Глава 4 Юрий

Он нашел меня через день у выжженного солнцем безлюдного скверика.

Сидя в тени, я мог сквозь марево, поднимающееся от асфальта, видеть по ту сторону площадки два силуэта - высокую и низкую фигуры. Он привел с собой какого-то мужчину, а, может, этот мужчина привел его сюда, но ко мне, через сквер, он отправился сам. Я опустил раскрытую книгу на колени и ждал его, не моргая. Никакого плана у меня в голове не было, одна нестройная чехарда тревожных воспоминаний…

- Привет,- просто сказал он, входя в тень,- Я тебя нашел.

И протянул руку. Чем я должен был ответить? Я взял ее.

- Привет…

- Можно присесть? - спросил он.

Я сделал какой-то неловкий приглашающий жест.

- Так как тебя зовут все-таки?

«Если я сейчас ему назовусь,- подумал я,- Назад пути уже не будет… Им нельзя называть свое имя! Никогда! Ни в коем случае! Молчи!»

- Юрий... А тебя?

- Как хочешь.

- Как? – это прозвучало уже совсем беззащитно.

- Как хочешь, так и называй,- подтвердил он,- Очень тебе нужно было мое имя, когда ты мне западню устраивал? Вот твой нож… Ты потерял… В гаражах. Когда упал.

Я механически принял у него нож. Рукоятка была теплой, согретой его ладонью. Он так и принес его сюда, не опуская в карман, как будто оберегающий пропуск в чуждую ему реальность…

- Спасибо,- вот еще одно слово, которое нельзя говорить таким, как он.

- Теперь ты меня не боишься?

- Нет,- покачал я головой,- Я тебя и тогда не боялся… Наверное…

- А я тебя очень боюсь,- ровным голосом сказал он, глядя куда-то мимо меня.

- Боишься?

Он нервно пожал плечами вместо ответа.

- Но ты же нашел меня? И пришел.

- Пришел…

- Все равно, как тебя зовут?

- Я сказал тебе, зови как угодно… Как хочешь.

- Так не бывает. Должно быть имя!

- Господи, ну какое-то имя есть. Там, в метрике, не знаю… Я не заглядывал. Может быть, меня зовут Альберт Иоганн Готтард Цёге-фон-Кётриц Витцов… А, может, Фома.

- Альберт Иоганн Готтард звучит интереснее,- сказал я просто, чтобы что-то сказать.

- Ну, значит, Альберт… Иоганн Готтард… Можно Берта.

- Берта - это женское имя. Да еще какое-то собачье…

- Берта - это большая немецкая пушка, город в США и какой-то эфиопский язык, а не только женское имя. Тем более собачье… Мою троюродную тетку звали Бертой, и она, можешь мне поверить, была отнюдь не болонкой. По правде говоря, по ночам она оборачивалась лисой. И потом, я же сказал, зови меня, как тебе вздумается.

- Знаешь что, «Бертой» я тебя звать не буду… И вообще никак не буду. Сдался ты мне…

- Не очень-то любезно с твоей стороны,- холодно отреагировал он,- Учитывая недавние события.

Я промолчал. Он был прав. Вряд ли его привело желание расквитаться со мной. Он вел себя подчеркнуто дружелюбно и этим все больше разоружал меня.

- Тогда Алик?

- Ты сам «Алик»,- вяло возмутился он,- Какое пижонство! Так меня даже дома не называют! Зови уж полностью Альберт, черт с тобой. Только ударение правильно ставь, будь любезен…

- Слишком много оговорок… А чем плохо имя Альберт?

- Ничем. Просто оно мне не нравится. Меня так назвали, подчиняясь капризу друга семьи, стоматологу, который помогал при родах.

Видимо, он отреагировал на оторопь на моем лице, поскольку пояснил, цокнув языком:

- Очень быстро прорезаются зубы. Практически мгновенно…

«Ну да,- подумал я,- Практически мгновенно… Берта…»

Мы еще помолчали.

- Ну, вот…- сказал он, рассматривая памятник Ленину в центре сквера

Солнечный свет обтекал этот бронзовый памятник, раскаленные углы его даже отсюда, казалось, обжигающе отталкивали воздух. Ни одной птицы не было в небе над ним.

- Очень жарко сегодня…- сказал я.

- Да… Очень жарко…- вздохнул он,- Ладно, я пойду тогда, наверное…

- Хочешь дождь? - спросил я, страдающе понимая, что в ряду уже совершенных мной глупостей, этот вопрос занимает бесспорное первое место.

- Дождь? Хочу! А ты можешь… Хотя, конечно, ты можешь!

- Нужно только домой зайти, взять кое-что…- сообщил я и с некоторой остаточной надеждой на разворот событий, добавил,- Но еще нужно дерево, в которое когда-нибудь била молния.

- Я знаю такое дерево!

Ведя его к себе домой, я думал даже не о том, хватит ли у меня способностей выполнить обещанное, и не о том, что я вообще никогда раньше не прибегал к этому виду ворожбы. Все это почему-то мало интересовало меня. Я думал о том, что, попрощайся я с ним минуту назад, моя жизнь, как повозка, двинулась бы дальше своей колеей, постепенно обрастая правильным грузом регулярных событий, пока не развалилась бы под их весом, оставив по себе разочарование и пустоту. И, в противовес этому, сегодня я стал заложником какого-то невозможно опасного, устрашающе слепого выбора, не совершить который у меня не хватило бы никаких сил…

- Что слушаешь? - осторожно поинтересовался он, увидев кассетник у стены.

- Вокально-инструментальный ансамбль «Песняры»,- хмыкнул я.

- Нет, ну серьезно?

Кассеты у меня лежали в спортивной сумке, под раскладушкой. Мой основной и оборотный капитал. Я поддел ее ногой и слегка небрежно толкнул наружу.

- «Led Zeppelin», «Pink Floyd», «Deep Purple»… «The Doors» тоже, не фанат, так, списываю…

- Можно?

- Конечно, смотри…

- Спасибо,- он зарылся в сумку,- «AC/DC»?

- У меня только «For Those About to Rock» из альбомов. Зато он новый. Остальные вперемешку и качество не очень. Там еще две кассеты, желтые такие…

- You’re my hero, sir! - покачал он головой в восхищении,- А это? Роки Эриксон?!

Я, наверное, покраснел от удовольствия.

- Да, достал как-то, просто повезло… «Roky Erickson And The Aliens», классный. У меня еще «The Evil One» есть. Тоже там, в боковом кармашке, кажется.

Он молитвенно сложил перед собой руки и посмотрел на меня, как одалиска на султана.

- Да, возьми уж,- сказал я,- Переписать есть где?

- Дома сам сделаю. Я на два дня буквально, не больше. Спасибо! Я только Роки возьму и вот Пинков, ага… А это что?

- Блюзы. Кстати, дай-ка…

Я взял у него перетянутую резинкой стопку кассет и выбрал одну.

- Тут про тебя есть…

- «Vampire Blues» имеешь ввиду, что ли? - расхохотался он и, не дав мне секунды на ответ, очень чисто запел, нежно вытягивая гласные, почти как Нейл Янг, помогая себе ритмичным постукиванием по сиденью стула:

I'm a vampire, babe,

suckin' blood

from the earth…

Он помогал себе телом и мимикой, за ним было приятно наблюдать, за этим странным мальчиком-кровопийцей, так что я сел на теткину тахту и, оперев подбородок о ладонь, слушал его до конца.

- Тебя в школе не запрягают в хор? У тебя здорово получается блюзы тянуть.

- Нет…- смутился он,- Я так, для себя… Гитары нет?

Я развел руками.

- Давай тогда поставим Янга? Пока ты собираешь, что тебе нужно…

Я помрачнел.

- Кассетник - хлам. Перемотка не работает.

- Перемотка,- заинтересовался он,- Хочешь, я посмотрю? Отвертка есть? И паяльник?

- Есть… Паяльник у соседа возьму. А ты умеешь что ли?

- Я люблю со всякой мелочевкой возиться. Тащи паяльник…

Когда я вернулся, он уже снял переднюю панель и деловито вынимал из черного корпуса какие-то темные металлические внутренности.

- Все пыльное,- доложил он, чихнув,- Ты его с рук что ли брал?

- Угу…

- Ясно. Подержи вот это… И вот это, не потеряй только…

Я взял протянутые детали и вдруг спросил:

- А почему ты не укусил меня тогда?

Подцепив кончиком отвертки пружину, он неодобрительно осмотрел ее.

- Я бы не смог. Старое правило в том, что первую кровь можно пить только по взаимному согласию... Всегда где-то есть человек, который этого сам хочет…- вздохнул, а потом вдруг, смешливо пародируя кого-то, заявил,- Или трудящиеся единодушно выдвигают кандидатуру на основе начал демократического централизма, почина и инициативы первичных ячеек, выборности и подотчетности делегата решению коллективного органа в соответствии с марксистско-ленинским учением о принципах организации самоуправления в коммунистическом строительстве и бу-бу-бу, бу-бу, бу-бу-бу…  Так тоже можно, если совсем лень искать.

Сначала я тоже прыснул вместе с ним, до того это в его дурашливом исполнении походило на ежедневное телевизионное бормотание. А потом понял, что этот монотонный гримуар был самый настоящий, гибельный, он просто не знал или не договорил его до конца…

- Выдвигают, значит…- повторил я надтреснутым голосом,- Трудящиеся…

Он смешался.

- Слушай, ну не я же эту формулу придумал. Услышал просто. Запомнил… Это ж партийная магия, взрослая - трудящиеся постоянно чего-нибудь там выдвигают, задвигают и передвигают…

- Вы, значит, их всегда «трудящимися» называете?

- Кого?

- Людей…

Его взгляд заледенел. Он потянул носом воздух и тихо сказал:

- Людей я называю людьми… если встречаю.

- А я кто тогда? «Трудящийся»? Или человек?

- А ты - придурок,- отвернулся он.

- Сам ты придурок,- как-то растерянно парировал я.

- Трудящиеся,- он показал отверткой на выключенный телевизор,- Там! И Там! - наконечник переместился и нацелился на стопку теткиных «Огоньков»,- В газете «Правда» они живут. И в программе «Время». Они там за мир во всем мире борются и коммунизм строят… Как раньше пирамиды или зиккураты… А люди…

- Что люди?

- Людей мало очень, Юра,- тоскливо ответил он,- И никогда их много не было… Ни тогда, ни сейчас… Включи паяльник.

В его словах было что-то такое, что я при всем желании не смог бы превратить в понимание, как будто оно скрывалось за вуалью, все время меняющей свою форму. И говорить об этом мне уже расхотелось…

- Поэтому ты спросил, хочу ли я… А если бы я согласился… укусил бы?

Он задумчиво пригладил бровь плоскостью отверточного жала и покачал головой.

- Нет…  Другое правило в том, что ее придется выпить всю, целиком.

- Всю кровь? В человеке пять литров крови… Всю ты не выпьешь!

- Ну, в тебе-то, тоже, допустим, не пять,- поддел он меня, поворачиваясь и хитро щуря глаз,- А еще, ты знаешь, что такое «метаболизм»?

- Между прочим, знаю,- с вызовом сказал я,- Ну и что?

- Я могу его ускорять и замедлять, как хочу - вот что… А это что? Вот где надо паять… Резистор целый, слава труду…

Я чуть отодвинулся, избегая запаха канифоли. Я смотрел, как он сосредоточенно морщит нос, копошась в растерзанном кассетнике, как он насвистывает свой вампирский блюз, смешно втягивая щеки, и неожиданно осознал, что уже никуда теперь от него не денусь. Солнце из окна, которое я загораживал спиной, перескочило на его левое плечо и полосой обняло грудь, как будто старинной орденской лентой. Мне вспомнилось еще одно, что тревожило меня:

- А с какой стати ты вообще разгуливаешь днем?

Этот вопрос, казалось, поставил его в тупик. Спустя какое-то время он сообразил, что я имею ввиду:

- Так ведь это не мы боимся дня, Юр. Это тру… прости, люди боятся тьмы. Поэтому в народном фольклоре мы населяем только ночь и вообще сильно уязвимы ко всякой чепухе…

- А на самом деле?

- А на самом деле все не так,- сказал он и с напряжением в голосе добавил,- Но, если очень хочешь, я разовью в себе фобию к серебряным крестам, осиновым колам, чесноку и вообще буду приходить к тебе только ночью… Честное пионерское! Это так романтично, свидания в лунном свете…

- Иди к черту!- вспыхнул я, а потом, догадавшись, что он на самом деле вкладывает в эту полушутовскую тираду, пробормотал,- Приходи, когда хочешь… Берта, блин!

- Класс! - расцвел он,- Вот, все работает. Где тут старик Нейл?

Щелкнул лентопротяжный механизм.

I'm a black bat, babe,

bangin' on

your window pane

- Ты же хотел собрать что-то… Чтобы грозу вызвать…

Я поднял с пола свою холщовую сумку.

- Все здесь. Далеко дерево?

- На метро две остановки… Черт… Вот смех! У меня же денег нет ни копейки! Карманные вчера отдал…

- У меня есть,- сказал я.

Good times are comin',

I hear it everywhere I go.

Good times are comin',

but they sure comin' slow.