Ночь в заброшенном парке

Длинноволосый, сереброглазый Один брел по ночному городу. Привычная тяжесть футляра с дремлющим до поры альтом, не сковывала плавные, слегка ленивые, как у сытой пантеры, движения. Короткая кожаная куртка не давала ветру, прилетевшему с  холодного моря, ни одного шанса напомнить вечному скитальцу о том, что скоро осень и что август в этом году выдался на удивление холодным, а пестрые афганы трепетали под его порывами будто паруса лодки, которая принесла Одина в этот гостеприимный северный город. Всего на несколько дней. Так он с ней договорился.
- Я давно жду тебя, - услышал он хрипловатый певучий голос. Не то, чтобы свыше, а словно бы вокруг себя.
Один огляделся в поисках человека, обратившегося к нему, но аллея заброшенного парка была пуста, он пожал плечами, решив идти дальше.
- Не именно тебя, но такого как ты странника, повидавшего столь много на своем веку, что не удивится невинной просьбе трехсотлетнего старика, - продолжил невидимый незнакомец.
Один остановился и снова огляделся.  Не увидев никого, кому мог бы принадлежать голос на земле, он поднял глаза к небу. Но и там было пусто. Тогда странник сошел с тропы, уселся скрестив ноги под раскидистым каштаном, облокотился на него плечами и сказал:
- Слушаю тебя, кто бы ты ни был.
- Сыграй мне сначала. В этом парке, да и вообще в городе, много музыкантов, но ты лучший. Я слышал, как ты играл, пока твоя лодка входила в устье нашей реки. 
- Как ты мог слышать? – невозмутимо поинтересовался Один.
- Ты играй, музыка не терпит словоблудия. Ты знаешь старинную немецкую песню о белом драконе?
- Который влюбился в высокомерную принцессу и умер от нежности и горя?
- Да.
- Знаю. Но ей лучше подходит флейта, а не скрипка.
- Ты играешь на флейте?
- Не так хорошо как на альте.
- Тогда не сотрясай воздух, играй. А я подпою.
Один кивнул и начал играть.  Мелодия, помноженная на мастерство, силу и вдохновение музыканта, способна была растрогать самого жестокосердного слушателя, а голос, вторивший альту на давно забытом людьми языке, был таким нежным, бархатным, до мурашек бередившем душу, что оба, и сам Один, и невидимый певец, окончив песнь о белом драконе, долго еще молчали, не в силах сказать друг другу хоть слово. Ветер умиротворенно вздыхал в верхушках деревьев, а зарево приближающегося рассвета вкрадчиво подступало к заброшенному парку, не в силах поверить, что бывает такое, такая, так…
- Ты играешь даже лучше, чем в моих потаенных ожиданиях.
- А у меня от твоей песни до сих пор ком в груди и слезы в глазах. Я не буду тебя спрашивать, кто тебя учил так петь, ясно же, что никто, с такими песнями в горле и сердце можно только родиться. Но я спрошу тебя кто ты, и не хочешь ли ты отправиться со мной дальше? Не потому, что мы можем хорошо заработать дуэтом, просто я давно не встречал человека настолько близкого моему сердцу и уму.
- Отправится с тобой соблазнительная идея, но тебе придется отказаться от нее. Я не могу покинуть это место.
- Почему же?
- Потому что  я город, а не человек. У меня нет ног, зато есть куча обязанностей, одна из которых находится там, где родился.
- Город? – и вот здесь Один, наконец, по-настоящему удивился.
- Город, - спокойно подтвердил собеседник. – Горожане никогда не прислушиваются к моим песням, у них столько забот, а музыканты предпочитают молчать о том, что иногда, когда их мелодии особенно душевны, глубоки и трогательны, им начинает вторить невидимый певец. Нет, между собой у них ходят байки о том, что в городе поселилось привидение трагически погибшего от руки короля трубадура и иногда, долгими зимними ночами оно, то есть, конечно я, - поправился невидимый певец и в его голосе слышалась широкая улыбка, - поет старинные песни и тогда в лесу за городом расцветает чертополох, возлюбленная трубадура восстает из гроба и они танцуют под луной… и все в таком духе. Но мы с тобой, могли бы стать отличным дуэтом. Я сразу понял, ты не будешь сочинять небылицы, заглушая боязнь чудесного, которое меняет картину привычного мира, и переворачивает все с ног на голову.  Чудеса болезненны для людей и они никак не хотят выздоравливать. Им проще согласится с тем, что они сошли с ума, чем с тем, что на их глазах случилось чудо.
- Город, поющий песни это чудесно и совсем не страшно, - вздохнул Один, - но ты прав. Я много странствовал и всякое со мной случалось. Однажды я наблюдал как дождь танцует с озерными рыбами, а древний каменный дух ровно в полдень, всего на час, но каждый день, превращается в чайку. Я видел девушку, чьи руки становятся прозрачными, если она смущена, она никогда не расстается с белыми сетчатыми перчатками, чтобы люди маленького селенья не испугались ее и ее «проклятия». Я просил тропу вывести меня из леса, когда заблудился, собирая ягоды на ужин, и она, извиваясь и кряхтя, помогла мне добраться до своей лодки. А из пригорода Марселя меня однажды сопровождал разноцветный от беспричинной радости ветер. Но я так же видел, как округляются глаза стоящего рядом, как он отворачивается и трясет головой, отгоняя пугающее наваждение, как потом строит версии случившегося, одна другой глупее, не в силах согласиться с тем, что наблюдал обыкновенное чудесное событие, каких много на моем пути. Нам не обмануть твоих горожан и не научить их тебя слушать. Да и остаться я  не смогу. Дорога, однажды став моим смыслом, подчинила меня себе, как факир свою кобру. Я никто, если стою на месте. И я - все, когда иду.
- Я это понял по первым, извлеченным тобой, нотам. Я не собираюсь тебя удерживать. Но буду скучать без тебя.
- Я тоже. Но хочешь, я подарю тебе несколько дней настоящей свободы? Я буду играть на самой главной твоей площади, открывать рот в нужном ритме, а ты сможешь донести свои песни до людей, показать им, какой ты на самом деле, пусть даже моими устами?
- Это хорошая идея, - счастливо рассмеялся город. – В тайне я надеялся, что ты сам озвучишь просьбу, с которой я все равно обратился бы к тебе. А ты не подвел, такой умница.
- Значит, именно об этом ты хотел меня попросить до песни о белом драконе?  Ну и хитрец же ты! Но я все равно счастлив буду играть тебе. Даже если нас обличат, вряд ли у горожан хватит мужества признать что голос, послевкусие которого будет будоражить их воображение будущей ночью, принадлежит не приезжему шулеру, поющему под фонограмму, а их собственному городу.  А ведь будет будоражить, и не даст уснуть, и замолчит их ум и раскроется сердце, и поселятся в нем огненные птицы и будут разрывать его, томить, заставлять бежать сломя голову в неизвестность и может запишут они стихи, плохие, но вдохновенные, или, того гляди, вспомнят уроки фортепьяно, которые в детстве приносили не радость, а скуку, и… Слушай, отличная идея!
- То-то же, - услышал Один в ответ.
И настало утро.