Сапсан с городской пропиской рассказ

                Сапсан с городской пропиской
                рассказ

   Из окна моего рабочего кабинета можно было сосчитать все ответвления могучей сосны. Там обитал свой, ни на что не похожий, мир. Зимой хозяевами положения были воробьи, наглые вороны, высматривающие с верхних «этажей» этого дома поживу в мусорных баках, прилепившихся к сараям. Изредка возникали юркие синички. Летом доводилось наблюдать за стайкой чижей, и даже восхищаться франтоватым щеглом. Зато голуби не переводились ни зимой, ни летом, ни в другие времена года. Подкармливала их одна сердобольная, согбенная от непосильных житейских лет, бабушка. Верующая, летом хорошо виден крестик православный на груди. Стоило ей появиться у дерева, как ее окружал целый хоровод божьих птах. Они знали, сейчас им перепадет – и хлебных крошек, и зернышек, и семечек подсолнечника, а то и кашка сладко позовет в неглубокой миске. Бабулька что-то им нашептывала, а если посторонний приблизится, то услышит молитовку. Одни она читала по памяти, другие молитвы своими словами составляла сама. Я понимал: главное – не подходить слишком близко, чтоб не спугнуть ее, не согнать и голубей и голубиц.
   Пернатые мужики все-таки вели себя хамовитей: невзирая на присутствие кормилицы, наскакивали на подружек, отпихивали их, а то и крыльями били. Во время такой пирушки выделялась молоденькая голубка. Она спокойно клевала семечки, изредка приподнимала головку и как человек, довольный всем миром, будто пританцовывала, озорно поводя шейкой. Что-то в этом поведении один хохлатый самец усмотрел нечто непотребное. Или просто жадина несусветная. Вокруг еды море, наслаждайся. Ан нет, обязательно допрыгает до голубицы и ну ее толкать, подклевывать. Терпела она первое время. Отлетала в противоположную сторону. Он настигал ее, и там трепал. Видно, давал понять, все равно не оставит ее в покое. Птица уворачивалась и принималась за свое. При очередном на нее нападении хохлатого, она стала как бы возмущаться, сетуя, наверное,  на невежливость голубя. Тот продолжал выхватывать у нее крупные хлебные крошки, орудуя клювом и крыльями. Догадливая голубка решила оставить хохлача с носом. Она юркнула под самую руку бабушки. Голубиный жеребчик, скажем так, сперва обомлел. Замер в нерешительности. Потом сделал полукруг. Однако показывать свой норов перед уважаемой всей стаей кормилицей не решился.
   Как разворачивались события в птичьем мирке в течение нескольких месяца, я не знал. Ездил по командировкам,  был в отпуске, далеко на юге. И вообще недосуг было поглядывать в окно. Но вот выкроилось свободное время. Уже брала разбег осень. Желтый и пожухлый лист сбивался ветром в кучи. Возле сосны по-прежнему суетилась стайка голубей, явно после какого-то переполоха. Птички будто нервничали. И было их значительно меньше. Это место обитания они ведь считали своим. Их же кто-то явно тревожил. Пернатые жили все-таки в городе. Пусть до окраины всего парочка улиц, но ведь тут цивилизация. Кругом люди, не считая противных кошек и собак. Популяция разросшейся на бабушкиных харчах стаи, включая воробышек - воришек, явно уполовинилась. Устроившись у подоконника с кипой деловых бумаг, время от времени поглядывал на улочку, на сосну. И углядел: оказывается, повадилась сюда разбойная пернатая птица. Гляжу, она планирует сверху, плавно спускается под крону сосны и выхватывает из стаи голубей добычу. Считанные секунды и ее нет, уже плывет над речушкой к лесистым взгорьям. Узнать, что это за гость не представлялось возможным. Орнитологов в городе не было. А в охотобществе кроме зевающей, равнодушной, понятия не имеющий об охоте и любой лесной и воздушной живности, секретарши, ни души. Ткнулся туда раз, да пусто-пусто. И махнул рукой, ладно, как-нибудь вызнаю про ту разбойницу хищную.
Только обстоятельства складывались так, что сменил место работы. Направили в неблизкий от этого города район. Там свела меня судьба со знатными охотниками,они лучше любого орнитолога знаюли пернатых, местную дичь. И я уже тогда предполагал, что за разбойник в моем городе устраивал охоту на бабушкиных голубей. Вернулся домой через год. Возле той сосны оказался в феврале, шел в гости к приятелю. Дни стали как бы объемнее и светлее, небо повыше, прозрачней. Мягко похрустывал на тропинке снег. Из подъезда двухэтажного брусчатого дома вышла девочка, осторожно прижимая к куртке маленькую миску в руке. Сию секунду слетелись голуби, запрыгали рядом воробушки. Я поравнялся с девчушкой и спросил:
- Что голубей-то совсем мало? Коты балуют?
- Ну, да, коты, как же. Я бы их быстро отсюда веником погнала. Какой-то ястребок озорует. Уж видела, в лесочке за речкой Чибанью гнездится. Хитрый, мне на глаза не попадается. А то бы я его из рогатки. Мне папка сделал, классную красную резину поставил. И сейчас она со мной в кармане. Даже камешки приготовила,- похвасталась девочка и вытащила из куртки взаправдашную рогатку.
Рогатка стоящая, ничего не скажешь. Рогулинки ее отполированы, в настоящем кожаном держачке покоился речной белый камень-окатыш. С таким оружием, право, не стыдно и пацану ходить. Я прищелкнул языком, в знак восхищения.
- А я знаю вас. Вы в том доме кирпичном работаете.
- Уже нет, в другом теперь месте. А что с бабушкой, как она?
- Бабуля еще той весной умерла. Ее у дома даже отпевал батюшка,- произнесла она эти слова как-то торжественно.
  Оно и понятно, в  начале восьмидесятых годов того века в стране церковь не жаловали. И тихо досказала мысль: «Жалко ее, такая была славная. Тихая. Она мне и книжки старые подарила, еще царские».
- Да, конечно, жалко,- согласился я.- Любила она голубей, и вообще птиц. Наверное, доброй души была человеком.
  Мы с минутку еще поговорили и разошлись, каждый по своим делам. Я отнес приятелю фотопленки, а он обещал мне назавтра утром отдать готовые снимки. Прихватив из дома кулек семечек, отправился на работу. Чтобы улизнуть на полчаса, привирать не пришлось. Как раз предстояло идти в типографию. А это рукой подать до знакомой тропинки и сосны. Под деревом на вытоптанной снежной площадке пировали птицы, набрасываясь на хлебные крошки и крупу. До назначенной встречи с фотографом время было достаточно. Я свернул в типографию. Заказ приняли без проволочек. И вот улица. Сворачиваю к сосне. И вдруг сверху темной тенью падает птица. Голуби испуганно шарахнулись в разные стороны. Поздно, одного из них подвел сытый желудок и беспечность: пернатый хищник уносил его себе на обед. Как и думал, им оказался сапсан. Рассказывая мне о птицах того северного региона, где я жил, бывалые охотники приносили красочные журналы, книги. И теперь, когда птица отрывалась от земли с добычей, бросились в глаза и ее «штаны» - длинные желтые перья на когтистых лапах, и желтовато-белая окраска перьев нижней части тела со штрихами на груди и темными поперечинами на боках. А еще мелькнуло кольцо вокруг глаза. Без сомнения, это сапсан. Он из того семейства соколиных, что не прочь гнездиться даже в городе. «Вероятно, это тот самый соколок, что распушил бабушкину голубиную стаю»,- подумал я. Запомнился стремительный и завораживающий полет хищной птицы. Я невольно прибавил шаг, чтобы проследить за ней. Сапсан летел в сторону горзеленхоза. Еще мгновение и он скроется из глаз. Тут громыхнул выстрел. Видно кому-то досадил хищник. В лепившихся по этой стороне берега частных домиках водились и куры, и гуси, и даже индейки. И еще ударил выстрел. Черная клякса отделилась от хищника. А он исчез. Кто же помешал сапсану плотно позавтракать?
   Выстрелы зачастили со стороны горзеленхоза. В чем дело? Спешу туда. Вот позади последний дом на улице Пушкина, дорога ведет под горку, к недлинному ряду гаражей. И тут один за другим новые хлопки. Мимо, заворачивая к берегу Чибанью,  прошмыгнула стая бродячих собак. Еще выстрелы. Что за чертовщина? Я замер, как вкопанный, и… смеюсь до колик в боку. Переполох тут наделал жутко «кашляющий», застрявший на разбитой дороге старый бортовой «ЗИЛок».
   За околицей визгливо перебранивались бродячие псы. Вот они уже мчат к излюбленному оврагу, куда опасались заглядывать даже местные пацаны- хулиганы. Вожак их, грудастый и крепкий кобель, явно с помесью среднеазиатской овчарки, нес в зубах  все то, что осталось от голубя. Видно, ему птица эта была ни к чему, сыт, да взял верх охотничий азарт, право сильного нести добычу и чувствовать в пасти кровь жертвы, тем более, что пахло от нее настоящей дичью. Голубя, несомненно, выронил сапсан. Нет, решил я, это не тот сапсан, который нападал на бабушкиных голубей прежде. Старый не упустил бы свою добычу. Ни за что на свете. А это, видать, первогодок. Будет теперь знать, как орудовать возле сосны.
   История с сапсаном приятеля не заинтересовала, чего только не видел объектив его фотоаппарата.
- А, расплодилась в пригороде всякая нечисть,- махнул он рукой.- Зима нынче была лютой. Даже рысь копалась в здешней промерзшей помойке. Мой знакомый с улицы Набережной  забыл запереть дверь сараюшки с дровами, так  утром, когда пришел за поленьями, обнаружил замерзшего зверя: дверь была точно капкан,прочная пружина сбила снежный намёт и зверь оказался в ловушке, не выйти.  Мороз же нынче лютовал. Не смейся, не вру. Вот и фото, гляди.      
  Правда, на снимке возле окоченевшей рыси стояли люди. Чего не бывает в наше время? Спускаясь с крыльца дома,  бросил взгляд на прибрежный лес в надежде увидеть сапсана. Не видно его. Он просто так порхать не станет. Быть может, сейчас переживает свой промах, как упустил из-под носа добычу. Ничего, сапсан, скоро будет теплее, солнце уже поворачивает на весну. Значит, не пропадем.