Филон Бессмертья

И если я, филон бессмертья
И обаянья светлый паж,
Продам хоть строчку ради меди
Меня накажет карандаш.

               


                ОЧЕРК ЖИЗНИ и ТВОРЧЕСТВА ПОЭТА ЛЕОНИДА ГУБАНОВА



Неизвестные поэту издания

И мне плевать на ваше «зря».
Там, где венец, там и свинец,
Но  мы увидим опосля,
Кто был поэт, а кто подлец.
                Леонид Губанов,   12 ноября 1964

Через 20 лет после смерти Леонида  Губанова стали издавать. Вышли две толстых  книги.  Одна  730 страниц, вторая 380. (Я, правда, больше люблю третью, то есть – первую, тоненькую книгу, изданную под редакцией И. Дудинского «Ангел в снегу», потому, что в ней нет следов работы редакторов.)
И, наконец, издательство «Vita Nova». В книге три статьи, библиография, алфавитный указатель, факсимиле некоторых стихотворений, варианты строк, ну, почти академическое издание. Переплет из натуральной кожи  с золочением, фольгой золотой, фольгой цветной, металлические уголки.  592 страницы мелованной бумаги и 116 иллюстраций (картинки самого Губанова),  фотографии из семейного архива… Книгу тут же окрестили произведением полиграфического искусства. Конечно, привычнее видеть Губанова в самиздате, и жалко расставаться с этими пожелтевшими листками, но видимо пришло и его время. Тираж книги очень ограничен, всего 1001 экз. И раскуплена она была прямо на  ярмарке «нон фикшн». Тащили авоськами.
С оформлением все в порядке. Намного сложнее с текстами. Это опять избранное. В книгу включены  самые известные стихи Губанова. Впрочем, много напечатано при этом впервые. Комиссии по творчеству Губанова до сих пор нет. И вся подготовка текстов легла на жену, Ирину Губанову. Она подготовила к изданию уже четвертую книгу. Все-таки эта хрупкая самоотверженная женщина не в состоянии заменить академический институт. И когда же, какая организация обратит внимание на наследие этого гениального русского поэта – Леонида Губанова. Неужели Союз писателей?
Не обошлось в издании и без мистики, которая постоянно преследует литературную жизнь Губанова. На каллиграмме (от слова «каллиграфия». Шрифтовой рисунок.)  напечатанной на первой странице, на которой автопортрет Губанова, редакция к огромному  удивлению, обнаружила название своего издательства  «Vita nova». Носогубная складка образована текстом «новое издательство Vita Nova». А лицо словами «стихи, поэмы», челка же состоит из имени поэта  «Леонид Губанов». Так Губанов еще в 70-х предсказал, что будет издан в этом издательстве.
А чтобы никаких сомнений не было, есть еще и стихи:

И я седой, и я слепой,
И в обличии святого,
Грохнул выстрел за горой.
Здравствуй! Здравствуй, Vita nova!

Тысяча страниц стихов обрушились сразу на наши головы. Когда я сейчас читаю  отзывы, которые поступили на эти книги, удивляюсь, что их было так много, и одновременно, - мало.  И самое удивительное, насколько  вразнобой приветствуют этого признанного «непризнанного гения», «филона бессмертия». Позволю себе произвести кратенький обзор этих рецензий.
Андрей Немзер с неистовством ополчается на мемуаристов.  Мемуаристы не нравятся ему по двум причинам. Первая, - где вы были раньше? И вторая, что все в один голос вопят – погубили поэта, и льют крокодиловы слезы. И, в-третьих, очень  грозно, - «так ли встречают гения»? И, казалось бы, сейчас он сам встретит гения как положено. Разобьет в редакции пару чашек. А может и набьет морду главному редактору.
«…в книге «Я сослан к Музе на галеры...» страниц двадцать отведено под «джентльменский набор» -  с портвейном, полицейским произволом, недугами и срывами, большими надеждами, цензурой, историей глумливого погрома, учиненного над теми единственными восемью строками, которые поэт увидел напечатанными. И со всякими пафосными словесами, в разговорах о погубленных гениях столь же обязательными, как формулировка «политически грамотен, морально устойчив» в партийно-профсоюзной характеристике».
Великолепно написано. Действительно, перебор с патетикой в воспоминаниях превалирует над реальными сценами жизни, и  анализом самой поэзии.
Владимир Радзишевский в «Дружбе народов» (№2, 2004) пишет безапелляционным тоном, что в СМОГе никого достойного внимания не было, кроме Губанова. Спасибо и на этом, но, боже, куда же он дел, Алейникова, Батшева, Кублановского, Пахомова, Сашу Соколова, Татьяну Реброву. Переводчика Борхеса, социолога Бориса Дубина - лауреата огромного количества премий в России и за рубежом. (Дубин, награжден премией Андрея Белого «За гуманитарные исследования», Международной премией Ефима Эткинда, национальным орденом Франции «За заслуги»).  Одним словом отправил в небытие  лауреатов  всевозможных литературных премий. Александр Морозов лауреат Букера,  тоже смогист.
 Владимир Радзишевский пишет, что вечер в библиотеке Фурманова (первый вечер СМОГа, 12 февраля 1965 г.) прошел тихо, как детский утренник. Смогисты выходили к стулу и по очереди читали, держась за спинку.  Поинтересовался бы, что пишут мемуаристы, которые так  не понравились Немзеру. Их воспоминания опубликованы в конце тома. Далеко не надо ходить, только пролистнуть до 697 странички. И сам Губанов  ответил бы, что «соорудили помост, похожий на плаху», взбирались на него. Батшев надел длинную рубашку, которую всю обколол булавками. Приезжала милиция. Потом КГБ. Смогистов выпустили через черный ход. «Отмечали вином». То есть – напились. Все вечера смогистов проходили в атмосфере скандала. А некоторые скандалили до конца жизни.
Это что, в той  же «Дружбе народов» Лев Аннинский (№7, 2009) пишет о какой-то Самой Молодой Организации Гениев. А не о Самом Молодом Обществе Гениев.
А Николай Климонтович (та же «Дружба Народов», 1995, № 5) похоронил Лёню на Востряковском кладбище. Хотя он лежит на Хованском. В интернете мне приходилось встречать и другие варианты – Кунцевское, например. Жил в Кунцево, на кунцевском похоронен, - логика ясна.
Сбываются пророчества. Губанов так писал об этом в 1975 году.

Когда-нибудь на этой земле потеряется кладбище,
На котором я буду зарыт.
Потеряется, как единственный адрес в спокойствие.
Гвоздики будут мяться, тереть ноги и не знать, куда же идти.

Эх, Коля, Николай, тоже мне друг. Пришел бы хоть раз навестить могилку. Не наврал Лёня, ничего не наврал. Умер  в сентябре (8 числа, хотя точную дату не знаем. Мама, приехав с дачи,  нашла его сидящим в кресле и следы разложения уже коснулись тела. Погода стояла жаркая.)  Умер в 1983 году, в 37 лет, как и обещал. И лежит на Хованском кладбище, 309 участок …  Найти могилу можно так.
 Доехав до Хованского кладбища, нужно выйти на остановке "Крематорий". Далее пройти вперёд по ходу автобуса, до конца забора из красного кирпича и гранитной мастерской. Справа от дороги серый забор, за ним кладбище, вы увидите железную калитку. Зайдите в неё. Справа от вас 312 уч. Идите до конца этого участка. Поверните направо, идите прямо, в самый конец кладбища, до 309 уч. (он справа). Продолжая идти вперёд, отсчитайте от начала 309 участка 6 рядов. 2 могила от дороги в 6 ряду - могила Леонида Губанова.   
Вот куда надо идти гвоздикам, и нечего мяться. И мы с друзьями, посещаем ее регулярно. Каждый год.

Оказывается,  первой и единственной прижизненной публикацией Губанова  в «Юности» мы обязаны некоему Варшаверу,  (так пишет Владимир Радзишевский) он первый выудил из редакционной текучки журнала - «Полину», показал Вегину, Вегин - Евтушенко. Евтушенко - Полевому. Полевой (главный) – редколлегии. Полевой печатать отказался, но редколлегия надавила, на нерешительного главного, пригрозила отставкой,  и вот… сварганили гения.  Публикация-то безобразная была. И гордится нечем. Но об этом позже и подробно.
Действительно, как-то хочется написать о Губанове  необыкновенно. Ярко. И адекватно ему самому. Прав Андрей Немзер.

Последний друг детства
Когда-нибудь набережную, на которой я родился,
Будут охранять перистые облака моих насмешек
И колокольный звон пощечин.
Леонид Губанов
Звонит Ира Губанова, и говорит, что умер Леонид Парфенов. Единственный человек, который был другом Губанова с детства и до конца жизни. Я много раз встречался с ним, разговаривал. Увы, ничего интересного из его рассказов не помню. Да и рассказывал ли он?  Некогда как-то было.  И умер, ничего не написав. Ира так обеспокоена. Смогистам сейчас за 60, призывает писать, пока не поздно. О  детстве Губанова на Бережковской набережной, которая его берегла («Бережет меня бережковская набережная») уже никто не узнает. Больше друзей детства не осталось.
А я, как ни странно,  был знаком с еще одним другом детства с Бережковской набережной. Он пришел в театр уже после скандального ухода Лени, и работал электриком. Это был ничем не примечательный электрик, если бы не его удивительная способность находить контакт с любыми людьми. Он был на  равной ноге и с народными артистами и с уборщицами. Умел выпивать со всеми. Даже с непьющими и подшитыми.
Одна картинка стоит перед глазами, словно навечно застыла. Служебный выход театра смотрел на двор  нового дома, где жили знаменитости. В частности, Юрий Никулин. И вот вижу этот самый электрик, в  своей  серой рабочей тужурке, подходит к вылезающему из машины Никулину… Я думал, просит автограф… И прошел мимо, но обернувшись, увидел, и ошалел, электрик стрелял деньги. Они вместе с Никулиным считали мелочь… Никулин оправдывался, что недостает. Лазил по карманам. Электрик не отставал, и нисколько не робел. Он даже переигрывал Никулина  своей чистосердечной простотой.
Однажды в день моего дежурства. Он зашел ко мне в «чулан» и спросил, про Губанова. Правда ли что он работал тут. Я сказал, что правда, и  могу дать телефон.
 -  А ты  откуда его знаешь?
- Да мы с детства дружили, - ответил электрик, и вышел. Так мы с ним и не выпили. И новый телефон Лени он не захотел записать.
Детство не вернешь…

Ни с того, ни с сего 
Биографии разворуют, я вам кровь для заметок дам.
                Леонид Губанов
Ни с того, ни с сего появился в моей жизни  Леня Губанов. Ни  с того, ни с сего, - он не отстает от меня и теперь.  «Ни с того, ни с сего» - это начало одного из его стихотворений. Стали  вдруг звучать у меня в голове эти глупые слова.   – «Ни с того, ни с сего». Стал я искать, откуда  эта строчка, перерыл две полки стихов из своей библиотеки. Кто бы это мог быть? -  перебирал я всех известных мне поэтов. Сначала думал, что какой-то обычный советский поэт. Листаю свою библиотеку: Межирова, Смелякова, Наровчатова, Самойлова… Но не тут-то было. У них «ни с того, ни с сего» не писались стихи. Все было продумано, выверено. Кабы чего не…
Ничего не нашел.  Несколько дней мучился, пока не отодвинул штору, и не увидел на подоконнике самиздатский сборник стихов Губанова, открытый на этом стихотворении.  Вот такое наваждение. Так стал со мной разговаривать Леня после смерти.
Откроешь его  стихотворение, вникнешь, прочитаешь, а потом не спрячешь в папку, не поставишь  на полку, а оставишь открытым, и  тогда оно само по себе звучит в воздухе. Охватывает комнату своими волнами, и слух ловит его отдаленный  отзвук, пришедший из недосягаемых далей. И кровь и звук для заметок он мне действительно, дал.
И сейчас, когда я  думаю  о нем,  то вроде бы какая-то тень мелькает  в темных углах. И вроде бы он сам стоит за спиной.  И вроде бы даже интересуется, что я  думаю о нем, что пишу.  И с чего бы это? С какой такой стати? Ни с того, ни с сего, может быть? Да, скорее всего так и есть.
Мы с Леней  научились общаться, молча, еще при его жизни. И так понимали друг друга. И до сих пор общение не прерывается.