Рассказ из сборника записки афинского курьера боль

Вода с шумом хлынула в вагон. Потоки желтой густой жижи, застопориваясь о стенки
плацкарта и поднимая тяжелые фонтанчики брызг, бежали дальше в проход.
— Се му (Господи!) — услышала я из соседнего отсека и почти одновременно
почувствовала смертоносную влагу на своих ступнях. Рывком вскочив с полки, я прильнула
к окну: разбушевавшаяся стихия залила грязью стекло. Но не густая стена дождя, ни толстый
слой ила не смогли скрыть чудовищной высоты волну, сметавшую все на своем пути…
Сердце провалилось куда-то далеко-далеко и замерло, как претворившаяся мертвой птица.
Поезд влетел в тоннель. Когда он, накренившись страшным креном и протяжно свистя,
снова выпрыгнул из мрака, волны больше не было. Только легкий весенний дождь продолжал
накрапывать, оставляя на окне чистые дорожки. А вдали над сосновым бором коромыслом
выгнулась хрустальная радуга. Она переливалась и  горела, брызгая в пространство синими
искрами звезд…
Но мне что-то откровенно мешало наслаждаться игрой света. Стук колес медленно менял
свой ритм… Телефон… Это звонил и дребезжал мой мобильный телефон! Действительно, се
му! Ведь семь часов утра!
Меня будить нельзя. Тем более внезапно и при помощи телефона. Весь день меня будут
грызть мигрени, и прямая кишка будет подскакивать к гортани, вызывая тем самым
мучительные приступы тошноты. Надо бежать в другую комнату. Там, там, в салоне, под
тремя толстыми подушками замурована заживо моя «Нокя». Выключить я ее не  могу: во-первых, клятва Гиппократа, данная много лет назад, обязывает; во-вторых, как
не прискорбно, но я не помню свой пин. Посему он (телефон) ежесекундно в  состоянии
полной боевой готовности. Ладно, я-то в «готовностях» поднаторела, но звонить мне в семь
утра! По-хорошему — это беспредел. Хотя…, — и тут я снова вспомнила о даденной мною
много лет назад клятве…
— Ористе! (Алло) — пытаюсь придать голосу бодрость и аромат свежесваренного кофе.
— Да? Это Валида говорит? — голос был совсем незнакомый.
— Она самая. Простите, с кем имею честь?
— Мы не знакомы.
— К счастью, — чуть не брякнула я, но снова вспомнила о святой клятве, — ничего
страшного! Давайте познакомимся! — попыталась сострить я в семь утра.
— Зачем? Я вообще-то ищу г-на Ершова.
Ой, мама! Что я еще услышу на заре, когда гаснут последние звезды?
— Простите, а почему у меня и в такую рань? — видно я все-таки не совсем проснулась
и пока плохо ориентировалась в ситуации, — он в Афинах живет, а я — в Салониках. У него
семья, дети, у меня…
— Нет, вы не поняли, я ищу его телефон.
Интересно, почему он решил, что я — справочное бюро? В принципе, если ищут
управляющего директора «Афинского курьера», о клятве Гиппократа можно забыть:
— Пожалуйста, записывайте его номер: два десять…
— Нет, мне нужен его персональный мобильный телефон.
— Простите, но я не располагаю сведениями о личной жизни (чуть не сказала «клиента»)
господина Ершова. Позвоните попозже в редакцию, и вы его непременно обнаружите.
— Я звонил, но никак не могу там его застать. А мне надо с ним срочно поговорить.
Я в общем-то уже почти проснулась: «О себе не думай, думай о друзьях!» — дробью
застучало в висках. Так, надо, сняв головной убор, идти навстречу потребителю!
И управляющего директора выручу, и человека от бессонницы избавлю.
— Послушайте! Если смотреть в корень: я — его правая рука. Расскажите, что вас так
беспокоит, и я ему передам. У вас что-то случилось?
— Еще как! И не только у меня, но и у вас.
— Да???!!! — нифигушечки себе! У меня что-то произошло, а я и не заметила! Но почему
у меня произошло вместе с этим дядей?! — Да? — забеспокоилась я, — я вас внимательно
слушаю.
Голос внезапно окреп:
— Меня волнует политика Кипра!
Неужели пока я спала, на Кипре что-то произошло? И что-то, по-видимому, очень
серьезное и важное, раз человек звонит в семь утра. А я видимо могу чем-то помочь. Раз
звонит мне — значит могу!
— Что именно в Кипрском вопросе вас не устраивает?
— Я не хочу, чтоб они объединились!
— Так ведь они и не объединяются. 75% проголосовали против.
— Это ни о чем не говорит! И негра этого я ненавижу! — разговор явно переходил
на персоны.
— Я тоже к темнокожим отношусь альтернативно, — размазано поддакнула я, чтоб
не злить собеседника.
— Так вот, — продолжал рассветный незнакомец, — его надо оттуда убрать!
— Разве он на Кипре? — удивилась я.
— Нет, не с Кипра, а с ООН!
Я не стала расстраивать человека:
— Надо — уберем! Именно над этим мы сейчас и работаем.
— Браво! Молодцы! — голос в трубке явно был доволен.
— Служу Сов… ох, не то! Рада стараться, Ваше благородие, — оживилась я.
Незнакомцу ответ пришелся по душе:
— Вот и молодцы! — повторил он, — я всегда знал, что ты — настоящая патриотка
и чистая гречанка.
Ага, — вспомнила я, — бывало-с, и после баньки-с бывало-с…
Трубка продолжала набирать обороты:
— А как там у вас вообще в Северной Греции к этому относятся?
— К негру? — не поняла я.
— Нет. К Кипру.
— О! Кипр любят. Особенно в курортный сезон. Кипр все любят.
— Забастовки проводятся?
— На Кипре? Регулярно!
— Не на Кипре. У вас, в Салониках.
Хи… Это уже сложнее. Набираю полные легкие воздуха и как на занятиях по военной
подготовке четко и внятно рапортую:
— А-а-а как же! Денно и нощно демонстрируем свою солидарность дружественному
пролетариату дружественного Кипра, скованного цепями мирового империализма!
Поддерживаем их же во всех ихних важнейших начинаниях и светлых потугах!
— Кто руководит вашим движением? — голос уже конкретно напоминал божественную
музыку, издаваемую ротовыми органами, полковника медицинской службы Зазули с военной
кафедры. (По секрету — большого любителя березовых веничков и настойки «Стрижамент»).
В первое мгновение хотела сказать, что «нас объединила» моя липшая подруга —
журналист София Прокопиду». Однако потом вспомнила, как она меня любит, и отказалась
от этой далеко идущей затеи.
Даже звания ей вслух не присвоила.
— Кто-то руководит. Но патриотов много. Прям и сказать вам не могу: кто самый главный.
— О-о-о» Это нехорошо. Надо узнать.
— Так точно! — рявкнула я, — как только, так сразу! Есть выяснить и доложить по форме!
По-моему, я явно собеседнику нравилась. Мои правильные и лаконичные ответы
не ускользнули от его пристального внимания.
— Но, этого мало, — тем временем продолжал он, — мы должны объединиться и…
— Что «и», — перебила я от нетерпения.
— … и объявить им войну!
— Кипру?!
— Не только — всему ООН, Турции и турецкой части Кипра! А там и до Ирана,
и до Ирака доберемся.
О! Пресвятые угодники! Лучше б я досматривала свой сон с цунами и селевыми потоками
в вагоне.
— Войну? Но, как??!
— Мы соберем добровольцев и сформируем ополчение.
— Прям сейчас, — вяло спросила я, мечтая о малюсенькой чашечке кофе.
— Не обязательно. Можно и попозже. К вечеру, например.
— К вечеру — эт можно, — полузевнув, согласилась я.
— Так вы со мной согласны?
Я спустила тормоза:
— Конечно! Почту за честь вступить в ряды ополченцев!
Незнакомец засмеялся:
— Я другое хотел сказать: дело в том, что я довольно пожилой и не смогу стать
главнокомандующим. (Пауза. Глубокий вдох). Ты б не смогла это сделать.
Почему-то стало грустно. Вспомнился мультик «Маугли» и фраза «Самка во главе моего
стала?!»
— Возглавлю, — ответила я, — если того требуют обстоятельства и народные массы.
А что вооружение? Кто нас будет спонсировать?
— Вооружимся! Ты до вечера что-нибудь сообрази, а … ох! У меня батарейка кончается. Я
вечером перезвоню, доложишь обстановку.
— Доложу… — глухо сказала я.
Он отключился.
Воевать не хотелось. Опять же, ребенка со школы кто заберет? Я так и продолжала сидеть
на диване, размышляя о вершителях человеческих судеб, как была в ночной пижаме а-ля
«брянский партизан на привале» и с прической, весьма смахивающей на прошлогодний стог
сена. Желание срочно приступить к формированию ополчения подавлялось более
явственным и близким желанием горячего кофе. Я даже не заметила, как в комнату вошел
Арис:
— Ты чего в такую рань? Заболела? — удивился он, обнаружив меня в подушках.
— Да вот, сижу, ополчение собираю. Идешь с нами войной на Кипр.
— Иду! — Арис вобрал живот и, развернув плечи, потянулся к стене за ятаганом.
— Тебе хорошо, — вздохнула я, — а кто нас вооружать будет?
— А чего вас вооружать? — искренне удивился муж, взмахнув ятаганом, — ты вот чего:
создавай автономное вооружение.
— Это как? — не въехала я.
На лице Ариса даже мускул не дрогнул:
— Как, как, попой кряк! Продашь входные билеты. И чем дороже билет — тем дальше
шеренга от передовой. Плюс еще один нюанс, — Арис понизил голос и выкатил глаза, —
продавай билеты из расчета вход — рубль, выход — два. А я готов хоть сейчас принять
на себя ответственную должность казначея армии, — он попробовал лезвие ятагана большим
пальцем, — … и полнейшая победа в борьбе с империалистической контрой вам обеспечена!
Он дышал на клинок ятагана и тер его моим кухонным полотенцем для кастрюль.
— Чего сидишь? Труба зовет! — Арис был явно в великолепном расположении духа.
— Вот никак себе имя не придумаю: то ли Александрой Македонской стать, то ли
Наполеоной.
— Слышь ты, «трубочка» с глазурью, оставь свое девичье — Валида. Все равно по-арабски это — «скачущий впереди бедуин».
Арис начистил ятаган до блеска и кинул полотенце на кастрюлю. А я подумала: как верна
старая народная мудрость «Кто рано встает, тому Бог дает». Вот не  спал бы управляющий
директор «Афинского Курьера» на рассвете, а делал бы пробежки по балкону, глядишь,
и ему бы чего перепало. Например, «имя доброе народного защитника» от ООН и других
напастей.