Башня 1

               

1

Пятничная планерка строительной компании «Вавилонстрой» началась как обычно. С оживлением, какое всегда бывает в предвкушении выходных, начальники отделов и члены прочего руководящего состава докладывали о текущих делах. Однако вскоре стало заметным, что обычные прения не увязываются в ладную цепь, не являют согласований и решений. Звонкий голос привыкшего командовать на своей стройке старшего прораба Ильи Золотарева сердито пометался вдоль стен просторного кабинета, но оставшись почти без возражений, недоуменно утих. Нехотя отозвались и тут же стихли инженеры, что-то не очень внятное пробормотала главный бухгалтер Валентина Васильевна, многозначительно покосившись в сторону директора.
 
Директор же молчал, в этом и была загвоздка совещания. Не реагируя на реплики, представительный Федор Валентинович сидел в своем большом начальничьем кресле, тая в глазах то ли загадочную усмешку, то ли непонятную о чем грусть. Переводя взгляд с одного на другого, подолгу всматривался в лица подчиненных, словно впервые видел их. Откинув голову, задумчиво осмотрел стены своего кабинета, циферблат больших настенных часов, и можно было заметить, как зрачок его чуть опустился вслед за плавно скользившей вниз секундной стрелкой.
 
Повисшую паузу прервал, наконец, решительный прораб, томиться загадками было не в его характере:

–  Фёдор Валентинович, что делать будем? Как в этом месяце наряды закрывать? Выполнение работ вон как велико!
 
Не удостоив Золотарёва ответом, директор с полминуты удерживал паузу, и еще более сгущая общее недоумение, поднялся.

– Сейчас я должен сообщить вам новость, на сегодняшний день главную, – наращивая твердость голоса, заговорил он.

Вдоль стола прошелестел испуганный шумок: «Телевизор проглядели? Власть поменялась? Умер кто?», однако следующей фразой Федор Валентинович круто повернул мысли слушателей:

– Наша компания продана. Вчера я подписал последние бумаги по сделке и отныне покидаю вас.
 
– Как? – ахнуло всеобщее недоумение.

Видимо предполагая такой эмоциональный выплеск, Федор Валентинович невозмутимо продолжал:

– Так как никто из вас не является акционером компании, все вы работники по найму, я принял это решение единолично, не посчитав необходимым преждевременно известить вас об этом. Вероятно, всё это вам покажется странным, но полагаю, что право на сделку я имею.

– Как? – опомнившегося первым главного инженера Артема Хлудова буквально вскинуло со своего места: – Как же, все мы по стольку лет вкалывали на эту компанию, поднимали производство,  и что теперь? Что все это значит?

– А значит именно то, – директор подхватил прерванную мысль, – что уже на будущей неделе нам следует съехать из этого здания, и каждому начинать новую жизнь.
 
В воцарившейся тишине все восемь членов правления многозначительно переглядывались между собой: директор, конечно, и прежде слыл оригиналом, но такое… все замерли в недоумении.

Каждому наверняка вспомнились его масштабные затеи последнего года – большой шатер и бесплатные обеды для рабочих. Гигантскую площадь застройки под названием «Башня №1» день за днем заливали проливные дожди, много сдвигая сроки окончания строительства. На участившихся совещаниях предлагались разные способы решения проблемы, но Федор Валентинович оказался оригинальнее всех – распорядился изготовить и  накрыть всю стройку шатром… площадью более 40 тысяч квадратных метров!
 
На изготовление этой конструкции было истрачено много денег. Но когда огромный каркас пирамидальной формы накрыли чёрным пологом, дожди прекратились. А вскоре, рабочие взмолились: уберите! Не то, чтобы работать, – даже просто находиться под этим нагревающимся от солнечных лучей отвратительным небом невыносимо!

С обедами вышло нечто подобное. Расчувствовавшись как-то, по поводу питания рабочих сомнительными продуктами из близлежащих ларьков, Федор Валентинович на одной из планерок распорядился кормить всех бесплатными обедами. Накормить без малого тысячу мужиков дело непростое, тем не менее, организовано все было быстро и споро: закуплено специальное оборудование, транспорт, приглашены по найму десятки поваров, с лучшим в области фермерским хозяйством подписан контракт на поставку рыбопродуктов. И спустя пару недель строители к обеденному времени высматривали приближающуюся к стройплощадке колонну малолитражных автомобилей с большими раскаленными сковородами в месте кузовов. Вышло широко: в более чем пятидесяти движущихся сковородах жарилась сочная рыба, и аппетитные её запахи будоражили обоняние не только строителей, но и обитающих в округе кошек и собак. С нетерпеливым тявканьем, мяуканьем те вприпрыжку бежали за медленно движущейся вожделенной вереницей.
 
Но подвох этой славной затеи оказался там, откуда его никто не ждал: день за днем запахи были одними и теми же, выглядывающие из оконных проемов строители усмехались:
      
«Опять рыба. Что это они одну и ту же еду возить заладили? Меню где-то там заклинило? когда разнообразить будут?».

Дело было в том, что распорядившись с обедами, Федор Валентинович сказал примерно так: «нужно организовать доставку продуктов, чтобы обеды были свежими, прямо как со сковороды. Хорошо бы рыбу жаренную, в ней много белка, необходимого для организма, свежеиспеченный хлеб, пожалуй, еще компот из свежезамороженных фруктов…».  О том же, чем разнообразить меню, ничего не добавил, а брать на себя ответственность в корректировке личного распоряжения директора едва ли бы кому даже в голову пришло.
 
Вскоре также выяснилось, что есть рабочие стали хуже, значительная часть продуктов пропадает зря, а послеобеденная производительность труда заметно падает. После чего проект без лишнего шума был упразднен.
   
С этими-то затеями проще: полог и металлоконструкции громоздятся ворохом размером с пятиэтажку на краю стройплощадки, передвижные сковороды тихо пылятся во дворе гаража, – да бог с ними! Но продажа компании, – это ведь вам не хрен с маком! Что делать теперь, куда съезжать? Всё выглядело настолько неожиданным, нелепым, что ни у кого и вопросы по этому поводу толком не формулировались.
 
Развивая мысль, недолюбливающий директора Золотарев вспомнил, что за весь период правления «Вавилонстроем», большинство и прочих его идей были непрактичными, несоответствующими духу времени и складывающимся обстоятельствам. Что, выкупив несколько лет назад по остаточной стоимости разваливающееся предприятие «ГородСтрой» Федор Валентинович, первым делом переименовал его в строительную компанию «Вавилонстрой», причем, также не посоветовавшись с коллективом. А к единственному явившемуся в период экономического кризиса крупному заказу на строительство «Башни№1» относился слегка отчужденно, особо не препятствуя масштабно развернувшейся деятельности компании, но и без интереса, мало тратясь на модернизацию и не способствуя наращиванию объемов.
 
Конечно, были у директора и сильные стороны. Столь крупный заказ в эпоху всеобщего экономического спада явился именно с его подачи. Заказчиков этих, фирму с сомнительным названием «Поднебесье» никто толком не знал и не знает теперь. (Лишь раз в неделю на стройку заглядывали инспекторы технического надзора «Поднебесья», – два солидных, довольно странных господина восточного вида, чаще увлеченно беседующие о чем-нибудь между собой, нежели с подрядчиками о делах строительства). И вплоть до настоящего времени все переговоры с ними Федор Валентинович вел сам: отвозил в «Поднебесье» подготовленную отделами документацию, а спустя несколько дней расчетный счет «Вавилонстроя» пополняла соответствующая заявке сумма.
 
Сложившиеся отношения директора с коллективом тоже не назвать однозначно добрыми или строгими.  Невиданная с его приходом щедрость в заработной плате дивила весь коллектив, однако в персональных просьбах каждый сталкивался с невидимым, но довольно упругим сопротивлением. В часы приема по личным вопросам Федор Валентинович участливо, но будто с «высокого далёка» выслушивал причину возникшей той или иной нужды, с подозрительно вкрадчивым интересом расспрашивал подробности дела и давал абсолютно непрактичные с точки зрения просителя советы. На просьбу одного из членов правления экономиста Александра Клешова получить в виде аванса единовременно крупную сумму и разом разделаться с  ипотечным кредитом, посетовал на непомерную ставку банка, и будто бы развивая мысль, то ли всерьез, то ли в шутку разразился странным советом:

– Деньги, – спрессованное время человеческой жизни, и распределение их соразмерно дням для каждого живущего. А взятым кредитом вы попросту отхватили обширный кусок из своего будущего. Какая ваша среднемесячная заработная плата?

– Тридцать тысяч.

– А сумма кредита?

– Три миллиона.
 
Федор Валентинович сделал несколько быстрых вычислений на калькуляторе и повернул его к просителю:

– Вот посмотрите, тут просто все: вы опередили свое время на сто месяцев, или говоря проще чуть более чем на восемь лет. Сколько вам сейчас?

– Тридцать два.

– Ну вот, прибавьте к своим годам восемь лет и живите в году, этак...  я бы даже посоветовал вам купить на соответствующий год календарь. Надеюсь, так удобнее, во всяком случае, вернее вам будет жить.

– Да их еще и в типографии не заказывали… –  безнадежно пробормотал Саша. Из всей этой абсурдной арифметики он уловил для себя главное: авансу не бывать. 
Тем не менее, с приходом Федора Валентиновича материальное положение сотрудников неизменно росло. В течение всего нескольких лет (гораздо менее восьми) Саша погасил ненавистную ипотеку, кто-то вернул кредит, кто обзавелся еще одной квартирой, а кое-кто и эксклюзивным авто. В приватных беседах приближенные к финансам сотрудницы докладывали, что как странно это бы кому ни показалось, – практически всю прибыль компании директор с дотошностью распределяет в заработную плату, ничего не оставляя персонально для себя, или хотя бы на развитие компании.
 
То, что Федор Валентинович богат, никто не сомневался, (это без труда угадывалось уже только по положению его рук на столе). А в его отчуждении от прибыли компании чувствовалась какая-то абсолютная уверенность в себе и своем богатстве, в том, что богатство его как закон физики вечно и к нему непреложно: «всегда было, есть и будет».
 
Конечно, бывали случаи и щедрости Федора Валентиновича. Но выражались они не денежно, а подобно солнечному свету первого мая всеобще и празднично: заставленные, например, чудесными букетами офисные кабинеты к празднику 8 марта или невиданно нарядная ель в главном холле к Новому году.

Затянувшуюся паузу планерки прервал сам директор. И словно угадывая мысли Золотарева, стал говорить именно об этом.

– Знаю, что вы думаете сейчас обо мне. Что строитель я никудышный, что деловой пользы от меня никакой, что за бесценок купив вашу компанию я не вкладывал средств в её развитие, модернизацию, выражаясь иными словами «жал, где не сеял, копал, чего не сажал», а теперь вот, еще и продать решил.
Вдаваться в подробности причин, побудивших меня к этому не стану, (все равно не поверите), единственное, могу сказать, что и прибыли мне от вашей деятельности не было никакой. Но так как нужды не испытываю, то и жалеть мне тут не о чем. Степень трудового участия каждого из вас я высчитал сам, ибо любые прения по этому поводу наверняка привели бы вас к разногласию… 
 
2

По неписаному правилу административной иерархии Клешов сидел у дальнего края стола. На секунду ему тоже с улыбкой вспомнились директорские сковороды и его совет с календарем на далёкий будущий год. Однако телесюжет из вчерашних криминальных новостей – очередное раскрытие публичного притона где-то в центре города, – снова вернулся на главную страничку его мыслей. Сюжет как сюжет,  едва ли не каждый новостной блок заканчивается чем-нибудь подобным, да дело в том, что обе девицы, застигнутые в неприличном времяпровождении, были больно уж хороши собой. Отснятый в классических тонах облик одной из полуобнаженных девушек никак не покидал главную страничку Сашиного воображения. Изгиб изящного тела, полуоборот красивого лица и пошловатый лепет героинь сюжета сами по себе ничего не представляли, да и оператор так себе. Но что-то здесь задевало Сашу, время от времени возвращаясь к нему с разных ракурсов. Было в красоте девушек нечто возвышенно интригующее, вместе с тем неуловимо абсурдное, и единственное, что хоть сколько-нибудь обращало все это в логику, – усмешливая оговорка комментатора, что услуги их весьма дороги: десять тысяч час. И хотя в Сашином воображении с легкой брезгливостью рисовалась их клиентура – налившиеся лица пухнущих в коррупционных болотцах милицейских начальников, казнокрадов, разного рода «предпринимателей», – другой, более нравственный в принятом понимании образ их жизни отчего-то тоже вызывал приторное чувство: жених, свадьба. (Уже только за этим словом подразумевается не столь возвышенная торжественность, сколь ухабистое разгулье на захудалой улице да «гонец» с авоськой в ближайший магазин за недостающей водкой). О буднях же и думать скучно.

Сам Саша был женат на невысокой и хрупкой молодой женщине Алле с заурядной внешностью и податливым к разным финансовым авантюрам характером. Однако помимо жены, Саша имел опыт общения с красивой женщиной – однажды и весьма памятно, (невзирая, что, что связь случилась навеселе, после вечеринки в одном из биллиардных клубов). Несколько последующих встреч с ней вышли не очень удачными, будто пожеванными, характер её оказался тоже без особых затей, и самым примечательным было не покидавшее его в то недолгое время ощущение недостойности этой женщины, причем не интеллектуальной и не физической. Словно в матрице его внутреннего взора оказалось попросту маловато пикселей, чтобы в нужном совершенстве всприять красоту этой женщины.
 
– …И при содействии главного бухгалтера, – свернув в закладку файл Сашиных размышлений, директор вернул всех к настоящему. – Я вырученные от продажи средства распределил между вами.

Вдоль стола пронесся недоверчивый, хотя и облегченный шумок.
– Как я уже говорил вам, – продолжал директор, – деньги распределены в соответствии деловым участием и трудовым стажем для каждого из вас и зачислены на персональные счета ваших новых банковских карт. Их сейчас раздаст вам главный бухгалтер Валентина Васильевна…

Скосив взгляд на единственно имеющуюся на своём столе стопку запечатанных конвертов, он добавил:

–Во избежание опасных разногласий, сумма вклада для каждого скрыта. Её вы сможете лишь узнать одновременно с последним получением денег из кассового терминала. Прошу особого внимания: так как мы с Валентиной Васильевной были не в силах определить степень участия подчиненных вам рабочих и служащих, учтите, что сумма, зачисленная на ваши счета, определена с учетом заработной платы подчиненного вам персонала. Так сказать, на ваше личное усмотрение и под вашу ответственность. С чем и откланиваюсь. Светлых вам дней…
 
С неожиданно смягчившейся улыбкой, Федор Валентинович ободрительно взмахнул рукой, хотел ещё что-то добавить, но видимо вернувшись мысленно к  чему-то постороннему и уже не имеющему отношения к настоящим делам, посерьёзнел.  Сверив в последний раз время часов на руке со временем часов настенных, подхватил портфель и характерно стремительной походкой покинул кабинет.

После его ухода Валентина Васильевна поднялась, под пристальным вниманием восьми пар настороженных глаз придвинула к себе стопку, и ни на кого не глядя, стала обходить ряды, раздавать конверты.
 
– А вы случайно не спутаете, кому какую? – в шутку спросил быстро распечатавший конверт и вынувший банковскую карту заместитель директора по общим вопросам Алик Абаев, –  конверты без подписи, карты видом одинаковы,… здесь ведь нет даже номерного кода и имени пользователя.

– Будьте спокойны, – улыбнулась Валентина Васильевна, – Всё надёжно сохранено на магнитном носителе, спутать ничего невозможно.

– А персональный код доступа… – спросил кто-то.

– Тут тоже просто все. Как вы сидите, вокруг стола, считайте себя по часовой стрелке, от 0001 до 0008, – например этот последний номер мой, сегодня я сидела ближней справа от директора.
 
«Однако… почему невозможно спутать, ведь сесть за стол мы могли и как-нибудь иначе» – Алик дольше обычного задержал взгляд на лице чопорно улыбавшейся Валентины Васильевны.   
 
3

Далее разговор и вовсе не клеился. В задумчивых лицах мелькали растерянность, сомнение относительно пользы от полученных карт, а большей частью неудовольствие директором. Каждый почти наверняка вспоминал, что тот и раньше относился к рутинным делам производства поверхностно, с отчуждением сноба, не удосуживаясь задумываться над практическими деталями.
 
Разглядывая свою банковскую карту, Золотарёв с раздражением соображал, что по логике вещей именно на его счете должно быть сосредоточено максимальное количество средств и с зарплатой штата рабочих отныне предстоит разбираться ему самому. И это действительно большая ответственность, невзирая, что представленные бригадирами табель-наряды за истекший месяц были проверенны и уточнены.

Ведь прежде это решалось коллегиально, с участием членов совета, а теперь вроде ни к чему. Мелькнув взглядом по их сосредоточенным лицам, Илья Петрович убедился: всем теперь наверняка не до того, каждый будет думать уже только о себе, своей карте и своей судьбе.
 
«Ничего, – с облегчением явившегося вдруг озарения подумал Илья Петрович, – завтра же поеду по банкоматам, буду снимать всё, что есть на счету этой карты. Если наберется миллионов пятьдесят, раздам всем поровну тысяч по шестьдесят, с отпускными, расчетными, больничными,… будет тридцать, – раздам всем по тридцать, –  с тем и делу конец».
 
Зачем-то ему тут же вспомнился громоздившийся полог и металлоконструкции шатра (нужно в ближайшее время покромсать их на мелкие части и куда-нибудь перевезти; карточка карточкой, а это, в конце концов, – металл, всегда можно кому-нибудь продать, или, в крайнем случае, сдать в пункт приема металлолома).

Смог беспокойства рассеивался медленно. Недоумение, растерянность никак не оставляли потупившихся членов совета. Груды намеченных на предстоящие неделю, квартал и год технических задач, кубометры исписанных бумаг, – все мельчало, отдалялось, обращаясь в стремительно скучнеющую абракадабру. Даже заботы сегодняшней пятницы – в преддверии выходных поскорее кончить с работой  и заняться личным, семейным, – двинуть по супермаркетам, сходить в бассейн, к косметологу, все как-то переиначивалось, обесценивалось,  хотя на самом деле никуда не исчезало – езжай хоть прямо сейчас, никто никого больше здесь не удерживает.
   
Так, наверное, бывает, когда ожидаемый к ужину муж «перекусил где-то у приятеля», когда многодневное напряжение воли и творческих сил дизайнера, вдруг обрываются брошенной ему под ноги фразой заказчика: «мы тут еще посмотрим, подумаем, если понадобитесь, вам позвонят…» – разом потускнев всеми страницами красочных альбомов, обессмыслившись.
 
4

На площадку перед офисом Саша вышел одновременно с архитектором «Башни №1» Иваном Ситниковым, самым молодым членом совета, почти юношей, человеком с мягким характером и мелодичным мышлением начинающего художника. Близкие по возрасту, они были приятелями, и внерабочее время часто проводили вместе: за кружкой пива в баре, поспевая за Сашиной Аллой в галереях и переходах торгово-развлекательных центров, или по делам пока неженатого и «безлошадного» Вани ездили в Донцов либо Камнев (там жили его родители). «Башня №1» – творческий дебют Вани, и тем, что этот его первый столь масштабный проект волею случая оказался победителем конкурса, он очень гордился, из самолюбия тщательно это скрывая.
 
Закурив, Саша сощурился  быстро уплывающим облакам сырого мартовского неба и, растягивая слова, мечтательно произнес:

– Вот так дела… что делать теперь?

Выскользнув из предупредительно расступившихся стеклянных дверей, к ним подошел Алик и после некоторой паузы, проговорил примерно то же самое:

– Вот дела… больше компании и нет.

Добавить тут особо нечего, и не услышав поддержки или возражения он заторопился к автомобильной стоянке (ему принадлежал припаркованный к ступеням центрального входа шикарный Maserati).

Проследив, как резво выруливший Алик удалился, Саша заговорил опять:

– Всё это, конечно, очень интересно, но мне не терпится узнать, действительно ли на наших счетах есть деньги? И по логике вещей, стало быть, немалые. Ведь компания, – вон какая огромная, наверняка стоила не одну сотню миллионов. Смотаемся к банкомату?

– Поехали, – согласился Ваня, и они двинулись к Сашиной машине.

Осторожно вставив карту в прорезь терминала, Саша набрал код и взволнованно спросил:

– Как думаешь, сколько заказать?

– Максимально возможная ежедневная сумма с одного банкомата, кажется, сто тысяч… ну, попробуй десять, – улыбнулся Ваня.
 
– Десять? – протянул Саша.
 
– Ну, пятнадцать попробуй…

– Пятнадцать?.. Да знаешь ли, я этому нашему директору никогда особо не доверял, да и деньги дома пока вроде есть. А сейчас я хотел именно проверить его и убедиться, что во всем этом есть какой-нибудь прок. Как узнать, сколько всего на счете?

– Наверное, никак. Помнишь же, «общая сумма вклада для каждого скрыта, её узнаете только в последний момент».

– Да… Придется поискать хорошего программиста.

– Зачем?

– Чтобы узнать, сколько денег здесь. Знаешь, я не люблю томиться в неведении. А сейчас, я, пожалуй, попробую… – и чуть подрагивающими пальцами Саша выбрал в меню «другую сумму» и заказал сто тысяч.

Спустя несколько мгновений в нутре банкомата что-то пискнуло, и спустя еще одно томительное мгновение в ячейку с приятным шелестом посыпались банкноты.

– Вот как! Однако в этом что-то есть! – отозвался Саша повеселевшим голосом, впрессовывая деньги в портмоне.
 
– Ага… – засмеялся Ваня.

– Ты свою карту не хочешь проверить?

– Потом как-нибудь.

– Тогда я предлагаю это дело отметить. Я покатаюсь немного по делам, машину брошу и часика через три давай в «Механику».  Сегодня я угощаю…

Недавно открывшийся ночной клуб с оригинальным названием «Полет механика» и необычным интерьерным дизайном (промасленные чудища токарных станков, суровый монстр двадцатитонный пресс, плакатная строгость «Труд – наша честь, доблесть…», «Пятилетку – в срок!») с первых дней открытия стал популярен среди мужской части поколения тридцатилетних. Некоторым здесь, возможно, угадывались контуры советского детства, пропахшие маслом фуражки отцов, радужные обломки перекаленной металлической стружки, а кому и просто ностальгия по «самой большой и самой сильной» Родине классной руководительницы в кабинете алгебры и геометрии.

Громкая музыка со звонкими, по вокзальному мелодичными переливами перекатывалась где-то под высоким потолком просторного зала, дробилась в колоннах, преломлялась на ригелях и в такт ей скакали и перепрыгивали одна через другую сумбурные Сашины мысли. Приподнятое настроение начала «новой жизни» не покидало его весь вечер, дневная планерка обрастала всевозможными предположениями, ко всему этому примешивались дивные проститутки из вчерашних теленовостей и, стараясь перекрикивать музыку, Саша говорил и говорил улыбавшемуся Ване. Наскочив на еще одну занятную мысль уходящей недели, Саша на секунду запнулся, махнул полстакана «кровавой Мэри» и с жаром продолжал:

– А тут еще тоже интересный случай был у меня на днях. В интернете, как-то случайно наскочил на сайт «BIOZ»,  и узнал много интересного о нашей биологии. Внеся, например, свои параметры и несколько фото с разных ракурсов я вдруг узнал, что, оказывается, есть внешне очень похожий на меня человек, двойник, так сказать. Даже совпадают год рождения и месяц. Живет где-то за Уралом. Любопытно бы узнать о его жизни, – родил ли сына, построил дом, посадил дерево? Посекретничать бы с ним, расспросить о женщинах, каких знал: высокие ли были у него,  полные, грудастые, или все худосочная мелочь, вроде моей Аллы? И вообще – в чем его увлечения, радости, счастье?

– Да, мысль эта оригинальная, никогда не думал об этом, – усмехнулся Ваня. – Причудливость взаимосвязи людских характеров, бытовых случайностей и линий судьбы.

– Скажи, ведь интересно бы?! – воскликнул Саша и, дрыгнув ногой, повалил прячущийся под столом большой бумажный пакет торгового центра «Мега».
 
– Что там у тебя? Покупки, небось? – смеясь, заглянул под стол Ваня. – Уже успел по магазинам пробежаться?

– Да так, бытовая мелочь, – запихивая всё обратно в пакет, Саша завозился под столом. – Знаешь ведь, не купил бы этого сегодня, Алла наверняка завтра утром заставила бы ехать.
               
…До поздней ночи в одной из кухонь северо-западной высотной новостройки горел свет:  Вязнущими и переплетающимся между собой словами Саша рассказывал заспанной, недовольно покусывающей припухлую от сна губу Алле подробности странной планерки. Выгребал из портмоне заметно похудевшую пачку купюр и неловко рассовывал по полкам кухонного шкафа хрустящие упаковочным полиэтиленом  покупки.

Илья Петрович тоже допоздна засиделся на кухне своей квартиры в Александрово. Младший сын как всегда отсутствовал неизвестно где, что-то негромкое бормотал телевизор на холодильнике, и, обхватив ладонями широко лысеющую голову, Илья Петрович всё думал, думал…

В ожидании сына время от времени поглядывая через дверь в прихожую, он видел зеркало, и в нем отражение из приоткрытой двери другой комнаты: уютно разместившуюся на диване жену Полину Сергеевну. Большое и полное лицо её было подслеповато сосредоточенно на чем-то невидимом, вероятно экране тоже включенного телевизора. Вначале он подобно Саше собирался рассказать ей о необычной планерке, банковской карте, скоро грядущей безработице, а теперь всё сомневался – стоит ли отягощать её и без того перегруженную заботами голову? В неторопливой возне предпенсионных раздумий отмечая порой, как её  большой, сложно устроенный организм год за годом изнашивается, –  пошаливают почки, поджелудочная железа, время от времени «по-женски» беспокоит низ живота, – он стремился по мере возможности не  перетруждать её слишком впечатлительное сердце.

В другой комнате – тёща, (также наверняка за еще одним телевизором, бывшим прежде в зале). Антонина Петровна большая рассказчица: в запасниках её памяти хранится неиссякаемый клад жизненных историй, почерпнутых из познавательных телеканалов примеров прикладной физики, биологии, астрономии и всего прочего, чем может быть увлечен утративший информационную дисциплину разум. Любому гостю, случайно попавшему в её звуковое поле, Антонина Петровна готова говорить часами напролет. Илья Петрович с большим трудом выносит этот крепко пахнущий нафталином вздор.  Порой бывает с ней очень строг, резко обрывая её многообещающее «Так вот…». Антонина Петровна обиженно поджимала губы, жаловалась дочери, но Илья Петрович оставался непреклонен: «Чем молоть без устали про удивительное строение солнечной системы или биохимию кленового листа (высшая лаборатория!) лучше бы говорить практическое и по делу, например, что-нибудь толковое в воспитании балбесов детей. Вместо старчески похотливого канючья «машины для младшенького», по достоинству расценить его недавний случай со сбитым пешеходом, к счастью обошедшийся лишь компенсационной выплатой пострадавшему трехсот пятидесяти тысяч».
 
Возвращаясь к делам, всевозможные протоны, электроны, а заодно и скучноватые нейтроны его мыслей тут же попадали в область директорского притяжения и с подозрительно бойким оживлением снова и снова  принимались вращаться вокруг его персоны. Созревшее днем решение о самостоятельной выдаче всем рабочим заработной платы, а заодно и уволить всех, теперь, обрастая деталями, усложнялось. Чего стоило одно только снятие со счета такой значительной суммы. Думая о завтрашнем дне, он строил планы, по ходу отметая постороннее: на стройку пока не являться, невзирая, что отдельные звенья и бригады работали по субботам (наверняка информация о продаже уже просочилась, и волнения неизбежны).

В том, что в хранилищах банкоматов для него уже громоздятся приличные суммы, он как-то не сомневался и больше думал о практической стороне дела: вызвать водителя на служебном УАЗе, каким маршрутом ехать, чтобы охватить большее количество терминалов, во что складывать деньги, и главное – где их хранить. Дома – весьма нежелательно, особенно с учетом последних выходок сыновей – как старшего Вити, сошедшегося гражданским браком с женщиной «без комплексов», старшей его почти на семь лет, так и отмеченного двумя абзацами выше младшего Антона.

Задумав сделать подарок Вите ко дню свадьбы, Илья Петрович год назад втайне от родных приобрел двухкомнатную квартиру. Но когда узнал об избраннице сына, желание дарить улетучилось, а пустующая квартира осталась его скрытым местом. И теперь его осенило соображение: деньги хранить там, пока не наберется нужная сумма.

Илья Петрович человек дела. В его растянувшемся почти на треть века послужном списке разные времена и стройки. Он хорошо помнит времена неторопливые, разгильдяйские, помнит и пришедшее за ними время быстрое, неспокойное, ненадежное, череду неоправданно ускоряемых строек и сразу им вслед – вереницу безработных, безденежных недель и даже месяцев. Стройки его тоже разные, – от абы как построенных пятиэтажек советского периода к прихотливым и вычурным домовладениям в пригородах, и сквозь них – к замысловатым стеклобетонным конструкциям многоквартирных домов и офисов в городском центре. А уж последняя его стройка – взметнувшаяся к небесам «Башня №1», – была бы вовсе триумфом гению человеческой мысли и воли. Даром, что все обрывается так неожиданно и нелепо.
 
И именно этот опыт подсказывал ему единственное для данного случая решение: оставив недострой на усмотрение обстоятельств, сконцентрироваться на главном: выдать зарплату и уволить рабочих. С этим шутить нельзя в любые времена и при любой власти.
 
Так уже спозаранку у подъезда Ильи Петровича урчал УАЗ и зевающий водитель Игорь сочувственно спрашивал:

– Что, дела покоя не дают, опять суббота рабочая?
 
– Рабочая, – усаживаясь, вздохнул Илья Петрович. – Работы у нас сегодня точно будет много.
 
…К вечеру, уставший Илья Петрович механически вставлял карту в прорезь, нажимал нужные клавиши и, выдергивая из ячейки осыпавшийся денежный ворох, совал в пакет. Этими пакетами был уже завалено все заднее отделение УАЗа и сбивался с ритма даже невозмутимый характер опасливо поглядывающего назад Игоря:

– Это все… деньги? Страшно даже подумать.

– Угу, – бормотал Илья Петрович, – завтра, а возможно и послезавтра мы будем заниматься тем же самым. Так что на этот раз мы с тобой остаемся без выходных, не вздумай вечером пить.

– Да мне-то что, как скажете, так и будет. 

 5
 
В понедельник, удачным совпадением автобусных пересадок инспектор отдела кадров Мария Селиванова приехала на работу раньше обычного. На ступенях главного входа внутри её что-то качнулось, и вялым толчком напомнил о себе недавний завтрак. Чудес на свете не бывает, и Мария приостановилась посмотреть слаженно ухающий деловой процесс. Работы здесь наверняка начались еще засветло, (до транспортных пробок): по-хозяйски расположившись упорами на парковочной площадке и в мрачное небо направив свой стреловидный хобот урчал могучий автокран, – с верхнего парапета здания офиса монтажники-верхолазы одну за другой демонтировали буквы логотипа компании. Две первые красные «В» и «А» были уже сняты и наискось громоздились на ступенях, «боже, какие же они вблизи огромные!». Подняв взгляд, Мария ещё раз посмотрела на оставшийся будто без головы «вилонстрой», – осиротелый хвост еще недавно масштабно сиявшего алым неоном  «Вавилонстроя» и заспешила в свой кабинет.
 
Мария проработала в компании чуть больше года, и это время оказалось лучшим из всего её трудового стажа. После трехлетнего мыканья по случайным офисам и сомнительным конторам, ей, наконец, удалось устроиться в крепчавшую буквально день ото дня по мере устремления ввысь «Башни №1» компанию. С появлением хорошенькой незамужней дамочки в коридорах офиса прошелестела невольная интрижка, мужчины заигрывали с ней, предлагая далеко не единственно «руку и сердце» набивались в ухажеры, женщины ехидничали. Когда же директор в своей обычной манере ни с кем не советоваться ввел без году неделю работавшую Марию в состав совета, ехидство пошло на убыль, ибо следуя офисной логике, всё становилось на свои места, определялось. И прокатившись по колее первой интрижки, зашелестела вторая: Мария – любовница директора.

Личная жизнь высоко стоящих богатых всегда скрыта замками сейфов и мощными засовами ворот. А все, что скрыто, естественно обрастает домыслами изысканно утонченных пороков,  чуждого для простого человека разврата (иначе какой смысл-то скрывать?) О Федоре Валентиновиче подобных слухов вроде не было, однако женат ли он, есть ли у него дети – никто не знал. Гражданское состояние мужчины обычно определяется не по обручальному кольцу, тем более не из его слов, – по струящимся от него лучам благодушия, умиротворения и ухоженности одежды. И здесь Федор Валентинович подходил по всем критериям – ухожен, умиротворен, благодушен. Поэтому – Мария любовница!
 
От столь высокой зарплаты у Марии порой чесались глаза, и хотелось всплакнуть. Привыкшая экономить на всем, от разницы в стоимости проездных билетов коммерческих и муниципальных маршруток, до остро пахнувших клеем сапог в малобюджетной сети обуви «Раздолье», Мария в первые месяцы не знала, как вообще поступают с такими суммами и по привычке отдавала их матери. Та же по своему усмотрению распределяла деньги в общие нужды семьи (отец Марии – водитель автопогрузчика на «Тяжмаше», младшая сестра студентка).
 
В тот год много хороших перемен случилось у Селивановых. Словно где-то на главном пульте управления, Высокий оператор заметил, наконец, затерявшийся среди тысяч огоньков небольшой тумблер  с надписью «Селивановы», и с улыбкой качнув головой, переключил рычажок с порядком пристывшего положения «так себе» на целых два пункта: через «ничего, сойдет», установив сразу «ни-и-чего себе!». Примерно такими возгласами мужики встречали на работе отца Марии Дмитрия Анатольевича, в один из дней весны сменившего свой старый «Жигулёнок»  на новенький VOLVO. Летом всей семьёй ездили на курорт в Турцию, осенью мать отправилась на лечение в сочинский санаторий. Мария и Лена одевались уже в приличных бутиках, а отец по специальному заказу дожидался из Японии комплект каких-то необыкновенного качества рыболовных снастей. Вот только в подразделе «женихи» у девушек почему-то продолжало закусывать где-то в начальных делениях житейского циферблата, невзирая, что обе были добры, покладисты, и приятны собой.

Горячий Алик Абаев, был одним из первых, кто предложил Марии руку, сердце, как-нибудь «вечерком прокатиться с ветерком» на Maserati, но воспитанная отцом в строгих правилах «чем от Аликов дальше, – тем лучше» Мария дала ему отпор. И с многозначительно гордым ворчанием «ну,… понятно тут все, зачем нам какой-нибудь «общий» заместитель, когда мы выше метим…» Алик временно отступил.
   
…В коридорах офиса царило оживление. Вперемешку с собравшимися по привычке сотрудниками администрации «Вавилонстроя» прохаживались новые люди, что-то вымеряли, уточняли и записывали. Избегая столкновений с бесцельно сновавшими там и сям прежними сотрудниками, новые вежливо уточняли расположение кабинетов, места общего пользования, и приветливыми улыбками пытались сгладить создавшееся неловкое положение.

У старых, конечно, оставалось еще много дел. Однако, не зная с чего начинать, все битый час перемещались из кабинетов в коридоры, из коридоров в кабинеты,  пока не потянулись к «приемной» директора.

– Ну вот, почти все в сборе, не видать только Ильи Петровича, – скользнув по лицам собравшихся, заговорил главный инженер Хлудов. –  Все всё видели и всё понимают. Как вам автокран на площадке?

– Солиден… – нестройной разноголосицей прогудело над столом, и снова повисла пауза.
 
– Как вам банковские карты? – покровительственно улыбнулся Артем Васильевич и так же как недавно Федор Валентинович задумчиво посмотрел на часы (хотя повод, судя по всему, был уже другой: учтены ли в инвентаризационной книге?)

–  Карты… – в хоровом тоне проскочили оживленные нотки. – Карты,… тоже.  Это очень интересно, оригинально придумано.
 
За разглашение персональных данных предусмотрена ответственность, да чего уж здесь скрывать, – банковскими картами успели воспользоваться почти все, – от отсутствующего Ильи Петровича, у которого деньгами был уже завален угол спальни; Саши, умудрившегося снять еще одну и впрямь кругленькую от нуликов сумму (сегодня из мебельного салона должны были привезти великолепный спальный гарнитур, Алла из-за этого осталась дома), до Марии, снявшей со счета лишь две тысячи (одинокие женщины в расходах всегда предусмотрительно осторожны). Не воспользовался картой лишь Ваня, – на выходные он ездил к своим в Донцов, и единственно найденный там терминал не работал.
 
– Ну да ладно, с этим сами разберетесь. Теперь по делу, – тоном помкомвзвода, с потерей командира на стремглав поскакавшие одна за другой минуты последнего боя избавившегося, наконец, от труднопроизносимой приставки, продолжал Артем Васильевич. – Как вы понимаете, в ближайшие дни нам нужно ликвидировать компанию и дело это непростое, от каждого требуется ответственность и дисциплина. Особое внимание бухгалтерии и отделу кадров: отчеты и все прочие бумаги следует  подготовить добросовестно и в срок,   – ибо знаете ведь народ наш, по судам потом затаскают! Плохо, что нет здесь Ильи Петровича, его тоже нужно бы хорошенько проинструктировать.

– Да его мужики на стройке уже наверняка проинструктировали, – засмеялись за столом, – не выдаст зарплату – в бетон закатают!
 
– Нелегко ему,… – вздохнул кто-то на дальнем крае.

– Да ничего, справится. Прораб он бывалый, характером крепок, – успокаивающе проговорил Артем Васильевич. – И деньги на его счету наверняка нашим с вашими  не родня…

– Еще минуточку внимания, – поднялась главбух Валентина Васильевна. – У девочки в моем отделе, вчера умерла бабушка. Прошу поучаствовать, кто сколько может.

«Эх… – недовольно зашевелились за столом, нехотя извлекая из карманов мелочь, доставая бумажники. – Жалко бабушку,… но простите, при чем тут мы? Ведь теперь каждый сам за себя и эти снятые со счетов деньги, – для кого, возможно, и последние».

 6

Во вторник Илья Петрович был готов к разговору с рабочими. Подъезжая к стройке, он на полигоне увидел толпу нервно перекуривавших строителей и про себя ухмыльнулся: кто бы сомневался!

Коротко со всеми поздоровавшись, он без лишних слов направился к своей бытовке, по пути пригласив идти за собой мастеров и бригадиров.
Усевшись за столом, он извлек из папки ворох исписанных бумаг, и широким жестом пригласив всех ближе «ну чего столпились, рассаживайтесь», сходу заговорил по делу:

– Кассира и никаких зарплатных ведомостей на этот раз не будет. Все ваши табель-наряды у меня, и зарплату вам будем выдавать мы с Игорем. Здесь я посчитал наше общее выполнение работ за март, (что-то около пятидесяти миллионов), и, переложив все на трудодни, определил каждому стоимость одного рабочего дня – две тысячи двести рублей. Пересчета квалификационных тарифов на этот раз тоже не будет – всем в равных долях.

– А как же специалисты… – после продолжительной паузы тугого соображения протянул кто-то за столом.

– А так, – Илья Петрович явно ждал этого вопроса. – 2200 в день никто из самых  крутых наших специалистов не получал ни разу с начала строительства. Это почти в два раза больше чем, например, в прошлом феврале: если кто забыл, в среднем, рабочий день тогда вышел у нас 1150. Еще вопросы есть?

Зачесали затылки, заерзали под столом сапогами забывчивые мужики, «и правда ведь, считали тогда, – 1150 вышло на брата». Однако волнения последних двух дней захлестывали, сминали значительность подготовленного несложного расчета. Загалдели, заголосили сумбурное « как же? что же? почему же?»

– Ну, с этим ладно, более-менее понятно все, – тонким, но убедительным выкриком враз проскочил щекотливую тему бригадир монтажников Виктор Хлопов, – мужичишка ума небольшого, однако высокой психологической интуиции. – Но как теперь наша стройка-то? Как башня? Замораживаем?

– Замораживаем, – облегченно повторил за ним удачно ввернувшееся слово Илья Петрович. – Еще как замораживаем! Я звонил в наш отдел кадров, Марии, сегодня она всем оформит расчёт, а завтра вам здесь выдадут трудовые книжки, – и по домам!

– А как же стройматериалы? Кто сторожить, кто обслуживать все это будет? Включать ночное освещение, обогреватели?

– Да,… это придется самим решать, – отвечал  Илья Петрович. – На планерке никто и не вспомнил о каких-нибудь актах передачи стройки, безопасности, охране. Более того, я на днях звонил кой-кому, и об этой фирме «Поднебесье», выяснил любопытнейшие подробности. Оказывается, в начале прошлой недели к ним нагрянули молодцы из отдела по борьбе с экономическими преступлениями. Ну, как обычно, позанимались день, – изъятие бумаг, жестких дисков, сервера, – решили продолжить назавтра. На другой день приехали, а там ничего нет, не только начальства, персонала, – нет даже офисного здания. Всё испарилось в поднебесье, остался лишь прямоугольник фундамента.

– Как? – недоверчиво ахнули за столом.

– А так, их офис был построен из быстровозводимых конструкций, знаете, есть такой рекламный слоган  – «Неделя, и дом Ваш готов». Так вот, разобрать такой дом при желании оказалось еще проще – ночь, и нет его!

– Ух, ты… вот так жулики, – зазвенели восторженные голоса.

– А теперь давайте к делу, зовите свои бригады для выдачи зарплаты, – словно крошки со стола смёл в сторону разговоры Илья Петрович и, достав из кармана пиджака мобильный телефон, позвонил дожидавшемуся в УАЗе водителю Игорю: «подвози, вноси».
 
До позднего вечера у прорабской кипела финансовая жизнь. Бережно складывая по карманам полученные деньги, мужики закуривали, и с вздохами взглядывая на мрачноватые в темном небе контуры недостроенной башни, строили планы уже на другую, новую жизнь: «Ничего, авось не пропадем! Рабочие руки всегда нужны. К тому же впереди лето, в городе полно и других строек, да и Илья Петрович вроде не должен бы бросить нас на произвол судьбы…»

В заметно расстроенном тоне этих голосов, тем не менее, угадывалось восхищение старшим прорабом, его деловой сдержанностью, обязательностью. Переходя от группы к группе, Хлопов назавтра определял последние задачи строителям: отключить электричество, обезопасить башенный кран, перекрыть водоснабжение,  заодно передавая мужикам ставшие известными ему финансовые подробности административного персонала:
    
 – А Илья Петрович наш молодец, сколько деньжищ привез! Вон сестра моей жены тоже работала в компании, в отделе общей бухгалтерии. Так главбухша-то наша, Валентина Васильевна, – раздала вчера девчонкам по пяти тысяч, – и будьте здоровы, не поминайте лихом. Обещала, если найдется еще что, позовет. Как же, найдется у неё! держи карман шире!
               
7

О,… славным выдалось то лето для правленцев «Вавилонстроя»!  О своих коммерческих замыслах, благоприобретениях или заграничных поездках члены совета говорили часами – мечтательно растягивая слова и с вожделенным придыханием; так женщины говорят о своем милом дитяти, каком-нибудь необыкновенно вкусном десерте «с клубничкой в серединке» или полюбившемся платье с витрины бутика. После роспуска компании никто всерьез не занялся поиском другой работы, хотя новых дел у каждого возникло много, хоть отбавляй! Более того, с появлением чудесных карт оставили работу даже некоторые близкие родственники членов совета. Например, забросил свой осточертевший автопогрузчик, уволился из «Тяжмаша» отец Марии Дмитрий Анатольевич. Муж Валентины Васильевны Олег тоже разом покончил с работой в надоевшей автомастерской; в одно из солнечных утр заявил начальству об увольнении и в тот же день предложил супруге автомобильное путешествие к морю. Что уж до личного транспорта, – тут вообще у всех наступила эпоха комфорта и качества! Когда члены совета собирались где-нибудь в баре или кафетерии поболтать о делах насущных, – парковочная площадка перед местом отдыха выглядела так, будто сюда заехал кортеж городского главы или проходит слёт каких-нибудь высоких авторитетов.

Не слишком веря в долговременность этой материальной удачи (двадцатилетний опыт работы на «Тяжмаше») Дмитрий Анатольевич на всякий случай изъял карту у дочери, чтобы лично распоряжаться снятием денег со счета. Никто в семье особенно не протестовал, ибо отец чутко относился к женским нуждам и просьбам, однако самой Марии это было чуточку обидно, хотя и скрывала это.
В квартире Саши и вовсе настало время вольного благополучия. Картой свободно пользовались Саша и Алла, часто забывая её, где придется. И по утрам немало времени уходило на её поиски среди косметического бедлама под зеркалом холла, на спаленном трюмо, между тарелками и чашками на кухонном столе. Часто Алла забывала карту в своей дамской сумочке, и чтобы отыскать её, Саша с усмешкой «ну и бардак у тебя здесь» вываливал на тумбу прихожей содержимое сумки, разгребал, выдергивал из хаотичной груды карту и кое-как совал всё обратно. 
Илья Петрович не только человек дела и, по словам мужиков, молодец. Еще он крепкий хозяйственник, – всё и всегда у него находится там, где ему и нужно быть, присмотрено и прилажено к делу. В последний рабочий день он кроме прочего распорядился бригадирам по всему периметру стройки привести в порядок ограждения, восстановить покореженные спецтехникой ворота.
   
В наступившие времена безначалья он, конечно же, не мог бросить стройку на произвол обстоятельств. В горячих домашних спорах одержав нелегкую победу, заставил-таки сыновей по очереди выходить на работу: по ночам сторожить опустевшую «Башню№1». (Правда, с некоторыми потерями, – младшему Антоше пришлось вернуть спрятанные после ДТП водительские права и ключи от автомобиля, как же на работу ездить?)
 
Личным примером отца он приобщал сыновей к трудовой деятельности и днем. Втроем они распиливали, кромсали на мелкие части металлоконструкции полога и продавали их разным дельцам.

Вслед за пологом пошли в ход и прочие громоздившиеся на площадке стройматериалы, кое-что из оборудования (были даже клиенты на высотный кран, да Илья Петрович пока не решился), и уже в начале лета территория вокруг башни заметно очистилась, преобразилась, и буйно порастала травой.
После первоначального снятия со счета столь внушительной суммы, банковские терминалы по заявкам Ильи Петровича, как ни в чем не бывало, продолжали шелестеть банкнотами. К его глубокому неудовольствию, в квартиру одна за другой являлись приобретения весьма сомнительной необходимости. Будучи не в силах противостоять этому семейному натиску, Илья Петрович негодовал, и не находя выхода двинулся в другом, более естественном для себя направлении, – в городском пригороде в районе водохранилища по сходной цене купил два смежных участка. И, невзирая, что купленная в прошлом году квартира продолжала пустовать, Илья Петрович затеял строительство двух коттеджей.

8
 
Мы вольны заселять новые земли, бороздить космос и открывать галактики. Однако основной охват наших жизненных интересов сравнительно невелик. Круг служебных поездок, детсад, школа, дом, супермаркет, – повседневные наши пути сконцентрированы на незначительных участках суши, – вроде суеты головастиков в дождевом корыте.

Помотавшись по заграничным курортам, надышавшись волнующих прелестей закоулков Востока и пресытившись алкогольно-танцевальными развлечениями ночных клубов, к осени большинство членов совета вслед за Ильей Петровичем увлеклись покупкой земельных участков в пригороде.  Южная область городского водохранилища – активно заселяемый район частной застройки с развитой инфраструктурой, асфальтированными дорогами. И удачным стечением обстоятельств сложившейся здесь юридической вольницы бывшие работники «Вавилонстроя» рядом с Золотаревым скупили несколько участков почти в полторы улицы.
   
Исполнителем творческих замыслов в строительстве коттеджей стал молодой Ситников (зачем далеко ходить, когда архитектор свой), а воплотителем – прораб Золотарев (тоже – вроде бы свой). И ближе к зиме на одной из окраинных улиц  потянулись строения индивидуальной застройки, в уменьшенном масштабе напоминавшие недостроенную «Башню №1». И так как в этих домах всем угадывались знакомые контуры, в обиходе район так и стали звать – Вавилонцевский.

Работая над новыми проектами, Ваня, тем не менее, больше других печалился о своем главном проекте – заброшенной «Башне №1». В поездках по городу делая иногда крюк, специально ехал мимо возвышающегося над прочими зданиями, будто обрезанного по грудь бетонного монстра. Оглядываясь из окна автобуса или маршрутного такси, он с грустью замечал, как быстро ветшают, тускнеют его стены, и зарастает травой подозрительно пустевшая день ото дня стройплощадка.

   Большинство материалов действительно были уже проданы Ильей Петровичем сторонним клиентам, а кое-что вывезено на купленные участки для строительства коттеджей. Затеявшим строительство по соседству Валентине Васильевне и инженеру Артему Хлудову, он это «кое-что» уже продавал по сходной цене.
 
Побывавший весною в Париже, Алик Абаев с присущей ему горячностью восхищался созданным с большою любовью городом. Рассказывал также, что в увлеченном порыве затеял было даже купить себе там кое-что из недвижимости. Однако напористость, с какой тамошние работники налоговых органов взялись за исследование происхождения его денег, смутили Алика. Узнав же, что при определенных финансовых обстоятельствах (причем, очень схожих с Аликовыми), здесь вполне возможно не только отделаться крупным штрафом, но и угодить в тюрьму, – Алик скоро потерял к этому чудному городу интерес и вернулся восвояси. Зато в районе Вавилонцев теперь у него тоже два смежных участка, и соединив их в один, Алик вслед за соседями затеял строительство коттеджа, – общей площадью под шестьсот квадратных метров!

9

В целях нормализации транспортного движения по улице Красноармейской, левые повороты на перекрестках запрещены ещё с минувшей зимы. Однако Саша по рассеянности часто забывал об этом: перестроившись в левый ряд, включал сигнал поворота, начинал движение, и только завидев оживленно выныривающего из припаркованной на противоположной стороне улицы машины полицейского, чертыхался и неловко выруливал в другой ряд. Так вышло и сегодня: левое перестроение, начало поворота, оживленный полицейский и под недовольные сигналы машин сзади выруливание в крайний правый ряд для поворота уже вправо на следующем перекрестке.
 
С бормотаньем «ну чего рассигналились?» оглядываясь по всем трем зеркалам, Саша ввернулся в переулок, облегченно вздохнул, но увидев вдруг стоявшую у обочины девушку, на секунду будто запнулся. Дамы на автобусных остановках, тем более обочинах были слабым его местом.

«Ого, – буркнул он про себя, поехал дальше, но вскоре остановился и снова посмотрел в зеркало заднего вида: – Однако!»
 
Выскочив из машины, он, недолго думая, направился к ней. Скрестив ноги и засунув руки в карманы, девушка стояла характерно для известного вольными нравами участка улицы, и так как других поводов стоять здесь обычно не бывает, Саша спросил без обиняков:

– Подвезти?

Девушка оценивающе окинула его с головы до ног, посмотрела зачем-то в небо, и улыбнулась:

– Подвезти…

– Ну, тогда пойдем? – Саша кивнул в сторону машины.

– Пойдем,… – девушка опять взглянула куда-то вверх и шагнула за ним.
Неловко взгромоздившись на переднее сиденье, она сильнее обычного хлопнула дверью, и Саша поморщился: зачем хлопать так?

– Ой, простите, не хотела я… – виновато откликнулась девушка и тут же восхищенно добавила: – ну и машина у вас, прям как у министра!

– Да это я так, по случаю купил, – отмахнулся Саша. – Куда поедем?

– Ой, не знаю я, квартира сейчас занята, там подруга отдыхает, в баре в ночную смену работает…

– Ясно, – сказал Саша и огорченно повторил: – Всё о тебе ясно.

– Это ничего, – оправдываясь, торопливо заговорила девушка, – она скоро уйдет, и если у вас есть немного свободного времени, мы покатаемся, а потом пойдем ко мне.

Свободного времени у Саши в последние месяцы было много. Однако сейчас он направлялся в бюро для оформления межевого плана купленного участка, а по пути думал заскочить на «Башню №1» и переговорить с Ильей Петровичем относительно некоторых материалов для строительства коттеджа. Забарабанив пальцами по рулю, он прикинул, что по этим делам можно прокатиться и с девушкой, (наверняка, дел у неё тоже особых нет), и предложил ей:

– Если хочешь, мы прокатимся по моим делам, а потом поедем к тебе?

– Да не знаю я, а далеко это?

– Да нет, это все здесь, в центре, займет не более пары часов.

– Ну, хорошо, – с некоторым сомнением согласилась девушка.

– Хорошо, так хорошо, – Саша повернул ключ зажигания, и будто вспомнив что-то, попросил: – Только пересядь, пожалуйста, на заднее сиденье.

– Ага, – понимающе кивнула девушка и пересела назад.
 
– Как зовут тебя? – в дороге спросил её Саша.
 
– Лариса.

– Меня Саша зовут, – протянув назад руку, он поприветствовал девушку и спросил: – Расскажи о себе, кто ты?

– Студентка, учусь в колледже, живу в квартире с подругой (недалеко здесь), квартира дорого стоит, денег не хватает… ой, не сказала вам: это будет стоить три тысячи.

– Однако… – усмехнулся Саша.

– Ну, вы не обижайтесь, пожалуйста, мне за квартиру нужно срочно заплатить, – тут же добавила Лариса; похоже, ей и самой было немножко «обидно» за столь высокую стоимость услуг.
 
– Да с чего мне обижаться, – сказал Саша, и что-то соображая, смолк.

– Ну ладно, пусть будет две, – по-своему расценив Сашино молчание, заговорила Лариса.

– Ты давно этим промышляешь? – поймав в зеркале её настороженный взгляд, спросил Саша.

– Второй раз. Я после занятий работала в баре посменно с подругой, да в прошлом месяце меня сократили, Наташка там осталась одна. Ну, а за квартиру платить надо, и мне ничего не оставалось делать…

– Так уж ничего, – Саша опять выхватил её глаза в зеркале заднего вида.

– Только не надо, пожалуйста, мне мораль читать, – неожиданно резко выкрикнула Лариса, и сорвавшимся голосом добавила: – остановите, я выйду.
Почувствовав, что сболтнул лишнего, Саша остановился и, обернувшись к ней,  примирительно забормотал:

– Извини, но сама подумай, разве я неправ?

– Мне своего в голове хватает, о чем думать. Не хочу думать я ничего!

– Хорош тебе дуться, – с улыбкой продолжал Саша. – Может быть, ты голодна? Давай зайдем куда-нибудь, перекусим?

– Не хочу, – глухо, как рассерженная девочка буркнула Лариса.

– Сколько лет тебе? – явился у Саши спасительно отвлекающий вопрос.

– Двадцать.

– Ну вот, тебе всего-то двадцать лет, а уже такая зловредная, – засмеялся Саша.

– Не зловредная я… – потеплел, наконец, Ларин голос и она скупо улыбнулась.

– Тогда пойдем хотя бы кофе выпьем, вон «Золотой колос» виднеется на том перекрестке.

После кофейни поехали в бюро (там Лариса долго дожидалась Сашу в машине), и затем приехали на стройку. Башня понравилась Ларисе. Когда, переговорив с Ильей Владимировичем, Саша вернулся в машину, она стала расспрашивать его об этом тихо дремлющем в летнем мареве монстре. Вначале Саша говорил нехотя, потом оживился и повалившимися из памяти ворохами вдохновения засыпал её подробностями этого необычного строительства, махнувшей и впрямь под небеса странной фирме «Поднебесье», и вслед за нею исчезнувшем примерно туда же своем бывшем директоре Федоре Валентиновиче. Из житейского благоразумия он умолчал он лишь о банковских картах, – говорить об этом  пока никому из членов совета не приходило и в голову. (Раз прокололся лишь Алик, – в Париже, и будто за тем лишь, чтобы спешно покинуть этот город).
 
История башни была интересна Ларисе: в замершей беспомощности гиганта перед хозяйской практичностью Ильи Петровича она вдруг нашла некую мистическую красоту и поразившую Сашино воображение схожесть со степенным повиновением слона суетливым затеям сомнительного уже только своим видом бригадира-индуса. Когда выезжали, она изъявила желание «прогуляться по этажам, посмотреть бы, что там и как».

У дома, где проживала Лариса, Саша нерешительно смолк, словно обдумывая как лучше припарковаться. По-своему оценив его молчание, Лариса, тоже отчего-то смутившись, достала из сумочки мобильный телефон:

 – Сейчас я позвоню Наташке, если ушла…
 
– Знаешь что, я подумал сейчас, – с озарением явившейся вдруг приятной мысли, заговорил ей Саша. –  Давай сегодня мы никуда не пойдем. Держи вот три тысячи, а встретимся мы как-нибудь в другой раз, вечерком, и поедем на стройку, когда там будет дежурить Антон, сын этого Ильи Петровича. Антон свой парень, я не так давно улаживал в полиции его проблемы ДТП, так что отцу он нас не сдаст. А мы пройдемся там, прогуляемся, мне тоже будет занятно взглянуть, что теперь там и как.

– Не знаю, что вам и сказать… – растерялась Лариса. – Мне как-то неудобно…

– Ничего, про «неудобно» разное говорят, сама знаешь... Иди, плати за квартиру, работу ищи, а сейчас мне уже ехать пора.

– Ну, тогда запиши номер моего мобильного телефона и до встречи, – каким-то повзрослевшим голосом переходя на «ты», сказала Лариса и продиктовала порядок цифр.
 
«Кажется, я идиот», – мелькнуло в голове Саши, в записной книге телефона придумывающего к её имени конспиративное дополнение.

 10

В новых заказчиках из недавних коллег Ваню более всего смущала придирчивая дотошность, с какой они относились к проектированию своих коттеджей. С ностальгией вспоминая инспекторов «Поднебесья», с милой снисходительностью соглашавшихся практически со всеми техническими решениями Вани, он теперь дивился, а порой и пугался взыскательности своих  коллег.
 
На сэкономленные еще во время работы в «Вавилонстрое» деньги арендовав небольшую студию, Ваня порой уже с утра принимал бывших сослуживцев, – взволнованных, явно под валерьяновые капли полночи обдумывавших тот или иной архитектурный замысел.

Согласования шли туго, принятию решений то и дело мешала излишняя торопливость клиентов (время – коротко). И, невзирая, что Ваня выкладывался на пределе возможностей, удовлетворения в их лицах он не находил. Назначенные по телефону встречи далеко не всегда укладывались в положенное время, случались нестыковки, накладки. Порой между клиентами возникали разногласия и даже споры, – где главным было не уложиться в назначенный час, а то самое неписаное «правило административной иерархии» за столом в кабинете директора, – кому, где, и как сидеть, сколь продолжительным может быть его доклад о текущих делах.
 
Немало забот доставляли и близкие родственники бывших коллег. Валентина Васильевна, например, всегда приезжала в студию со своим мужем, в несколько месяцев преобразившегося из неприметного автослесаря Олежки в Олега Борисовича, – убежденного приверженца творчества великого Гауди: покачивающихся в терпкой сладости барселонских вин его «танцующих окнах», отливающих сочной мозаикой игуанах, причудливых балконах и парапетах.
Вечно спешащей Алле было некогда дожидаться пространственных споров Вани и Олега Борисовича о целесообразности применения в здешнем климате мозаичных дымоходов Гауди. У неё свои дымоходы, – нормандские Довиль и Тровиль теперь нередко снились ей в сумбурных и так же как сама её жизнь неизменно куда-то спешащих снах. И когда терявшая остатки терпения Алла вмешивалась и перебивала посторонний наскучивший спор, сидевшая рядом Валентина Васильевна строго осаживала её, напоминая, что муж её, Саша Клешов, был в компании всего лишь экономистом, а на планерках тихо сидел за столом обычно на самой галерке.
 
У бывшего главного инженера Артема Хлудова свои пожелания – больше бы арок Востока, у Алика, – непременно высокий забор, где основным материалом отделки должен стать дагестанский камень (частично уже оплачен поставщикам). Отца же Марии беспокоит не столь вычурность и оригинальность, сколь бытовая функциональность постройки: первый этаж сдать в аренду под магазин или офис; комнаты других этажей также предусмотреть для сдачи студентам (неизвестно,  как дальше жизнь обернется). А уж Илья Петрович, – тот вообще сам себе на уме: заказывает одно, строит другое, а окрашивает и вовсе тонами каких-то своих воспоминаний станичных наличников, шалей да юбок голосистых казачек.
       
И примешивая к знойно танцующим окнам реечных переплетов прохладной Нормандии, к замысловатой вязи востока расписной округлости наших матрешек, Ваня в итоге неизменно выходил к контурам «Башни №1» – в этом были его творческая сила и одновременно беспомощность.
 
Видимо полагая, что не женское это дело – дом строить, Мария не бывала в студии Вани, о чем он очень жалел. В период работы в «Вавилонстрое», он был влюблен в Марию. Однако, будучи юношей стеснительным и высокомерным, Ваня боялся затеряться среди поклонников, не намекнув ей об этом. И так как других увлечений у него пока не случилось, теперь часто вспоминал о ней, – с грустным умилением творческой натуры посвящая себя новым и новым проектам.  И по сложившимся обстоятельствам часто общаясь по делам с её отцом, испытывал к Дмитрию Анатольевичу особое расположение, с застенчивым смущением порой спрашивая, как дела у девушек.

– А-а… дела нормально, хорошо, – нехотя отвлекался увлеченный проектом Дмитрий Анатольевич. – Ты кого имеешь в виду, Марию, Лену? У Лены сейчас зимняя сессия…

– Успеха ей,  конечно, –  смущался Ваня еще больше. – А Мария как?
 
– У Марии тоже дела неплохо, ищет работу, встала на учет в центре занятости.
 
– Передавайте ей от меня привет…
 
– Хорошо, конечно передам, – бормотал Дмитрий Анатольевич, тут же об этом забывая.

Чувствуя, что от смущения  краснеет, Ваня отворачивался к окну, чего склонившийся к чертежам Дмитрий Анатольевич к его счастью не замечал.
Продолжая дружески общаться с Сашей, Ваня как-то и его спросил о Марии, – однажды за кружкой пива в баре.

– А-а, Мария наша, кадровичка? – Саша напряг память. – Ну да, конечно помню. Да знаешь ведь, за это лето столько всего произошло, что за всем уж и не уследишь.
 
– В последнее время все наши передо мной, – засмеялся Ваня. – Что ни день, – новые идеи, новые замыслы.

– Знаю я, – с усмешкой вставил Саша, – поэтому в офис к тебе и не хожу. Пусть уж лучше Алла этим занимается: проектные решения, согласования, уточнения… это всегда было в её духе!

– Я просто не ожидал от наших такого разнообразия стилистической прыти! – продолжал Ваня.  – Испания, Марокко, Нормандия,… у вас какие предпочтения стиля, французский Довиль, кажется?
 
– Да, у Аллы просто крышу снесло от этого городка… чудное место, мировые сливки туда съезжаются, – непонятно о чём, сожалея, проговорил Саша и переменил тему: – А за Марию, зачем спрашивал?

– Да так, ничего особенного, – вздохнул и Ваня. – Просто вспоминаю иногда о ней.

– Понятно, бывает, – Саша понимающе кивнул.

– Не бери в голову, – поправился Ваня.– Тут и в самом деле нет ничего особенного.
 
– Вижу, отчего грустишь, – усмехнулся Саша. – Может быть, тебя с другой девушкой познакомить? Я тут недавно на Красноармейской с одной Ларисой познакомился, так голова порой просто кругом идет.

– Спасибо, – потупился Ваня, – знаешь ведь, такие знакомства мне неинтересны.

11 

У Саши в те дни и впрямь голова кругом шла. В любви Лариса оказалась искушена, это Саша понял спустя неделю после знакомства, побывав в её квартире. Позже он также понял, что в отличие от провальной учебы в колледже и неудач в трудоустройстве, именно это получается у неё лучше всего.
«Предрасположенность», – многозначительно улыбаясь, Саша порой сладострастно склонял или разбивал по слогам этот ставший обязательным приложением к её имени длинный медицинский термин.
 
Характером Лариса энергична и жизнерадостна. К каждой встрече у неё заготовлен целый перечень предполагаемых развлечений. Если днем, – погулять по набережной, покататься на катере, съездить на природу за город; вечером, – двинуть в какой-нибудь молодежный клуб (где среди её сверстников тридцатишестилетний Саша ощущал себя грубовато скроенным мезозоем). А  уж мегамаркет «Мега» – Ларино вожделение и простительная женская слабость! В этом они поразительно схожи с Аллой. В разное время, с Аллой или Ларисой прогуливаясь по галереям «Меги», он порой ловил себя на смешной мысли, что в спирали ДНК этих столь разных видом и возрастом женщин геном «покупки» вероятнее всего под одним (и наверняка многозначным) кодом. Одни и те же выставленные по витринам бутиков юбки, платья и сапоги привлекали их, – одни и те же! Даже предлагая купить что-нибудь Саше для себя, – спрашивали для примерки те же самые куртки, рубашки и брюки.
 
О том, что нехорошо гулять по бутикам с разными женщинами, – Саша, конечно, знал. Догадывался, что скрывается под многозначительными улыбками порой узнававших его в лицо девушек-консультантов. придавая тому мало значения. Гораздо более тревожным эхом ему отзывалось, когда в очередной раз вставлял карту в прорезь терминала по просьбам Ларисы. Здесь он много отчетливее сознавал, что карта «не резиновая», что сколь не велик его скрытый бюджет, – ему наверняка скоро конец.
   
  К тому времени бюджет жизнеобеспечения Ларисы прочно разместился на Сашиной банковской карте. Невзирая, что большинство её просьб он по возможности отметал, – расходов было много, даже по приблизительным подсчетам. И хотя это ему было досадно, порой даже неприятно, что-либо изменить Саша не мог, да не очень-то и хотел.

Экскурсию по заброшенной башне они с Ларисой совершали не раз: поднимались на пятнадцатый, семнадцатый, а однажды даже на недостроенный двадцать четвертый этаж. Раскинувшиеся в вечернем мареве до самого горизонта городские районы, отблески лучей уходящего солнца в стекле и никеле оставшихся внизу других высоток надолго завораживали обоих.

В такие минуты Саша как в далеком детстве чувствовал себя птицей, хотя и погрузневшей, отяжелевшей. Также он вспоминал, что из всех выпавших на его долю удовольствий главной являлась как раз высота, ощущение полета и невесомости. Что даже в недавние годы сказочного благополучия ему подлинно увлекательными были не покупки в «Меге», тем более не строительство загородного коттеджа, и даже не путешествия по дальним странам. Что истинно высокое удовольствие он испытывал именно в авиаперелетах к этим странам, и в слабом их отражении –  бутылке хорошего вина.
 
У Ларисы бывали здесь свои восторженные ощущения. По-детски стараясь захватить в легкие больше воздуха, она вдохновенно рассказывала, что любое здание как и люди живет своей жизнью, – молодой, старческой, безвременной. Глухо скрипящей половицами и шуршащей сточной водой в канализационных трубах в спальных районах; звонкой и гулкой – в пустых по ночам конторах и офисах. Эти странные и вроде бы вовсе не эротичные мысли порой очень возбуждали её; встречаясь с ней взглядом, Саша замечал в глазах её радужно переливающийся в лучах уходящего солнца похотливый блеск.
       
– А давай, попробуем прямо здесь? – заговорщицки округлив глаза, однажды предложила она. – На высоте…  полета.


11

Бесстрастная надпись на мониторе банкомата «на вашем счете недостаточно средств» у Саши высветилась зимою, – вскоре после новогодних каникул. И как всегда у него, случилось это с наскока, на пике материальных запросов. Поиздержавшись в праздничные дни, возводившие стены коттеджа строители попросили аванс, Алла вздумала поступить на курсы автолюбителей, Лариса еще с декабря училась в модельном салоне парикмахеров, а сам Саша был уже изрядно зависим от алкоголя. (Густым винным шлейфом сказывались ночные клубы, попойки с приятелями и потонувшее в пьянстве веселье рождественских дней).

Сильно взволновавшись, он заказал другую, меньшую сумму, заказал третью – пять тысяч, и только тогда аппарат выдал ему пять тысячных купюр.
«Это что, все?» – выхватив деньги, Саша дрожащими пальцами стал жать еще клавиши, – пять тысяч, три, две, – аппарат всё «отказывал», пока, наконец, выдал ему последние пятьсот рублей и упругим щелчком вытолкнул карту из приемника.
 
«О-пань-ки», – с легкой брезгливостью выдернув карту, Саша выгреб последние пять сотенных бумаг и достал из кармана пальто сотовый телефон:

«Кому звонить? – замелькали в его голове рваные обрывки имен: – Алле, Илье Петровичу, строителям, или, может быть Ларисе?..  Пожалуй, нет, – Алле важнее всего!»
 
На секунду онемевшей от неожиданности Алле, тем не менее, скоро вернулось самообладание.

– Так. Ты у какого терминала находишься? Стой на месте, никуда не двигайся, – скомандовала она тоном страхового агента при сообщении о транспортном происшествии. – Слышишь меня?

– Слышу. Я что, по-твоему, идиот?

– Я сейчас буду на месте.

Растрепанная и едва накрашенная Алла и впрямь явилась очень скоро, – минут через пятнадцать. Без лишних слов выхватив из Сашиной руки карту, она увлекла его к другому терминалу, – несколько раз лихорадочно совала карту в прорезь, нажимала все из возможных комбинаций – безрезультатно. Денег на счету не было.

– Эх, дура! Я что, по-твоему, идиот? – вздохнул Саша и побрел к машине.
История Саши глубоко встревожила Вавилонцев. Подобно небесному грому поражающий своей безаппеляционностью намек на недолговечность любого на свете блага смутил всех чрезвычайно. Едва ли сговорившись, на другое утро практически в полном составе все собрались в студии Вани. Обо всём, что напрямую не касалось архитектуры, проектов, Ваня всегда говорил сдержанно, а сегодня и вовсе молчал. Смущенно помалкивали и остальные собравшиеся.
Был здесь и Саша, судя по бравому виду, слегка пьян. Больно уж вольной нелепицы и сомнительной независимости сквозило в его повисающих в общей тишине репликах:

– Подумаешь, карточка выдохлась, разве это самое страшное? Только ли в деньгах жизнь наша? – восклицал он, и игриво косился в сторону насупившегося Ильи Петровича. – Строителей Ильи Петровича – к чёрту! Пусть сам с ними разбирается, что у них за расценки на обычную каменную кладку! Я только перед Новым годом им сто тысяч давал, теперь что, ещё пятьдесят? Так ведь, Илья Петрович?

– Так-то оно так, – вздохнул Илья Петрович и, вторя ему, вздохнули все остальные.
 
– Да и вообще, разве теперь конец всему? – продолжал Саша. – У нас с Аллой только одних должников – минимум на миллион! (надо будет обязательно подсчитать). К тому же машину можно продать, зачем нам такая огромная; коттедж, (нас и так давно уже тошнит от забот этих строительных)... да мало ли ещё чего. В конце концов, на работу можно устроиться…
Хотя говорил Саша вроде бы понятно и логично, сидели все тихо, с поникшими точно на похоронах головами.

– Конечно, мы в беде семью вашу не оставим, знаем, парень ты порядочный, – выступила за всех Валентина Васильевна. – Да и всем нам впредь следует быть осторожными в расходах.
 
Когда понуро расходились, Алик у машины догнал Сашу и незаметно сунул ему пятитысячную купюру:

– На, возьми вот, – буркнул ему в ухо. – Если что, обращайся, – чем могу, помогу.

– Спасибо, – кивнул Саша.

– Знаешь, – проникновенно добавил Алик, – я с самого начала очень сомневаюсь в справедливости распределения денег этой «в беде не оставим» Валентиной Васильевной. Слышал, что девчонкам своим она тогда кинула всего по пять тысяч?

– Слышал…

– Так вот,… с этими расчетами её надо бы обязательно разобраться. Вон папаша Марии, – строит себе, и в ус не дует, а вспомни, кем она была в офисе? Никем и ничем! Безгодунедельная, неприметная мышь! И пить ты брось! Ещё за рулем… знаешь ведь – плохо кончается!

12

В тот же день, редким совпадением неудачных обстоятельств дорожный полицейский еще раз напомнил Саше про нехороший конец «употребления» за рулем. Остановив его за тот самый «левый поворот», только на другом перекрестке, полицейский почувствовал подозрительный запах и недолго подумав, предложил два варианта: штраф на месте (50тысяч), или освидетельствование и протокол об изъятии водительских прав. И так как последнюю выручку с банкомата Алла предупредительно забрала, Саша предложил полицейскому лишь пять тысяч, подаренные Аликом.

– Вы смеетесь? – голос полицейского дрогнул в благородном негодовании. – Да знаете ли, что за управление транспортным средством в нетрезвом состоянии, в наше время можно даже в тюрьму угодить?

– Что ж, денег у меня действительно больше нет, остается второй вариант, – с игривой печалью в голосе констатировал Саша.

– Смешного, в этом очень мало, поверьте мне, – назидательно произнес полицейский и начал писать протокол.

В том, что смешного в этом действительно нет, протрезвевший Саша убедился уже следующим утром, дрожа на пятнадцатиградусном морозе на автобусной остановке. Автобус нужного маршрута куда-то запропастился, и нервно прогуливаясь взад-вперед, Саша непослушными пальцами полез в карман пальто за телефоном.
 
Абонент под именем « М Дымов» долго не брал трубку.  Когда, наконец, хрустнуло его напряженное «Слушаю, майор Дымов», Саша торопливо забормотал:
– Это Клешов, «Вавилонстрой». Встретиться бы надо, поговорить…

В трубке повисла пауза. Майор, вероятно, что-то припомнил, сопоставил, и после успешной идентификации (обильные застолья, закуски), заговорил веселее:

– А, Саша, вспомнил, конечно, как дела?

– Да вот, неприятности, права забрали за НС.

– У тебя? Ну, даешь! Что ж так нехорошо?

– Нехорошо… – согласился Саша.

– Ну да ладно, давай встретимся вечерком в нашем ресторане, мне тоже есть о чем с тобой поговорить.

Вечером Дымов был чем-то озабочен, говорил рассеянно, а порой вовсе сердито.
– Народ распустился, разухабился, – заметил он по поводу Сашиного нетрезвого состояния за рулем. – Ты, друг мой, конечно, не обижайся, но я уже просто мечтаю таких вот как ты господ на «Лендроверах» поставить «руки на капот», спустить штаны, да как следует высечь розгами. Чтоб недельку на животе поспали.

– Ох уж, так уж, – усмехнулся Саша.

– Именно «так уж»! – распаляясь, продолжал Дымов. – Знаешь, о ком я хотел с тобой поговорить? Сыночке одного из ваших, Антоне Золотареве. Сегодня у нас в городе случилось ещё одно транспортное происшествие – на «встречке», и возможно со смертельным исходом. И знаешь, что за рулем выехавшего на запрещенную встречную полосу движения внедорожника был именно этот юноша. А я ведь не так давно ручался за него!

– Надо же, никогда не подумал бы, симпатичный улыбчивый парень, васильковые глазки…  – сконфужено пробормотал Саша.

– Вот так, похоже, пришло время «закрывать» этого василькового хлопца.
Сашу смутил такой поворот дела, и он потерял аппетит. Глядя, как, невзирая на не слишком ладное настроение, Дымов смачно вгрызается в прожаренный антрекот, он смолк и задумчиво переворачивал вилкой зелень в салате. Смешанное чувство вины, стыда ворошились в нем. Вызревшее решение вдруг озарило его, махнув стопку водки, он поднял посветлевший взор и заговорил Дымову:

– Знаешь, Виталий, я ведь не за тем тебя пригласил, чтобы просить о решении своего вопроса, у меня-то и денег теперь на это нет. Просто захотелось по-товарищески пообщаться с тобой. Мы ведь какие уже старые приятели!

– Так уж за этим, – доев мясо и видно оттого повеселев, Дымов засмеялся: – И как это денег у тебя нет? Вы ж там все «золотые ручки».

– А так, башню уже скоро год как заморозили.

– О, об этом я тоже кое-что слышал. Говорят, шеф вам бонусы хорошие оставил.
– Оставил, да вышли все, – вздохнул Саша и разлил водку по стопкам.

Выпив, он с присказкой «чего уж теперь скрывать», рассказал Дымову о чудесных картах.
         
– Знаешь, я кое-что подсчитывал, причем, очень приблизительно, – и выходит, что на моем счете было около восьми миллионов! – в горьком волнении закончил Саша.

– Да ты талант, друг! – откинулся назад захмелевший Дымов. – Чтобы за год ухлопать  восемь лимонов, требуется талант, да недюжинный! Знаешь ли, что моя ментовская зарплата, – со всеми майорскими прибавками и надбавками, – двадцать две тысячи! И пенсия за «горячие точки» две семьсот. А еще у меня безработная жена и Лешка с Варькой. И что ты думаешь – нам хватает!

– Ладно тебе, левак, чай, забыл!

– Какой там левак, я же конторский волк! Ну, бывает, подкидывают кое-что в отделе, но в общей сложности это не более десяти тысяч в месяц… А ещё ты герой, милый мой! Ухлопать в один год восемь лимонов это не только талант, но ещё и геройство – тебе за это орден нужен! – не в силах успокоиться, нехорошо смеялся Дымов. 

13

Илье Петровичу в тот вечер было не до застолья. Обжигающе яркой вспышкой внутреннего небосвода осмыслив постигнувшую семью беду, он всю оставшуюся часть дня метался между автомобильными эвакуаторами, полицейскими, толпившимися зеваками, спецмашинами «медицины катастроф» и приемным отделением десятой городской больницы. Невзирая на вчерашнее предупреждение Валентины Васильевны «с карточками быть осторожнее», он в попадавшихся по пути терминалах снимал деньги – набралось уже около миллиона.
 
Вечером Илья Петрович привез чуть застенчиво улыбавшегося  Антона домой. Подписав в отделе все необходимые акты и протоколы, Антон в отцовской машине будто дремал, а по приезду домой надолго отправился в ванную комнату.

Собравшиеся на кухне остальные члены семьи старались не шуметь, – мужчины осторожно отхлебывали чай, Полина Сергеевна тихо всхлипывала: как он?

– Ничего особенного, ссадины, ушибы, – сработали «подушки безопасности» – осевшим голосом пробормотал Илья Петрович. – У водителя встречного «жигуленка» состояние критическое, сейчас в реанимации.
 
 Думая о чем-то своем, испуганно оглядывалась по сторонам теща; видимо нечто вспомнив, склонилась к уху дочери и тихо шепнула:
 
– Птица – Сирин.

Полина Сергеевна послушно кивнула ей головой.

– Все кроссворды разгадываете? – нервно улыбнулся ей Илья Петрович, и, возвышая голос до визга, крикнул старшему Вите: – Я сколько раз говорил, чего это барышня твоя, всегда с задранными голыми ногами сидит у нас за столом? Её что, не учили элементарным манерам приличия? – из глубокого презрения к своей гражданской невестке, Илья Петрович никогда не разговаривал с ней напрямую.
 
– Я уйду, – вставая, буркнула Наталья, и быстрой скороговоркой на ходу добавила:  – Но кажется мне, кому-то здесь очень нравятся мои ноги, едва глаза не ломают, нервничают…
 
Было грянувшие в ответ гром и молнии, спасительно оборвал звонок телефона Ильи Петровича. Звонил Саша.

– Я тут услышал про вас, это правда?
 
– Правда, – отвечал Илья Петрович.

– Живы там все? Антон как?

– Живы, Антон тоже ничего, – Илья Петрович нехотя повторил сказанное жене.
– Я могу чем-нибудь помочь?

– Тебе с моими строителями надо бы рассчитаться, отдать им пятьдесят тысяч.
– Да помню я, на днях рассчитаюсь…

– Я тут еще кое о чем думал, – добавил Илья Петрович. – Может быть, опять понадобится помощь твоего приятеля, майора Дымова.

– Это вряд ли, – отвечал Саша. – Я только что общался с ним, и настроен он очень категорично.

– Как?

– Категорично. Говорит, всех таких нарушителей пороть розгами надо. Чтоб неделю на животе спали.

– Пороть надо, с этим я согласен. А сам-то, зачем с ним встречался?

– У меня вчера права изъяли. За НС.

– О, события у нас шагают семимильно… – вздохнул Илья Петрович. – И все-таки встреться с ним, расскажи о нашем разговоре, – пятьсот тысяч приличные деньги,… если потребуется, буду искать и больше.
 
Саша всегда слыл человеком ответственным. Утром следующего дня он прилежно обзванивал своих должников и предлагал вернуть хотя бы часть долга. Также позвонил Дымову и попросил о встрече, днем, «где-нибудь в недорогом кафе».
С легкой брезгливостью пережевывая «заветренный» бутерброд, Дымов запивал его большими глотками чая.

– Я тут говорил вчера с отцом этого Антона Золотарева, – заискивающе поглядывая ему в глаза, говорил Саша. – Просит содействия… пятьсот тысяч.

– Многим тут едва ли помочь, наверняка будет суд. Лишь если удастся – срок условный.

– Ну да, конечно условный. Не сидеть же пацану в тюрьме. Уркаганы там его вмиг обработают.

– Обработают… – мысля о чем-то своем, пробубнил Дымов. – У меня в прокуратуре приятель есть, следователь. Встречусь с ним, поговорю.
 
– Хорошо бы…

– Ты вот что, машину свою не собираешься продавать?
 
– Думал я…

– Чего тут думать-то, – засмеялся Дымов. – Уж по твоему-то делу судья наверняка вынесет решение о лишении прав, этак, годика на два. Тут и думать нечего. И зачем в таком случае тебе машина?

– Жена поступила на курсы…

– Ну, жене такая громадная машина вовсе ни к чему!

– Я подумаю. А дашь, сколько?

– Ты же сам назвал, – пятьсот, если еще что по сусекам наскребу – шестьсот, шестьсот пятьдесят…

– Да что ты? – Саша испуганно отстранился от стола. – Я весной её за два с «хвостом» покупал. Вот таким!

– Таким деньгам у меня сроду не бывать, даже если позанимаю у всех в отделе. Конечно, я попробую найти больше, но ты тоже подумай, мало ли что. А о дальнейшей судьбе этого хлопца ручаться пока не могу. Надо встречаться с ответственными людьми, разговаривать, когда деньги понадобятся, позвоню.


14

…Притух счастливый блеск в глазах вавилонцев. Хотя других неприятностей вроде бы не случалось, смутились все, бросились на всем подряд экономить. В свое время бывший также членом совета главный механик Альфред Руйза – недолюбливаемый всеми невысокий, щуплый, и нудный рациональностью эстонец (и не вспоминали бы, да вот, соригинальничал!) предложил незатейливый способ определения остаточного баланса:  завести каждому новые персональные карты, и перевести туда весь имеющийся на скрытых счетах остаток. Но на него испуганно зашикали: будто без тебя об этом не догадались, только вот, – подумай сам, – вдруг кто узнает, что на счету его денег с гулькин нос, что тогда делать, – работу искать? Пьянствовать, как Саша? Или, может быть, в бизнес податься? (дожидаются нас там).

Для членов совета эта неизвестность остатка прочно срослась со счастливым незнанием будущего: сколько (и главное каких?) отпущено каждому дней. И как с гадалками порядочные люди обычно общаться не рискуют, уханье кукушек считают с улыбками, – на Альфреда Оскаровича все посмотрели снисходительно: лучше расскажи, тефлон-то свой, отодрал от чугунных сковород?

Дело в том, что успешно продав малолитражки передвижной кухни, Альфред Оскарович отделил от них чугунные электроплиты, в плитах отделил и продал электрическую часть, и все никак не мог найти способа, отодрать дорогое тефлонное покрытие от чугуна. Сдать же все оптом по цене чугуна, у него ну просто рука не поднималась!
 
 
Вяз строительный размах вавилонцев. Стыли присыпанные снегом недостроенные стены, недоделанные кровли, прямоугольными прогалинами виднелись в домах безрамные проемы и бездверные ниши.  С мистическим трепетом вставляя свои карты в прорезь терминалов, осторожничая в расходах, застройщики интуитивно направлялись тысячелетиями проторенным путем всех великих строителей – удешевляя труд рабов. Вместо плаченных рабочим на строительстве башни 1100-2500 рублей в день, Илья Петрович на своих стройках платил теперь 700, а кому и вовсе 500. Мужики роптали, тратили уйму вздорожавших калорий на пустые споры, ни с чем уходили, – чтобы вскоре вернуться, – с недобрым прищуром складок поджатых ртов и уголков глаз, (на других стройках порой вовсе не платили).
 
Больше всех преуспела в удешевлении трудодней рабочих Валентина Васильевна, – привезла с какой-то загородной биржи целый автобус восточных строителей, – худосочных голодранцев в потертых пиджаках, с откинутыми на затылки фуражками и большими, тревожно косившими газельими глазами. Хвалясь перед соседями, она упоенно  рассказывала, что платить обещала им 350р. в день, «и за такие деньги они готовы работать хоть двадцать часов в сутки!»

На стройке Дмитрия Анатольевича однажды  Ваня случайно встретился с Марией, – красивой, нарядной, задумчиво оглядывающей высокие потолки и стены холла. Расстегнув в теплом помещении пуговицы изящно приталенного оранжевого пальто, Мария высвободила из-под пушистого ворота цветастую шаль и, увидев Ваню,  с улыбкой направилась к нему:

– Привет. Как дела?

– Привет! – улыбнулся Ваня. – Вот дом вам строим, проект согласовываем. Нравится дом?

– Не знаю… – Мария пожала плечами. – Кажется мне, слишком много здесь всего лишнего, – комнат, дверей, окон, вообще – ненужной площади. Хотя, мнение мое едва ли кого здесь интересует.

– Отец твой собирается квартиры сдавать студентам… офисы.

– Да кому нужны здесь эти квартиры, на окраине, – вздохнула Мария.
 
– Тут у всех так… – согласился Ваня и, осмелев, заглянул ей в глаза, – никто толком не знает, для кого и зачем строит.

На секунду к нему вдруг неожиданно вернулся из детства «фургончик счастья», – такой же оранжевый, нарядный, изобилующий большими и ярко обернутыми лакомствами. Этот небольшой, на велосипедном ходу цирковой фургончик катил по аллее их провинциального сквера то нагоняя и равняясь им с матерью, то отставая; а размалеванные клоуны доставали из переполненного кузова лакомства и предлагали маленькому Ване. «Денег у нас нет» – ворчала мать, увлекая за собой оборачивающегося Ваню, и те в игранном огорчении отступали к другим прохожим. У ворот сквера Ваня оглянулся, – издали виднелись лишь размытые слезами оранжево-салатные пятна подвижных клоунов и посреди аллеи вытянувшаяся от слез оранжевая пирамидка фургончика.
 
– Что, смотришь так? – посерьезнев, спросила Мария.

– Да ничего, вспомнил кое-что, – опомнившись, Ваня виновато отвел взгляд.

– Обо мне? – строго спросила Мария.

– Ну что ты, разве можно? – улыбнулся Ваня и заторопился на второй этаж к окликнувшему его Дмитрию Анатольевичу. 
.
В один из февральских дней Саша назначил встречу Ларисе, по привычке в одной из галерей «Меги». Только теперь он приехал на автобусе, отчего опоздал, – Лариса уже ждала его. Вкратце рассказав ей о своем настоящем положении, он увидел сочувственную грусть в её глазах и с той же присказкой «чего скрывать» одним махом рассказал ей о чудесной карте. Закончив, он поинтересовался:

– Теперь, наверное, бросишь меня?

– Зачем же, мне бросать тебя, – возразила Лариса. – Скорее ты сам уйдешь.
 
– Это вряд ли!
 
Когда пошли прогуляться вдоль галерей, мимо стремительно терявших к себе интерес витрин – замерших в неоконченном движении элегантно ряженых манекенов, сверкающих золотом ювелирных отделов – Лариса вдруг спросила его:

– А почему у вас детей нет?

– Долгая это история, – отозвался Саша. – Жили мы бедно вначале: съемные квартиры, переполненные маршрутки, куриные окорока,… аборты. Потом решились родить ребенка. Алла забеременела, да начались тут проблемы у неё со здоровьем. Ну, по-женски, – ты должна понимать. Она лечилась, – случился выкидыш. Затем была еще беременность, опять выкидыш… Потом квартиру мы в кредит взяли, ипотека, слышала это подленькое словцо?… Так вот, после оформления ипотеки и переезда в новую квартиру нам было уже не до детей. А когда башню строить начали, – жизнь обрела другие очертания  – турпоездки, круизы, – какие тут уж дети…

У ледового катка на центральной площадке торгового центра они за столиком «Макдоналдса» пили кока-колу, и Саша еще долго рассказывал о себе. Лариса помалкивала, с грустной скукой оглядываясь по сторонам.

 Позже она оказалась права: именно Саша бросил её. То нет желания ехать к ней в центр города двумя маршрутами автобуса, то неохота топтаться в ожидании, пока подруга отоспится после ночной смены. А не то, бывало просто денег жалко, – тех совсем небольших денег на бутерброд и кофе Ларисе в «Золотом колосе», – лучше уж на ту же сумму выпить пару рюмок в подвальном кафетерии соседнего дома.

В делах строительства коттеджа он допустил тактическую ошибку, о чем теперь очень жалел. Продав-таки за девятьсот тысяч Дымову свой Лендровер (пятьсот от Ильи Петровича, остальные Дымов вроде бы «назанимал» в отделе), Саша по совету рабочих Ильи Петровича основную часть денег вложил в дальнейшее строительство. В долгих спорах строители убедили его, что на данном этапе «замораживать» работы крайне нежелательно – стены будут рушиться. И оставшись при незначительных средствах Саша, тем не менее, продолжал вести сомнительное рентабельностью строительство (при продаже, окупятся ли затраты?)
    
И когда уже яркой весной он увидел однажды Ларису, – на том же перекрестке, в той же характерной для этого участка улицы позе, – про себя усмехнулся, и сердце его обдало тем самым хорошо запомнившимся холодком при последнем снятии денег у банковского терминала. Сойдя на ближайшей остановке, Саша направился было, к ней, но по пути передумал: поучать жизни? дать хороший совет бросить это и замуж за кого-нибудь выйти? Глупо…

День был светлым, ясным, из тех залитых солнцем майских дней, когда в очищенном влагою воздухе цветущая зелень каждым листком, каждым распускающимся бутоном устремляется навстречу необъятному свету, – буйно, неистово, и вместе с тем неизъяснимо трогательно в своей нежной беспомощности среди строго прочерченных прорезей теней.
   
«Светлых вам дней!» – вдруг неожиданно вспомнил он последнее пожелание своего бывшего директора и невольно поежился.

«Дни-то и правда, светлые, да только на душе… мглисто как-то» – перейдя на противоположную сторону улицы, он, по-стариковски сутулясь, зашагал в задуманном прежде направлении.


15

В хозяйской практичности Илье Петровичу равных еще поискать! С делами «Башни №1», он, что называется, справился на «отлично» – в феврале с заброшенной стройки продал последние бытовые строения, забор, ворота, после чего согласно кодексу чести капитана «покинул судно последним». И словно высвободившись от излишних нагромождений, с простора пустыря воспарил в небо лишь бетонный остов башни – облюбованный голубями, разного рода «неформалами», а в самых глухих закоулках бродягами.

С бедой второго транспортного происшествия сына Илья Петрович справился чуть хуже, – твердым «хорошистом». Условный срок для Антона обошелся ему с  невиданным удорожанием: пятьсот тысяч отправились на тайные счета работников суда, триста прокуратуры, двести матери получившего тяжкое увечье водителя встречной машины  Валерия Недосмехова и пятьсот Дымову на «организационные нужды», – всего более полутора миллионов,  не считая угробленной машины.
Затяжная борьба с праздностью сыновей, дурновоспитанной невесткой и теряющей связи разума тещей, шла переменным успехом: балансируя между зыбко покачивающимся трояком и «три, вот с таким минусом!». Крики и сумбурные эмоциональные выплески венчались короткими передыхами «восстановленной справедливости», – казалось лишь с тем, чтобы  укреплять дух Ильи Петровича к новым боям и победам.

Полина Сергеевна  тяжело пережила происшествие сына. Последующие после аварии месяцы она большей частью проводила у палаты потерпевшего Недосмехова, в молитвах о прощении, трудных разговорах с его родственниками.
После случившейся беды, словно нежданно нагрянувший бедный родственник Недосмехов прочно разместился в бытовом обиходе семьи, уже только своей символично звучащей фамилией сокрушая всем естественные радости.   
Введенный в состояние искусственной комы, он перенес несколько операций по удалению внутричерепных гематом. И хотя, по словам хирурга, операции прошли успешно, –  говорить он пока не мог, оставаясь едва способным к движению. Спустя более двух недель после операции его из отделения реанимации перевезли в общую палату. К тому времени он мог лишь поворачивать голову, с трудом шевелить правой рукой, и на всякого входящего в палату глядел ровным, мерно моргающим взглядом – не сердито, не озлобленно и даже без упрека, – лишь с каким-то едва заметным огорчением. Этот немой взгляд жестоким стечением обстоятельств похожих на Антоновы его голубоватых глаз был страшным укором Валентине Васильевне. Всюду, где бы она не находилась, взгляд Валеры неотступно следовал за ней, расстраивая хоть сколько-нибудь отрадные её мысли и любое задуманное мероприятие.
   
Деловые заботы двигали семью вперед, – весной завершающими этапами отделочных работ двинулись  стройки Ильи Петровича, а с началом лета он хлопотал о поступлении Антона в престижный ВУЗ, и чтобы непременно с военной кафедрой (отсрочка от службы). Гражданская невестка гораздо настойчивее уговаривала Витю к переезду на съемную квартиру, (Илья Петрович так и сомневался в необходимости передачи им тайно купленной квартиры).
 
Слабо поправлявшийся «бедный родственник» все заметнее отставал от жизненного темпа семьи. Разрыв между лежачим больным и движением жизни в геометрической прогрессии пропорционален каждому дню, и заботы лечения Недосмехова давно наскучили всем. Лишь Полина Сергеевна, буквально «разрываясь» между семьей и его постелью все дальше отставала от общих дел, пока не  слегла сама –  обострилась застарелая болезнь почек.

 Лечение её, как и всякое лечение болезней имеющих основой нервное перенапряжение шло из рук вон плохо. Врачи приписывали дорогостоящие лекарства, Илья Петрович нежеланно вставлял карту в прорезь терминала, снимал незначительные суммы, и по выписанным рецептам покупал по возможности дешевые препараты. (После снятия полутора миллионов – осталось ли там чего?)
И рассказывая знакомым о болезни жены, он больше говорил не о самой Полине Сергеевне, а сетовал на  непомерно вздорожавшие услуги врачей, лекарства. Ибо, как и каждому бы на его месте, Илье Петровичу суеверно казалось, что если он будет снимать деньги не так часто и понемногу, банкомат будет к его семье снисходительнее, жалостливее.
 
Все это глубоко удручало Илью Петровича, обессмысливая направление и оставляя безымянным сам пункт назначения его жизненного пути. Огнем и холодом известных мужских болезней – сердечной аритмии, гипертонических кризов эти огорчающие подробности, однако, лишь полировали главный его жизненный стержень – накопительный, стяжательный, – подвигая к новым коммерческим замыслам и свершениям. Благо заказы шли сами, что называется, в руки – на днях с вопросом о продаже уже самого остова «Башни №1» покупатели обратились почему-то именно к нему.
      
16

Валентина Васильевна хороших слов на ветер не бросает. Как-то завидев Сашу, в ожидании  очередного покупателя скучающе прогуливающегося вдоль своей стройки, вырулила Мерседес к бугрящейся примерзшими комьями обочине и, открыв дверь, призывно махнула ему:

– Привет, чего скучаешь там?

– Покупателей дожидаюсь, – подойдя, Саша приветствовал её.

– Покупателей… продать дом сейчас нелегко. Ты вот что, если желаешь, выходи работать ко мне на стройку. Забор вон надо класть.
 
– Да я же не каменщик…

– Ничего, подучишься, ума в этом деле большого не надо. Бригадир Наиб расскажет тебе, что и как. А то ведь продавать дом можно и десять лет, только вот жить все это время на что-то нужно. Так? А триста рублей в день я тебе обещаю.

– Я подумаю…

– И нечего тут думать, – прикрывая дверь, ободрительно улыбнулась Валентина Васильевна. – Я ещё жене твоей Алке позвоню, вместе вам легче будет думать…
Дела Саши день ото дня хирели. Получить назад долги оказалось непросто. Должники с явным неудовольствием отдавали три, в лучшем случае пять тысяч, в остальном прося отсрочку хотя бы до будущего лета, – с чем сострадательный Саша невольно соглашался (и правда ведь, выложи-ка сейчас сотню-другую тысяч, когда у большинства предпринимателей бизнес замер еще с начала года). По размещенным объявлениям о продаже имущества покупатели звонили изредка, и с едва скрываемым убеждением выкупить все задешево, словно его продажа машины менее чем в полцены была известна всему городу.

Найти работу оказалось еще сложнее. Встав на биржу труда, он прилежно обхаживал предприятия, дивился ничтожно низкой зарплате, условиям работы. Будто угадывая его настроение, (а возможно и вредную склонность)  сотрудницы кадровых служб вскользь рассказывали ему о работе и с едва скрываемым облегчением возвращали ему подписанный обходной лист, выданный в бюро по трудоустройству. 
.
Во снах он гулял по бульварам Парижа, Довиля, в уютных кафе пил вино, и где-то в глубине бодрствующего подсознания его никак не покидало чувство недолговечности всего этого, ненадежности щедрой карты. И просыпаясь, он с каким-то злорадным удовлетворением отмечался в действительности: все уже совершилось, карта кончилась, и конец её вышел именно таким, как предполагал!  Полежав с этим минут десять, засыпал опять, – в незанятости дней он привык спать до одиннадцати.

Несколько раз во снах к нему возвращалась Лариса. Причем видима была почему-то лишь часть её – завиток волос на затылке, радужно переливающийся похотливый глаз или изящно выгнутое бедро. И всюду он прятал её, – между кроватью и комодом спальни, за диваном, под ковриком багажного отделения автомобиля. Были жалость к себе, Ларисе, и горьковатым печеночным привкусом откуда-то  из-под языка сочились собственное бессилие и виноватость перед ней. Просыпаясь, он уже без злорадства осознавал утрату не только Ларисы, но и интерьерного оформления этих снов, – вслед за «Лендровером» ушли за бесценок спальный гарнитур и шикарный диван из зала.

Бег его времени замедлял свой ход. Та безудержная поспешность, с которой стремился возобладать всеми из доступных благ, и, не успев им нарадоваться, искал следующие, незаметно таяла. Мелкими ручьями стекаясь по замусоренным ненужными покупками склонам в речушки, эти его суетные стремления вливалась в полноводную реку общей ненасытности,  и в замедленном потоке остывших человеческих страстей уплывала прочь с его жизненного обихода.

 Нет, ни о чем не жалел он. Рассуждая с собой о безалаберных тратах, порочной связи с Ларисой или непосильном строительстве, он всякий раз находил всему этому какой-нибудь углубленный смысл, вроде необходимости для каждого мужчины построить дом, посадить дерево,  в знакомстве с Ларисой –  провидение судьбы, и.т.д.

Кое-что в своей истории ему, конечно, хотелось бы подчистить, подправить – но все это касалось бытовых мелочей, незначительных деталей. Невзирая, что многие из сваленных на балконах бытовых приборов, – всевозможные эппиляторы, массажные ванночки, механизированные лапшерезки, неловко опрокинутые по углам скелеты спортивных тренажеров  и вызывали в нем раздражение своей никчемностью, – приобретение их он глупостью не считал, с умилением вспоминая вожделенные минуты их покупки. Отмечать, в чем именно был допущен перерасход, Саша и не подумал бы, это было ниже его внутреннего статуса. Возможно, именно здесь и состояло их с Аллой семейное счастье, – прожив вместе почти пятнадцать лет, они ни разу всерьез не поссорились.

  Весной Алла вышла на работу – продавцом в хозяйственный магазин. С тех пор и прежде не слишком стойкий порядок в богатой квартире Клешовых обрел и вовсе стабильную устойчивость хаоса.
   
После памятного разговора с Дымовым, а спустя месяц и мировым судьей, – добродушным старичком, всё сморкавшимся в свой платок и заученными в рифмы несколькими уютными словами  объяснившего, что нетрезвым не то чтобы ехать – находиться за рулем никак нельзя и без обиняков лишившего его права вождения на два года, – Сашу исподволь, но все увереннее охватывала скука к любым делам.

 Чувство утраты преследовало его не только при упоминании карты. Все отрадное, что могли задевать его мысли, – обычно тут же спрягалось формою прошедшего времени, мелькало удаляющимися назад деревеньками, а настоящее виделось нехорошо обрюзгшим, пополневшим, как собственная физиономия в зеркале парикмахера после непомерно затянувшихся праздничных выходных.

 Новых приятелей у Саши не завелось. Своими наблюдениями он стеснялся делиться с людьми малознакомыми, порой откровенничая лишь с Ваней. Встречались они за рюмкой теперь гораздо реже, а местом общения чаще была не престижная «Механика», а случайные забегаловки вроде «У Сережи», «У спуска» или вовсе пропахший застывшим жиром кафетерий «Под мостом».

В один из пасмурных осенних вечеров случайным вывертом захмелевшей беседы разговор зашел здесь о судьбе, стечениях обстоятельств, и неожиданное открытие зрело в их беседе – удивительная по логике закономерность весьма тесной связи поворотов судьбы, характеров, случайностей. Закономерность высокая, непостижимая; закономерность времен года при всей неповторимости погоды отдельного дня. С ностальгией Саша вдруг вспомнил их давние размышления на эту же тему, – в день получения банковских карт, на пороге новой жизни. Вспомнился двойник Саши, дивные проститутки, и, оглядываясь в сторону тех дней, посмеялись.
   
– …И знаешь, – притушив смех, заговорил Саша потускневшим голосом: – Мне удалось-таки в соцсети найти этого своего двойника, пообщаться с ним. Сын его уже большой (женился рано), жена его, – на фоне каких-то бледнеющих холмов на всё фото улыбающаяся за себя и мужа этакая полнощекая бабища с крупным лицом и пышной каймой крашеных волос (привет передавала!) Ну, коль уж такая дама привет передает, о других спрашивать нечего; зато Славик с большой охотой рассказал мне о прочих своих радостях: предстоящей покупке новой «Газели» со скидкой почти в сто тысяч. Я же ему рассказал о себе, Алле, прикрепил файл с нашими фото на фоне «Лендровера», строящегося коттеджа… Всего теперь былого, скучноватого…

– Чего ж тут скучного, – запротестовал Ваня, – обыкновенная человеческая жизнь, естественные заботы…

– А сам-то ты, не очень привязываешься к этой обыкновенной жизни. Что-то не припоминаю я, чтобы ты что-нибудь покупал, – машину, мебель или затеял что-нибудь строить себе.

– Так не на что мне, денег нет.
 
– То есть как? Для кого карточку бережешь?

– Да ничего я не берегу. Как-то примерно год назад я попробовал снять деньги со счета, хотел выкупить этот арендуемый офис. И оказалось, что моя карта просто заблокирована. Я вставлял её так, сяк – бесполезно.

– Не может этого быть, возможно, ты просто неправильно ею пользовался, надо проверить в банке.

– Каком? Ты видел где-нибудь банк, изображенный на карте?

– Там же нет никаких изображений…

– Но если внимательно присмотреться, водяными знаками там всё же просматривается сочетание знаков P&FV bank. В интернете я запрашивал все из возможных комбинаций этих знаков. И знаешь, – такого банка просто нет!

– Вот как?! А я даже не взглянул на свою карту толком ни разу. Снимали с Аллой деньги в терминалах разных банков, а там вероятно и проценты еще немалые… ладно уж, пора забыть об этом. Что же сам делать думаешь?

– Что делать? Проекты чертить, за аренду офиса платить, за квартиру,… я ведь живу скромно, – пью мало, ем один раз в день, – как-нибудь протяну.

– Тебе непременно жениться нужно, детей родить. Ты с Марией видишься?

– Нет. Видел их с отцом на стройке один раз, – нарядная красавица!
 
– И что, говорил с ней?

– Ничего особенного. Только хотел что-то сказать, да её отец меня к себе позвал.

– Знаешь, меня порой очень раздражает этот её отец, водитель «Тяжмаша». Сказанул бы я ему как-нибудь пару словечек.

– Брось ты. В нем ли дело? Хотел бы я, неужто не нашел бы случая встретиться с Марией? Думал я об этом не раз, – так, этак, – не готов! Нет у меня силы духа, чтобы содержать такую нарядную барышню, семью обеспечить. И главное, я боюсь, что семья отвлечет меня от проектов, я творить не смогу.

– Эх, зря это, – вздохнул Саша. – Нам с Аллой в свое время тоже денег все не хватало детей родить. А теперь поздно.
               
17

К первому снегу строители закончили кровлю на его коттедже. Здание, наконец, обрело оригинальную форму, не один месяц зревшую в Ваниной голове. Соседи восхищенно нахваливали Ванин проект, зодчих мастеров Ильи Петровича,  а между тем, Валентина Васильевна выговаривала Саше:

– Ты вот старших не слушаешь, всё с Ильей Петровичем советуешься, ему строить доверяешь. И знаешь ведь, что он – первейший в городе жук и воришка. Ведь именно он получил больше всего после упразднения компании, после того как все мы оказались буквально вышвырнуты на улицу. Именно он, как никто другой, получил с наших заказов наибольший куш. Вот, например, для тебя, сделал он хоть какую-нибудь скидку?

– Напротив, цены его только растут. Инфляция…

– Инфляция?… Эх, Саша… да спрашивал ли ты у его рабочих, во сколько уменьшил он им расценки? Только за прошлый год раза в три.  А мои таджики и того дешевле работают.

– Знаю я, – отмахивался Саша. – Только я ведь часть работ в долг ему заказывал, да и неловко мне как-то, неприлично вроде. Своих сотрудников бывших предать и нанимать этих инородцев… чую я в этом недоброе, опасное.

– Эх… Саша, – качала головой Валентина Васильевна. – То опасное далеко. Твоя ли там забота, пусть об этом в телевизоре решают. Ты думай о своей  близкой опасности. Вот ты, например, деньги все свои спустил, а в доме так и нет дверей, окон, впереди зима, а у тебя нет ни работы, ни перспектив на будущее –  вот в этом-то и есть твоя главнейшая личная опасность!

Зная её характер, Саша в большинстве случаев отмахивался от Валентины Васильевны, однако слова её оставляли впечатляющий след. Особенно это чувствовалось, когда Саша приезжал на стройку, в одиночестве обхаживал этажи, приметенные снегом углы безоконных комнат, холлов и лестницы, – страх беспомощности холодил его сердце, – страх духовного и материального бессилия перед требуемыми затратами для продолжения строительства, страх перед требовательными строителями Ильи Петровича, и вообще – страх перед строгостью самой жизни.

Мистическая вера в благосклонность судьбы не раз звала Аллу к очередному терминалу. На незатейливой клавиатуре она снова и снова трепетно набирала самую незначительную сумму, проверяя, не пополнился ли каким-нибудь чудесным образом Сашин скрытый счет. И напрасно – системному процессору душевные волнения недоступны.

Истинный масштаб происходящих на свете процессов невозможно себе и представить. И значительная их часть, в самом деле, происходят без какого б волнения,  сами по себе, подчиненные глубоко скрытому внутри себя закону необходимости. Не раз Саша замечал, что высоченный пласт происходящих в его жизни событий им практически неуправляемы, движение их не только параллельно самой его жизни, но во многом предопределяет её. А сам он здесь всего лишь звено – порой движущее, но отнюдь не управляющее.
 
В ноябре он, наконец, устроился на работу, менеджером в департамент развития крупной сетевой компании. И опять же, случилось так не потому, что оказался достойнее других претендентов или с приходом зимы открылись вдруг его особые деловые качества, – вакансия просто выпала ему по известному принципу вероятных совпадений соискатель-предложение.
 
Компания была построена по технологиям деловой мотивации, карьерного роста, и как обычно водится в компаниях такого рода, текучесть кадров была невиданная. Пользы от утратившего деловые навыки Саши было немного, в работе он мало чего понимал, и сосредоточенные на компьютерных мониторах лица новых коллег были ему скучны. Среди мелькавших за день многих лиц занимательными ему были лишь лица в коридоре у дверей отдела управления персоналом. День за днем туда стекались толпы принимаемых на работу людей с видом оживленного предвкушения, ожидания, словно на мелко исписанных страницах их Трудовых договоров главной темой значились не обязанности и ответственность, а замысловато сочиненный Проездной документ в счастливую и безбедную жизнь.

Лица увольняемых, чьи Проездные документы на счастливый вылет были уже использованы, были бледнее, суше и равнодушнее. В них было не столько разочарования, сколько удовлетворения съездивших в тридесятое царство провинциальных туристов – всего надышавшихся, насмотревшихся, намаявшихся с сумками и чемоданами в аэропортах и вокзалах и в очередной раз удостоверившихся, что лучше своего дома ничего на свете нет и быть не может.
Особо запомнились ему несколько лиц – красивой женщины, элегантного гражданина в модно прошитом крупными стежками кожаном пальто с меховым отворотом и под стать ему скроенным портфелем, и диковато ряженной во все черное молодой пары.

Благородная смоль волос гражданина хорошо поблескивала в люминесцентном свете коридора, явно не рядовым менеджером он надеялся здесь работать. На одном из расставленных вряд у стены стульев он долго дожидался кого-то из распорядителей своей судьбы, и с каждым выходом на перекур Саша отмечал, как по мере ожидания в его мелких морщинках все отчетливее просматривалась досада – места глав, замов и зав. обычно надежно защищены от случайных соискателей.
Лица женщины он толком не видел, была повернута к двери в коридор, полупрозрачному отражению улицы в стекле другой двери, а то и просто к стене. И красивый полуоборот её лица был чем-то схож с той уже порядком забытой девицей лёгкого поведения из телевизора. Внешнего сходства здесь возможно и не было, совпадало, очевидно, нечто другое, – жесты, осанка, не слишком удачное местоположение на социальном ландшафте.
 
Ожидание расчетного листа для юной пары тоже затянулось. День недели был среда, по заведенному здесь обычаю отчетный для филиалов, – бойкий, шумный, и до увольняемых в отделе кадров и бухгалтерии не доходили руки. Ближе к обеду, девушка, подобно брошенному котенку, нашедшему случайный приют у ног прохожего на автобусной остановке, уютно дремала на колене своего спутника, – похоже, она была беременна. В конце рабочего дня у окошечка кассы они трогательно долго пересчитывали и рассовывали по карманам мешочки с деньгами, – вредная кассирша не преминула воспользоваться безответной убогостью получателей и последнюю зарплату выдала им двухрублевыми монетами.         
В обязанности Саши входило подписывать некоторые текущие документы у директора. И, естественно уже не членом совета, а рядовым сотрудником он бывал на приеме у энергичного, целеустремленного и явно высоко мнящегося о себе молодого директора, невольно вспоминая представительного Федора Валентиновича. Прежнее недовольство им давно улетучилось, уступив место умиленным воспоминаниям и слегка мистическому преклонению перед этим махнувшим в неизвестность наместником судьбы, в лучах которой несколько лет так славно понежились Вавилонцы! И ещё Саше порой казалось, что там, куда в жизненных планах этот новоиспечённый руководитель пока только правил те самые Проездные документы, Саша уже побывал, и при особом его расположении мог бы даже передать оттуда привет.
 
В такие минуты он чувствовал себя гораздо старше своего возраста и столь же невольно вспоминал нелепый некогда совет Федора Валентиновича с календарем на далекий будущий год: а похоже ведь, и в самом деле опередил,… опередил!
 
18

В своем роде Абаев был незаменимым сотрудником компании. Никто как он не мог бы столь эффективно решать скользкие, требующие изворотливости ума вопросы в администрации города, те или иные согласования с хозяйственными службами. Во многих городских отделах у него были надежные знакомства с пронырливыми юркими людьми, ловкостью слов и прикрепленным денежным вознаграждением способными убедить ответственных работников к согласованию любого ненормативного вопроса.
 
Однако, невзирая на увлекательную игру его будто хорошо смазанных мыслей, легкое отчуждение, недоверчивость оставались к нему в коллективе неизменными. Одевался он дорого и со вкусом, на что женщины косились с многозначительной ухмылкой; мужчины далеко не искренне восторгались его вычурному перстню, сверкающим на запястье швейцарским Frenk Meller, белоснежным рубашкам или запонкам с изумрудами. Эта изучающая снисходительность колонизаторов к ряженым кольцами бус аборигенам больно царапала по самолюбию Алика. Он знал, что одолеть это приводившее его порой в бешенство превосходство можно лишь став богаче их всех, выше, недоступнее, и подобные взгляды сами собой образуются в трусливо-почтительные.

С приходом Федора Валентиновича многим явился тот самый шанс сделаться выше. Материальная отчетность служащих была упразднена до простой записи в расходном журнале: получено столько-то,… истрачено столько,… возврат столько,… подпись. Не требовалось даже подтверждающих оплаты чеков или товарных накладных. Девчонки в бухгалтерии смеялись, что при таком учете расходования наличных денег графа «возврат» тоже ни к чему – на всех исписанных мелким шрифтом страницах журнала эта вертикаль неизменно пустовала.
 
Расходы Алика и раньше не могли бы подтвердиться приходными ордерами. Все договоренности и передача денег были скрытыми, результатом его деятельности были лишь принятие разного рода решений, разрешительные подписи в технической документации. Точных тарифов на подобные услуги нет нигде, расходы свои Алик и прежде высчитывал лишь приблизительно. А уж в этот хрупкий период считал все и вовсе с приличным прихватом, остаток оставляя себе и для себя же объясняя, что экономия это тоже услуга, оплачиваемая как раз суммой экономии.
 
 Покупка Maserati была широким, сразу через несколько ступеней шагом вверх. С каким-то  скрытым удовлетворением он замечал, что от его машины теперь шарахаются в стороны не только пешеходы, но и другие автомобили. За рулем в них сидели ведь обычные мужчины и женщины, тихо топчущиеся на первой-второй ступенях лестницы достижения материальных благ. Это ему льстило, прибавляя значительности и самомнения.
 
   Конец движению вверх по этой лестнице проницательный Алик почувствовал гораздо раньше других, в день последней планерки с Фёдором Валентиновичем. И последовавшие за этим несколько лет материального благоденствия и еще добрый десяток ступеней материального роста он воспринимал с глубокой тревогой, ибо острее других чувствовал их временность, ненадежность.

 Несостоявшаяся покупка квартиры в Париже была одним из видов этой тревоги, вслед на которой явились несравнимый с соседями высокий забор, кованый переплет решеток на окнах, мощные ворота, за коими утробным эхом  отдавался собачий рык.

Конец Сашиной карты отозвался  ему гулким перезвоном в галереях подсознания. В перезвонах этих порой звучало имя Марии, и много отчетливее и чаще Валентины Васильевны. Полагая, что распределение денег на счета карт непрактичный Федор Валентинович по простоте душевной доверил ей, столь же естественно предположил, что Валентина Васильевна распределила их по своему усмотрению. А уж касательно характера этой дамочки, у Алика было много чего рассказать.

И когда, спустя полгода после Сашиной, «занедостаточнела» и его карта, Алик  обрушился на банкомат бурными ругательствами, не сдержавшись, грохнул кулаками по его корпусу: из сети тысяч установленных по городу призывно светящихся аппаратов именно этот оказался в его судьбе предательским звеном!
 
С трудом удерживая ярость, он несколько часов метался на своем Мaserati по улицам города, отвешивая словесные тирады  всем попадавшемся на его пути, – водителям других машин, с укором глядящим вослед пешеходам, недоуменно взирающим в сторону мчавшейся на запрещенный сигнал светофора его машины мудрым городским собакам.
 
В  воспаленном его сознании словно на детском батуте опасно высоко подпрыгивали и кувыркались друг над другом члены совета, включая директора Федора Валентиновича. Исключением был здесь лишь Саша – в своем местоположении на иерархической лестнице тот не только опередил Алика в достижении своей пиковой точки, но и успел шибко покатиться вниз.
Ночью Алик спал плохо, жестко огрызался на наивные вопросы жены. О волшебной карточке и затянувшейся безработице мужа она ничего не знала, (женщине ли знать об этом?) думала – все зарплата растет.

Утром Алик чуть свет поехал к своему коттеджу в район Вавилонцев. Выруливая по ухабам разбитой улицы, воспаленным взглядом окидывал особняки Ильи Петровича, Хлудова и злой червь шевелился в нем. Проезжая стройку отца Марии в окнах увидел свет, спозаранку деловито двигающиеся фигуры рабочих-отделочников и сбавил ход.

«Овца… подстилка директорская, – грозно буркнул он Марии, – вы у меня еще попляшете!»
 
Тронувшись дальше, он с каким-то чуть смягчившим душу облегчением проехал вдоль тёмных оконных ниш Сашиного долгостроя, и, не доехав до своего участка, остановился у дома Валентины Васильевны.
 
Алику было известно, что, невзирая на недостроенный забор и кое-что в оформлении двора, Валентина Васильевна с мужем еще летом переехали сюда жить и теперь не нахвалятся здешним покоем и чистотой воздуха. Из окна автомобиля были недостаточно видны её владения, и чтобы лучше осмотреть их, Алик вышел из машины.
 
За хлипкой конструкцией временного ограждения в лучах всходящего солнца на стенах особняка чудно переливались декоративные вставки разноцветной мозаики, сверкали парапеты, пилястры и этакими экзотичными пресмыкающимися  по кровельным скатам возвышались башенки вентиляционных каналов. Перед домом, среди строительного бедлама двора аляповатыми прямоугольниками разбиты несколько палисадников с кое-как пробивающимися кустами роз и вянущими в осенних заморозках пунцовых головах георгин.
 
«Цветы, – моя маленькая слабость» – вспомнил Алик чувственно оброненные как-то ею слова и сплюнул.

Спустя несколько минут он видел, как выйдя из дома, Валентина Васильевна с хозяйственной сумкой направилась по тропинке в его сторону. Спросонья она долго возилась с запором калитки и увидела Алика, лишь когда вышла. Увидев – удивилась:

– О-о, Алик Абасович? Привет… Какими судьбами возле нас? Что, машина сломалась?

– Да нет, машина пока у меня не ломалась. Просто хотел вас повидать, – с едва скрываемой дрожью в голосе отвечал ей Алик.

– Меня? –  жеманно усмехнулась Валентина Васильевна. – С чего бы это?

– Да ни с чего, просто интересно узнать, как живете, как наслаждаетесь дачными благами?

– Наслаждаемся, слава Богу, – заподозрив что-то неладное в его тоне, Валентина Васильевна чуть отступила в сторону. – У вас как дела?  Что-нибудь случилось? Что-то на твоем лице покоя нет.

– Покоя? – грозно крикнул ей Алик. – Покоя,… говорите? Когда деньги по карточкам распределяли, думали ли тогда о нашем покое?

– Карточки?.. распределяли?.. – опешила Валентина Васильевна. – Ты что, милый мой, серьезно веришь, что именно я распределяла наши деньги?

– А кто же ещё?

– Идиот! Верно ты идиот, милый мой, – чувствуя нарастающую опасность, залопотала Валентина Васильевна. – Что, и на твоем счету деньги закончились?

– Закончились… Сама идиотка! – впервые переходя с ней на «ты», выкрикнул Алик.

– Ты и в самом деле считаешь, что Федор Валентинович доверил бы мне решать такой важный вопрос? Да от меня требовалось лишь передать список сотрудников администрации с прикрепленным за каждым перечнем лиц из состава подчиненных. И теперь, судя по всему, мне становится ясным, почему у Саши… да и тебя вот, раньше других закончились деньги, – у вас ведь обоих вообще подчиненных не было!

– И что же, как, например, ты поступила со своими подчиненными? Кинула девчонкам по пять тысяч и будьте здоровы?

– Не смей так говорить со мной, – на свою беду взвинтилась Валентина Васильевна. – С сотрудницами своими я еще до конца не рассчиталась. И вообще, кто ты такой, жулик чертов, чтобы указывать мне, как поступать с подчиненными?

Эх, зря сказала это Валентина Васильевна. Казачья дерзость всегда плохо вяжется с восточной значимостью оскорбительного слова. Не назови она Алика жуликом, трудный разговор возможно и улегся бы. С выкриком «сама… жульчиха» Алик широким взмахом ладони двинул её по уху, – да так, что живо подлетев, Валентина Васильевна с протяжным взвизгом плюхнулась на свои же забор, калитку, и с хрустом повалив весь ненадежный временный пролет, рухнула оземь.
 
Презрительно плюнув на барахтавшуюся в сетке забора Валентину Васильевну, Алик вразвалочку направился к своей машине, услышал за спиной её резкий взвизг «нога-а…», хлопнул дверью машины и уехал.

18

В декабре Хлудов первым достроил коттедж. По этому поводу он пригласил сослуживцев, – отпраздновать вселение, а заодно встретить Новый год. Стол был накрыт в нижнем зале, под сияющей тысячами хрустальных огоньков высокой люстрой. На белоснежной скатерти, вокруг стайками возвышавшихся бутылок с искрящимся в свете люстры шампанским, коньяками и винами тесными предместьями толпились салатницы, селедочницы, отливали благородным фарфором столовые приборы. Напротив стола, на стене между высоких арочных окон красовались большие настенные часы, – хорошо знакомые всем еще с пятничных планерок в кабинете директора.

Горделиво окидывая взором стены своего дома, Артём рассказывал подробности строительства, скрестив на груди руки, за ним прохаживался Ваня, с трудом переставляла костыли поддерживаемая мужем Валентина Васильевна (врач пока не велел ей вставать на ноги без костылей) и восторженно вздыхали другие гости. Не видно было лишь Алика, – по понятным причинам он после происшествия сторонился бывших сослуживцев.
    
– А часы-то, знакомые, чай! – приподняв костыль в сторону часов, игриво погрозила Хлудову Валентина Васильевна. – Где-то мы их уже видели? Не подскажете, где именно, Артем Борисович?

– Да, часы это те самые, – важно кивнул Хлудов, и чтобы было виднее, сдвинул чуть в сторону одну из штор. – Очень уж хотелось прикупить для памяти что-нибудь из «Вавилонстроя». Но не подумайте чего плохого, дорогие мои, я их выписал в бухгалтерии по остаточной стоимости. Есть даже накладная… показать?

– Да бросьте вы, Артем Борисович, – засмеялась Валентина Васильевна, – мы ведь никогда не сомневались в вашей честности. А уж теперь, – какая нам разница? Неужели лучше было бы, если бы они достались нашим преемникам?

– Да, попили они тогда нашей крови… – Хлудов призадумался, и будто осенившей вдруг мыслью посветлел лицом и радушно раскинул руки:  –  …А сейчас, прошу всех к столу!
 
– Выпьем за год уходящий, – с пафосом воскликнул поднявшийся Хлудов, когда наконец расселись. – Долгий, насыщенный событиями год!

– За год… – поднимаясь, нестройным хором подхватывали гости. – Уходящий.
Под звон бокалов, все накладывали в тарелки закуски, ухаживали за дамами, друг за другом.

– Вообще, год этот так себе, – сквозь жующее шуршание  заметил кто-то.
 
– Угу, – глухо буркнул неловко кромсающий вилкой заливную рыбу муж Валентины Васильевны Олег. – С прошлым уж точно не сравнить.
 
– Да уж, – подхватили все остальные, сочувственно поглядывая на ссутулившегося над тарелкой Илью Петровича, его застенчиво улыбавшихся сыновей и в ряд на край стола, – задумчиво ковырявшую что-то в тарелке Аллу и наливавшего себе коньяк Сашу.

Минувшим вечером у него уже было нечто вроде новогоднего «корпоратива» в кафетерии у соседнего дома. И оттого что там слегка перебрал, мысли его теперь были медлительные и увесистые; мельничными жерновами ворочались воспоминания года уходящего, а также мелькнувших перед ним нескольких предшествующих лет. И под хруст движения этих валов и шестеренок выскальзывало и пропадало невзначай начавшееся с недавнего разговора с Ваней и день ото дня все глубже проникающее чувство какой-то высокой истины и поразительной логики в связи тех лет и неудач последнего года. Будто именно так и должно было всему быть – за тремя разудалыми, словно в бобслейных санях пронесшимися годами, должен был прийти лишь год, когда эти тяжеленные сани надо волочь обратно в горку – безработный, безденежный,  припухший от частых пьянок и скучный деловой незанятостью.

Пока говорил хозяин дома, за ним гости что поважнее, Саша мысленно пытался вывести всему этому вразумительную формулу. Наконец, когда пришла его очередь, он неловко поднялся, и, прокашлявшись, заговорил, в тон другим стараясь быть восторженным:
 
– Говорили здесь уже обо всем, – стройках, погоде,... Очень интересно, как вопреки иерархии значимости событий, наша память в лирике своей истории чаще отмечает всякую попутную мелочь – улыбчивых дельфинов, взмывающих на привезенной с летнего курорта чашке, покоящейся на «плечиках» вешалки норковой шубе зав. отдела или несчастной маленькой собачке, потерявшейся среди промерзших колес урчащих в пробке машин заснеженным утром.
 
Видимо по этой необъяснимой логике никто из нас ни в прошлом году, ни теперь не упоминает о буквальном шквале жизненных благ, свалившихся на нас с приходом Федора Валентиновича. Как-то стало привычным считать, что эти блага заслужены нами, заработаны высокоинтеллектуальным трудом в офисе «Вавилонстроя»… Так вот, пару месяцев назад я, наконец, устроился работать в другой офис. И хотя в новой работе пока мало чего понял, уловил, кажется, главное для себя. Все эти дни я не перестаю удивляться муравьиной работоспособности новых коллег, – сколько всяких дел, сколько бумаг они успевают исписать всего за один рабочий день! И представьте, – зарплата их не более пятнадцати – двадцати тысяч в месяц.
   
Чувствуя, что его слова неубедительны, и к его словам мало кто прислушивается, Саша торопился. Услышав брошенное кем-то Алле вполголоса сочувственное словечко «кодировать», он заторопился еще больше и говорил уже сумбурно, теряя задуманную цепь:

– Сейчас, когда после роспуска «Вавилонстроя» прошло уже почти три года, у нас есть возможность оценить, как воспользовались мы этими благами, как потрачены были нами эти невесть откуда свалившиеся денежные суммы. Как-то весной, я по одному не очень приятному случаю пьянствовал с майором Дымовым, (Илья Петрович хорошо его знает). К тому времени деньги на моей карточке уже вышли, таить больше было нечего, и я вкратце рассказал ему об этом. И знаете ли, пока я рассказывал, он просто заливался от восхищения моим талантом спускать деньги. После я об этом много думал, пытался приладить уплывшие деньги к расходам, – большим, малым, какой-нибудь вовсе забытой теперь ерунде, – и был действительно поражен своими непродуманными решениями. Зачем, например, нам нужен был столь внушительный автомобиль (слава богу, пусть теперь Дымов с ним мучается), зачем этот коттедж, зачем комнат в нем столько, когда, простите, мы с Аллой пропустили главное в своей жизни, – детей. Все мы почти достроили целую улицу особняков – больших, вычурных, честолюбивых. Однако много ли пользы от этой новой улицы? Какой есть толк от этого свалившегося на нас чуда?

– Дымов твой вовсе не мучается, – с усмешкой заметил кто-то. – Гоняет себе во весь опор, брызги только разлетаются…

– Да, видел и я его как-то, – отмахнулся Саша, – но это уже его беда, ему ответ держать. Я о другом хотел сказать, напомнить нечто другое. Вспомните последнее пожелание нашего директора «светлых вам дней» и взгляните вокруг, удалось ли хоть кому из нас хотя бы что-нибудь вокруг себя сделать светлее? Взгляните на нашу улицу, ведь здесь от нас больше вреда, чем какой-либо пользы. Например, к нашим стройкам все прошлое лето ездили большегрузные самосвалы и окончательно разбили прежде неплохую  дорогу. Мы это, конечно, заметили, и теперь то и дело жалуемся друг другу, – на кого, простите?
Выворачивая колеса, мы ездим по этим чудовищным ухабам и ждем, когда дорогу восстановят за счет администрации. И никому и в ум не пришло потратиться на восстановление дороги, которую большей частью сами разрушили.

– Но ты, кажется, ей и не пользуешься, лишен ведь? – засмеялся Дмитрий Анатольевич.

– Лишен… – Саша вздохнул и сел.

– И насколько же? – участливо спросил Илья Петрович.

– На два года,… Эх сбили с толку, не дали мысль договорить, – ловко, будто удочку дернув, Саша махнул в рот рюмку и, едва поморщившись, закусил первым попавшимся под руку салатом.

– А пьем-то за что? За разбитую дорогу? – Дмитрий Анатольевич с нехорошей ухмылкой посмотрел Саше в глаза.

– За дорогу… – пьяно прищурившись, Саша будто прицелился к чересчур яркому галстуку Дмитрия Анатольевича и неожиданно выпалил: – А хоть даже и за вас, уважаемый… как вас там? Скажите лучше, почему с нами никогда не бывает вашей дочери Марии? Почему вместо неё мы всегда видим вас? Мы что вместе работали? Или приятели?

– Тише ты, – одернула его сзади Алла. – Успокойся.
 
– Да что тише… – возбужденно зашептал ей Саша, – знаю я все. Хапнул у дочери карту и хозяином жизни себя почувствовал, рыболов-любитель. Кто вообще звал его сюда?

– Успокойся, – повторила Алла и нежно погладила его по спине. – Твоя ли в этом забота?
 
Невзирая на Сашину резкость, многие жалели его. Чувствуя душевный надрыв, невольно сторонились его, словно болезнь эта не только неприличная, но возможно и заразная. И как ни странно, именно лишение водительских прав тут вызывало особое сочувствие:

«Нелепость-то, какая! Неужели нельзя было сразу на месте как-нибудь уладить с полицейским этот вопрос, вернуть водительское удостоверение. Из-за случайности, в которой, причем, никто не пострадал, теперь два года ходить пешком,… спиваться. Вот Илья Петрович по милости сыночка, ох, в каких передрягах побывал! и ничего, кивает всем, улыбается. Да и Антошка здесь же, вот он, справа от отца, – невозмутимо накладывает себе разные салатики, шампанским понемногу запивает. И прав водительских никто его после этих случаев не лишал; видели, и не раз его опять за рулем, да и папку своего… хорошенько поддавшего, кому ж как не Антошке сегодня домой везти!»

И всем невольно вспоминались Сашины же слова: «Неужто, если карточка выдохлась,  – жизнь закончилась?»

* * *
 
– Эх,… необычный, масштабный этот человек, директор наш Фёдор Валентинович,– мечтательно вздохнул кто-то за столом, –  интересно было работать с ним…  Где он теперь?

– Да где же, – отозвалась вдруг Валентина Васильевна, – в нашем городе он.

– И что же? Вы видели его? – все с оживлением повернулись к ней. – Как он?

– Да как, случайно встретилась с ним недавно. Всё также бодр, элегантен. Правда, повидались с ним в коридоре суда.

– В суде?

– Ну да. Я ведь теперь часто бываю там с этим нашим Аликом, – Валентина Васильевна покосилась на деловито прислоненные подле себя костыли: – Ковыляю себе по коридору, а навстречу вдруг он – «Здравствуйте,… здравствуйте» – я от неловкости за костыли свои никак не могла оправиться, – заскрипела, затарахтела.

– А он что?

– Естественно, стал расспрашивать, как такая беда со мной приключилась. А мне, знаете, вдруг так стыдно стало – за себя, за нас, за всё, что у нас, – хоть сквозь пол бы провалиться. И чтобы как-нибудь отвлечь, уйти от этой темы спрашиваю его:
 
«А вы-то по делу здесь, аль так?»

Он же выразительно огляделся на стены коридора, хорошо засмеялся, и с этим своим характерным юморком, назидательно так отвечал:
 
«Здесь все и всегда бывают только по делу».