Детство и рыбалка

Уже несколько лет очень хотелось сесть и попытаться написать что-нибудь о рыбалке в детстве, поделиться воспоминаниями.
Знакомство с природой нашего края, по рассказам родителей, на-чалось с моего первого выезда в Волго-Ахтубинскую пойму. Тогда мама с папой, по их рассказу, уложив меня в коляску, в возрасте около одного года, первый раз перевезли на речном трамвайчике на левый берег Волги-матушки. Конечно, я ничего этого не помню, но, как мне кажется, любовь к природе и рыбалке началась у меня имен¬но тогда.
Когда мне исполнилось лет шесть, для меня была приобретена удочка, и я стал полноправным рыбаком. И папа (Валентин Павло¬вич), и дедушка (Павел Степанович) признавали только один вид рыбной ловли — на поплавочную удочку в стоячей воде (озере, ери¬ке, затоне). Так как раньше поездка на рыбалку на машине была чем-то из области фантастики, то, соответственно, весь рыболовный люд стремился найти свое рыбное «Эльдорадо» где-то в пределах пешей досягаемости от пристаней на левобережье Волги. Конечно, все были убеждены, что, чем дальше заберутся в глубь поймы, тем больше шансов на хороший улов. А может, просто хотелось тишины и спокойствия? Ведь как приятно на каком-то тихом озерке в жар¬кий, солнечный день пристроиться в прохладном теньке под раски¬дистой ивой, где тебе никто не мешает созерцать природу. И поти¬хоньку извлекать рыбку за рыбкой из воды и опускать ее обратно в воду, но уже в садок.
Главный рыбак у нас в семье был, конечно, дедушка Паша. Он был настоящий казак. Чувствовалось это во всем: и в прямой спине, и широких сильных плечах, одежде. Стригся под полубокс, остав¬ляя волнистый чуб. Всегда носил фуражку или кепку, даже в самый сильный летний зной. Был, что называется, «несгибаемый»: всегда уверенный в своих словах и правоте. В споре мог и ругнуться креп¬ким словцом. А иногда в споре, когда доказательств его правоты не хватало, мог применить и более весомые «аргументы». С Дона в Волгоград, тогда еще Сталинград, они с бабушкой Тосей пере¬брались еще в тридцатых годах, когда открытые репрессии против казаков уже прекратились, но притеснения еще были. Дедушка по прибытии смог устроился работать на железную дорогу, где и про¬работал до пенсии. Почему-то он не особо охотно рассказывал о ра¬боте, когда мы его расспрашивали. Ну, работал и работал. Что тут такого? Все работают. Но все знали, что за свою работу в годы Вели¬кой Отечественной войны он был награжден орденом Ленина - тог¬да высшей наградой СССР, а при выходе на пенсию был удостоен звания «Почетный железнодорожник» с вручением положенного к этому званию знака, который он носил на левой стороне своего парадного кителя.
Дедушка был заядлый рыбак. Несколько раз в неделю он соби¬рал свои нехитрые рыболовные снасти и ехал на рыбалку. Обыч¬но - в пойму. Но иногда пользовался и своим заслуженным званием «Почетного железнодорожника», которое давало ему несколько бес-платных проездок в год по железной дороге на поезде. Далеко он ни-куда не уезжал. Обычно если и ездил, то на Дон или речку Карповку. Туда, в родные места, где он когда-то провел молодые годы...
Рыболовные снасти у дедушки состояли из двух-трех удочек, ко-торые связанные хранились дома в коридоре под потолком на вби¬тых в стену больших гвоздях. Достать удочки можно было, только встав на расположенный под ними большой сундук с обитыми же¬лезом углами. Гвозди, на которых лежали удочки, использовались еще и для того, чтобы между ними на капроновом шнуре вялилась соленая рыба. Еще была металлическая коробочка, в которой нахо¬дились крючки разных размеров, а также насколько поплавков, вы¬резанных из плотного пенопласта. Эта коробочка хранилась в сун¬дуке. Рядом с ней лежала обычно пара катушек с леской. Это были все его нехитрые рыбацкие пожитки. На них было наложено табу. Никто не имел права без разрешения все это трогать! Правда, эта коробочка сначала хранилась в платяном шкафу на средней пол¬ке. Но это до того времени, пока мы с братом, несмотря на «стро¬гие запреты», не добрались до нее. Потом она перекладывалась по полкам все выше и выше, пока, наконец, не оказалась сверху на шкафу. А мы с братом все росли и росли и, наконец, смогли по пол¬кам, поддерживая друг друга, добираться до того самого верха шка¬фа, где и лежало это сокровище. В тот раз мы благополучно успели спрыгнуть на пол, но рухнули две полки, коробочка упала и раскры¬лась, а все крючки разлетелись по комнате. Вечером наши отцы при помощи мелких гвоздиков и палочек восстановили сломанные пол¬ки, еще раз заставили нас с магнитом проползти по всему полу в по¬исках возможных потерявшихся крючков. Надо отдать должное их предвидению: несколько затерявшихся штук мы все же тогда нашли. Понятно, родные больше боялись за нас, что мы можем разбиться во время таких полетов. Поэтому было принято радикальное решение: перебазировать все эти чудесные снасти, которые так притягивали детей, в другой сундук, который стоял в комнате. Под замок. А вот где был спрятан ключ от этого навесного замка, знали только бабуш¬ка и дедушка. Но у бабушки ничего нельзя было узнать, так как она только вздыхала и, махнув рукой, посылала к дедушке. А дедушка был то на рыбалке, то еще куда-то ушел...
А в сундук, ох, как хотелось попасть! Там находилось множество таких вещей, которые даже подержать в руках было для нас за счас¬тье. Ну большого отделения сундука это не касалось: там лежали вещи бабушки и дедушки, пересыпанные от моли нафталином. Сре¬ди них были спрятаны два альбома с фотографиями. Один на тот мо¬мент был «современным». А вот в другом хранились старые фото¬графии наших близких родственников и предков - донских казаков. Там находились и фотографии целых семей, и отдельных казаков с винтовками и саблями, которые они держали в руках. Бабушка нам неохотно начинала рассказывать кто из них есть кто, потом хмури¬лась и, смахнув слезу, как-то испуганно прятала альбом поглубже под вещи и старалась перевести разговор на другое. В семье тогда об этом рассказывать было запрещено.
Нас же тогда больше интересовало содержимое малого отделе¬ния. Чего там только не было! Там лежала и колода карт, и в тряпич¬ном мешочке перекатывались бочоночки лото, в которое зимними вечерами, собравшись большой семьей, играли на копеечки. И еще множество мелких и интересных вещичек, которые мы могли часами перебирать и рассматривать. Но, конечно, главным для нас — юных рыбаков — были крючки и поплавки.
В улове у дедушки присутствовали почти все виды рыбы, ко¬торые водились в пойме. Попадались плотва и красноперки, верхо¬плавки и окуни, щучки и забанчики. Очень ценились сазанчики, караси и линьки, так как они могли довольно долго обходиться без воды и был шанс довезти их до дома живыми. Мы примерно знали, когда дедушка должен был приехать домой с рыбалки, и наши игры во дворе перемещались к той арке дома, через которую он обычно входил во двор. Вот, наконец, он показывался с удочками на плече и корзинкой за спиной, и мы со всех ног неслись ему навстречу:
- Дедушка! Что сегодня поймал?
Обычно следовал ответ:
- На уху и жареху хватит.
Потом обращался ко мне и, так как мы жили в другой квартире, говорил:
- А ты быстренько беги за миской. Вам тоже отсыплю.
- Дедушка, а сазанчики есть?
- Есть, есть. Пойдемте, посмотрите.
Дома из лыковой кошелки извлекался плетенный из капронового шнура садок с рыбой, пересыпанной зеленой травой. Ею мы всегда пересыпали улов, чтобы сохранить рыбу на жаре, пока добирались до дома. Надо сказать, что в таких условиях очень редко какая-ни- будь мелкая рыбка пропадала.
Дома мы с замиранием сердца смотрели, как начинала наполнять¬ся раковина рыбка за рыбкой. Вдруг среди этого серебра появлялся шевелящийся бронзово-золотистый сазанчик. Он был еще живой и начинал прыгать. Мы неслись с ним в ванную комнату и, набрав в ванну холодной воды, выпускали туда трепещущую рыбу. Она, почувствовав родную стихию, начинала плавать в воде. Обычно к первой добавлялись еще несколько таких же рыб. Мы с замирани¬ем сердца могли часами смотреть, как, лениво шевеля плавниками, они движутся в воде. Добровольно это наблюдение завершиться не могло. Заканчивалось только тогда, когда за мной приходили мама или папа. Тут уж делать было нечего. Приходилось расставаться с этим «большим аквариумом» и идти домой.
Как только я начал ходить в школу и в мою жизнь прочно вошло понятие «летние каникулы», рыболовная жизнь для меня радикаль¬но изменилась. Она стала стабильна и по расписанию. Это выража¬лось в том, что родители и я вынуждены были подстраиваться под недельный распорядок дедушки. А он у него было такой: вторник, четверг — поливные дни на даче. Это не обсуждалось, так как все по-садки на огороде необходимо было поливать в летнюю жару, а кро¬ме дедушки все остальные члены семьи работали и среди рабочей недели этим заниматься было просто некому. А вот в понедельник, среду и пятницу - рыбалка. Субботу и воскресенье дедушка прово¬дил дома, так как на даче и так, по его мнению, было много наро¬ду, а рыбу ловить, когда половина Волгограда выезжала отдохнуть в пойму... Какая уж там может быть в это время рыбалка среди этой толпы отдыхающих!
Вот эти три дня рыбалки в неделю мне и разрешалось сопровож-дать дедушку. У этих поездок были некоторые обязательные прави¬ла: во-первых - переправиться через Волгу необходимо только на первом теплоходике, отходящем около 5 часов утра. На следующих рейсах, которые были через час-полтора после первого, «было уже слишком поздно»: «пропустим утреннюю зорьку». Так однажды и случилось: опоздав на первый рейс, мы вернулись домой. Можно представить, что в тот раз творилось у меня в душе! Ведь еще с вече¬ра всем мальчишкам хвастаешься, куда ты поедешь завтра утром!
Во-вторых: с теплоходика на пристани с нами вместе выходили от десяти до тридцати рыболовов. Вот тут и начинался марш-бросок. В Волго-Ахтубинской пойме озер очень много. Ерики, затоны, большие озера и небольшие озерки начинаются почти от самых при¬станей и расположены везде. Но к тем самым «лучшим» озерам не¬обходимо было идти почему-то очень быстрым шагом (почти бегом) в течение как минимум 45 минут. Иногда и более часа. Как ребенку, мне интересно было смотреть на эту картину: быстро-быстро с теплоходика выбегает толпа мужиков с удочками и, разбившись на не-сколько групп, они начинают быстрое движение в разные стороны.
— Дедушка! Куда пошли эти?
— На озеро Куропатка.
— А те?
 
- В Грязный затон.
И так далее...
Через 15-20 минут движения в нашей группе оставалось 4-5 че-ловек, включая нас. Но темп ходьбы не снижался. Еще через 15- 20 минут мы с дедушкой оставались уже в гордом одиночестве. Не подумайте, что мы обогнали наших преследователей. Просто все ра-зошлись по тем водоемам, которые они наметили для себя еще дома. И никого не интересовали те, на которые мы шли и где собирались ловить рыбу. Я, устав от быстрой ходьбы, начинал попискивать, прося сбавить темп, но получал в ответ категорический отказ. При¬чина - клев на зорьке, на который «если опоздаем, то останемся без рыбы». Жаловаться на судьбу и причитать далее было нельзя, так как в следующий раз дед мог просто не взять меня с собой. А остать¬ся без рыбалки для меня было немыслимо. Приходилось, тяжело вздыхая, идти дальше.
А как интересно идти по просыпающемуся лесу! Вокруг весь мир как будто замер перед пробуждением. Вот замечаю на травинке стрекозу, которая, кажется, как и все вокруг, тоже в росе. Она замер¬ла и не шевелится. Будто тоже спит. Замираю на месте и я. Как та¬кой случай можно упустить?! Боясь моргать, тихонечко протягиваю руку с раскрытыми пальцами к крылу стрекозы. Вот еще немного и... стрекоза, внезапно проснувшись, взлетает. Пролетев немного, она снова садится на сухую веточку куста и опять замирает. Что ж. Несколько шагов по мокрой от росы траве и снова протягиваю руку, пытаясь поймать это насекомое. Но «вредная» стрекоза в последний миг снова «просыпается» и шустренько так опять отлетает. Ну и ле¬ти себе! Нашла дурака бегать за тобой по мокрой траве!
А дедушка за это время отошел уже далеко. Приходится бежать, догоняя.
Вот, наконец, догнал его. Вдруг почти из-под ног вспорхнула сойка, недалеко отлетев, села где-то на нижние ветки дерева и за-стрекотала. Вот бы рассмотреть ее получше!
- Деда! Можно сбегаю посмотрю? Я быстро!
- Ну беги. Только недолго. А я потихоньку пойду.
Ага. Недолго. Эта пернатая, не давая себя рассмотреть, снова перелетает. Потом еще... Да ну ее! Так и деда совсем не догоню.
Он уже и так пропал из зоны видимости за поворотом. Снова бегу догонять.
Минут через 30 после начала этого марш-броска для меня дела¬ется огромная побежка — пятиминутный привал. Но, к сожалению, большого облегчения это не приносит: приходится отдыхать стоя по стойке «смирно» или присаживаться на корточки. Ведь ранним летним утром все вокруг обильно усыпано росой.
Через несколько минут отдыха ходьба возобновляется, но жало-ваться уже не хочется. Скорей бы дойти до места.
Надо сказать, что дедушка очень отрицательно относился к раз¬ным нововведениям. Рюкзаки он просто игнорировал. Пользовался только кошелкой из лыка. В этой корзинке прекрасно сохранялась на жаре еда. Вода в бутылке почти до вечера оставалась прохладной, а улов не пропадал на обратной дороге домой. При ходьбе дедушка вставлял удочки в ручки корзины, вскидывал их на плечо, а ноша ложилась на спину. Так он мог идти бесконечно долго. Ходок он был отличный.
Вот и озеро. Как песня воспринимаются слова деда:
— Все. Ловим здесь.
Обычно останавливаемся на таком месте, где глубина в пределах заброса была бы не менее двух метров.
И на этом большом озере, конец которого скрывается за поворо¬том, с множеством удобных подходов к воде, мы находимся вдвоем. Спрашивается: куда спешили?
Но в это время размышления прекращаются, а усталость исче¬зает. Руки работают скорее автоматически, чем осознанно: «Быст¬рее, быстрее... Первым закину - у первого клюнет, у первого клю¬нет- первый поймаю...». Думаю, в голове у дедушки были те же мысли. Хотя этого негласного конкурса никто никогда не объявлял, но мы всегда молчаливо в нем участвовали. Удочки быстро состы-ковывались, разматывалась леска, поплавком вымерялась глубина так, чтобы крючок с насадкой лежал на дне, а грузило зависало над дном, заставляя поплавок стоять. Вот насадка насаживается на крю¬чок, снасть забрасывается, удочка устанавливается на рогатинку, воткнутую в дно озера на максимальном удалении от берега, с уче¬том того, чтобы ноги во время этой процедуры втыкания желатель-¬
но оставались бы на сухом берегу. Эта подставка под удочку для того, чтобы тонкий ее кончик не лежал в воде. И сердце сжимается, дыхание практически останавливается, а весь мир вокруг замирает. Остается только поплавок, покачивающийся на поверхности озера в ожидании поклевки.
Ох уж эти минуты ожидания...
От поплавка невозможно оторвать взор. «Ну, вот сейчас, вот-вот и будет поклевка...». И, самое интересное, рыбка как будто дает себя уговорить. Поплавок сначала пару-тройку раз чуть колыхнется, потом медленно, но, неотвратимо уверенно утопая, идет в сторону. Подсечка! И первая плотвичка извлекается из воды и, кувыркаясь, бьется на леске, сверкая алмазным блеском капелек воды в лучах восходящего солнца. Вот она уже трепещется в руке, а другая рука тянется за лежащим в рюкзаке, но не опущенным заранее в воду сад¬ком. Садок заранее в воду ни в коем случае нельзя опускать! Приме¬та у рыбаков такая: опустишь пустой - останешься без рыбы!
Ну, вроде все в порядке: садок в воде, первая рыбка в садке, на¬садка поправлена и удочка снова заброшена. Пора распутывать вто¬рую. Всегда на рыбалку брали по две удочки. Можно было насадить разные насадки, пробуя, что сегодня рыбе больше нравится. Или постараться определить, на какой глубине она с большим удоволь¬ствием клюет.
Удочки — это отдельная история, заслуживающая внимания. Тог¬да они были бамбуковые и обычно двухколенные. Раз в сезон в зоо-магазин, который находился в центре Волгограда, привозили боль¬шую вязанку цельных бамбуковых удилищ. Они были длиной от 4 до 6 метров. Конечно, все стремились попасть в числе первых на этот праздник рыбаков и выбрать удилище наиболее длинное, тон¬кое, легкое, сухое и прямое. Если это удавалось, то с большой гор¬достью и чувством достойных добытчиков мы неторопливо шли от магазина до дома. К сожалению, это всего два квартала. А пока шли, каждые двое из трех встречных мужчин с завистью задавали один и тот же вопрос: «Где купили?» Хотя можно было бы и не спраши¬вать, так как зоомагазин был единственным на несколько районов города. Получив ответ, они ускоряли шаг в сторону магазина, в ко¬тором шла бойкая продажа, продолжавшаяся в течение двух-трех дней. Кто не успел - жди следующего года. Надо отдать должное бамбуковым удочкам: они были довольно прочные и долговечные. Дедушка менял удочки лет через пять-семь, да и то только те, кото¬рые уж очень сильно растрескались.
После покупки удочки разрезались на две равные части, а при помощи двух плотно входящих друг в друга патрубков делалось стыковочное соединение. Разрезанные на две части удочки были длинноваты и не очень удобны для перевозки, но на три части де¬лить удилище, по мнению рыбаков, было плохо, так как считалось, что чем больше соединений, тем более ненадежной в процессе за¬броса становилась удочка. Кстати, спустя годы я в этом убедился и сам. В конце 70-х приобрел пару новеньких лакированных трех¬коленных бамбуковых удочек, изготовленных в заводских услови¬ях. При забросе они имели весьма «гадкое» свойство разделяться в креплении в самый неподходящий момент. Представьте себе: осень, прохладно, вода тоже не радует теплом. В это время от удоч¬ки отделяется колено вместе с леской и падает в воду в нескольких метрах от берега. Хорошо, если удается поймать ее другой удочкой. А ведь несколько раз приходилось и принимать вынужденную про¬хладную ванну...
Удилище обычно снабжалось леской диаметром 0,17-0,2 мм. Самой лучшей считалась производства Клинского завода. Леска других заводов-производителей нашей родины СССР была менее надежной и слабее на разрыв - не держала напряжения на узлах. А об импортных таких изделиях мы даже и не подозревали. Нама¬тывалась же леска на мотовильце, изготовленное из двух согнутых тонких сталистых проволочек, находящихся на последнем колене удочки и примотанных к древку нитью.
Как рыбалка радовала душу ребенка! Каждая поездка была как праздник, даже если это и было три раза в неделю все лето. Как при-ятно было вечером, гуляя во дворе, рассказывать ребятам о своих приключениях, пойманной рыбе, об удивительных случаях, которые случались каждый раз.
Все это закончилось, когда дедушки не стало.
В связи с большой загруженностью на работе папа не мог часто уделять время для рыбалки со мной.
Но одна рыбалка с ним мне запомнилась на всю жизнь. Тогда я по-нял, насколько мужественен мой отец и как он любит своих детей.
Как-то летом мы собрались на рыбалку. Но не просто, а с бред¬нем. Откуда он взялся - не помню. По-моему, его прислал нам кто- то из родственников с Дона. Даже не помню, когда он появился. Как-то залез в мешок, лежащий в кладовке, а там какая-то сеть из капронового шнура с какими-то балберами-поплавками сверху и грузами снизу.
Помню, спросил отца:
- Папа, а что это?
- Бредень, сынок.
- А как им ловить?
- Бродить.
- А это как?!
- Ну, понимаешь, к бредню с двух сторон привязываются клячи. Его заносят в воду: один конец тянут почти по берегу, другой — по глубине. Рыба и раки собираются в мотню, и на следующем выброде все это вытаскивается из воды. Понятно?
Ага. Понятно. Вот бы еще раз повторил. Да с пояснениями и разъ-яснениями. Но как я могу признаться, что вообще ничего не понял? Ведь рыбак, однако...
Но папе и объяснять-то ничего не надо. И так все понятно. Папа деловито замечает:
- Ладно уж. Как-нибудь на недельке смотаемся, половим.
Он-то хорошо сказал: «Как-нибудь на недельке». Вот я и сидел,
высчитывал дни на этой недельке. Но она закончилась, а у папы с работой ничего не получилось. Все время возникали какие-то про-блемы. Занят был, в общем.
А я здесь причем?! Ведь у меня каникулы. И обещал ведь! Спаса¬ет то, что рыбачу с дедушкой через день, а в промежутках с пацана¬ми на Волге. Но ведь было обещано!
В какой-то день ставлю папу перед фактом: обещал? Обещал! Че¬рез неделю? Да ведь полтора месяца прошло! Помню, отец как будто проснулся. У нас тогда в квартире только провели домашний теле¬фон. Это было из области фантастики. Ну, из будки позвонить — это еще ладно. Но из квартиры?! Только вот звонить-то особенно было некому. В доме телефон был у нас одних из первых. У пацанов же их не было. Куда звонить? Только 01,02 или 03? Слава Богу, пока не надо. Только папа иногда звонит по работе. И в этот раз он подходит к телефону и набирает номер. Куда, интересно, звонит?
А позвонил он своему начальнику и начал объяснять, что давно пообещал сыну провести с ним денек. Я готов был со стыда провалиться. Да как я мог отца так подставить? Из-за какой-то рыбалки папа вынужден был просить отгул!
Но, похоже, папа и сам хотел немного отдохнуть от работы. Спустя несколько минут он радостно сообщил, что завтра едем на рыбалку.
Сейчас я, конечно, понимаю, что у папы было большое желание показать десятилетнему мальчишке, как можно бреднем ловить. А мне тогда эта рыбалка казалась чем-то особенным, захватываю¬щим, сказочно интересным и... ужасно добычливым.
От нашего дома к берегу Волги, если идти напрямую, надо было спуститься по крутому и довольно длинному склону. Была обход¬ная пологая асфальтированная дорога с тротуаром. Была и большая гранитная лестница, спускающаяся к самой воде. Но самая короткая дорога — напрямик по склону. Там пролегали кратчайшие тропинки, натоптанные вечно спешащими гражданами, которые всегда стара-лись хоть немного сократить свой путь. Мы тоже спешили к отправ-ляющемуся теплоходику и побежали напрямую. Я бежал первым, за мной спускался папа. Примерно на середине склона я со всего разбе¬га зацепился за что-то ногой и кубарем покатился вниз. Как летел - не помню. Очнулся уже на поперечном асфальтированном тротуаре. Отец бросился со всех ног за мной - спасать меня. Но в самом конце тоже зацепился за кусты и со всего маху плашмя упал на дорогу.
Когда мы встали, то выглядели неважно. Я видел, что отцу очень больно, но он только спросил:
— Как себя чувствуешь? Ну что, пойдем домой или поедем на ры¬балку?
Мои глаза наполнились слезами. Что могло быть страшнее для ребенка, чем не поехать на рыбалку, а вернуться домой?
Отец не стал дожидаться ответа. Придерживая левой рукой пра¬вую и немного кривясь от боли, он сказал:
- Ладно, поехали. Как-нибудь разберемся.
И мы поехали. Поехали на Грязный затон. Это череда трех озер, соединенных между собой протоками. А называется Грязным за то, что вода в нем всегда мутная. Почему? Кто его знает. Может, из-за глинистых берегов. А может, и из-за обилия рыбы, которая там во-дилась.
От пристани мы шли довольно долго. Пришли на второе озеро, где до этого я часто бывал с дедушкой. Но обошли его с другой сто¬роны. Не с той, где глубина начиналась почти от берега, а с другой, где берег был более пологим, и до глубины «по горлышко» нужно было отойти от берега метров на двадцать.
Вырубили клячи. Теперь я узнал, что «клячи» - это всего лишь палки длиной метра полтора, которые привязывались с двух сторон к бредню. С одной клячей нужно было уходить на глубину, к с дру¬гой идти вдоль берега, стараясь как можно ближе обойти прибреж¬ную осоку и траву, выгоняя из них рыбу.
Мотней же оказался конусообразный выступ в середине сети. Он волочился по дну метрах в пяти сзади за бреднем с кирпичом в са¬мом его конце для огрузки. В него должно было собираться все, что охватывалось сетью: раки и рыба. Но как раз с этим у нас в тот раз и не заладилось.
Полдня лазили с бреднем по озеру, но поймали всего несколько плотвичек. Потом, чтобы не остаться совсем без рыбы, сели ловить удочками. Наловили довольно быстро десятка три плотвичек. Если бы не связались с бреднем, то улов был очень даже приличным. Доб-росовестно доловили остаток дня и на последнем теплоходе верну¬лись домой.
Дома папа почувствовал себя совсем плохо. Еще за Волгой я ви¬дел, что ему нехорошо. Но он как-то не жаловался. А вот теперь переоделся и пошел в поликлинику. Там сделали рентген и опреде-лили, что у него перелом руки. Вернулся домой отец уже в гипсе.
Как же надо было любить ребенка, чтобы только ради его хоро¬шего настроения и чтобы доставить ему удовольствие целый день не просто рыбачить с удочкой, а еще таскаться с бреднем со сломанной рукой!
Больше с бреднем мы не ездили.