юность с рыжими волосами

Словно молодое юное солнце, которое каждое утро своим присутствием разрушает темноту, прогоняет прочь уставшие звезды, забирается повыше и усаживается где-то там, на горизонте, она забиралась на мои колени и говорила со мной, как с луной, что в усталости озаряет всё своим бледным светом. Вот это я загнул, правда? Кхм, кхм. Ну да, разумеется бедняжка Лу осознает всю красоту своего диагноза,  она всё узнала, когда ей исполнилось семь лет, представляешь? Восьмой её год был для нас годом полным надежды. Острый лейкоз прогрессировал, а значит её позвоночник, как и мой позвоночник, каждую ночь неестественно корчился, выгибался, словно танцуя, только лишь с той разницей, что танцы эти, что у меня, что у неё, заканчивались в разное время. Порой к утру, порой к обеду, порой  в инвалидном кресле, которое  на всех парах несло наши спящие сердца в реанимационные палаты. Всё выходит очень смешно, если у тебя скверное чувство юмора, док. Лулу хочет жить, так как жизнь её еще не впитала в себя всё то, что положено. Я же  - не против умереть, так как жизнь моя мне опротивела, возраст мой стал моим приговором, мысли мои – моими пороками.

«- Дедушка, - щебетала она, - а когда я вырасту, я смогу стать такой как ты?
- Конечно, моя хорошая, - отвечал я, улыбаясь, - «Надеюсь, господь не повторит своих ошибок» - прибавлял я мысленно».

И в те дни, когда казалось, что я вдохновляю её жить, а она вдохновляет меня не умирать, мир был не таким уж невыносимым, понимаешь, Джек? Мы учились друг у друга. Возможно, мы понимали друг друга, и знали что смерть – третий гость за нашим обеденным столом, и каждый раз оставляли одну чашку чая нетронутой. Уставал ли я от этой девчонки? Нет, сэр, не думаю, хотя понимаю, что очень глупо с моей стороны грустить и плакать, каждый раз, когда я заплетаю в её огненно рыжие волосы красные ленты. Легче ли мне от того, что я знаю, когда мы умрем? Вы, верно, шутите, док.  Умирать – слишком простое событие для нас обоих. Помню вчера, я рассказал ей про свою милую Мари.   Чертовка Мари, тебе бы понравилась приятель, кхм. У тебя ведь были женщины, а? Нет, нет, не думай, что я грублю, Джек, просто в этих очках ты тот еще ботаник. Ладно-Ладно, я просто спросил. Нет, Лу никогда не  обижалась на меня. Ей нравилось слушать  про всех моих женщин, про все мои глупости, про мою юность. В этом мы с ней похожи, о да. Ну, сам понимаешь, док. Моя закончилась, её не начнется, кхм. Ну а разница в чем? В чем разница, приятель? Разве ты не понимаешь, что не я для неё, не она для меня лекарством не станет? Так бывает только в фильмах, док. Ну, сам понимаешь, все эти сопливые истории о том, как кто-то своей смертью будоражит в другом желание жить, любить и трахаться. Последней сукой, с которой я как следует, повеселюсь, будет моя смерть. Вот черт, прости, а? Ну да, что с меня взять, Джек, сорвался. Только не нужно звать сестру хорошо? Я сейчас полежу и успокоюсь. Кхм.

Нет, она была не всегда. Лу появилась 14 месяцев назад. Она просто пришла, понимаешь? Сам не врублюсь как она прошла через регистрационный отдел. Там такие чокнутые сидят, видел? Захочешь сбежать – откроют огонь, а тут просто взяли и пропустили маленькую девочку. Ну как её не пропустить, посмотри какая она милашка. Давай, улыбнись доктору, Лу. Он пришел спросить о тебе. Боится, понимаешь. Говорит, что её пугают твои ботанские очки, хех. Слушай, а ты можешь навести справки о том, когда меня выпустят? Я обещал сводить Лу в чертов боулинг. Сможешь, а? Ну ты же из их круга, придумай, как это провернуть? Я могу на тебя рассчитывать? Нет, даже не так, мы можем на тебя рассчитывать, приятель?  Разве ты откажешь нам? Что значит я еще не готов? То есть по-твоему я псих, да? Ублюдок. Разговор закончен. Надеюсь, ты сдохнешь и сердце твоё никто не придет оплакивать. Убирайся отсюда, слышишь?



Оставь нас в покое.