, может, лучше про Страшилу дочитаешь, а? — еле слышно спрашиваю я. Впрочем, без особой надежды. Мышка невероятно упряма. Утащила у мамы книгу с интересными картинками, а я мучайся.
Так что за шум-то? Лезу на вершину ореха. Оттуда хорошо видно сцену перед соседским крыльцом: зареванная шестилетняя Мышка и ругающийся по навороченному айфону приятель дядюшки, Мышкин папаша. Через пару минут въезжаю. Малая мне вчера все уши прожужжала о том, что у папы «принципиательная позиция». Если коротко, то: не желает этот мудак дочь на «танцульки» отдавать. Маманя где-то шляется. А сегодня экзамен на хореографическом отделении в ДШИ.
Делать нечего. Спускаюсь, пробираюсь, обращаюсь, уговариваю. Вуаля! Магия! Вот уже третий год вожу упрямую мелочь «на хореографию». Мамаше некогда, папаша больше не возникает, Мышка счастлива. Сдача от маршрутки — мне. Четыре раза в неделю! Коплю на теплую куртку. «Болонька» по нашим ураганам в минус двадцать — наденьте сами и попробуйте как оно. Копить — долгая песня. Но хотя бы трусы и носки теперь мои собственные, а не драные братцевы. Да и с таблетками попроще стало.
Дожидаюсь свою танцовщицу в коридоре. Ужас там у них. Потолок течет, все ободрано. Трещины. Тамбура входного нет. Ледяные сквозняки. Тяжеленная дверь на мощной пружине часто попадает по нежным детским пальчикам. Слезы и слезшие ногти. Лучшее — детям. Угадай страну по ее отношению к маленьким гражданам. Дверь солидарна с Мышкиной «классухой» — выпускницей местной «педухи»: «Нечего по танцулькам шляться. Лучше пусть еще пару часиков за уроками посидит! ФГОСы!»
В этом году в соседнем зале сменился педагог. Дева в очках не от мира сего теперь там правит. Худая, страшная. «Иди сюда, нечего там торчать! Все равно сидишь, как дурак. Становись!» Это она мне. Я охренел. Взглянул на дешевенькие часы в коридоре. До окончания занятий у Мышки еще час. Зашел осторожненько.
В первую секунду аж попятился от неожиданности. Толпа народу. Откуда взялись? Мимо меня столько никогда не проходило. Другого входа нет. Сообразил в чем дело, усмехнулся. Зеркало. Огромное. Маленький зальчик кажется в два раза больше. Девчонок пять, мальчишек трое. Ненамного младше меня. Все не из нашей школы. Все такие прилизанные, чистенькие. Тепло. Красиво. И увеличенные картинки из этого учебника на стенах. Сказочный волшебный мир. И я… ободранный бомж.
Училка, видимо, совсем сдурела. «Данные и трудолюбие — редкое сочетание. Не пропускай занятия, придурок, у тебя талант. По поводу денег — не парься, заплачу. Вырастешь — отдашь». Это она мне. Скажу по секрету: она иногда матерится. Как загнет. Мой единственный любимый педагог.
У меня часто «болит голова». Она говорит: «Опять? Сейчас поедем в больницу. Таблетки ты знаешь где». Не едем. Я успеваю удрать. Я часто мерзну. Она фыркает: «Быстрее набулькивайся. Сахар возле чайника, бублик и ряженка в пакете». Мне уже не стыдно. Я долго умолял ее разрешить помыть окна, протереть зеркала. Погладить костюмы. Подшить оторвавшуюся оборку на «испании». Нет, мне уже давно не стыдно.
В неотапливаемом коридоре ледяные сквозняки и грохает по мозгам тяжелая дверюга. В зале стены в змеистых трещинах, тепло, приятная музыка «фоно». Иногда задремавший концертмейстер роняет локти на клавиши. Бам! Смеемся. Я все еще умею это делать. Смеяться.
Пропускаю, конечно. Не могу не пропускать. Жаль. Так жаль. Я бы век отсюда не вылезал. Но бывают дни, когда уж очень больно двигаться. Я стараюсь терпеть. Но иногда не получается. Тогда я «прогуливаю».
Теперь у меня тайна. Никто не знает. А может, знает. Меня недавно братец «педиком» обозвал. С чего бы это? Если опекуны пронюхали, мне конец.
Я злюсь на себя, когда время от времени мне становится так плохо, что строчки и картинки сливаются в серое пятно. Опустить голову на пол. Переждать приступ слабости. Глаза быстро устают. Я обнимаю книгу рукой — вдруг исчезнет. Вспорхнет «как пух от уст Эола» на полку и затеряется среди подружек. Закрываю быстро утомившиеся глаза. Просматриваю внутренним взором только что увиденные картинки. И вот уже все встретившиеся термины без единой ошибки записаны в блокноте памяти. Навсегда. Даже через годы, как в эту секунду. Не выцветут чернила, не потускнеют черные линии математически точно выверенных картинок.
У меня урчит в животе. Больно. Подтягиваю колени, сворачиваюсь в клубок. Пытаюсь дышать размеренно, дожидаясь, пока отпустит. В этот момент дверь в комнату распахивается. Шаги. Пугаюсь, пытаюсь подняться. От резкого движения боль прошивает тело. Не могу встать. Вошедший уже возле меня. Ступни в черных носках прямо возле руки, что не отпускает на волю сотканную из полетов в арабесках бабочку-книгу. Близко-близко.
Я истерически хрюкаю: отчетливо видно, что один из носков надет на изнанку. Состояние крайней дебильности. Я боюсь, я в ужасе, но не могу остановиться. Смеюсь, как припадочный. Просто истерика. Плющ, алоэ, плед, учебник по «классике», носок на изнанку. У Люцифера? Да может ли такое быть? Ах, Маргарита, что там больная коленка у Воланда, проклятого ведьмой! Носо-ок! Ой, не могу!
Сверху озадаченное ни звука. Я изворачиваюсь. Я дождевой червяк на песке. Таки сажусь. Устремляю взгляд в обращенный ко мне вопросительный знак высоченной черной фигуры. Где-то там наверху белеет лицо. Не могу разглядеть черты. Но это точно Люцифер. Хоть теперь и не укутан в выжигающее глаза магическое свечение. Я икаю. Взгляд вновь утыкается в носки. Вновь истерический смех берет за горло лапкой в перчатке из колючей проволоки. О Господи, пощади! Меня сейчас отправят в ад и отберут книжку. Дадут по голове злосчастным горшком с алоэ и задушат плетьми плюща. Не знаю, что страшнее.
Там, наверху, озадаченное молчание сменяется вопросительно-озабоченным. Я чувствую это. Черные носки и штанины черных… о, мама, моя мама, — джинсов! - совершают мягкий пируэт, и их обладатель приземляется на диван. Молчим. Точнее, молчит Люцифер. Я теперь обхрюкиваю джинсы, икаю, вытираю слезы, зажимаю себе рот. Словом делаю все, чтобы получить в аду сковородку погорячее и смолу погуще.
Ну, наконец-то! Дождался. Даже дьявольское терпение рано или поздно истощается. В мгновение ока Сатана оказывается возле меня. Я зажмуриваюсь и сворачиваюсь в клубок. Прикрыть голову. Вторая рука судорожно стискивает книжку. Звенит в ушах. Резкая тошнота. На какое-то время выпадаю из реальности, а когда прихожу в себя, то комната пуста. Исчез. Аппарировал. Казнь откладывается?
Нет. Вот он. На маленьком столике возникает обычный пластмассовый поднос. Фиолетовый. Объистерить и это, что ли? Но я уже перегорел. Устал и нет сил. Готов принять казнь. Пытки начинаются. Меня берут подмышки, пересаживают с пола на диван. Легко, как котенка. Левитируют. Залитое слезами лицо в плену влажного полотенца. Мягкие движения, странные, бережные. Причиняют страдания ожиданием крика и ударов. Вот сейчас, сейчас…
— Сморкайся, горе!
От неожиданности вздрагиваю и хрюкаю так, что нос моментально освобождается от продуктов истерики. Ротация. С подноса — рюмка с резким запахом валерьянки и высокий стакан с водой, на поднос — использованное полотенце.
— Не смей валяться на грязном ковре. Ложись сюда и читай. Я сейчас вернусь.
Сильные руки на плечах. Подушку под голову. Опять плен пледа. Поднос исчезает. Мозг постепенно обволакивает алкогольное опьянение. Такое впечатление, что в этом зелье не только валерьянка.
Голос у Сатаны такой строгий. Такой спокойный. Ему нельзя не повиноваться. Я просто физически чувствую, как у меня отрастает хвостик. Щенячий. Вилять и с наслаждением исполнять каждый приказ любимого хозяина. Во мне дикая смесь самых разных чувств. Хорошо, что как пеной из огнетушителя все залито усталостью, изнеможением и зельем. «Коктейлю Молотова» взорваться пока не грозит.
Да, Слизерин. Осторожность. Зажать под печенкой Гриффиндор. Есть он, есть. От мамы в наследство достался. Меч его — язык мой. Молчи, сволочь, вечно мне из-за тебя влетает. Разведка и в плену не помешает. Выжидаем. Потихоньку не приходим в себя. Валерьянка на голодняк действеннее «ступефая». Не могу пошевелится, слипаются глаза. Меня вырубает. Шпион называется. Не могу. Засыпаю. Слабак...
Какая-то хрень творится. Колдовство. Колдунство. Я под «Империо». Не могу проснуться. Все в полусне. Все обрывками-урывками. Словно я опять на заброшенной базе. Вроде, меня кормят чем-то жидким и необыкновенно вкусным. Давно забытый восхитительный вкус. Кажется, моют в ванной. Тепло, даже горячо. Хорошо-о-о. Приятно. Вдруг боль. Крутят, вертят. Я в соковыжималке? Прекратите, я не апельсин из рекламы. Уколы, уколы. Бедная моя задница. А вот это точно капельница. Глаза. Черные — встревоженные. Голубые выцветшие — спокойные, иногда скептические. Разговоры. Тихие. Вроде спорят о чем-то. Я сплю. Я отдыхаю, мне впервые в жизни безопасно. Я не хочу просыпаться. Оставьте меня в покое. Я в раю.
Главы 11-12 http://www.proza.ru/2016/07/17/579
Свидетельство о публикации №216071700404