Медведь

  Сибирь - обетованный край для медведей - свобода и бескрайний простор. И как для контраста на тысячу километров затеряется в глуши какой-нибудь одинокий городок с электрическим блеском искусственных огней. Так в самую холодную лютую ночь, когда красный столбик сверхскоростным лифтом стремительно спускается вниз, к градусам этак пятидесяти трем, выходит из своей берлоги Топтыгин и идет на головную площадь в центр города. Не спится ему в такую ночь, хочется выть на Луну серым волком от тоски и беспредельности. Один он такой остался на всем Белом свете, все уж давно по городам, по зоопаркам разошлись, распродались. Не заснуть, смущают охочие до городской гламурной жизни волки. Не сидится им в лесу, начитаются бульварных газет и воют, бесприютно им средь зеленых елок, мечтают бедолаги о светской жизни.
  Снится медведю, будто встает он в полночный час, прихорашивается, одевает перед зеркалом парадно-старомодный широкий галстук, пунцовую телогреечку и идет, шатаясь, куда глаза глядят. Куда глаза глядят? Просыпается он снова в своей берлоге, слышит, как волки поют заунывную песню бледно-желтому диску, испускающему флюиды холода и алкогольно-лимонадного искуса. Михал Потапыч отворяет сильным ударом дверь и серые, сидевшие под дверью, кувырком летят в разные стороны. Подвывая и скалясь, подползают к хозяину леса и с подобострастием заглядывают в глаза. А барин  медведь, ни на кого не глядя, говорит сам себе:
- Эх, где ж найти покоя, куда бы молодцу податься?
- В бар, в бар, - перебивая друг друга, подсказывают волки.
- А не пойти ли в бар,- решает медведь.
- И мы с тобой, батенька.
- Молчать, собаки, - ревет медведь, - устал я и тут от вашего вытья. Куда вам со мной? Не дело медведю с волками ходить. Засмеют.
- Прав ты, Михал Потапыч, - отступают перед его волей серые, завистливо переглядываясь.
- Как вернусь, расскажу, - смягчается медведь.
Потыпыч, взяв дедов расшитый каменьями кошель с еще царскими монетами, бьет себя по колену:
- Эх, гульну.
- Напьется в дупель,- шепчут волки, когда пылающая жаром пунцового шелка спина скрывается вдалеке.
  Пригибая стройные елочки богатырскими ладонями, будто раздвигая занавеси на окне, Топтыгин протаптывает путь. Долго ли коротко ли, добирается. Выходит на полянку. А там… город. Щурится медведь от непривычно бьющего в глаза света.
- Эка невидаль, - ахает Потапыч.
  Кругом высотки да небоскребы, нечета берлогам, несутся автомобили, все больше БМВ и Мерседесы, разноцветная неоновая реклама, блеск вывесок и фонарей. Побродил наш медведь по асфальтовым джунглям, позаглядывал в витрины, подивился на житье - бытье местных горожан. И найдя, в конце концов, бар, хлопнул дверью, вошел. Встретил его молодец портье, принял телогреечку, в гардероб отнес. Дал ему наш Миша на лапу белогвардейский рубь и стал по сторонам вертеться - осматриваться. Гремит барабанами музыка, хоть уши затыкай. Плещет пиво да заморские виски по рюмкам-бокалам. Крутят бедрами роскошные девы в сверкающих платьях на сцене. Официанты на серебряных подносах уносят щедрые чаевые. А кругом беглые каторжники в дорогих костюмах, да медведи в смокингах. 
- Как  же я от жизни-то отстал, - промолвил Потапыч и взгляд его упал прямехонько на зеркало, - что же это я? Голый, в галстуке одном, ничего ж на мне нет. Срам какой!
  Покраснел весь, как пунцовая телогреечка. И так испугался медведь, что кинулся к разнаряженной елке, увешенной мишурой и гирляндами, чтоб прикрыть свой стыд. Рванул ее из дорогой подставки, аж стеклянные шары на пол посыпались. Бежит к выходу, по сторонам оглядывается, но никто на него внимания не обращает, все заняты своими делами: выпивкой и приветливыми подругами. Только портье кинулся к нему, а Потапыч в волненье замахнулся на него елочкой, так тот тут же отпрянул. Перевел дух Миша, но не тут-то было: на крыльце подлетели к нему иноземные гости.
- О, русский мишка! Щелкни меня с ним.
- И меня фото. Русский мишка, русский елка!
  Яркая вспышка ослепила медведя, он, рявкнув, со всех ног бросился наутек.
Бежит наш Миша по главному проспекту, елкой от прохожих отбивается, быстрей бы в лес. А навстречу ему плечистый такой мужик выскакивает из подворотни и орет прямо в ухо:
- Миша, братан, продай елку.
  Медведь опешил от такой неожиданности. Хотел в глаз дать, но смерил мужика взглядом, тот ничего такой - здоровый. Ты ему в глаз, а он тебе в два.
- Я ствол достану,- выпалил с испугу медведь, занося над головой елку.
- Да, иди ты лесом, медведь. Я ж по-доброму, - крикнул парень, широкой грудью прикрывая свою белокурую леди, - продай елку, что хочешь, отдам.
  Из-за спины мужика выглянула блондинка и тоже, смущаясь, молвила:
- Бусы красивые на Вашей елочке. Сияют. Я такие хочу.
- Да, забирай цацки, - великодушным жестом протянул гирлянду медведь, - мне ж только ствол и нужен.
- А что у тебя в лесу елей нет? - удивился парень.
- Есть, сколько хочешь. Да, только я городскую хотел добыть, - пробубнил медведь.
- Ладно, брат. Как тебя отблагодарить?
- Да, брось ты, - крикнул Потапыч.
- Может хоть пивом угощу, а ты про жизнь расскажешь?
- Нет, - отрезал медведь и пошел, прикрываясь стволом, по направлению к лесу, - мне домой пора.
- Ну, как знаешь, - махнул рукой парень,- спасибо за бусы.
- Ага, - обернулся Потапыч.
- Нет, больше ни ногой в этот город, - бурчал медведь, продираясь сквозь знакомые непроходимые леса.
- Ну, как, Михал Потапыч, город? - вопрошали голодные до городской жизни волки, - а где ж ты, Михал Потапыч, телогреечку потерял?
- Не потерял, на чай оставил, - отрезал Топтыгин и без разъяснений залез в берлогу.
  Спал возвратившийся медведь крепко до самой весны, серые песни его больше не тревожили. И видел он знакомые сны: гущи и чащи, елочки-красавицы все в снегу - инее. В вышине блестят звездочки на черном небе загадочным и лукавым светом. Или бусина сверкнула неоновым огоньком? Поморщится медведь, перевернется на другой бог и дальше спит богатырским сном, только по лесу разносится могучий храп. Спи медведь, спи, пока не добрались до бескрайней Сибири большие города и ошалевшие люди, беглые каторжане и франты «парижане».

13.04.2013 г.

Иллюстрация автора