Сказка о надежде

Это давно плененный узник. Он прикован цепями к сырой стене темного подземелья, в котором нет ни одного окна, только едва заметные полоски света возле запертой тяжелой двери. Но узник уже давно не смотрит на этот жалкий отголосок дня. Его вообще мало что теперь заботит в этом мире. Он углублен в себя и не реагирует ни на какой раздражитель, правда и их у него почти нет. Его тело изрезано шрамами – длинными уродливыми рубцами, тянущимися по спине, плечам, впалой груди. Его тело очень грязное и изможденное. Его тело очень давно не видело солнечного света. Время и пространство перестали существовать для узника. Он бы хотел умереть, вырваться из этой оболочки, запершей его сознание, но какая-то черная тень каждый раз приходит и заставляет его принимать пищу. Он ее ненавидел когда-то. Он хотел бы, чтобы ее не стало. Узник давно забыл свое имя. Его глаза ослепли от постоянного пребывания во мраке. Ему все равно. Ему уже давно все равно.
Топот ног. Сначала узник его не слышит, уйдя слишком далеко, но топот становится все громче, перемешивается с чьими-то криками, бранью, звуками выстрелов. Кто-то скрежещет ключом о замочную скважину, слишком торопливо, слишком нервно, и все никак не может попасть в разрез, а когда наконец ключ совершает свои законные два оборота, дверь выбивают сапогом. Подземелье наполняется голосами, светом, множеством новых запахов. Лицо узника искривляется в усмешке. Кто-то наклоняется близко-близко к его лицу, подсвечивая себе факелом. Узник чувствует жар огня на своих лбу и скулах.
- Мы нашли вас! – радостно говорит этот кто-то, - не волнуйтесь, сейчас мы вас вызволим!
Узник молчит. Доказывать им что-либо смысла нет. Они все равно не поймут и не согласятся. Они не поверят, что железные обручи уже въелись в запястья,  и теперь их можно вырвать только вместе с кистями. Они не смогут разогнуть или раздолбить толстые звенья цепей. Они конечно же попытаются выдернуть крепления из стены, но только сорвут ладони. Все это было пройдено огромное количество раз, так что узник даже не кривится, когда ему повреждают изуродованные руки, даже не пытается пошевелиться, когда большое количество людей толпится у него за спиной, пытаясь расшатать крепления. Раньше было по-другому. Раньше он начинал верить. Поднимался навстречу к спасителям, пытался им как-то помочь, даже старался защитить их, когда в подземелье приходили его охранники. Но в конце концов все заканчивалось одним и тем же. Мятежников расстреливали прямо за порогом, его же жестоко избивали за то, что пытался помочь. Правда был какой-то стержень. Никогда тюремщики не добивали его до конца. На моменте когда узник был готов потерять сознание, побои прекращались. Кто-то проверял сохранность цепей, что-то подправлял, а после в подземелье снова наступала тишина. Через какой-то срок приходила черная тень, наложить повязки и промыть раны. Ему не давали умереть.
Поэтому, когда узник услышал, как в подземелье врывается стража, он не пошевелил и пальцем. Он сидел и ждал, пока все закончится, пока стихнет весь этот шум, чтобы можно было уйти в свои мысли и не возвращаться больше в реальный мир, не несущий ничего, кроме гнетущей тишины и вечного беспросветного мрака. В попытке сопротивления кто-то схватил его за кровоточащую руку. Пальцы были холодными и мокрыми. Мятежника быстро отцепили и поволокли на выход вместе с остальными. Железная перчатка тюремщика обхватила узника за подбородок. За порогом послышалась короткая очередь выстрелов.
- Тебе смешно, – сказал кто-то, - даже тебе уже смешно.
Железная перчатка исчезла. Свистнул кнут. Узник дернулся от удара раз, другой. На спине осталось две пульсирующих полоски боли.
- Сегодня вел себя хорошо, - сказал кто-то. Послышался скрип петель, а после угасающий топот ног, и наконец снова наступила тишина. Узник постарался не думать о боли. В конце концов, он переносил и гораздо более жестокие издевательства над своим телом. Вскоре внешний мир снова перестал его волновать.

22/39
Сказки о надежде.