Чужой клан

День был солнечный, тёплый – по-божески весенний день. В коротком тупиковом переулке низко сновали птицы, ничего и никого не боясь. Наверное, у них было много дел. Весной у всего живого полно забот. И только лентяи воробьи, утомившись бессмысленным полётом, рядком уселись на провод, что ровной струной тянулся от фонаря к фонарю. Они выпорхнули откуда-то настолько быстро и слаженно всей своей стайкой, что человеческий глаз не мог этого уловить. Только что их не было – и вот уже настоящая гирлянда висит вдоль тротуара вместо запылённого провода. Те редкие прохожие, которые ещё не разучились отрывать взгляд от земли, ещё нет-нет да и вскидывают голову, отягчённую думами, приостанавливались, или хотя бы замедляли шаг, и улыбки вспыхивали на их лицах.
А у птиц тем временем разворачивались некие события, совсем уже странные и непонятные людям. То и дело к гирлянде подлетал какой-нибудь загулявший и припозднившийся воробышек, но не садился с краю, где было ещё достаточно места, а нырял в середину цепочки и тут же становился её звеном. Как могли его сородичи, так плотно соприкасавшиеся крылышками, незаметно, в мгновение ока, почти без движения, потесниться, –  необъяснимо! Казалось, птицы соблюдали какую-то свою иерархию, доступную, конечно, не их разуму, а инстинкту.
Это повторилось несколько раз, допустим – десять. А на одиннадцатый поднялся гвалт. Птицы вдруг воспротивились и не уступили место, видимо, чужаку, хотя внешне он ничем не отличался от них. Воробей – и воробей, или воробьиха, неважно. Он был настырен и пытался то тут, то там растолкать эти живые комочки, однако всякий раз птицы ещё плотней прижимались друг к другу и галдели.
На тротуаре собралась небольшая толпа. Было интересно, чем всё закончится. А борьба длилась и длилась, никто не хотел уступать. И вдруг – снова вдруг – внезапно, молниеносно, одним рывком, словно цепь была неразрывной, вся стая вспорхнула ровным шнурочком и рассыпалась в воздухе – исчезла неизвестно куда, как растворилась. Непризнанный чужак остался сидеть один, поглядывая по сторонам и не понимая, зачем ему это было нужно.
В толпе засмеялись, а пожилой мужчина, сохранивший горделивую осанку удачника жизни, взмахнул тростью в сторону одинокой птицы и сказал, как приговор вынес: «Вот так. Не лезь в чужой клан. Это лишь с виду все одинаково серы».
Но воробей ещё держал марку. Что-то подсказывало ему, что присесть одному – куда ни шло, а полёт в одиночестве – это поражение.