Варька

БОЧЕНИН ОЛЕГ АЛЕКСАНДРОВИЧ

ВАРЬКА

МОСКВА, 2016




ВАРЬКА

ПОВЕСТЬ

ГЛАВА 1

Владлен Сухонин высадился на перрон станции Вериши около семи часов утра. Его тут же обволокла влажная плоть утреннего тумана, такого густого, что на расстоянии вытянутой руки уже ничего не было видно. Движение воздуха, вызванное отошедшим поездом, немного развеяло осевшее облако, и Владлен смог различить в тумане скамью на перроне, куда и направился, чтобы завершить свой утренний туалет.

Сухонин, по окончании Сибирского института культуры, был направлен на работу в посёлок Вережу, что на реке Перым. В те времена билеты на проезд в поезде представляли собой кусочек красно-коричневого картона, размером со спичечную коробку, на котором трудноразличимым чёрным цветом были напечатаны станция отправления и станция назначения. Сухонин был пьян, проводник подслеповат. Владлен по ошибке назвал не ту станцию и куда сказал, туда его и выпроводили из пропитанного парами алкоголя вагона. Ох, уж, этот алкоголь! Не верьте русским народным сказкам. Русские люди без дела не могут. А что делать в пути? В пути только разговаривать. А как разговаривать с незнакомыми людьми без выпивки? Стеснительно как-то. Мало ли что за человек! А когда человек пьян, то он раскрывается, и можно душу его изучить и сердце.

Владлена провожали друзья. Они его впихнули в вагон уже пьяным. В купе собралась мужская компания… Проводник, буквально, вытолкал Сухонина. Поезд на станции Вериши стоял всего две минуты. Владлен успел натянуть только штаны. Остальную одежду и обувь он держал в руках, провожая взглядом поезд. У него было такое чувство, что он что-то забыл. Сухонин бросил одежду на лавку и открыл чемодан. Кошелька не было. В карманах брюк и пиджака кошелька также не оказалось.

- Стоять! - взвыл Владлен. - Назад!

Состав растворился в тумане, увозя оставленный под подушкой новенький кожаный кошелёк Сухонина. Он в бешенстве принялся колотить ботинком по скамье. Выместив всю злость на собственной обувке, Сухонин рухнул на лавку и обхватил голову руками. До зарплаты нужно было ещё дожить, а брать деньги в долг Владлен не любил. Впрочем, как и не любил давать в долг.

- Всё! Отныне и присно, и во веки веков, -  ни грамму! - поклялся Сухонин. - Только молоко! Во имя овса, сена и свиного уха! Аминь!

Он оделся и только потом сообразил, что что-то было не так. На станции не было привычной для таких мест суеты. Подул ветерок и стал сгонять туман в ложбину. Проявилось деревянное убогое здание с вывеской на карнизе, извещавшей, что данное место есть "платформа Вериши".

- Это чего такое? - открыл рот Сухонин. - Это на фига мне такое?!

Он схватил чемодан и побежал к зданию вокзала. Двери были заперты на замок. Объявление у кассы извещало, что касса работает по вторникам и пятницам с девяти и до одиннадцати часов утра, а именно в этот день кассирша не обещала работать, так как "здавала касу в кантору".

- Это чего?! - растерялся Владлен. - Это какая страна?!
- Пить меньше надо, - послышался надтреснутый старушечий голос из-за угла здания.
- Товарищ бабка, - обрадовался Владлен. - Стань к молодцу передом, а к лесу задом!
- Я тябе счас так встану, что ты у мяне ляжешь! - проревела басом из-за угла "бабка".

На свет божий вышел высокий старик в ватнике, шапке-ушанке, в валенках на "резиновом ходу", то есть в калошах, рюкзаком на левом плече и с двуствольным ружьём за спиной.

- Ого! - удивился Сухонин. - А где старушка?
- Какая тябе ещё старушка? Это я сказал, как моя кикимора завсегда поучает, ежели я чаво ищу. Как видит, я чаво потерял, так ентим своим мерзопакостным голосом и вещает: "меньше пить надо"! А как меньше пить, ежели, сколько её не пей, а она, дрянь такая, не убывает?! Да, сынок? - старик подмигнул пришельцу. - Много выпил-то?
- Не помню… - Владлен потёр висок. - Видать, не мало… Где я, уважаемый?
- А тябе где надобно быть?
- В Верижах…
- Уууу! - притворно взвыл местный житель. - Тут тябе и хана, товарищ!
- Почему? - насторожился Сухонин.
- А потому что нет такого пункту. Есть Вериши и Вережа, а того, чего ты тут сказал, нет, и не было отродясь. Усёк? - старик шутливо показал гостю кукиш.

Владлен вздохнул и достал из чемодана направление на работу, в котором было указано "Вережский районный дом культуры, посёлок Вережа, Перымского района". Он громко прочёл пункт своего назначения.

- Енто есть, а как ты сказал - такого нет…

Возникла пауза. И вдруг старик сорвал с себя ушанку и со всего размаху шмякнул её о деревянный перрон, переходящий на склоне увала в платформу.

- А чтоб вас леший задрал! - взвыл он. - Ну, как только я на охоту соберусь, так обязательно объявится какая-нибудь препятствия! Давеча Никитич палец сломал, нынеча ты со своей печалью! Никакой жисти не стало в тайге!
- А чего я… - обиделся Владлен. - Идите себе, охотьтесь…
- Ага! Идите… - старик снова показал Сухонину кукиш. - А то тябе неизвестно, мил человек, что в свою Вережу, ты смогёшь попасть только послезавтра, когда теплоход из верхов помимо нас пойдёт.
- Ёлки-палки! - расстроился Владлен. - И что же делать? А если не рекой? Дорогой можно?
- Нет! - местный сделал категорический жест. - Дороги у нас тут - это реки. На тыщу вёрст вокруг одни болота, да увалы. Где увал, там дяревня, а то и сяло. А про меж ими одни болота. Усёк?
- А далеко до Вережи? Может, у кого лодка есть? - спросил с надеждой гость.
- От-то и зло мяне разобрало, что опять я! Никитичу палец вправлять - Иван Фёдорович, заблудшего гостя в пункт постоянной дислокации выводить - опять же Иван Фёдорович! А всё почему? А потому что моя кикимора купила облигацию, чтоб её леший побрал! - старик зло сплюнул через плечо.

Увидев совсем оглупевшее лицо Сухонина, Иван Фёдорович пояснил:
- Деньги она выиграла. А на кой нам деньги? Поехали мы отовариваться в Вережу, а на эти триста рублей и товару-то всего одна - лодочный мотор. Вот, я его и прикупил себе к досаде…
- Не понял, - замотал головой Владлен. - На триста рублей до фига чего можно купить!
- Вот именно - всякую фигню! И чаво мне с той фигнёй делать опосля? А так, купил одну сурьёзную вещь и навсегда! Чаво с тобой городским за жизнь разговоры разговаривать! - Фёдорович махнул на Сухонина рукой. - Одно баловство у вас на уме. Вон, Вериши от Вережи различить не можете, а всё туда же - в космос их понесло! Тут на земле дел не переделать, а они в космос попёрлись… Быковского, вот, угробили… Пошли ужо…

Сухонин и Иван Фёдорович спустились с платформы на узкую заросшую тропу, ведущую в лес. В паре десятков шагов от платформы Владлен заметил могилу, буквально усыпанную цветами и фантиками - обвёртками конфет и шоколадных плиток. Пятиконечная звезда на четырёхгранном конусе памятника из дерева указывала на то, что погребённый был молод. Цветы на могиле - это было понятно, а, вот, фантики…

- Это у вас обычай такой? - поинтересовался Сухонин, указывая кивком головы на могилу.
- Это Варька, - ответил Иван Фёдорович. - Варенька, Варюшка… Пусть земля ей будет пухом! Надобно ей табличку справить с фамилией… Всё никак руки не доходят.

Владлен ничего не понял, но уловил горечь в голосе старика и решил не задавать лишних вопросов. Они прошли метров сто через лес, и вышли к старой полуразрушенной бревенчатой крепости.

- Вот отсюда наши Вериши и пошли, - сказал Фёдорович. - Тут пост стоял, куда ясак собирали с окрестных народов. Чуть выше Перым разбивается на три рукава. А так, смысла нет в этой местности. Во все времена охотой люди тут жили, да скотину разводили на заливных лугах.

- Что тут растёт? - поинтересовался Сухонин, чтобы поддержать разговор.

Старик стал рассказывать. Они прошли развалины, перевалили через увал и взору Владлена открылся замечательный вид на Перым, который под Веришами выбивался из сопок на равнину. От села и до самого горизонта на востоке раскинулись луга, прорезаемые протоками Перыма. Основное русло реки ушло от села, оставив старицу, - узкую и глубокую.

- Там твоя Вережа, - махнул рукой Иван Фёдорович на восход. - Вот то и смотри, - можно тут дорогу проложить иль никак нельзя.
- При современных технологиях всё можно, - ответил Сухонин. - Только дороговато будет.
- От то! А вас в космос понесло! Вот где деньги нужны закапывать!

Они пошли крутым берегом реки, огибая скалистый выступ, поросший мелким сосняком. Прямо за выступом начиналась единственная улица Веришей, бегущая вдоль реки под уклон. Конца этой улицы было не видно, но по дымам Сухонин определил, что длина её составляла не меньше километра. С обеих сторон улицы высились сплошные высокие и чёрные от времени заборы. Перед ними росли деревья: ели, рябина, сирень, черёмуха.  Около калиток размещались скамейки, выкрашенные в разные яркие цвета. Из-за заборов выглядывали макушки садовых деревьев, преимущественно яблонь. Улица была вымощена булыжником, около дворов тянулся деревянный тротуар, довольно неряшливый. Примерно в центре села высилась маковка церкви, но без креста, а рядом с ней крытая железом крыша длинного трёхэтажного строения с выцветшим флагом СССР.

- Какой-то СССР у вас потрёпанный, - пошутил Владлен.
- Так, чай, не Москва! - фыркнул Фёдорович. – Кремлей у нас тут не водится. Как зовут-то тябе, шутник?

Они познакомились, наконец. Фамилия у старика была Кобялко. Иван Фёдорович буквально месяц назад вышел на пенсию, а до этого работал скотником в местном отделении совхоза.

- Вот, думал, пойду на заслуженный отдых, предамся своей забаве, охоте, то бишь…  А тут огород копать, засаживать, черемшу заготавливать, улья в сад выставлять… Только с хозяйством расквитался, так Никитич со своим пальцем, леший бы его подрал… - Кобялко тяжело вздохнул. - С этим его пальцем я ещё наплачусь. Он же таперича инвалид. Начнёт гундеть над душой: «Помоги то, помоги сё…» Куда ж я денусь? Такова, товарищ, наша жисть…  Пришли!

Старик грубо пихнул калитку с прорезью в виде сердца и закричал:
- Мать, встречай гостя!

ГЛАВА 2

Они вошли во двор, чисто убранный и украшенный цветочными клумбами. Дом Кобялко был большим, с пятью окнами по фасаду. Сбоку к дому пристроили веранду, откуда и попадали внутрь жилища. Евдокия Петровна, так звали жену Ивана Фёдоровича, развешивала для просушки марлевые тряпочки, через которые процеживали молоко. Кикиморой её мог назвать только негодяй. Это была высокая, стройная и очень симпатичная женщина лет сорока пяти, с русой толстой длинной косой, свободно струящейся вдоль позвоночника. На хозяйке был надет летний сарафан из ситца, кожаные тапочки на толстой подошве.

- Здравствуйте, хозяйка! - приветствовал женщину Владлен. - Мир вашему дому!
- И ты здрав будь, молодой человек! Заходи! Чем богаты, тем и рады! - отвечала хозяйка, приветливо улыбаясь гостю. - Иван, веди его на веранду. Что-то комарьё с утра обнаглело! Видать, к дождю.

Мужчины прошли на веранду, где между двумя скамьями со спинками стоял грубо сколоченный стол, покрытый искусно вышитой скатертью. На столе возвышалась крынка молока, в большой тарелке лежал каравай, прикрытый рушником. Около тарелки в корзиночке из коры ивы были солонка, перечница и соусница, наполненная горчицей, запах которой Владлен сразу уловил. У него потекли слюнки.

Кобялко указал взглядом на еду:
- Подкрепись пока. Сейчас мать сообразит на стол. Я пока мотор к лодке снесу. Кикимору енту Евдокией Петровной величают, леший бы её побрал!

Иван Фёдорович ушёл. Владлен набросился на еду. Вскоре пришла хозяйка с горшочком в руках. Она поставила еду рядом с гостем и ушла за посудой, одарив его тёплой улыбкой. Минут через пять Сухонин уже уплетал за обе щёки жаркое из курятины. Хозяйка же метала на стол всё новую снедь: соленья, пирожки, молодую зелень. Наконец, она принесла кувшин кваса и смущено сказала:
- Наверное, с кваса нужно было начинать…
- Нормально, нормально, - пробурчал Сухонин, прожёвывая еду.

Евдокия Петровна присела рядом и стала наблюдать за гостем.

- Владлен меня зовут, - представился он. - Владлен - это от Владимир Ленин. А фамилия моя - Сухонин.
- Евдокия Петровна, - представилась хозяйка. - Вы надолго к нам?
- Нет, - покачал головой молодой человек. - По ошибке к вам попал.

Он рассказал свою историю. Евдокия Петровна долго и заразительно смеялась. Потом смутилась, махнула рукой:
- Ты не серчай. Такое ужо было у нас. Участковый ехал в Вережу, а попал к нам в Вериши. Не ты первый. Так я того милиционера вспомнила. Он тут такой скандал устроил, как будто это мы все тут виноваты, что он ошибся. Грозил всех пересажать. Потом протрезвел…  А ты, как я погляжу, не нашенский. Откуда?
- Вашенский, - кивнул Сухонин, запивая завтрак квасом. - Сибиряк. Из Сибирска я. Окончил институт культуры и направлен в Вережу, в тамошний Районный Дом культуры.
- Оооо! - пропела женщина. - Ближний свет Сибирск! Родители-то где? Как ты тут один?
- Родители в Иркутске. Нормально… Справлюсь. Не маленький.
- Жениться тебе нужно, - Елизавета Петровна подмигнула гостю. - У нас тут полный набор невест, да каких! Наташа Мясникова или, скажем, Нина Листова…  Все девки - кровь с молоком.

Владлен, вдруг, вспомнил о могиле на станции и решил выяснить у хозяйки историю той Вари. Евдокия Петровна, услышав вопрос, помрачнела:
- Пропала ни за что, бедняжка. Любовь её сгубила. Сложно всё…

Опять туманно. Владлен был заинтригован нежеланием местных рассказывать трагическую историю Вари. Что же там с ней такое случилось?


Хозяйка провела гостя в конец огорода, к спуску к реке и попрощалась. Иван Фёдорович ожидал Сухонина в лодке.

- Нашёл, тоже мне, кикимору! - упрекнул старика Владлен. - За такую жену до гроба нужно судьбу благодарить!
- Чаво?! - Кобялко, аж, подскочил. - Ты с ней жил? Не дай бог, конечно! Ты с ней не жил, а уже рассуждаешь! Это не жена, а полная полундра! Как не кикимора, ежели она давеча в гальюн слила четверть самогону?! Кикимора и есть, потому что только кикиморы и имеют настроению людям пакости творить!

Кобялко обиделся и до самой Вережи не разговаривал с Сухониным. Впрочем, рёв мотора всё равно бы не позволил беседовать. Простились они сухо.

- Сколько я вам должен? - спросил Сухонин. - Только у меня сейчас нет денег. Я вам с оказией передам.
- На том свете сочтёмся! - махнул рукой старик. - Прощевай!

Как-то нехорошо получилось…  Владлен расстроился.


Дом культуры стоял на высоком берегу Махорки, притоке Перыма, в центре парка. Его встретила Рогулина Мария Абрамовна, директор дома культуры. Она внимательно изучила направление и со вздохом изрекла:
- Вот же незадача какая!
- Что не так? - насторожился Сухонин.
- Да… - скривилась Мария Абрамовна. - Взяли мы уже одну деваху. Ладно, пойдём к Дмитрию Олеговичу.

Дмитрий Олегович Ребеко, инвалид войны, бывший пианист, потерявший на войне руку, был заведующим районным отделом культуры. Он также изучил направление Сухонина и долго думал, сверля молодого человека взглядом. Потом спросил:
- Ты же с киноаппаратурой в ладах?
- Разумеется. Зачёт сдавали.
- Ну и ладненько. Мы пока так поступим…


Через два часа Сухонин с авансом в кармане, в размере сорока рублей, возвращался на борту теплохода обратно в Вериши. Кроме него в верховья Перыма отправлялась геологическая экспедиция, состоящая из пяти молодых мужчин и одной девушки, отрядной поварихи. Геологи пригласили Владлена присоединиться к их застолью, но Сухонин отказался наотрез.
- А чего так? - удивился рыжий верзила.
- Язва, - соврал Владлен.
- Бедняжка, - пожалела его повариха. - Такой молодой, а уже дефективный.

В Веришах Владлен высадился с ящиками с аппаратурой и бобинами с кинофильмами. Председатель сельского совета, предупреждённый по телефону, уже ждал его. Звали его Макар Алексеевич Хлопов. Он тоже был инвалидом войны. Вместо правой ноги у мужчины по колено была культя.

- Как же мы это понесём? - расстроился Владлен, увидев, что кроме инвалида больше никого нет.
- А ты меня чего уже списал? Я ещё не рухлядь какая! - обиделся Макар Алексеевич. - Сиди здесь! Вторым рейсом захвачу тебя!

Председатель шустро водрузил себе на горб ящик с кинопроектором и направился по лестнице в гору. Сухонину стало неловко. Он взял другой ящик и поспешил вслед за Хлоповым.

- Не украдут оставленное, я думаю, - объяснил он своё поведение.

По второму заходу они перенесли оставшиеся вещи в кинобудку ветхого сельского клуба. Затем, Макар Алексеевич пригласил Владлена к себе в сельсовет.

Сельский совет располагался в одном здании с конторой отделения совхоза. В небольшом кабинете Хлопова стояло два стола.

- Моя секретарь на сносях, - указал взглядом председатель на пустующий стол. - Четвёртого рожает. Три девочки у неё. Муж сказал, будет рожать, пока не родит наследника. Глупость какая-то…  Это раньше сельский двор на мужиках держался. У кого больше сыновей, тот и богаче. А сейчас другие времена.

Хлопов взял у Сухонина папку с документами и небрежно сунул её в ящик своего стола:
- Потом учтём. Надо подумать, к кому тебя на постой отправить.

Он достал потрёпанный журнал и стал листать его, водя заскорузлым пальцем по фамилиям сельчан. За окном раздался треск мотоцикла. Макар Алексеевич встрепенулся:
- О! Петруха, хрен ему в ухо!

Он вскочил с места, распахнул настежь окно и громко позвал:
- Румянцев! Пётр Афанасьевич, зайди ко мне!
- Не сейчас, - отозвался заведующий отделением совхоза. - Бухгалтершу из центральной усадьбы жду.
- Да, я же не об том! Дело есть. Парня нужно на постой определить. Кино у нас будет. Давай, двигай до меня! - распорядился Хлопов.

В кабинет председателя вошёл высокий, статный и красивый мужчина с будёновскими усами, косоворотке и в галифе с лампасами. Обут он был в резиновые кеды, заляпанные грязью. Его "упаковка" плохо гармонировала с его природой.

- Этот что ли? - спросил Румянцев, протягивая руку для приветствия. - Румянцев Пётр Афанасьевич.
- Сухонин Владлен, что означает Владимир Ленин, - представился гость.
- Владлен… Владиком будешь. Так привычнее! - ответил заведующий и посмотрел на председателя. - А чего тут думать? К Марье Ивановне его. Она там совсем потерялась в своих хоромах!

ГЛАВА 3

Мария Ивановна Рогожая была только рада постояльцу. Ей к тому времени исполнилось восемьдесят два года, но она была полна жизни. До семидесяти лет Мария Ивановна работала директором местной восьмилетней школы. В Веришах не было ни одного человека, который бы не мог назвать её своей учительницей. Рогожая учила всех местных и коренных. Приезжих в Веришах не водилось. Не задерживались надолго.

Она выделила Владлену просторную угловую комнату с окнами на юг.

- Зимой тут тебе теплее всего будет, - пояснила старушка.
- До зимы я тут не задержусь, - улыбнулся Владлен. - Я временно. Настрою вам тут кинозал и тю-тю!
- А коли не "тю-тю"? Надеясь на лучшее, готовься к худшему. А худшее в наших краях - это зимние морозы.

В просторном доме Рогожей было пять комнат, включая зимнюю кухню. Дом ей достался по наследству от мужа, а тому от отца. Рогожий был младшим сыном большой семьи и, по местным обычаям, на него возлагалась забота о стариках-родителях, от того и дом наследовал младшенький. У самой Марии Ивановны было два сына, которые стали офицерами. Оба погибли в войну, не оставив после себя никого. Рогожая свои материнские чувства удовлетворяла, всю себя отдавая другим детям. Её обожали и побаивались.

От ужина Сухонин отказался. Нужно было вернуть долг Кобялко, хотя тот и не требовал платы за проезд. Жить "на халяву" Владлен не был приучен.


- Ой! Что случилось?! - всполошилась Евдокия Петровна, увидев гостя.
- Всё хорошо, не переживайте. Меня временно направили в ваше село. Я принёс деньги за проезд Ивану Фёдоровичу, - объяснил цель своего визита Владлен.
- Ну и хорошо, что всё хорошо, - облегчённо вздохнула Кобялко. - А Вани нет. Он Никитича повёз в Вережу на рентген. Ты, уж, ваши дела с ним решай!
- Как скажете. До свидания!

Но сразу Евдокия Петровна его не отпустила, потребовав от Сухонина рассказа о причинах его возвращения и планах на жизнь. Владлен устал, но отказаться от разговора не мог. Хозяйка его ещё и накормила "от пуза". Покинул гостеприимный дом Сухонин уже затемно. Кое-как в потёмках добрался до своего пристанища.


Рогожая не спала. Сухонин извинился за поздний приход, но хозяйка не приняла его извинений.
- Ходи, когда хочешь. Ты же молодой! Я поздно ложусь. Привыкла так. Приходишь с работы поздно. Пока домашние дела переделаешь, пока то, да сё, а потом ещё и тетрадки проверить надо, планы писать, отчёты всякие. «Так что на меня не ориентируйся», - сказала она и попросила: "Только с местными девчонками поаккуратнее будь. Они у нас на любовь падкие".
- А что это за история с некоей Варей? - вспомнил Сухонин.
- С Варей? - Рогожая помрачнела и тяжело вздохнула. - Сложно всё. Это наша общая боль.
- Кобялко сказал, что любовь её сгубила. Руки на себя наложила что ли или любовник ревнивый попался? - допытывался Владлен.
- Дурочкой она была… Сложно всё! Тебе не понять…


Утром Владлен наносил воды из колодца, дров для кухонной печи и бани, которую Ивановна обещалась истопить к вечеру. Хозяйства у старушки не было. Держала она пяток кур и обрабатывала две грядки. В обширном саду деревья заросли и выродились. Малина и смородина разрослись так, что превратились в дикие заросли. Родители Владлена держали небольшой сад в своём частном доме. Сухонин к садоводству был приучен и решил помочь Рогожей с "этим безобразием", как он выразился.

- Это ладно! - махнула рукой женщина. - Кому оно надо? Помру, так новый хозяин пусть и занимается. Может оно ему и на дух не нужно будет. Хлопотное это дело в наших краях! Ты бы мне с погребом помог. Что-то подтекать стал.
- Хорошо, - пообещал Владлен. - На сегодня дел немного. К обеду вернусь и займусь.

Они принялись завтракать. Сухонин подумал, что чем-то нужно себя занять вечером. Вспомнил о предупреждении Рогожей и уточнил:
- Вы сказали, что у вас девки на любовь падкие. Это "гулящие" что ли?
- Чего это "гулящие"?! Когда это у нас девки были гулящими? Ты такое даже в голову не бери! - возмутилась Рогожая. - Село у нас тут, Владлен! Люди друг друга знают, как облупленных. Если чего натворил плохого, то тебя всю жизнь будут попрекать, не отмоешься! Отсюда и ответственное поведение у людей. Отсюда и доверие у людей друг к дружке. Бабья доля на селе тяжела. И семья на ней, и хозяйство, да ещё и работать надо. Наша баба в полночь засыпает, а с петухами встаёт. И целый день как заводная и присесть некогда. И что ей в такой жизни свет? Только любовь. За ради любви сельская баба всё терпит, чтобы слово доброе от милого услышать, взгляд ласковый поймать, толику ласки ухватить…  Когда любовь, то и тяготы все не тяготы. Жизнь идёт своим чередом. Идёт и идёт себе. Есть любовь и то, что про меж неё. Как сельской бабе без любви? Вот это я имела в виду. Наши девки на тебя сходу вешаться не будут, не надейся. Сперва присмотрятся. Это они своё сердце проверяют, чтобы самим не ошибиться. Они ответственно к любви подходят и верят, что и ты также ответственно за девушкой ухаживаешь. И если у девушки любовь в сердце вспыхнула, то её уже ничем не погасишь. И пойдёт она за этой своей любовью хоть на край земли, хоть и в ад кромешный. И чего ей своей любви стыдиться? Всё село о счастье её будет знать. И другой любви у неё уже не будет. Вон, пол села старушек одиноких. Ладно, у кого муж погиб, да дети остались. А сколько невест, которые так замуж и не вышли? А как можно от своей любви отказаться? Как можно её предать? Как можно предав любовь с этой подлостью в сердце жить? Никак…  Вот, поиграешься ты с ней и бросишь, а ей что делать? Да и сможет тебя забыть, то никто уже её замуж не возьмёт с её любовью…  Вот так-то!
- Вы сейчас о Варе говорили? - догадался Владлен.
- Не о Варе… Варя - это другая история. Я про невест, которые женихов с войны не дождались. Были и те, кто готов был любовь на материнское счастье променять…  Не случилось. Женщина со второй любовью никому не нужна, сынок. Всё! По коням! - Рогожая решительно поднялась. - Мне нужно к политинформации приготовиться. Я же ещё партийная.

Аппарат Сухонин установил быстро, но нужно было смонтировать щит электрического питания, что сделать обязан был электрик, который задерживался на машинном дворе. Туда Владлен и направился.

Утренняя проповедь Марии Ивановны занимала весь его ум. Ему и в голову не приходило, насколько сложна жизнь, насколько, порой, она бывает несправедлива. Но главное, он испытывал чувство вины сам перед собой за то, что относился к сельчанам с присущим городским жителям высокомерием. Жизнь крестьянина - она сродни подвигу. Но сами сельчане никакого подвига в своей жизни не видели. Они жили! Жили полной жизнью. Так в чём была эта полнота? Или в их жизни был иной смысл, иные ценности? И эту огромную и могучую страну создали они - сельчане, истинные носители русских цивилизационных основ. И что с того, что он, Сухонин, грамотнее, талантливее, развитее тех веришских? А если взять его и того же инвалида-председателя - то, кто "матери-истории более ценен?", как писал его любимый поэт Владимир Маяковский.

Голова Сухонина шла кругом…


Электрик Федя Бадянский, низкорослый кудрявый и рыжеволосый крепыш дет двадцати пяти, уже закончил ремонт в слесарной и укладывал свои инструменты в деревянный чемоданчик.

- Ты электрик? - спросил Владлен.
- Во-первых, я - Федя, а ты кто, во-первых? - осклабился в язвительной усмешке Бадянский. - Что за птица такая?

Мужчины, работавшие неподалёку, захихикали.

- И «во-первых», и «в-последних», я - ваше счастье неземное, ибо через меня вам будет или не будет киношка, - ответил усмешкой на усмешку Сухонин.
- Ааа! Это ты, - сразу остыл Федя. - Сейчас. Задержался тут. Щётки у двигателя пригорели, пришлось повозиться. Успеем до конца рабочего дня. А когда шарманку свою запустишь?
- Как только, так сразу. Председатель обещал устроить торжественное мероприятие с разрезанием ленточки, митингом и прочим причитающимся данному случаю антуражем, - ответил Сухонин. - Думаю, что завтра.
- Хорошо бы…

Федя со своей задачей справился быстро. Через час они уже сидели на крыльце киноаппаратной и курили. Покурив, Бадянский достал из кармана карамельку, сунул её в рот и стал тщательно разглаживать обёртку. Владлен вспомнил о фантиках на могиле Вари.

- А что это у вас за обычай класть на могилу фантики? Откуда такая традиция? - поинтересовался Сухонин.
- Ты про Варьку что ли?
- Мгм.
- Так это… Пунктик у неё в голове такой был - фантики собирала. Я её за фантик и того… Хм! Неважно… - Федя покраснел.
- Говорят, она из-за любви умерла, - Сухонин пытался выжать из Феди максимум информации.
- Не знаю… - Бадянский пожал плечами. - Я в то время на срочной был. После службы уже узнал о беде. Эх, Варя, Варенька, Варюшка…
- Мария Ивановна говорит, что дурочкой она была…
- Это, смотря в каком смысле, - Федя нервно скомкал обёртку и выкинул её в урну. - Мы с ней в одном классе были. Училась как все. В продавщицы бы дурочку не взяли. Там деньги, товар, отчётность…  Были у неё странности. Но теперь-то чего? О покойниках либо хорошо, либо ничего. Пошёл я, что ли?
- Иди… Спасибо. Хлопов наряд тебе закроет.

Они обменялись рукопожатиями, и Федя удалился. Сухонин остался один. Он думал о Варе. Что было ему известно о ней?

Была некая Варя, которой к моменту приезда Сухонина в Вериши исполнилось бы двадцать пять лет. Была эта Варя девушкой не глупой, но чудной. Она полюбила. Что-то с этой её любовью пошло не так и девушка умерла. Варя собирала фантики и была этим своим хобби сильно увлечена, что воспринималось окружающими как чудачество. И главное: за фантики она отдалась Феде. И это для сельской девушки было необычно, судя по проповеди Марии Ивановны. Или секс - отдельно, а любовь - отдельно? Или он чего-то не понимал?

ГЛАВА 4

Домой Сухонин пришёл часа к трём пополудни. Мария Ивановна тут же накрыла стол к обеду. Она окинула стол взглядом:
- Ничего не забыла? А!

Хозяйка подошла к навесному шкафчику с зеркалами на дверках и извлекла из неё графин с жидкостью коричневого цвета.  "Коньяк?! - подумал Сухонин.

- Рябиновка! - торжественно провозгласила Марии Ивановна. - Надо же нам отметить начало твоей трудовой деятельности.
- Завяжешь тут, - пробурчал себе под нос Владлен.

Алкоголь привёл его в развязное состояние. Он хитро посмотрел на хозяйку и высказался:
- А вот, Мария Ивановна, ни за что не поверю, что у вас тут все святые! Небось, и разводы, случаются, и измены. Или как?
- Ой! - тяжело вздохнула старушка. - Я ему за душу, а он о разврате… Я не говорила, что бабы у нас святые. Бабы у нас, как и везде, - больше передком думают! Но то не любовь! А любовь она одна - чистая и святая. Мал ты ещё!
- А расскажите мне о Варе. Что-то вы все как-то темните на её счёт, - попросил Владлен. - Как будто вину свою чувствуете. Может, это вы её камнями забили за блуд, как в древние времена?
- Дуу-раак! - презрительно пропела Мария Ивановна. - Вину свою чувствуем, но у каждого она своя. Я за всех не скажу. За себя могу сказать, чего мне скрывать перед смертью-то? Только, налей сперва…  Тяжело мне о Варюшке вспоминать…

Сухонин налил. Выпили. Мария Ивановна всплакнула. Затем оттёрла слёзы тыльной стороной ладони, виновато улыбнулась Владлену:
- Мне надо было ей матерью стать, а я её воспитывала, как и всех. Не правильную позицию заняла по отношению к Варе. Не сообразила, не разобралась в ней. Мать её умерла во время родов. Отец пропал на северах. За «длинным рублём» погнался и сгинул там бесследно. Дедушка с бабушкой воспитывали девчонку. Жалели её. Внучка чай, а не дочка. Варя уже к седьмому классу оформилась. Есть такие скороспелки среди девчонок. Ну и началось…
Фантики она собирала. У неё их было несколько коробок из-под обуви. Ну, все девчонки этой ерундой страдали, только недолго, а Варя что-то увлеклась. К восьмому классу она телом была женщиной, а душой совсем ребёнком. В нормальной семье дети видят отношения родителей, их любовь и через то сами учатся ценить любовь и трепетно к ней относиться. А что могла увидеть Варя у деда с бабкой? Те лаялись с утра до вечера, как кошка с собакой. Дед помер, почитай, в один день с Хрущёвым, чтоб ему пусто было на том свете. Бабушка всё больше заботилась о приданном для Вари. О будущем её заботилась, но больше в материальном плане. Всё в Вережу на рынок ездила торговать. Варя же сама по себе была. Подруг у неё почему-то не было… Фантики ей подруг заменяли. Была у неё Ира в подругах, но больше через дружбу их бабушек. Просто росли вместе. Дворы у них рядом.
Как-то зашла к Варе вечером, а она свои бумажки разложила по всему дому и танцует меж ними. "Что это у тебя?" - спрашиваю. "Это мои слуги", - отвечает. Принцессой себя мнила, дурёха.

- Красивая была девушка? - поинтересовался Владлен.
- Да, как сказать? Сейчас. Где-то было у меня…

Мария Ивановна поднялась из-за стола и вышла из кухни. Через пару минут она вернулась с альбомом в руках, села и стала пролистывать его:
- Вот! Это на выпускном. Тут она с классом, а тут с классным руководителем ихним.

Сухонин взял в руки альбом. С фотографии на него смотрела большая кукла. У Вари было круглое личико, огромные глаза, чуть на выкате, маленький ротик с ровными пухлыми губками, маленький прямой носик с чуть расширенными ноздрями. На голове Вари красовались пышные банты числом, аж, шесть штук! Красивой девочку назвать было нельзя, но миловидной - это непременно. Главное, не было в ней того обаяния, которое присуще девицам на выданье. Девушка и девушка.

- Холодная, - резюмировал Владлен, - возвращая альбом.
- Я бы сказала отстранённая. Она жила в своём мире…  Не понимаю, как так случилось. В селе все дети всегда кучкой держатся, а Варя почему-то затерялась…  Конечно, сиротам присуще это ощущение неполноценности. Но по ней трудно было понять, что у неё на уме. Училась, принимала участие в жизни класса, школы, пела, танцевала, в соревнованиях участвовала, училась не хуже других…  Любви ей не хватало. Обычной родительской любви. Теперь это установленный факт, - Мария Ивановна резко закрыла альбом. - Понимаешь, Владик, погрязли мы в своей учительской суете. Ну что ты хочешь? У каждого учителя есть своя семья и, что хуже всего, своё хозяйство. А как в селе без хозяйства? Порой, проводишь педагогический совет, а они все в окно поглядывают, как бы туча не нашла, чтобы дела свои огородные завершить дотемна… Ладно! Не хочу сейчас об этом! Трудно мне…  Потом как-нибудь!


Владлен спустился в погреб. Тут было очень сыро. Он осмотрел стены. Влага оседала на них, но сама кладка влагу не пропускала. Владлен посмотрел на просвет в отдушину. Темно. Он выбрался наружу.

- Есть у вас, кто трубы чистит? Нужен длинный жгут или вихорка, - спросил Сухонин у Марии Ивановны.
- Кобялко у нас трубами занимается. Его это хлеб, - ответила старушка.
- И ладно. Заодно и должок отдам.

Владлен направился к Кобялко. Иван Фёдорович был дома.

- Вот ещё один невежа! Где ж она, твоя Вережа? - приветствовал он гостя. - Опять заблудился или сбежал?
- Я к вам по делу, - Сухонин напустил на себя маску официального лица. - Отдушину нужно прочистить у Марии Ивановны.
- Ааа! Сейчас…

Иван Фёдорович ушёл в сарай и вышел из него с вихоркой - длинной палкой со щёткой на конце, - нечто напоминающее орудие для чистки бутылок, только крупнее.

- Сам сделаешь или мне подвизаться на ентом поприще? - с издёвкой спросил Кобялко.
- Уж, будьте любезны, Иван Фёдорович! - поклонился в пояс Сухонин. - Очень о том вас просим всем миром! Явите милость!
- Пошли. Я сегодня добрый…

По дороге Сухонин не преминул снова съязвить:
- А чего это вас, Иван Фёдорович, великого охотника, так сказать, понесло на охоту не в сезон?
- Это у вас, кто в трёх соснах могёт заблуждаться, не сезон. А у нормальных мужиков всегда сезон. На разведку я собирался, невежа! Надо заранее знать, какая диспозиция складывается в зверином царстве, чтобы по осени зря не стаптывать обувку! Учить он мяне ещё будет! Салага! - Кобялко презрительно сплюнул.

Сухонин понял, что обмишурился и решил прекратить «бодание»:
- Вы, как я понял, на флоте служили?
- А то! От звонка и до звонка на Балтийском флоте. Ты мяне зубы не заговаривай! Ты мяне ответ держи, почему мой дом нагло проигнорировал?! Чем это тябе моя кикимора не угодила, что ты к другой кикиморе подался?! - мужчина сердито посмотрел на Владлена. - Я к нему всей душой, а он мяне корму показывает!
- Так… - Сухонин растерялся. - Меня председатель определил…
- А у тябе что - языка нет? Как старшим дерзить, так он в первых рядах! Тьфу на тябе! - Кобялко снова сплюнул. - Моя кикимора, аж, изревелась вся от обиды. Подумала, что тябе её еда не понравилась или чем обидела…  Вот, управимся, пойдёшь… Нет, ты побежишь перед моей кикиморой вину свою исправлять!
- Как? - растерялся Владлен.
- А как хочешь! Это таперича твоя забота!

Отдушину прочистили быстро. Оказалось, что туда голубь забрался, а выбраться не смог.

- Это у нас запросто! - ответил на немой вопрос Сухонина Кобялко. - Они или в трубе, или в отдушинах зимой греются. Морозы-то лютые бывают! Иной раз, печь затопишь, а из трубы - фыррррр! Целые стаи вылетают. Бывает, что и трубу чистить не надо. Голуби всю вычистят. А по весне, сажу в первых лужах и ручьях смывают. Потешно так!

Кобялко собрался уходить. Он и намёка не подал на вознаграждение за труды, и Мария Ивановна восприняла такую услугу, как нечто само собой разумеющееся. Сухонин "момента не просёк". Он вспомнил о долге.

- Вот! - протянул трёшку Владлен. - За бензин.
- А чтоб тябе! - Кобялко от досады, аж, присел и хлопнул себя по коленям. - Ну, что ты за человек такой?!
- Что опять не так? - растерялся Сухонин. - Вы же своё время на меня потратили…
- Вооот! Время! А ты мяне, чем отвечаешь? Я тябе деньги давал? Не давал! А мог бы сунуть трёшку и отвали, парень, с концами! Ты же среди человеков живёшь! Тябе именем Владимира Ленина назвали, а ты ведёшь себя, как проститутка Троцкий! Я о тябе заботу проявил, а ты вместо ответной заботы хочешь откупиться от мяне! Кто ж тябе так воспитывал?! - психовал Иван Фёдорович.
- Ничего не понимаю… - Сухонин махнул рукой и выскочил со двора.

Слёзы навернулись на его глазах. Он чувствовал себя навозом на мраморных полах. Всё в этом селе было не так, как он привык. Всё было не так…  Но было правильно, по-человечески. Владлену было очень стыдно.

ГЛАВА 5

Он забрал ключи у женщин, беливших киноаппаратную и кинозал, закрыл двери сельского клуба и направился в сельпо, магазин потребительского общества. Был в те годы такой кооператив. Он не успел. Молодуха-продавщица закрыла двери прямо перед его носом. Ещё более расстроенный он направился домой, но тут на мотоцикле подлетел Федя.

- Опять не успел! - вскрикнул он, увидев замок на двери магазина.

Он оглянулся, заметил удаляющуюся фигурку продавщицы и заорал во всё горло:
- Мясникова! Наташка! Ну, будь человеком!

Молодуха, не оборачиваясь, продемонстрировала через плечо фигу.

- Не дай бог такую жену!  - проворчал Федя.
- Ты женат? - поинтересовался Владлен.
- А как же! - Бадянский гордо выпятил грудь. - У меня уже два сына! Вот, именины сегодня справляем меньшому. Годик ему!
- Поздравляю, - бесстрастно промолвил Сухонин.
- Если поздравляешь, то поехали поздравлять! Садись сзади!

Владлен противиться не стал. Они приехали к Бадянским. Там было битком народу. Сухонин постеснялся вливаться в это чуждое ему сельское общество и ретировался, сославшись на то, что обещал помочь Кобялко.

- Ну, опосля заходи! - пригласил Федя.
- Как получится…

- Открыто! - донёсся из-за ворот голос Кобялко. - Не в городе, чай!

Сухонин робко приоткрыл калитку и робко спросил:

- К вам можно?
- К нам нужно! - проревел Иван Фёдорович с крыльца дома и обратился в сторону кухни: "Мать, полундра! Линия разлома партии к тябе лично явилась!"

Кобялко скрылся в доме, а из кухни с испуганным видом выскочила Евдокия Петровна.

- Ох! - облегчённо выдохнула она, увидев Владлена, и закричала на мужа: "Ну, Иван! Ну, что ты вечно всякую ахинею несёшь"!

Из открытого окна дома послышался голос Кобялко:
- Ахинею тябе сейчас этот троцкист будет нести! Он тябе сейчас исполнит арию вережского гостя!
- Культурный! - съязвил Сухонин.
- Да, уж, конечно! - рассмеялась хозяйка. - Им на флоте концерт один раз давали, вот он и суёт этого "гостя", куда ни попади. Что-то случилось?

Владлен стал переминаться с ноги на ногу, не зная с чего начать, наконец, решился:
- Евдокия Петровна, вы на меня зла не держите. Председатель меня на постой определил к Марье Ивановне. Я же не знаю, какие у вас тут порядки…
- Да, я уже поняла, - улыбнулась женщина. - Я не в обиде. Да и Марье Ивановне будет с кем по душам поговорить. Человек она большой, а одинока не по справедливости… Ты ей будешь, как свет в окошке. Я тебя не приглашаю. Знаю, что Марья Ивановна ждёт. Захвати с собой пирожков… Я ещё рульку свиную запекла. Возьмёшь?
- Возьму.

Сухонин испытал облегчение. Он был так благодарен Евдокии Петровне, что готов был целовать её руки.

- Курнём, что ли? - появился в проёме двери Кобялко. - Пока мать подсуетится…

Они сели на лавочку около кухни и закурили. Помолчали.

- Ты, вот, Варей интересовался, - неожиданно начал разговор Иван Фёдорович. - Знаешь, она своей смертью душу из нас вынула! Жили наши души в нас тихой своей жизнью, а тут всё нутро перевернулось. Получилось, что на наших глазах тихо себя изводила женщина, и никто не понял её боли, её невыносимого страдания… Чаво греха таить, посмеивались над ней. А чаво - дурочка, она дурочка и есть…  Кто же знал, что в этой непутёвой девахе такая сила любви оказалась. Мы каждый в своей любви как будто заново возродились. Любовь у нас уже в привычку превратилась, а тут Варя… Ты представить себе не можешь, как у меня с Евдокиюшкой любовь расцвела с новой силой! Уууу! Как будто заново поженились! Она нас заставила свои чувства подвергнуть ревизии…  Оттого и больно, что пользу людям она принесла не своей непутёвой жизнью, а своей непонятной смертью. Сил нет как жалко Варюшку, как стыдно перед ней, и как больно…  Среди человеков же жила, а померла в одиночестве… Её смерть стала нашим очищением. Ни один поп, ни один святой, ни вся эта партия, не способны совершить такого! Потому и любим её и почитаем по-своему. А ты разузнай про Варюшку. Люди, конечно, скорбят, но поживёшь средь нас, всё узнаешь. Тябе тоже нужно душу свою ревизии подвергнуть. Есть в тябе этакая гнильца! Согласен?
- Согласен!

Вышла Евдокия Петровна. Сухонин взял туесок с едой, попрощался и пошёл домой. Ему, вдруг, вспомнилась продавщица сельпо. Почему она так на него зло посмотрела? Что явился не вовремя? Или он что-то не так сделал? "Наверное, поздороваться забыл", - решил Владлен.


Мария Ивановна обрадовалась пирожкам и рульке.
- А у меня, Владушка, весь ужин на плите остался… Пошла на огород, подвернула ногу, упала, а встать не могу. Так ужин и сгорел, пока доползла до стены и смогла подняться. Очень кстати!

"Так и пропадёт!" - опечалился Сухонин. - "Упадёт зимой где и замёрзнет, а сельские потом будут страдать, что их родная учительница, всю свою душу им отдавшая, погибла в небрежении! Будет ещё одна Варя!"

После ужина он отправился к Феде. Неудобно было обманывать человека. В качестве подарка малышу Владлен выбрал альбом для рисования и акварельные краски, которые приобрёл для себя. Сухонин увлекался акварелью.

Гостю обрадовались. Малыш уже спал.

- Завтра зайдёшь и вручишь, - успокоила Владлена жена Феди. - Лучше, если ты сам это сделаешь. Чтобы понимал, что и от других людей об нём забота есть.

"Мудро", - согласился Сухонин. Принесли баян. Сухонин принялся развлекать гостей. К десяти часам вечера стали расходиться, так как на завтра был рабочий день.

- Спасибо, что пришёл! - поблагодарил его Федя. - Уважил!

Хозяйка всучила Сухонину туесок:
- Угости Марию Ивановну!
- Хорошо, только завтра. Я хочу прогуляться, - ответил Владлен. - Она уже спать будет, когда я вернусь. Сегодня день наполнен событиями. Голова кругом идёт.
- Так… Купала сегодня. Ты аккуратнее, не нарвись на девок, - посоветовал Бадянский.
- А то что? - не понял Сухонин.
- Побьют!


Предупреждению Фёдора Сухонин не внял. Его тянуло к Варе. Весь вечер, то и дело, перед ним всплывало её кукольное личико, - отстранённое, а вернее, отрешённое. Она жила не в своём мире, не чуждом ей, но и не родном. Она жила ожиданием своего принца, своей любви. А фантики-слуги? Что ей было в тех фантиках? Может, они были ключом к её любви?

Владлен вспомнил, как воспользовавшись отсутствием старшей сестры, живущей тайной от него своей девичьей жизнью, он решился проникнуть в эту жизнь и залез в её вещи. Там было много чего интересного и не менее глупого. Мальчик обнаружил в коробке с фантиками одну - чёрную с золотыми звёздами. Обёртка ему понравилась, и он её взял, думая, что в этой куче бумажек сестра не обнаружит потерю. Обнаружила. Наябедничала. Владлена поставили в угол.

- Что ей жалко? У неё вон, сколько этих бумажек! - хныкал сорванец.
- Ты ничего не понимаешь! - закричала на него сестра. - Ты стащил самый ценный фантик!

Что-то с этими фантиками у девчонок происходило, какая-то девчоночья игра. Может и Варя увлеклась, чересчур, этой игрой? Он шёл к могиле Вари, думая о ней, и не обратил внимания на огоньки, мерцавшие в стороне станции. Его отвлёк от мыслей дикий женский визг. Было такое ощущение, что завизжало стадо перепуганных макак.

Сухонин был шагах в двадцати от могилы Вари. В лунном свете он заметил несколько белых ягодиц, поспешно удаляющихся от него в сторону здания станции. Владлен встал, как вкопанный, не понимая, что происходит.

- Ты чего сюда припёрся?! - послышался голос со стороны старого вокзала. - Пошёл вон отсюда, бесстыдник!

Сухонин оглянулся. На могиле стояли зажжённые свечи. Похоже, девушки совершали какой-то ритуал, и он их спугнул. Владлен вспомнил о предупреждении Феди. Иван Купала, голые девки, - это понятно, но причём тут свечи на могиле Вари?

- Ты оглох там что ли?! - послышался другой голос. - Вали отседова!
- А чего это? - Сухонин, вдруг, осознал пикантность ситуации, и его разобрало озорство. - Где я ещё столько голых девок увижу?
- А ты не ослепнешь?! - новый голос прозвучал с намёком.
- Не-а! - Владлен подбоченился.
- Ну, тогда, смотри! Пошли, девочки!

Из-за здания на Сухонина двинулись фигуры. Он не поверил своим глазам. Неужели эти сельские девки посмеют осрамиться перед ним? Посмели! Они вышли на свет от единственного фонаря на станции и предстали во всей своей красе. Сухонин сообразил, что за такой демонстрацией неизбежно последует последнее пророчество Феди: "Побьют!" Он бросился бежать под свист и улюлюканье девушек.

ГЛАВА 6

Марья Ивановна не спала. Она сидела на кухне и читала фронтовые письма своих сыновей. Владлен поставил перед ней туесок:
- Вам привет от Бадянских!
- Спасибо! - обрадовалась Рогожая. - Не ожидала! А что там?

Она принялась выкладывать из туеска на стол сладости: конфеты, сдобу. Сухонин догадался, что гости дарили ребёнку именно сладости. Наверное, такая традиция существовала. А может, дарили сладости за неимением доступных детских товаров. В сельпо было не густо с последними. Да и вообще не густо.

- А что это у тебя вид такой потрёпанный? - насторожилась старушка.
- От девок убегал! - усмехнулся Владлен. - От голых!
- От голых?! - глаза Марии Ивановны полезли на лоб. - А как это тебя угораздило?! На Купалу парни по домам сидят у нас.
- А я почём знал? Пошёл к Варе и наткнулся на их бесовские игрища. Свечи жгли на могиле. Колдовали, видать, - Сухонин присел рядом, взял в руки конфету, развернул её и стал разглаживать обёртку. - Что это за обычаи такие? А куда же смотрит комсомол и партия?
- Уж, на голых девок точно не смотрит! - рассмеялась Мария Ивановна. - Обычай такой у нас старинный. В России на Купалу в реках очищаются, а когда-то и сраму предавались. У нас в реке не покупаешься! Дуба дашь от холода! А предки наши сюда пришли уже крещённые, к сраму отвратные. Только девки - они завсегда девки и есть. Ещё по моей молодости мы ходили цветки папоротника собирать. Знаем же, что никаких цветков нет, а ходили.  Сначала в реку бултых! Аж, кожу обжигало холодом! А по обычаю, нужно после купания в лес идти нагими, какими на свет народились. Тут нет никакого разврата. Страшно! Мы за руки возьмёмся и идём, дрожа всем телом, пока кого-нибудь испуг не охватит. Тогда все врассыпную и назад! Не цветки нужны были. Себя хотелось проверить. Так несколько раз и ходили в тёмный лес, стараясь дальше пройти. Нужно было до последнего слова произнести заклинание, и чтобы все вместе, не сбиваясь. Как кто собьётся, так всё сначала. Считалось, что если заклинание произнести полностью, то будет всем бабье счастье. А что нужно женщине: любовь и дети. Женское здоровье - это тоже важно. Выходили из леса все ободранные о сучья, да колючки, да еловые иголки. Потом по этим царапинам гадали. А! Глупости…  Теперь тебе придётся на них жениться!
- На всех? - притворно ужаснулся Владлен.
- На ком-то. Мужчина может видеть обнажённой только свою жену. Это, уж, так принято, дорогой. Так что готовься! Девки с тебя не слезут! - рассмеялась Рогожая.
- На одной женюсь, а другие как к этому отнесутся? - съязвил Сухонин.
- Так ты же будешь клясться и божиться, что никого не видел кроме своей суженной. Как увидел её, так и свет померк в очах твоих и уже никого больше вокруг ты не замечал. Или ещё что соврёшь. У вас мужиков это запросто!
- А на могилы вы тоже ходили? - вернулся к старой теме Владлен.
- Ходили. Считалось, что если девица умерла незамужней, то её душа среди людей живёт и от зависти живым бабам пакостит. Ставили таким на могилы свечи, пели заклинания. Потом спрашивали у неё, кого какая судьба ждёт в тот год. И сбывалось же! У меня, например, да и у моих подружек всё сбылось…
- Понятно, - Владлен бросил обёртку в туесок. - А чего это Варю не на кладбище похоронили?
- Не понятно с ней - то ли самоубийца, то ли несчастный случай…  Решили там её похоронить, где она любовь свою ждала. Может, дождётся…


Спал Сухонин плохо. Проснулся с петухами, снова заснул. Ивановна разбудила его уже часам к девяти. Вечером намечалось открытие кинозала, и нужно было ещё многое успеть сделать. Владлен наскоро позавтракал и направился к клубу, но обнаружил, что его запасы сигарет кончились. Нужно было идти в сельпо. Тут перед ним из памяти всплыл контур едва различимого в лунном свете девичьего тела. Сухонин не мог видеть подробностей, только контуры. Фигурка была потрясающей воображение своей изящностью. Кто бы это мог быть? А вдруг, она "на лицо ужасная", хоть и "добрая внутри"? Он вспомнил, что продавщица была не замужем, и могла находиться в той среде. В сельпо ему идти расхотелось, но делать было нечего…

- Ааа! Паскудник! - ответила на его приветствие Наташа. - А ещё с высшим культурным образованием! Это такой вас культуре учили - за девчонками подглядывать?!
- Две пачки "Явы", пожалуйста, - промычал Сухонин, кладя на прилавок рубль. - Я ничего не видел. И я не знал, что в ваших краях комсомольцы занимаются такой гадостью.
- А чего ты на станцию попёрся тогда? Тебя не предупреждали? Мало ли где какие традиции? Причём тут комсомол? Может нам теперь и в баню нельзя ходить? - с презрительной миной вопрошала Мясникова.

Сухонин исподлобья всматривался в фигуру Наташи. Хороша, но не та. Та была изящнее в талии.

- Извини, пожалуйста. Я от растерянности глупо себя повёл, - смущённо пробасил Владлен и снова попросил: " "Яву". Две пачки, пожалуйста".
- А, вот, нет "Явы"! - Наташа гордо вскинула головку.
- Вообще нет или особо для меня нет? - уточнил Сухонин.
- А что в тебе такого особого? - снова состроила презрительную мину Наташа. - Вообще нет. Не завозим. Наши папиросы курят.
- Тогда "Казбек", пожалуйста…
- Нет. Только "Север"…
- Ну, хоть какие-нибудь сигареты есть?! - взвыл Сухонин.
- А чего это ты тут раскричался?! На жену свою иди, ори! Нет для тебя ничего! - возмутилась Мясникова.
- Нет у меня жены…  Извини…
- Нет? Честно, что ли? - взгляд Наташи потеплел.
- Честное пионерское…  Дай, покурить, а? - Сухонин с мольбой посмотрел на девушку.
- "Краснопресненские" подойдут? Мне для нашего начальства выдают, - предложила Мясникова.
- Ого! - удивился Сухонин такому роскошному подарку. - Ещё как подойдут!

Наташа выдала ему две пачки сигарет и намекнула, что будет вечером в кино. Девушка была приятной, но ум Сухонина занимал несколько иной образ, остававшийся для него тайной.


Торжественное мероприятие было назначено на шесть часов вечера. У Владлена всё было готово к обеду. Он собирался пообедать, но из районного центра на катере приехали Ребеко и председатель райисполкома Леонид Амвросиевич Крыж. Крыж заметил упущение - на фасаде клуба не было лозунга. Хлопов указал Сухонину немедленно исправить пробел. Пришлось Владлену писать белой гуашью на кумачовом полотнище лозунг.

Потом выяснилось, что никто из местного начальства работу аппаратуры не проверял. Пришлось Сухонину крутить кино для власть имущих. Так до пяти часов, когда планировалось начать митинг, Владлен в клубе и проторчал.

Началось. Крыж минут двадцать муссировал изречение Ленина о том, что кино для большевиков является важнейшим из искусств. Затем выступали по рангу: Ребеко, Хлопов, Румянцев, директор школы Изольда Робертовна Фальде, Рогожая. Потом выступили пионеры со стихами. Наконец, селян пригласили в кинозал, но там планировался концерт.

Владлен обратил внимание на молоденькую учительницу, которая привела «банду» ложкарей. Сама она была в русском сарафане, скрывавшем её фигуру. Ложкари рассосались по окрестностям, и пришлось их собирать: одного с крыши сняли, другого с дерева, третий умудрился забраться под сцену… Учительница чуть не плакала от досады. Владлен сжалился над девушкой и быстро загнал пацанов за сцену с помощью подзатыльников и пинков. Там их и держали до выступления.

Сухонин и училка познакомились. Это была одна из тех невест, которых рекомендовала "к употреблению" Евдокия Петровна - Листова Нина. Она была очень хороша, но Владлен искал тот самый контур девичьей фигуры, который его так взволновал. Нина, напомню, была в сарафане…

Прошёл концерт. Владлен открутил "Цирк". Народ разошёлся. Таинственная незнакомка не объявилась. Плёнку требовалось перемотать, на что ушло около половины часа. Выйдя из киноаппаратной, Сухонин заметил на скамье около входа в кинозал, он же клуб, женскую фигуру. Он не смог различить, кто это и направился домой, обогнув клуб с другой стороны, как и ходил обычно.

Сухонин обладал хорошей зрительной памятью. Он не мог допустить, что не распознал незнакомку, разве что, она не пришла, чего быть никак не могло. Такое вселенское по масштабам села событие пропустить было невозможно. Привели даже немощных стариков и старушек. Тогда где же незнакомка?


Мария Ивановна ждала его у накрытого к ужину стола. Сухонин был голоден и уплетал за обе щёки. Рогожая, молча, наблюдала за ним, подавая то одно, то другое блюдо. За чаем старушка поинтересовалась:
- У тебя с Наташей Мясниковой что-то назревает?
- Ничего… - растерялся Владлен. - С чего вы взяли?
- Да, она, когда уходила домой после кино, несколько раз посмотрела на киноаппаратную…

"Хм!  Этого ещё не хватало!" - расстроился Сухонин. - "Девушка она замечательная, но вторая в очереди. Сначала нужно найти незнакомку". Он догадался, что та женщина, сидевшая на лавочке около кинозала, и была Наташа. Похоже, она ждала его. И что делать?

- Жениться тебе нужно, Владик! - Мария Ивановна коснулась его руки. - Мужик без семьи подобен воздушному шарику - куда ветер дунет, туда и летит. Наташа очень хорошая девушка. Нина, которая сегодня со своими ложкарями выступала на концерте, тоже хорошая девушка, но Наташа надёжнее. И семья у неё хорошая. Золотые люди. Уважают их на селе, Мясниковых. Будешь за Наташкой, как за каменной стеной, если любить её будешь и жалеть. Наташка - она уххх! Всегда за справедливость грудью вставала! Активисткой была. Бойкая деваха! Если полюбит, то до гроба не разлюбит!
- Ещё одна Варя…
- Варя… - Рогожая недовольно поджала нижнюю губу. - Варя… Ладно. Слушай про Варю.

ГЛАВА 7

Мария Ивановна вернулась в свой кабинет, удостоверившись, что в столовой всё идёт по распорядку. Детей в советских школах кормили. Ученикам свойственно было пренебрегать домашним завтраком. Детский организм с трудом пробуждался. После первого урока кормили начальные классы, после второго - с четвёртого по шестой, после третьего урока, на большой перемене - старшие классы. Директриса процесс кормления контролировала лично.

Едва она села за свой стол, как дверь распахнулась и в кабинет ворвалась Изольда Робертовна, завуч, таща за собой восьмиклассниц Томилину и Бадянскую.

- Вот, Мария Ивановна, полюбуйтесь на этих бойцовых петушков! Драку затеяли в столовой! - криком высказалась завуч. - Девочки называется!
- Идите, товарищ завуч! Разберёмся, - выпроводила Изольду Рогожая.

Завуч имела привычку истерить по всякому случаю. Мария Ивановна стала демонстративно разглядывать девчонок. Обе заняли положение вполоборота друг к дружке и разглядывали портреты на стенах. Мария Ивановна выдержала паузу, давая возможность драчуньям успокоиться, и вопросила:
- Ну?!
- Она первая начала! - закричала Варя. - Я только завтракать собралась, а она как набросится на меня, дура какая!
- А ты воришка! Воришка, воришка! - набросилась на Томилину Света. - Она, Мария Ивановна, фантик у меня украла любимый!
- Ничего я не крала! - снова закричала Варя. - Когда бы я крала?
- Крала! - уверенно заявила Бадянская. - Он у меня в дневнике завсегда лежал. Ты из дневника его и украла!
- Не крала! Мне его твой Федька дал! - Варя показала Светке язык. - Он влюбился в меня и фантик подарил, а я откуда знала, что это твой? Я в твои вещички не заглядывала!
- Федька?! Влюбился?! В тебя?! - состроила презрительную мину Света. - Кому ты, дурочка, нужна?!
- Света! - приструнила Бадянскую Мария Ивановна. - Без оскорблений! Подожди за дверью! Иди!

Когда Света ушла, Рогожая потребовала от Вари подробный отчёт. Варя рассказала, что Федя в неё влюбился и подарил фантик. Мария Ивановна отправила за дверь Томилину и вызвала Федю.

- Федя, признайся, ты Варю любишь? - обратилась к мальчику директриса, опустив очки на кончик носа, как делала всегда, когда ей было смешно, чтобы не выдать себя перед подчинёнными или учениками.
- Чего сразу любишь?! Чего сразу я?! - насупился Бадянский. - Не я первый начал… Мне Васька сказал…

Рогожая насторожилась. В этом словесном поносе Феди была какая-то пакостная недосказанность. Она, в первый раз в своей жизни, не знала, что предпринять. Расспрос мог выявить то, чего ей лучше было бы не знать. Не все ученические тайны нужно знать учителям. В то же время, учитывая особенность душевного состояния Вари, её могли и обидеть. Детям свойственна жестокость по отношению к тем, кто не такой, как они.

- А кто первый начал? - тихим вкрадчивым голосом поинтересовалась Рогожая. - Плотников?
- А кто же ещё… - Федя облегчённо вздохнул. - Сами же всё знаете, так чего спрашиваете?
- Иди! - Рогожая указала пальцем на дверь.

Федя ушёл. Мария Ивановна вызвала Свету. Она попросила её взять стул и сесть рядом. Пока девочка усаживалась, Рогожая выстраивала тактику разговора. Бадянская, не в пример своему непутёвому брату-двойняшке, была умницей.

- Что у Вари с мальчиками? - спросила Мария Ивановна, делая вид, что ей итак всё известно.
- Я не видела, Мария Ивановна, но слышала, как Федька хвастался перед Васькой, что Варя ему дала. Я не знала, что она за фантик дала. А в столовой Варька похвасталась перед Иркой этим фантиком, я и увидела…  И обиделась. Я больше не буду, Мария Ивановна! Честное пионерское!
- Как ты сама расцениваешь поведение Вари? - Рогожая задала вопрос, чтобы взять себя в руки, так её колотило.
- Ну, она же дурочка…  Извините, Мария Ивановна, это не я, это все так говорят…

Рогожая отпустила Свету, достала папиросы и скурила одну за другой три папиросы подряд. В дверь постучались, затем в щель просунулась головка Вари:
- Марьванна, я кушать хочу…
- Иди, кушай, а потом ко мне! - распорядилась Рогожая.
- Ага! - радостно взвизгнула Варя.

Мысли директрисы метались по черепной коробке, грозя развалить её на мелкие кусочки. Мария Ивановна прошла в Учительскую, взяла из аптечки цитрамон, выпила две таблетки и вернулась к себе. Завуч пришла следом:
- Марьванна, вы не решили с истопником.
- Что? А… - Рогожая пододвинула к себе папку с документами, нашла заявление на отпуск от Михалыча и подписала его, затем небрежно отодвинула от себя. - Возьмите.
- Спасибочки, - обрадовалась Изольда Робертовна. - Папе очень нужно в санаторий. Вы же знаете, у него осколок сидит в лёгком…

Завуч упорхнула. Беззаботной птахой впорхнула Варя. Рогожая пребывала в прострации. Варя встала перед ней:
- А я уже тут!
- Девонька моя, скажи откровенно, зачем ты давала мальчикам? - выдавила из себя Рогожая.
- За фантики, - пожала плечами Томилина. - Мне фантики нужны, а они же меня полюбили.
- Ну и что, что полюбили?! - досада пробилась через хаос мыслей и чувств директрисы.
- Ну, как? - всплеснула руками Варя. - Люди, когда любят, всегда так делают…

"Боже мой!" - вскрикнула про себя Рогожая. Ей хотелось, рыдать, визжать, рычать, топать ногами, стучать кулаками, биться головой о стену… Варя была абсолютно права в своей святой наивности! Да! Да! Да! Люди, любящие, делают это! Так устроила природа. И что было ей возразить?! "Ну, почему я должна её этому учить?! Почему я?!" - стонал мозг учительницы. - "Куда Матрёна смотрела?!"

- Много было тех, кто тебя полюбил?

Варя стала перечислять. Мария Ивановна запоминала. Томилина назвала пятерых.

"Забеременеет и не поймёшь, кто отец", - страдала директриса. - "Лишь бы пронесло!"

- Бабушка дома? - спросила Мария Ивановна, решив отложить воспитательную беседу на вечер, а прежде поговорить с Матрёной.
- Ага!
- Зачем тебе фантики? Ты же уже почти взрослая. Любовью, вот, занимаешься, - досада опять прорвалась.
- Мне очень надо! - Варя без спроса села на стул и сложила руки на столе, как за школьной партой. - Мне бабушка Вера нагадала, что как только у меня будет сто разных фантиков, так я выйду замуж и уеду отсюда далеко-далеко!

Бабушка Вера была соседкой Матрёны и подругой детства. Её в селе считали колдуньей.

- Варя, но это же всё враки! Не может человек знать будущее! Ты же пионерка! Наврала всё тебе твоя баба Вера! На-вра-ла!

Варя откинулась на спинку стула и часто-часто заморгала. На её глазах выступили слёзы.
- Зачем вы так, Марьванна, - через ком в горле произнесла Варя. - Баба Вера
всегда обо мне заботилась. Шить научила, вязать. Она мне два отреза подарила на платье. Всегда мне какую-нибудь вкусность приносит. Разве так честно: я же вас люблю и бабу Веру люблю, а вы такое говорите…

Варя разрыдалась и выскочила из кабинета.

- Да, уж! - выдохнула Мария Ивановна.


- Налей мне, что ли? - попросила старушка Владлена. - Там ещё рябиновка осталась.

Сухонин достал графин, рюмки, налил ей и себе. Его тоже трясло всего. Выпили.

- Пошла я к Матрёне. Стала её костерить, на чём свет стоит. Чуть не побила! Потом на Верку-колдунью вызверилась. Обещали они мне с Варей поговорить. Я этих "любовников" выцепила. Лупила всех подряд с остервенением! Убила бы! Обещали молчать и Варю от других "любовников" оберегать. Слава богу, не забеременела она. После школы уехала на курсы продавцов. Вернулась. Не знаю, как там у неё с фантиками было и с любовью, но молва никаких пакостей про неё не разнесла. Если и было что, то втихаря… Ну, а потом нашли её замерзшей на станции. Говорили, что ждала одного. Непонятно ничего. Подруга у неё была, Коренева. Так и та ничего не знает…  Говорит, любовь у Вари была. У нас тут один то ли геолог, то ли геодезист неделю ошивался. Варька в него влюбилась. Ну, тот поматросил и бросил. Коренева говорит, что обещал вернуться… Потом письмо от него было… Не знаю. Милиция была. Следствие вели. Выяснили, что она к каждому поезду целый месяц бегала, ждала своего любимого. Тут пурга началась, и очередной рейс задержали. А если задержали, то откуда бы она об этом узнала? Вырядилась, как на бал… Платье с декольте, туфельки на шпильках, причёска… Хотела предстать перед ним во всей своей красе. Только полушалок накинула. Ох, горе, горе…  Плачешь?

Сухонин не мог сдержать слёз от жалости к девушке. Он резко поднялся и пошёл к себе в комнату.

ГЛАВА 8

Владлен долго не мог заснуть. Он скурил все свои "блатные" сигареты. У Марии Ивановны поутру тоже курева не оказалась. Она бросила курить давным-давно. Нужно было идти в сельпо, но встречаться с Наташей Сухонин был не готов. Он боялся словом или поступком оттолкнуть её от себя. Стройная незнакомка могла оказаться миражем, игрой воображения. Владлен допускал, что Мясникова может в будущем стать объектом его внимания.
К счастью, у Феди тоже кончились папиросы. Владлен попросил его купить сигареты или хоть что-нибудь, сославшись на то, что Мясникова на него шибко зла.
- И не говори ей, что мне покупаешь, ладно? - попросил он.
- Как скажешь, - пожал плечами Бадянский.
Сельпо располагалось справа от школы, если стоять к ней лицом. Клуб - слева. Школа занимала большую территорию. Помимо стадиона тут были мастерские, отдельно стоящая котельная, амбар, где хранили фрукты и овощи, выращенные в школьном саду и на школьном огороде. Кроме того, овощи для школьной столовой выделял совхоз. Владлен, на всякий случай, укрылся за мощным дубом, росшим перед оградой ближе к клубу. Федя не сразу его заметил. Сухонин помахал ему рукой. Бадянский подошёл и отдал курево. Они закурили.
- Значит, это ты Варьку по блудной тропинке пустил? - съязвил Владлен. - Мне Мария Ивановна вчера рассказывала…
- Да, иди ты на фиг! - возмутился Федя. - Там до меня целая толпа поковырялась! Ну, дурак был! Так, мы слово Марии Ивановне дали и Варьку ту блюли. Мы ей крышу перекрыли, забор починили, наличники новые установили. Да и вообще…  Тоже мне нашёлся моралист хренов! Сам, небось, не одну девку испортил?!
- Ни одной, - подтвердил Сухонин. - Уже порченных в городе полно… А позже, после школы, Варька шалавилась?
- А тебе зачем? - нахмурился Федя.
- Понять её хочу… Жалко мне её, дурёху. Аж, ком к горлу подступает, как подумаю о её судьбе дурацкой, - Владлен выбросил окурок и закурил снова. - Не хочешь, не отвечай.
- Да, нет… - пожал плечами Бадянский. - Свои к ней не лезли. Есть, конечно, блудливые девки, которые сами парням на шею вешаются, но Варька этим не страдала. Она и на танцульки не ходила. Как бабка её померла, так всё хозяйство ей на плечи и рухнуло. Редко на людях появлялась. Может, что и было с… Ладно! Замнём для ясности. Не уверен, не обгоняй! Говорю, же она в школе за фантики отдавалась, по делу, вроде как. Ей бабка Вера что-то там нагадала…
- Нагадала, что как сто разных фантиков наберёт, так и любовь у неё приключится, - ответил Владлен. - Только откуда столько сортов конфет? Не Америка, чай…
- Видимо, набрала. Мне на работу нужно, - намекнул он.
- Я тебя провожу. Расскажи ещё про Варю.
По дороге Федя рассказал, что был у них геодезист, Игорь Началов. Тот только институт закончил, и его направили проводить обмер станции. Планировали расширять станцию Вериши. Намечалось строить плотину чуть выше Веришей. Федя в то время баклуши бил перед призывом в армию. Председатель его и прикрепил к Игорю, носить мерную рейку.
- Нормальный парень был. Свой. Без выкрутасов. Первый вечер мы с пацанами на пристани бухали, а на второй вечер он не пришёл. Послали Ваську за ним, может, что случилось, думали. Приходит Васька, зубы скалит. "Он", - говорит, - "у Варьки стекло в окно вставляет". Ну, ладно…  Не знаю, что он там вставлял, только утром пришёл сонный. Я его подначил, мол, горячая ночь была…

Федя с ухмылкой спросил:
- Горячая ночь была?
- Холодная… Хозяйка перед троицей хату белила с медным купоросом. Дышать нечем было. Всю ночь на сеновале проторчал, - ответил Игорь зевая. - Или ты на Варю намекаешь?
- А на кого ещё? - осклабился Бадянский.
- Глупости… - зевнул Игорь. - Раму у неё заклинило. Она попыталась сама справиться и раздолбала стекла. Смотрю в магазине, а у неё рука в бинтах. Одной рукой орудует. Я спросил, она пожаловалась. Помог ей. Потом чай попили и по домам. Фиг вас, деревенских, знает! Подкатишь к девахе, а потом какой-нибудь ревнивец тебе ребра колом переломает…
- Да, ладно! Какой ревнивец? Чего ты растерялся? Подъехал бы к ней, так и так, мол, за работу вознаграждение полагается, - Федя презрительно сплюнул.
- Так, она чаем меня и напоила. Не нужны мне сейчас эти шуры-муры. Я тут временно. Определюсь с работой, тогда девками и займусь. Бери рейку! Хорош прохлаждаться! - Игорь резко поднялся.
Во время обеденного перерыва, Федя поинтересовался:
- Понравилась тебе Варька?
- А ты что - ревнуешь? - улыбнулся Игорь.
- Да, нет… - скривил губы Бадянский. - Забирай!
- Жалко её… Сирота…  Нельзя девушке одной в этом мире. Это мир жестокий, мир мужчин…  Определиться мне надо. Кусок хлеба заиметь, так сказать.  Первым делом, - самолёты…

- Вечером договорились побухать, а он опять не пришёл, продолжал рассказ Бадянский. - Несколько дней его на наших посиделках не было. Я не спрашивал, где он ошивался. Он тоже ничего не рассказывал, а за день до отъезда пришёл на работу весь на нервах. "Чего ты мне", - говорит, - "сразу не сказал, что Варька всем за фантики отдаётся?!" Какая-то сволочь ему доложила… Не, не пацаны, зуб на мясо даю! Какая-то баба. Видать кто-то ещё глаз на него положил. Я-то не спрашивал… "Да, ладно", - говорю ему, - "Она-то не виновата. Парни её развели. Чего с неё девчонки взять? Уму-разуму её не учили, вот и повелась". А Игоря заклинило. Целый день психовал и всяко матерно её обзывал. Даже, неприятно было…
На прощанье собрались мы на пристани. Сидим себе, бухаем, анекдоты травим. Тут Варька пришла. Вся при параде! Красивая, блин! Игорь её как увидел, так, аж, зубами заскрежетал. "Чего", - говорит, - "припёрлась?!" "Проводить тебя пришла", - отвечает. Тот на неё матом, иди, мол, на все четыре стороны, мол, не нужна ты мне, шалава такая. А у неё слёзы на глазах в лунном свете искрами брызжут… "Я же тебя ждала", - говорит. - "Я столько лет фантики собирала…" И на нас смотрит…  А чё? Мы там все… От стыда готовы были сквозь землю провалиться… Как она про фантики сказала, Игорь совсем озверел. Подскочил к ней и как толкнёт. Та отлетела, упала и только жалобно плачет, мол, я ждать тебя буду. Ну, Игорь ей своим кулачищем по лицу…  Тут, уж, мы не выдержали. Скрутили его. У Варьки всё лицо в крови. Повели её к реке, а Игорь её матом кроет и поносит всяким словами. Тут я и не выдержал… Так врезал, что у самого рука опухла. "Не смей" -  говорю ему - "девчонку поносить! Тебя никто не заставляет её любить и на ней жениться, а хаять её не смей!" Плюнули мы на него и ушли. Варька осталась. Отказалась с нами идти. Не знаю, что там про меж них было. Игорь уехал. Я в армию ушёл. Она жила своей тихой жизнью… Пришли.
Они подошли к электрической подстанции, вотчине Бадянского. Владлен поблагодарил Федю за рассказ.
- И за Варю спасибо, - сказал Сухонин. - По-мужски поступил.
- Да, влюбился он в неё, - отмахнулся Федя. - Если бы не влюбился, то чего бы психовал?
- Видимо так, - согласился Владлен.
История с Варей становилась ему, более-менее, ясна. Осталось найти фигуристую незнакомку.

Сухонин направился к Хлопову. Тот возился с бумагами.
- Нет для тебя новостей, - приветствовал его председатель. - Жди!
- А позвонить можно?
- Валяй! - Макар Алексеевич небрежно пихнул к Сухонину массивный телефон.
Целый час Владлен пытался пробиться к Ребеко. Наконец, получилось. Дмитрий Олегович тоже ничего утешительного ему не сообщил.
- Да, чего ты нервничаешь? Спокойно! Не на фронте! - уговаривал Владлена заведующий. - Всё одно тебе осенью в армию. Пережди ужо. А то, давай, мы тебя там официально киномехаником оформим. Бронь у тебя будет. В армию не пойдёшь.
- Не надо! Что я, - хуже других? Ладно. Потерплю до осени… - махнул на свои надежды Владлен.
Он надеялся, что сразу примется за постановку праздников и торжеств, а тут кино…
- Чего тебе плохо у нас? - упрекнул его Хлопов. - Ты людям пользу такую сотворяешь, а сам нос от нас воротишь!
- Я не для того четыре года учился в институте, чтобы киношку крутить! - огрызнулся Владлен.
- Ай, ай, ай! Какая цаца! - скривился председатель. - Иди ужо!

Вечером был запланирован сеанс. Стал накрапывать дождик. Владлен стоял на крыльце киноаппаратной и вглядывался в фигуры молодух, но они были все прикрыты плащами. Заметив Наташу, Сухонин отвернулся и сделал вид, что занят дверным замком.
- Здравствуйте, Владлен! - окликнула его Мясникова. - Я для вас "Яву" заказывала, так сегодня привезли. Вам оставить?
Сухонина как будто накрыло тёплой волной. Вот, стоит девушка, жаждет любить и быть любимой, теплом своего тела согревать его, заботой о нём жить, рожать для него детей… А ему? Чего ему надо? Софи Лорен? Элизабет Тэйлор?
- Спасибо, Наташа, - сами собой ответили его губы, - я обязательно зайду.
- Заходи! Буду ждать… - она помахала ему ручкой и пошла в кинозал.
- Подожди! - позвал он её. - Хочешь кино из аппаратной посмотреть?
- Да! - радостно воскликнула Мясникова. - С детства мечтала!

Чтобы не задерживаться после сеанса, Сухонин сразу же после отсмотра очередной части фильма перекручивал плёнку. С утра должен был с верховьев прийти теплоход, и нужно было отправить бобины с фильмами обратно в кинопрокат. Он изредка поглядывал на Наташу. Она заметила его взгляды и заулыбалась. Мясникова тоже бросала взгляды на Владлена и раз за разом в её взгляде всё больше и больше обозначалась нежность.
Закончился фильм. Они оделись и вышли на крыльцо. Дождь лил, как из ведра.
- Может, переждём в киноаппаратной? - предложил Владлен.
- Не может! - резко ответила Наташа. - Я не предупредила родителей, что задержусь. Они волноваться будут!
- Ты маленькая что ли? - недовольно вопросил Сухонин.
- Я хорошо воспитана, а ты - эгоист! - ответила девушка.
Сухонин посмотрел на ноги Наташи. Она была в обычных туфлях. Куда в туфлях по лужам? Он вспомнил, что в аппаратной за дверью стояли старые кирзовые сапоги, оставшиеся от прежнего киномеханика. Он зашёл в помещение и переобулся.
- Иди! - приказал Владлен, протягивая к Мясниковой руки. - Понесу тебя, как принцессу.
- А я принцесса и есть! - на полном серьёзе, без кокетства, ответила Наташа.
Владлен сквозь одежду и плащи чувствовал тепло её тела. Наташа отвернула головку, как будто опасалась, что Сухонин её поцелует. Он действительно хотел её поцеловать, но не решился. Когда они добрались до тротуара, Наташа соскочила с рук:
- Всё! Дальше я сама.
Они шли молча. Оба переживали это невольное соприкосновение тел. Владлен взял себя в руки. Было с его стороны нечестно навязывать Наташе какие-либо чувства перед уходом в армию.
- Я в армию ухожу, - объявил он.
Наташа внезапно остановилась и посмотрела на него:
- На флот?
На флоте служили на год дольше, чем в армии. Владлен почувствовал, что эта новость ошарашила Мясникову и ждать три, а тем более четыре года, в её планы никак не входило. "Ну, тем и лучше!" - решил он про себя.
- Может и на флот, - ответил он.
Они пошли дальше. Наташа расстроилась. Замужество не было её самоцелью, как и любовь. Она знала, что когда-то это случится. Жила своей жизнью и ждала. Дождалась… А может и нет. Наташа думала о том, что у них есть ещё время на то, чтобы полюбить друг друга, а главное, укрепить свою любовь. Ей не хотелось расставаться с Владленом. Просто, не хотелось расставаться. От того ей и было грустно. От того она и шла молча. Сухонин это молчание истолковал иначе.

ГЛАВА 9

Утром он принёс бобины на пристань и стал ждать. К пристани трусцой прибежала Нина Листова. Она была в спортивных штанах-трико и тенниске. Вокруг её талии было повязано полотенце.
- Привет! - крикнула ему девушка на ходу, взбежала на пристань и стала раздеваться…
Нина предстала перед Сухониным в закрытом купальнике. Она вскочила на перила, оттолкнулась от них и "ласточкой" прыгнула в реку. Владлен лишился дара речи. Его фигуристой незнакомкой была Нина…
Девушка вынырнула, стремительно доплыла до берега, также стремительно добежала до пристани, быстро вытерлась полотенцем, быстро натянула на себя одежду и побежала дальше.
- Пока! - помахала она ручкой Сухонину.
Тот так и стоял с открытым ртом. Нина взбежала вверх по ступенькам лестницы, наверху остановилась, оглянулась, улыбнулась, увидев, что Сухонин не сводит с неё глаз, рассмеялась озорно и исчезла…

Сдав багаж капитану теплохода, Сухонин вернулся в киноаппаратную. Нужно было идти в сельпо за сигаретами, но перед глазами стоял образ учительницы. Как он сразу её не распознал?! Теперь получалось как-то неловко: с Наташей он не мог заводить отношения, потому что уходил в армию, а с Ниной мог? Сухонин понимал, что такое его поведение было бы унизительно для Мясниковой, а унижать её он никак не хотел. Подличать Сухонин не мог органически.
По пути в клуб, он всё взвесил и решил, что для его истории любви сейчас не время и не место. Он успокоился. Дождался уборщицу, отдал ей ключи и направился в сельпо.
Идти нужно было мимо школы. Он заметил Нину около входа в школьный двор и сердце его забилось. Девушка делала вид, что кого-то высматривает на школьном дворе. Сухонин подошёл к ней и понял, что дальше не сможет сделать ни шагу. Нина его как будто магнитом притягивала.
- Не боишься простудиться? - спросил он, чтобы начать разговор.
- Боюсь! Но надо волю укреплять! - ответила Нина с улыбкой. - А тебе не надо? Ты же в армию собрался, а там дисциплина и порядок.
Это был намёк… Сухонин возликовал.
- Ну, разве, только под твоим чутким руководством, - ответил он, улыбаясь во весь рот.
- Хорошо. Каждое утро в половине восьмого около школы! - распорядилась девушка, вильнула бёдрами и быстрым шагом пошла в школу.
- И тут мне фартит, - констатировал Сухонин. - Ой! Куда же тебя несёт, товарищ культурный работник, на армию глядя?!
Но сделать с собой он уже ничего не мог. Листова его обаяла, очаровала и покорила.

Наташа поздоровалась с ним холодно. Она быстро обслужила его и удалилась в подсобное помещение, якобы по делам. "Ну и ладно!" - подумал Сухонин, но непонятная печаль сжала его сердце.

Дома за обедом он поинтересовался у Марии Ивановны:
- А что вы скажете про Нину Листову?
- Втюрился? - насторожилась старушка.
- Пока нет. Она предложила мне по утрам укреплять волю перед армией. Будем с ней вместе совершать пробежку и купаться в реке, - пояснил Владлен.
- По утрам?
- Мгм!
- В холодной реке?
- Мгм!
- Ну, я так и знала! - всплеснула руками Мария Ивановна. - Втюрился!
- Немножко, - признался Сухонин.
- Понятно, - бывшая учительница поднялась с места. - Я как чувствовала! У меня на это случай есть одна заготовка! Сейчас!
Она семенящим шагом поспешно вышла из кухни и почти тут же вернулась с тетрадкой в руке.
- Вот! Почитай-ка! - она всучила тетрадку в руки Сухонина.
Он открыл тетрадь. Это было сочинение Нины на тему "Каким я представляю своё будущее".
- А это можно читать? - почувствовал неловкость Владлен.
- А чего нельзя? Это же публичное произведение. Вон, там и оценка стоит. Кажется, "тройка"…

Владлен стал читать.
"Я считаю, что человек должен сам управлять своим будущим. Для этого у него есть воля. Я хочу стать учительницей. Я чувствую в этом своё предназначение в жизни. Ведь, каждый человек зачем-то родился, с какой-то целью. Для того чтобы исполнить своё предназначение, я окончу педагогическое училище, а потом поступлю в педагогический институт. Потом выйду замуж и рожу ребёнка. Я считаю, что семью нужно создавать после того, как человек получит профессию, потому что делать одновременно хорошо много дел хорошо не получится. А я люблю, чтобы всё было хорошо, на совесть…"
- Понятно, - опечалился Владлен и вернул тетрадку Марии Ивановне. - Не Варя…
- А тебе нужно, чтобы обязательно как Варя? - печально улыбнулась хозяйка.
- Мне нужно, чтобы "всё было хорошо, на совесть", - процитировал Сухонин сочинение Нины.
- Ну, так, и чем же тебе Листова не Варя? Эта всегда всё делала на "пять с плюсом". Могла бы и сразу поступить в институт, но решила проверить себя. Изольда Робертовна её хвалит, не нахвалится.
- А чего тогда она вам не нравится? - удивился Сухонин.
- А я не говорила, что она мне не нравится.
- А зачем тогда это? - Владлен указал взглядом на тетрадку.
- А затем, что тебе нужно хорошо постараться, чтобы сбить её с намеченного пути!

Вечер у Сухонина был свободен. Он вспомнил, что так и не отдал подарок малышу Бадянскому и пошёл к ним. Жена Феди тут же организовала застолье. Когда стало смеркаться, пришла Наташа и позвала Владлена. "Чего это она?" - недовольно подумал Сухонин.
- Что-то случилось?
- Извиниться перед тобой хотела… - смутилась Мясникова. - Мне утром сильно нездоровилось…  По-женски… Ну, ты понимаешь…
- А! - облегчено выдохнул Владлен. - Бывает.
- Ну, иди! Не буду тебя отвлекать, - Наташа подтолкнула его к калитке.
Он вызвался её проводить, но девушка наотрез отказалась. Наташа ушла, а у Владлена пропало настроение. Он попрощался с Бадянскими и пошёл на пристань, где собирались холостяки. Там выпивали двое. Васька Плотников, друг Феди и один из совратителей Вари, и молодой парень по прозвищу Кнут. С Васькой Владлен познакомился на дне рождения сына Бадянского. Они поздоровались.
- Третьим будешь? - поинтересовался Кнут.
- Запросто! - ответил Владлен.
- Гони рубль!
Сухонин достал деньги и отдал парню. Тот ушёл за выпивкой. Владлен присел рядом с Василием. Закурил. Помолчали.
- Ты, значит, на Наташку глаз положил? - поинтересовался Федин друг.
- С чего ты взял?!
- Да-к, видели, как ты её на руках нёс. Ты в деревне, парень! Тут всё на виду! - усмехнулся Васька.
- И на языках, - недовольно проворчал Сухонин. - Нет у нас ничего. Просто знакомые. Ты ревнуешь, что ли?
- Малость есть… - парень вздохнул. - У нас многие по ней сохнут. Строгая девка. Как до поцелуев доходит, так она сразу от ворот поворот! Мне, так, по морде дала…
- Это плохо? Как я понял, у вас в селе такое поведение девушек приветствуется, - улыбнулся Владлен.
- Кто тебе такую ерунду сказал? - удивился Вася. - Чтобы там, как с женой, того не принято, так как через это дело дети получаются. А целоваться, зажиматься - это не грех. А как ты поймёшь, что за бабу в дом приведёшь? Попадётся какая ледышка… У меня в армии такое было. Затащили нас с другом две девки до хаты, я с ней любовью занимаюсь, а она лежит, как бревно. Потом гляжу, а она потолок рассматривает и зевает… Ну, всё и опустилось у меня. На фиг такая жена?
- Не ревнуй, - Владлен ткнул Ваську кулаком в плечо. - Мне Нина нравится.
- Листова?
- Мгм!
- Ну, ты брат попал! - прыснул от смеха Василий.
- Чего не так? - насторожился Сухонин. - Гулящая?
- Хуже! Шибко гордая!
Послышался какой-то странный звук. Василий насторожился, потом встал на ноги.
- Что такое?
- Кажись, в набат бьют. А ну-ка, пошли!

ГЛАВА 10

Они пришли на площадь около церкви, где ныне была сельская библиотека и медпункт, в котором заправляла Евдокия Петровна Кобялко. Тут на высокой металлической треноге, на цепи, висел кусок рельсы, служившей колоколом. Возле него стоял Хлопов и Евдокия Петровна. Кобялко была явно чем-то встревожена. Хлопов излучал спокойствие и уверенность. Со всех сторон подходили люди.
Когда собралось человек пятьдесят и людской поток иссяк, Хлопов начал собрание:
- Товарищи! У нас ЧП. Иван Фёдорович должен был вернуться из тайги сегодня, но не пришёл. Действуем по известному плану. Сбор на станции.
- А мне что делать? - спросил Владлен у Василия.
- Закуси возьми побольше и фонарь, если есть, - посоветовал верешчанин.
Марию Ивановну Сухонин перехватил около дома. Он рассказал о происшествии. Мария Ивановна быстро собрала провизию в старый мужнин вещевой мешок, заправила керосином лампу "летучая мышь" и, выпроводив Владлена за калитку, благословила его.
На станции Владлен заметил Нину и подошёл к ней:
- Ты тоже? Мужиков, что ли, не хватает?
- А кашеварить кто будет, если задержимся? - ответила Листова. - Я, Наташа Мясникова и Бадянская-младшая.
- И Наташа? - Сухонин поёжился.
- Так, народ, внимание! - громко сказал Хлопов. - Кобялко ушёл на Афанасьево зимовье. Основная версия происшествия - несчастный случай. Мужик он здоровый и вряд ли захворал. Мы все перемещаемся к зимовью. Идём группами. Я веду первую. За нами, через полчаса, выступает вторая группа Тигелева. За ними с интервалом в час по сигналу выступают все остальные группами по пять человек. По коням!
С Хлоповым ушли самые опытные таёжники. Народ расположился на станции, по этому случаю открытой. Набралось человек пятьдесят. Сухонин заметил, что Нина вышла и последовал за ней. Он нашёл её за углом. Нина курила.
- Не хочу, чтобы меня видели с сигаретой, - объяснила она.
Сухонин тоже закурил.
- Утренняя пробежка отменяется? - предположил он.
- Скорее всего. До зимовья около трёх часов хода. Даже если Фёдорович там, то сообщат после полуночи. Пока то, да сё… Лишь бы жив оказался старик, - ответила Нина.
- Да, уж, - вздохнул Сухонин. - Он меня в Вережу отвозил, когда я станции перепутал. Тоже в лес собирался, а повёз меня… Добрый мужик!
- Добрый! - ответила Нина, туша окурок об угол стены. - Ну, я пошла. Холодновато что-то.
Она ушла. Владлен расстроился. Девушка могла бы и остаться с ним тет-а-тет, но не захотела. Может, сельских стеснялась, а может, ещё чего… Он докурил сигарету и вернулся. В зале ожиданий наткнулся на взгляд Наташи, полный тоски. Сухонин смутился и занял место подальше от продавщицы.
Через полчаса выступила вторая группа.
- Зачем столько людей? - поинтересовался Владлен у Васи. - Прочёсывать лес будут?
- Может, и будут… Первая группа по следам идёт Фёдоровича. Если с ним что случилось, то его понесут на носилках быстрым шагом. Люди нужны, чтобы чаще меняться. Бывает так, что минуты решают… Вторая группа, посвежее, сменит первую, если раненого будут транспортировать… Их заменит третья и так далее, - объяснил Вася.
Через час раздался далёкий звук выстрела. Выступила третья группа, с которой ушла и Наташа. Оставшиеся сельчане пристроились на лавках и дремали. Нина тоже дремала или делала вид, что дремлет. Сухонину не спалось. Он вышел на перрон и закурил. Почти сразу же вышла и Нина. Она подошла к нему:
- Не спится?
- Да, что-то как-то… - промямлил Владлен.
- А я скоро уеду. Насовсем, - Нина вздохнула. - Поступать буду в педагогический институт.
- Жаль, - на душе Сухонина стало грустно.
История их отношений заканчивалась, едва начавшись. Впрочем, никаких отношений ему и не нужно было. Что-то он не ко времени возбудился. Сначала нужно отслужить в армии. Заводить отношения с девушкой сейчас, означало бы заставить её три, а то и четыре года своей молодой жизни, выкинуть на помойку. И ему там от тоски и ревности с ума сходить не к чему.
- Мне тоже жаль, - еле слышно произнесла Листова.
Владлен резко повернулся к ней. Нина взглянула ему в глаза:
- У нас бы с тобой могло получиться.
- А почему не может? - с вновь воскресшей надеждой спросил Сухонин.
- Тебе же в армию… - Нина отвела взгляд.
- Ну, ждут же некоторые, - намекнул Сухонин.
- И я бы ждала, только у нас с тобой времени не остаётся, чтобы узнать друг друга и полюбить… Совсем не остаётся, - она развернулась и ушла.
Владлен нервно швырнул окурок на рельсы и выругался. В словах Нины был какой-то намёк. Сухонин задумался. Он мог остаться киномехаником в Веришах и осенний призыв пропустить. Потом перейти в дом культуры в Вереже. Если бы ему удалось себя проявить, то Ребеко мог ходатайствовать об отсрочке от призыва. И что? Нина могла не поступить и вернуться. Или он мог бы ездить к ней на свидания. Опять же, на каникулы бы она приезжала. Получалось, что отсрочка от армии всё могла решить, во всяком случае, давала надежду. Он собрался ещё раз поговорить с Ниной, но прозвучал выстрел. Сухонин с Ниной выступил с четвёртой группой.

Они шли колонной по одному. Нина двигалась в середине колонны, а Сухонин в арьергарде. Поговорить с ней он не мог. Владлен продолжал напряжённо искать решение этой задачи. Он почему-то был уверен, что Нина знает решение. Наконец, его осенило: он же мог поступать вместе с ней! После окончания института ему бы исполнилось двадцать семь лет и его освободили бы от службы в армии по достижению предельного возраста. Он мог бы подрабатывать. С его образованием в городе это не было проблемой. У него всё чесалось внутри, но поговорить с Листовой возможности не представилось.
Их группа добралась до зимовья. Их встретил Хлопов:
- Организуйте костёр и укладывайтесь на ночлег. Лапник за зимовьем. Кобялко взял оморочку, но не оставил знака, куда направился. Завтра отработаем возможные варианты. Всем отдыхать!
Сухонин набрал лапника и устроил себе ложе возле костра, у которого укладывалась Нина. Она заметила, что Владлен не взял с собой одеяла.
- Как же ты так? - расстроилась девушка. - Будет холодно. Ты не выспишься…
- Да, как-нибудь…
Когда все улеглись, Нина позвала Сухонина:
- Иди ко мне. Укроемся моим одеялом.
Владлен лёг рядом с девушкой. Его сердце готово было выпрыгнуть из груди от охватившей его тихой радости.
- А если я буду с тобой вместе поступать? - шепнул он её на ухо.
Нина прижалась к нему и тоже прошептала на ухо:
- Я знала, что ты так решишь!
Владлен хотел поцеловать Листову, но она отстранилась:
- Люди кругом! Спи! Завтра у нас будет трудный день.

ГЛАВА 11

Хлопов сделал одну трагическую ошибку. Ночью, при свете ламп и фонарей, они не смогли разобрать следы возле зимовья, а к утру всё было затоптано веришскими. Сбила с толку председателя и отсутствующая оморочка. Макар Алексеевич решил, что Кобялко взял её для передвижения по воде. У зимовья сходились три притока Перыма. Хлопов организовал три отряда и направил их на поиски Ивана Фёдоровича. Сам председатель остался на зимовье. Не потому что инвалид, а потому что кто-то должен был быть на месте и руководить поисками. Он оставил и Сухонина, как человека незнакомого с местностью и городского, к тому же. Владлен не возражал. Его приставили к девушкам, как помощника.
Наташа ушла в лес за дикими пряными травами для приготовления пищи. Нина с Лидой занимались поварскими делами. Сухонин носил хворост из тайги. Он принёс уже несколько охапок, но Листова сказала, что этого будет мало. Нужно было заготовить дрова и для костров на ночь. Владлен направился в ту сторону, куда ушла Наташа.
Он собрал охапку сухих веток и сухостоя и собрался идти к лагерю, но услышал какой-то странный крик. Владлен прислушался. Тишина. Но его музыкальный слух уловил в этом сдавленном крике испуг, а главное - кричала Наташа. Владлен разволновался. Что могло случиться? Думая об этом он пошёл на звук и вышел на песчаную косу шагах в ста от зимовья.
- Назад! - неожиданно услышал Сухонин мужской голос. - И не дёргайся! Дёрнешься, девку порешу!
Сухонин остановился и медленно развернулся на голос. То, что он увидел, заставило парня остолбенеть от ужаса. Перед ним предстал беглый, уголовник, судя по одежде. Он стоял за спиной Наташи, прижимая её к себе левой рукой, и в этой же руке бандит держал нож, который приставил к горлу девушки. В правой руке у мужчины было двуствольное ружьё, направленное на Владлена.
- Иди, собери харч и возвращайся. Жду десять минут. Через десять минут перережу ей глотку! - потребовал уголовник.
- Уходи и не приходи! Он убьёт тебя! Я люблю тебя! Беги! - скороговоркой прокричала Наташа.
Дальше произошло следующее. Наташа резко развернулась вправо. Бандит выстрелил. Ружьё было заряжено дробью. Владлен почувствовал удар в плечо. Он отшатнулся, но исполненный ужаса и невыносимой душевной боли, бросился к девушке. Уголовник и Наташа развернулись спиной к Сухонину. Девушка падала на землю. Мужик направил на Владлена ружьё и снова выстрелил…

Сухонин долго бродил по просторам небытия. Очень долго. Когда он открыл глаза, за окнами бушевала осень, окрасившаяся в солнечные цвета. Осени Владлен не видел. Окна реанимационной палаты были задёрнуты занавесками. Рядом с ним стояла женщина, готовящаяся делать перевязку. Он попробовал поздороваться, но получилось не очень. Язык вяз в чём-то липком.
- Сейчас, дорогой! - ласково сказала женщина, взяла тампон, смочила его в жидкости, и прочистила ротовую полость раненого парня.
- Спасибо! - Сухонин довольно улыбнулся. - Вот так лучше!
- Кушать хочешь? - поинтересовалась медицинская сестра.
- Ужасно!
- И замечательно! - обрадовалась женщина.
Память возвращалась к Сухонину. Он вспомнил всё до мелочей, но не решался спросить о судьбе Наташи. Он не представлял, как будет жить без неё. У него ещё не было сил на то, чтобы принять её гибель.
Через два дня его перевели в общую палату. Он был в областной больнице. Сухонин выяснил, что привезли его сюда одного, а значит, Наташа либо мертва, либо не пострадала. В областном центре у него никого из близких знакомых не было. Родители приезжали и провели с ним два месяца, меняя друг друга. Мама уехала недавно, когда стало понятно, что его жизни ничего не угрожает. Впрочем, в Сибирске должна была быть Нина, если она поступила. Занятия уже начались. Но Нина не приходила его проведать. Почему?
Владлен уже не испытывал к Листовой какого-либо чувства. Нина по-прежнему нравилась ему, но не более того. Он всё время думал о Наташе. Думал он и о Варе.
Наташа совершила подвиг, пожертвовала собой, во имя своей любви. Ради чего была жертва Вари? И тут же возник другой вопрос: удалось ли Варе собрать сто фантиков? Он хотел написать письмо в Вериши, но не решился. Он страшился узнать что-либо плохое о Наташе.
Через неделю пришло письмо от матери. "Бедный мой сыночек", - писала мама, - "тебе уже должно быть легче. Когда я уезжала, ты уже изредка приходил в сознание. Извини, что уехала, но нужно готовиться к зиме. Я скоро приеду. Наташа твоя нам очень понравилась…"
- Что?! - завопил Сухонин и вскочил с кровати. - Люди! Есть справедливость на земле!

Вскоре Сухонина навестила следователь Вережской районной прокуратуры. Это была невысокая худенькая молодая женщина. Владлен окрестил её про себя Пигалицей. Звали следователя Ириной Зобовой. Она, как и Владлен, была направлена в Вережу после окончания института.
Пигалица подробно записала показания потерпевшего Сухонина. От неё он узнал о гибели Ивана Фёдоровича.
- Он сразу умер, не мучился. Началов его прямо в сердце ножом… При задержании этот изверг рода человеческого всё время плакал. Говорил, что с ума сошёл, когда узнал о смерти Вари, - рассказывала Зобова. - Прощение у всех просил. Всё грозил, что сам себе суд совершит… Жалко его и ненавижу одновременно! Ему до освобождения оставалось всего полгода…
- Чего он сбежал?
- Да, ерунду всякую говорит…  Он на поселении был, не в заключении.
- А сел за что? Чего сразу её не забрал?
- Полюбил он Варю, но репутация у девушки плохая была. Говорит, что нужно было время, чтобы понять и простить. Он понял и простил. Ждал, когда ему комнату выделят, чтобы Варю забрать. Наконец, поехал за ней. Началась пурга. Поезд остановили. Он пошёл в ресторан, чтобы чем-то занять себя. Там напился, нарвался на скандал, стал драться и убил человека. Вилку ему в горло всадил. Получил десять лет. Написал Варе, а она не ответила. Семь лет отсидел, писал ей и надеялся, что она его дождётся. Письма возвращались назад, как я понимаю, но начальник колонии почему-то их Игорю не отдавал. Тот так и отбывал срок в неведении. Потом на поселении его отправили и на работы определили. Геодезисты на дороге не валяются… С какой-то группой геологов работал. Там у них девушка была, повариха, так та фантики собирала, как Варя… Ну, Началов и сбрендил… - Пигалица покрутила пальцем у виска. – Впрочем, с осуждёнными такое не редкость. Бывает, месяц остается, и бегут… Ему удалось добраться до Веришей. На станции он увидел могилу Вари… А тут Иван Фёдорович на охоту шёл. Заговорил с ним. Узнал. Стал упрекать, ну, Началов и вспылил… О зимовье он слышал ранее…
- Где Фёдоровича нашли?
- В заброшенном колодце возле станции…
- Кто захватил бандита?
- Наташа Мясникова…

В тот же день Владлена навестила и Наташа. Он смог подняться ей навстречу. Они обнялись.
- Я такая дура… Ты как упал, я озверела! Он меня ножом в спину ударил, но я на извороте была, и лезвие вскользь прошло. Он растерялся… Понял, что выдал себя… Я ружьё у него из рук вырвала, и приклад о его башку раздолбала… Ты не думай, я не жестокая… Я от горя озверела. Понимала же, что такое дробь тебе в грудь с двадцати шагов… - Наташа прижалась к Владлену. - Нина к тебе приходила…
- И что?
- Ничего… Увидела меня и ушла…
- Скатертью ей дорожка! Пусть будет счастлива! - пожелал Владлен.
- Пусть! - согласилась Наташа. - Пусть все будут счастливы, как мы с тобой!
Они стояли, обнявшись, долго. Наконец, Владлен оторвался от Наташи и присел на кровать. Что-то было не так. Вот, она рядом. Он ей благодарен. Он испытывает к ней нежные чувства. Но что-то не так… Владлен готов был жениться на Мясниковой, на той, кто истинно его любит, но в глубине души испытывал сомнения. Чего-то в этом натюрморте чувств и страстей не хватало.
- Мне нужно побыть одному, - сказал он девушке. – Я ещё в таком состоянии, что плохо соображаю…
- Я понимаю. Я буду ждать тебя, - ответила Наташа и ушла.

Владлен дал волю своим чувствам. Горе исходило из него слезами и рыданиями, сквозь которые он исповедовался перед стариком:
- Спасибо тебе, добрый человек! Когда ты сказал, что я должен познать Варю, чтобы познать свою душу, я до конца не понял смысла твоих слов… Город со своими нравами приходит в село. С этим ничего не поделаешь. Люди становятся безразличнее друг к другу. Ты это понимал. Ты понимал, что тот мир, в котором ты вырос и жил, он умирает. Умирает, как Варя в своей погоне за несбыточными фантазиями.  Мне казалось, что уже всё с этой дурёхой понятно, но, увы… Что ты хотел мне сказать? Что? Что я должен познать?
Иван Фёдорович говорил «разузнать». Сухонин забыл.

ГЛАВА 12

Пигалица пришла ещё раз. И тут Владлен совершил роковую ошибку.
- Следствие же было, когда Варя погибла? – поинтересовался он у Зобовой.
- Было. Пришла телеграмма от Началова. Она сшила себе платье с декольте, купила новые туфельки, сделала причёску… Капроновые чулочки… И оренбургский платок на плечах… Это в ноябре месяце! По нашей погоде, так, почти голая выперлась! Переохлаждение. А что? – Пигалица внимательно посмотрела на Сухонина. – Есть другие версии?
- Нет, - Владлен покачал головой. – Местные считают, что она, как самоубийца. В стороне её похоронили. Не на кладбище… Наверное, по их понятиям, Варькин прикид и был самоубийством. А мне, так, ясно, что она хотела Игоря сразить наповал своим неотразимым видом… Местные над ней покуражились, вот, Игорь и обозлился. Повёлся на красивое, а нутро с гнильцой оказалось.
- В каком смысле «покуражились»? – нахмурила брови Пигалица.
- За фантики с ней развлекались. А что с неё взять, с девчонки? Ей тогда и шестнадцати не было…
- Тааак, - Зобова поднялась. – Я правильно поняла, что местные совершали с ней развратные действия?
Сухонина это её «тааак» не насторожило, и он кивнул. Следователь быстро что-то дописала в протоколе и протянула документ на подпись. Владлен расписался, не читая.

Неряшный отодвинул от себя показания потерпевшего Сухонина и с нескрываемым презрением уставился на Зобову. В его прокурорской практике всякие зануды попадались, но такая!
- Статья сто семнадцатая… - подсказала Пигалица, преданно глядя в очи прокурора.
- И?
- До пятнадцати лет… Срока давности для преступления не существует…
- И?!
- Я вынесла постановление…
Неряшный выругался про себя. Он вызвал помощника. Вошла Надя Сильвестрова. Она прибыла вместе с Зобовой. Они и учились в одной группе. В отличие от подруги, Надя была высокой, стройной и красивой девушкой. Красивой той красотой, которая не жжёт, а манит, притягивает. Той красотой, которая открывается в женщине снова и снова до самых глубоких лет.
- Что у тебя было по уголовно-процессуальному кодексу? – спросил раздражённо прокурор у Зобовой.
- Пять, - Пигалица гордо вскинула головку.
- А у тебя?
- Четыре, - смутилась помощница.
- Понятно…
Неряшный некоторое время переводил взгляд с помощницы на следователя, решая дилемму, наконец, грубо подтолкнул показания Сухонина к помощнице:
- Возьми это! Проверь. Валяй в Вериши. Разберись. Зобова посвятит тебя в подробности. А ты, Зобова, занимайся Началовым! С утра и… до утра занимайся Началовым, а об этом деле за-будь! – Афанасий Амвросиевич стукнул кулаком по столу. – Накопает Сильвестрова на дело, тогда и подпишу. Я тут вам не фабрика по производству «висяков»! Всё! По коням!
Ирина и Надя жили в одной комнате в общежитии железнодорожников. Дело было поздним вечером. Надя, менее обременённая работой, стала собираться домой, а Ирина оставалась. Едва они вошли в кабинет следователей, Зобова разрыдалась.
- Вот, что он ко мне прикопался?! – сквозь рыдания вопрошала Ирина подругу, думая, что прокурор проявил недовольство её текущим расследованием. – Всё уже ясно, а он не утверждает… Говорит, что неясен мотив убийства этого Кобылы или как его там… Прикопался, как вошь к партизану!
- А за что убили Кобялко? Твоя версия? – Надя налила из графина стакан воды и подала Зобовой.
- С психу! – Ирина резко выхватила стакан из рук Сильвестровой и выпила залпом. – Уфф! Ну, представь: ты бежишь с поселения, добираешься до любимого человека и узнаёшь, что его нет в живых, а тут подходит какой-то старикашка и начинает тебя упрекать в смерти твоего любимого! Как ты отреагируешь?! А этот Началов вообще псих по натуре…
- Видать, старик сказал что-то такое, что задело Началова, а значит, было правдой… Ладно. Где это недоделанное дело?
Зобова отдала Наде пустую ещё папку и пояснила:
- Там малолетку за фантики того… Сухонин, который пострадавший, дал показания…
На выходе из прокуратуры Надя столкнулась с Неряшным. Тот предложил подвезти её до общежития. Сильвестрова согласилась. Было дождливо и месить грязь своими туфельками девушке не хотелось. В машине прокурор поинтересовался:
- Ты проверку нефтебазы закончила?
- Почти…
- Заканчивай и займись заготконторой. Особо пройдись по краткосрочным трудовым договорам. Там, наверняка, есть нарушения, - распорядился Афанасий Амвросиевич.
- А Ирина недодело?
- Засунь его… Хм! – прокурор вовремя остановился. – Суд будет в Веришах. Пойдёшь обвинителем. Заодно там и проверишь… Она всегда такой была?
- Какой? – не поняла Надя. – Она хорошая!
- Дурой! Вот какой! Надеюсь, что ты умнее её будешь. Накопаешь что, так по совести разберись с этими дуракам, гуманно! Той девахи уже нет, а этим, её совратителям, ещё жить, детей рожать и воспитывать, и пользу родине приносить! Думай! Ясно?
Ничего Сильвестровой было не ясно кроме одного – спешить было не обязательно и копаться в этом «разврате» тоже.

Суд задерживали. Ждали выписки из больницы Сухонина, как потерпевшего. Началова обвиняли сразу по нескольким статьям, и грозил ему максимальный срок, если не «вышка». Всё зависело от состояния здоровья Сухонина. Надя занималась своими текущими делами и заочно переживала за процесс, в котором ей впервые в жизни предстояло выступить в роли государственного обвинителя. Защитником же Началова была назначена молодая женщина без опыта. Дело было простым. С Началовым всем было всё ясно.
Зима в Вережах началась как обычно в середине октября. На Октябрьские праздники, которые были ноябрьскими, обещал приехать Вадим, жених Нади. Девушка готовилась к неприятному разговору и пребывала в отвратном состоянии духа. Она передумала выходить замуж за Вадима. Так получилось, что он завладел ею ещё в десятом классе школы и с тех пор не отходил ни на шаг. Других вариантов у Нади и не было. А тут она, наконец, осталась без опеки и разглядела, что на фоне других мужчин Вадим ни умом, ни добротой, ни человеческими качествами не выделялся. Просто парень. Уж, очень «просто»!
Других претендентов на её руку и сердце пока не было, но Надя не могла не замечать, что производит эффект на мужскую часть прокуратуры и милиции, где по долгу службы ей тоже приходилось бывать. Девушка понимала, что в девках не засидится, и замуж не спешила. Как говорила её бабушка: «Дурное дело – не хитрое!»

Вечером Ирина пришла раньше обычного. Надя приготовила нехитрый ужин, и они сели за стол. Ирина достала из своих закромов бутылку водки и торжественно водрузила на стол.
- Это в честь чего? – удивилась Надя.
- Подписал!
- Правда?! Ура!
Торжественный выход Нади-обвинителя на трибуну близился. Она принялась расспрашивать подругу о деталях дела Началова, личностях, сложных моментах.
- Что с мотивом? – поинтересовалась Сильвестрова после того, как Ирина в общих чертах описала преступления Началова и доказательную базу. – Я о Кобялко.
- С мотивом… - Ирина недовольно поморщилась. – Адвокат может, конечно, убедить суд на состояние аффекта у Началова… Но ты же понимаешь, что всё произошедшее известно со слов самого обвиняемого.
- И что он показывает?
- Говорит, что старик обозвал его вором. Мол, тот взял то, что ему не принадлежало. Эта Варя, по мнению Кобялко, была предназначена другому, - Ирина разлила по второй стопке.
- Ревность?
- В первом показании Началов объяснил…

Иван Фёдорович был приглашён в дом Вари в качестве понятого. Следователь из милиции проводил осмотр помещения. Простая формальность. Нашли телеграмму и письма Началова, которые запротоколировали и приложили к делу. Девушка замёрзла, дожидаясь запаздывающего поезда. Всё было ясно.
Стали делать опись вещей, так как Варя была одинока и требовалось соблюсти права возможных наследников. Кобялко обнаружил коробку с фантиками.
- Это тоже под опись? – поинтересовался он у милиционера.
- Фантики? – следователь скривился. – Выкиньте их! Кому они нужны!
- Как у вас всё просто! – возмутился Иван Фёдорович. – Человек собирал, а вы – выкинь! Заберу! С ней положим рядом. Может, для неё эта была единственная услада в жизни.
О Варе Кобялко знал только то, что было на виду, а на виду было ничего. Девчонкой она сидела дома, помогала бабушке по хозяйству. Когда осталась одна, то тем более ей стало некогда: работа – дом, дом – работа. Бабку Томилину Кобялко изредка подвозил в Вережу или оттуда. Та больше рассказывала о себе и своих трудах во благо внучки. Иван Фёдорович не раз намекал старушке, что обыкновенное внимание ребенку никакие деньги не заменят, но у Томилиной был один ответ:
- А как помру, то кто ей поможет? Ты что ли? А так, будет у неё запас прочности… Да и со сберкнижкой ей спокойнее будет, ежели шалопай какой попадётся и с дитём её бросит. С денежкой – оно завсегда надёжнее!
Тем более Фёдорович не знал о Варькином распутстве. Мария Ивановна своё следствие произвела, всех виновных застращала, всех посвящённых в эту историю упредила и строго настрого приказала держать язык за зубами. О пророчестве соседки Вари в селе знали. Колдунья сама всех просила красивые фантики Варе отдавать. Говорила, что такое заклятье на девчонке лежит. Село… И в наше время многие боятся чёрной кошки, переходящей дорогу, а, уж, в то время, да ещё в селе!
Кобялко принёс коробку домой. После ужина он читал в комнате, а Евдокия Петровна стала рассматривать фантики Варькины.
- Этот я помню. Это от Павлуши, когда он с армии вернулся, - оживилась женщина, разглаживая конфетную обёртку. – Надо же, последняя оказалась… Девяносто девятая.
- Колдовская цифра, - фыркнул Иван Фёдорович. – Но несчастливая! От того и горе Варюшке!
- Откуда ты знаешь, сколько ей нужно было собрать? Мало ли чего говорят… Может, горе случилось от того, что на этом несчастливом числе остановилась, - заметила жена.
- Может и так, - согласился Иван Фёдорович. – Надобно вызнать.
- У кого ты вызнаешь? Колдунья померла…
Единственная подруга погибшей, Ира Коренева, тоже не знала, сколько фантиков нужно было собрать Варе. Не смогла ответить на вопрос Кобялко. Но вечером того же дня прибежала к нему вся запыхавшаяся. Она убирала в доме Вари и нашла тетрадку, в которой та зачёркивала цифры. Всего цифр было сто. Не зачёркнутой осталась цифра «сто», то есть Варя не добрала всего один фантик…
- Выходит, Варька сама на себя погибель вызвала, - задумался Иван Фёдорович. – Если ты, уж, в колдовство уверовал, то нужно исполнять точь-в-точь, как указано…
- Я же знала, что этот Игорь мой! – вскрикнула Ирина. – Она его у меня увела! Шлюха! Мало ей было… этого…
- Чаво?! – нахмурился Кобялко. – Ты енто чаво?!
- А то вы не знаете… - смутилась Ирина.
- А чаво я должон знать?!
- Ну… Не знаете и не знайте…
- Ты чаво её шлюхой-то обозвала, паршивица! – негодовал Иван Фёдорович.
- Есть за что! – обиделась Ирина. - Её наши парни за фантики…
Так Иван Фёдорович узнал неприличную историю Вари. Он ничего не стал рассказывать жене. На похоронах Кобялко усыпал могилу девушки собранными ею фантиками, затем сказал собравшимся:
- Тут погребён несчастный человек, а наш с вами общий позор за её судьбу с нами пребывает!

- В деле есть о фантиках? – поинтересовалась Сильвестрова у подруги.
- На кой? Это же бред сивой кобылы! Началов о фантиках ничего и не знал. Я объясняю, почему Кобялко на Началова набросился. И жена Кобялко рассказала кое-что по этому поводу не для протокола, так сказать. Я тебе для общей «ерундиции» поясняю. Старик стал оскорблять Началова, вором его назвал и убийцей. Мол, не ему Варя предназначена была… Представь, у тебя горе, а тебя ещё обвиняют… В общем, адвокату есть за что уцепиться…
Сильвестрова понимала, что защита Началова может списать всё на состояние аффекта. Все последующие действия Началова были спровоцированы этим инцидентом с Кобялко. Таким образом, ни на «вышку», ни на «полную» это дело могло не потянуть.
- Сколько ты обозначила? – спросила Надя.
- Семь лет общего режима. Ты же понимаешь, что его первая ходка есть следствие его психической неуравновешенности. Человека вилкой убил и всего семёру схлопотал. Ну, дурак! – Ирина презрительно скривила губки. – Так-то он парень ничего… Умный, симпатичный… Мы с Неряшным решили, опираясь на первый суд Началова, что «давить» рискованно. Много всяких «но» … Начальник зоны тоже возвратные письма не показывал Началову, опасаясь, что тот может с психу чего-нибудь выкинуть. А тут с геологами они на Ведьминой горе изыскания делали, до Веришей полста вёрст… И семь лет в догадках, отчего любимая не отвечает на письма… Сплошь и рядом сумасшествие! Потому шеф и мозги мне парил с мотивом преступления. Умён «старик»!
ГЛАВА 13

Сухонина выписали в начале ноября. Врачи присвоили ему первую группу инвалидности. Прокурор подкорректировал «срок» Началова до десяти лет, предоставив судье определять меру возмездия, и дело ушло в суд. Судья назначил слушания в Веришах после Октябрьских праздников. Сильвестрова решила воспользоваться заданием прокурора о проверке фактов «разврата», чтобы ещё раз переговорить со свидетелями и потерпевшими, в коих числилась вдова Кобялко, Сухонин и Мясникова. Надя волновалась, что естественно для новичка.
Владлен же уехал к родителям. Его вызвали повесткой на восемнадцатое ноября. Надю приютила у себя Евдокия Петровна. Девушка ранее встретилась с женихом и разговор получился очень тяжёлым. Жених повёл себя, как «тряпка». Плакал, вставал перед ней на колени, умолял, грозился покончить с собой… Сильвестрова никогда не испытывала такого отвращения к людям, какое испытала к своему бывшему. Приехала она в Вериши в подавленном состоянии духа.
Переговорив с Евдокией Петровной, Надя решила встретиться с другой потерпевшей. Мясникова в тот день была дома. Сильвестрова представилась. Наташа пригласила следователя пройти в дом.
- Как вы лично относитесь к обвиняемому Началову? – поинтересовалась Сильвестрова.
- Как я могу относиться к уроду, который пытался убить любимого человека?! – вопросом на вопрос возмущенно отреагировала Мясникова.
- Ваше чувство взаимно?
- Да, - Наташа вспыхнула счастьем.
- Поздравляю, - загрустила Надя, вспомнив о своём несостоявшемся замужестве. – Какую меру наказания Началову вы считаете справедливой?
- Расстрелять его, сволочь! – с ненавистью прошипела Мясникова.
- Не за что его расстреливать, - вздохнула Сильвестрова. – Кобялко сам спровоцировал Началова на преступные действия. Началов был убит горем, а Иван Фёдорович стал его оскорблять и обвинять в смерти Вари.
- И правильно! Варька же из-за него погибла! – Наташа резко поднялась со стула. – На этом Началове гибель двух людей и тяжёлая травма ещё одного, а вы его защищать собрались?!
- Успокойтесь, - Надя улыбнулась. – Я представляю в суде сторону обвинения. У меня нет личной неприязни к Началову, как и у судьи тоже. Мы рассматриваем все факты в их совокупности. Обвиняемый был психом… Характер у него такой, - вспыльчивый. Родился человек таким. Тогда, когда он в ресторане вилкой человека убил, убитый тоже спровоцировал Началова на преступление. Есть такая категория людей, которые не могут сдерживать себя в критических ситуациях. Такими они родились. За это нужно их расстреливать? А может, тогда и всех психически нездоровых тоже сразу расстреливать, как фашистам?
- Вы не видели его глаза! – Наташа продолжала стоять. – Это были глаза хладнокровного убийцы! Он – убийца! Таких нужно уничтожать без всякой жалости!
- Возможно, - Надя указала взглядом на стул. – Садитесь. Не нервничайте. Скажите ещё вот что: эта Варя правда за фантики парням отдавалась?
- Я этого не видела! – Мясникова недовольно поджала губы.
- Есть показание, что в этом преступлении участвовал некий Фёдор Бадянский. Как вы можете его охарактеризовать? – Надя достала блокнот, чтобы сделать пометки.
- Чьи показания? – напряглась Наташа.
- Сухонина…
- Сухонина?! – Наташа подскочила. – Вы лжёте!
- Поаккуратнее с выражениями, - разозлилась Сильвестрова. – Есть запротоколированные показания Сухонина о том, что местные жители совершали развратные действия с несовершеннолетней Томилиной. Он говорил о нескольких человеках, но конкретно указал только Бадянского. Что вы мне тут?!
- Что им за это будет?
- Если будет, то не меньше пяти лет общего режима.
- Какая сволочь, какая сволочь! – запричитала Наташа.
Она выскочила из комнаты и скрылась. Подождав минут пять и не дождавшись Наташи, Сильвестрова собралась и вернулась к Евдокии Петровне. Она не поняла к кому относилось это Наташино «сволочь», но подозревала, что к Бадянскому. Надя ошибалась.

Сухонина вызвали на восемнадцатое ноября, но железные дороги перешли уже на зимнее расписание и в Вериши остался только один рейс. Пришлось Владлену приехать шестнадцатого вечером. Он дал телеграмму Наташе и надеялся, что она его встретит, но перрон был пуст. Сухонин разнервничался.
Он почти бегом добрался до дома Мясниковой, постучал в калитку. Вышел отец Наташи:
- Ты, мил человек, иди своей дорогой, а о Наташе забудь. Не хочет она тебя видеть!
- Почему?! – взвыл Сухонин. – За что?!
- У нас тех, кто своих закладывает, не привечают! Ступай с глаз долой! – отшил Владлена мужчина.
Сухонин, пребывая в полной прострации, направился к Марии Ивановне. От неё и узнал, что против совратителей Вари возбуждают уголовное дело.
- Кто вам это сказал?! – криком вопросил Владлен.
- Наташа и сказала. Следователь её допрашивала. На тебя показала, что это ты наябедничал. А как докопаются, то и мне перепадёт на орехи за сокрытие преступления. Вот, так-то! Вещи свои сейчас заберёшь или завтра зайдёшь? – намекнула старушка.
Сухонин от расстройства ушёл, не попрощавшись. Он шёл вдоль главной улицы Веришей в направлении станции, ничего не понимая и имея только одно желание – сдохнуть…
У калитки двора Кобялко Сухонин остановился и заглянул в смотровое окошко. Ему показалось, что у Евдокии Петровны гости. Владлен подумал, что гость этот, скорее всего, следователь и решил войти, чтобы всё самому разузнать. Петровна ему обрадовалась и пригласила в дом. Тут они и встретились.
- Это Наденька-душенька из прокуратуры. А это Владушка. Очень славный молодой человек, - представила молодых людей друг другу Кобялко.
- Вы зачем так сделали?! – набросился с ходу на Сильвестрову Сухонин. – Я не давал никаких показаний против местных! Что вы придумываете?! Вы против меня всё село настроили!
Надя поняла, что совершила непростительную профессиональную ошибку. Даже две, учитывая неграмотный разговор с Наташей. Она смутилась и покраснела.
- Извините, - прошептала Сильвестрова.
- Чего извините?! – продолжал орать Владлен. – Вы теперь идите и объясняйте народу, что я никого не закладывал! Следователи хреновы! Недоучки! От меня Наташа отвернулась, как от прокажённого!
- Владушка! – всплеснула руками Евдокия Петровна. – Как же так?! Ах, Наташа!
- Но я же сама видела вашу подпись под протоколом! – заступилась за себя и за подругу Надя.
- Каким ещё протоколом?!
Надя забежала в свою комнату и через некоторое время выбежала из неё с папкой из дела Началова. Она быстро пролистала документы, нашла нужное место и ткнула Сухонина носом в его показания:
- А это что?!
- Так… - Владлен растерялся. – Это же подстава! Мы говорили о том случае, когда Началов в меня стрелял… Это же я просто так сказал. Я уже и не помню к чему… Значит, она мои слова записала… Но это же к делу не относится! Я и не думал...
- Читать нужно, что подписываете! – назидательно произнесла Надя. – А ещё кричите на меня!
- Что читать?! Я же раненный был! Только очухался! – Владлен схватился за голову и в изнеможении рухнул на стул.
- Что тут происходит?! – всплеснула руками Кобялко. – Наденька?! Владушка?! Объясните мне!
Сильвестрова рассказала хозяйке, что в разговоре со следователем Сухонин указал на развратные действия местных парней в отношении Томилиной, и следователь обязана была возбудить дело.
- И что теперь с ними будет?! – запричитала Евдокия Петровна. – Вареньке-то уже всё равно!
- Лет по пять получат…
- Да, с ними-то ладно, а вот с Марией Ивановной как быть?! Ой! – спохватился Сухонин. – Вы ничего не слышали! Я ничего не говорил!
Он схватил своё пальто и стремительно покинул дом Кобялко, оставив Надю и вдову в полном недоумении.

Хозяйка пригласила Надю к ужину. После ухода Сухонина Сильвестрова пребывала в раздвоенном состоянии, переходя от одной крайности в другую: то ей казалось, что дело нужно закрыть, то её брало зло на совратителей девушки. Евдокия Петровна рассказала ей историю Томилиной. Надя прекрасно понимала Варю. Что ей сироте светило в жизни? Беззащитная, беспомощная… Одна надежда у неё была на крепкие мужские плечи любимого человека. Когда Варя это осознала? Или может бабушка ей об этом говорила? Надя была уверена, что колдунья придумала эту игру со ста фантиками лишь для того, чтобы Варя не спешила с замужеством, чтобы окрепла душой и телом, научилась разбираться в людях, отличать добро от зла.
Совсем не дурочкой была эта Варя. Она естественным образом доверяла тем, кто её любил, кто о ней заботился. А разве другие дети не так поступают? Вот, две старушки, - бабушка и колдунья, -  и определили её путь. Неважно, какой по счёту был фантик. Она увидела в этом Началове свою жизненную опору. Ошиблась? Он её простил. Он её не бросил. Значит, не ошиблась… И в своих показаниях Началов ни слова не сказал в осуждение Вари. Ни слова… Если человек способен любить, то для него ещё не всё потерянно. Началов простил совратителей Вари, и она их не осуждала. Но теперь этот казус стал достоянием общественности по её, Сильвестровой, собственной глупости и она уже не могла откатить назад. Преступление должно быть наказано. На том стояла, стоит и будет стоять вся система правосудия. Пусть рухнет мир, но торжествует закон! На этом её размышления и прервала Кобялко. И ужин пришлось прервать.

Пришли все пятеро совратителей. Их привела Мария Ивановна. Евдокия Петровна отправила всех на летнюю кухню.
- Мы пришли с повинной, - объявила бывшая учительница.
Надя вздохнула, попросила всех подождать и сходила за бумагой и ручками.
- Пишите явку с повинной! – распорядилась она, вооружая нарушителей закона бумагой и ручками. – Я, такой-то, признаюсь в том-то и том-то. Пишите!
Надя ушла закончить с ужином. Вернулась через полчаса. Стопка бумаг лежала в центре обеденного стола. Учительница и мужчины сидели с видом приговорённых к смертной казни. Надя ухмыльнулась про себя и изучила заявления.
- Так! – удовлетворённо произнесла она. – Осознали свою вину – это очень хорошо. Можете идти. После суда разберёмся с вашим делом.
- Нам сухари сушить или как? – пробурчал Федя из угла.
- Сушите! – кивнула Сильвестрова.

Мужчины вышли один за другим. Мария Ивановна осталась.
- Если, вдруг, Владлен объявится, то пусть возвращается. Я на него зла не держу. Скажите ему, - попросила Надю учительница. – Просто, вспылила из-за этих пятерых обалдуев. У них же у всех семьи…
- Хорошо, - улыбнулась Сильвестрова.
Ей стало хорошо на душе и легко на сердце. Сухонин был прощён, и она свою вину исправила. Вряд ли кто осмелится осуждать Владлена после добровольного признания вины. Было ли оно добровольным? Конечно, было. Если бы совратители заартачились и «пошли в отказную», то доказать их вину было бы невозможно. Именно это обстоятельство и разозлило прокурора, когда Зобова возбудила дело: ему ещё одного явного «висяка» только не хватало. 
Наде подфартило. Она могла на этом заработать себе очки, но Сильвестрова занудой не была, к счастью веришских. Нужно было предупредить Владлена и попробовать примирить его с Наташей, чего Наде почему-то не очень хотелось. Как-то, уж, очень легко эта Мясникова отказалась от того, ради которого рисковала жизнью. Что-то в этом компоте было не то…

ГЛАВА 14

- Где мог остановиться Сухонин? – спросила Надя у Кобялко.
- У Марии Ивановны…
- Он ушёл от неё. Где ещё? Хотя…
До девушки дошло, что нигде. Натолкнувшись на неприязнь раз, другой, вряд ли Сухонин стал бы искать прибежища в третий раз.
- Где можно у вас пересидеть до утра?
- Токмо на станции… Так она закрыта… О, господи!

Станция, как и предвидел Сухонин, была закрыта. Он подёргал висячий замок – без лома не взломать. Какой выход? Можно было по зимней дороге, проложенной по берегу замёрзшей реки, идти в Вережу. А там что? Сухонин решил идти на зимовье, до которого было около двух часов хода, как он помнил. Дорогу туда он тоже запомнил, хоть и шли они ночью. Тропа была хорошо протоптана и шла вдоль берега реки, по её крутому склону, либо самим берегом.
Снег уже прикрыл тонким слоем землю. Владлен подумал, что если с ним что случится, то его найдут по следам. А что с ним могло случиться? Медведи впали в спячку, а волки ещё не оголодали. Он постоял некоторое время у начала тропы, подумал, вздохнул и решительно направился вглубь тайги.
Через полчаса Сухонин стал задыхаться. Врачи предупреждали его, что тяжёлые физические нагрузки ему противопоказаны, но Владлен не посчитал ходьбу тяжёлой нагрузкой. Он отдышался и снова двинулся в путь. Пришлось взбираться на крутой берег. Снова отдышка схватила его за грудь. Сухонин почувствовал слабость и присел. До зимовья было ещё около часа пути. Владлен захватил горсть снега и отправил его себе в рот. В чемоданчике были тёплые вещи и конфеты, которые он вёз Наташе. Сухонин снял штаны, натянул кальсоны и брюки поверх них. Затем утеплился джемпером, связанным мамой. Надел вторую пару тёплых носок. Съел конфету и «запил» её снегом. Нужно было идти.
Владлен с трудом поднялся. Усталость буквально сковала его члены, но возвращаться назад было нельзя. Только вперёд! Он с трудом взобрался на крутой берег реки. Оступился и спустился на ягодицах, разодрав штаны в клочья. Кожу саднило. Владлен провёл рукой по ягодице – кровь. Он снял с шеи шарф и обмотал им свои чресла. Вперёд!
До зимовья оставалось всего ничего, но Сухонин вымотался. Он сидел на поваленном дереве и не мог найти в себе сил, чтобы подняться и продолжать путь. Владлен прилег, обхватив ствол руками, чтобы не упасть. Сердце в груди билось, как птица в силках. Он сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. Стало полегче. Сухонин стал ощущать холод. Мёрзли ноги, обутые в осенние ботинки. Мёрзли руки в кожаных перчатках. Он подумал о Варе. Ему представилось…

Варя задержалась в школе. Матрёна с утра уехала на рынок торговать и Вера Феофановна, по уже установившейся традиции, приглядывала за девятилетней внучкой Томилиной.
- Где тебя носило? – недовольно проворчала баба Вера. – Обед простыл!
- Дралась! – Варя гордо вскинула головку. – Они вас чертовкой назвали! А ещё ведьмой. Говорили, что вы на метле летаете, как баба-яга… Я их побила.
- Всех? – сдерживая смех, спросила старушка.
- Ага, - Варя небрежно бросила на кровать свой портфель. – Давайте, кормите меня что ли…
- Кормись, - Вера Феофановна сдёрнула со стола полотенце, открывая приготовленную пищу. – Мне пора поросят кормить. Отдохнёшь и за уроки!
- А нам сегодня не задали, - Варя стала усаживаться за стол. – Баб Вера, а почему у мальчиков «палочки», а у девочек «дырочки».
- Хм! – старушка недовольно посмотрела на проказницу. – А что в народе говорят об ентом?
- А, - девочка махнула рукой, - всякие глупости говорят. Говорят, что этой «палочкой» мальчики в наших «дырочках» дитёв делают.
- Ну, правильно говорят…
- Да?! – удивилась Варя. – Вот оно что!
Баба Вера решительно направилась к выходу, не желая подвергаться дальнейшим расспросам на эту тему.
- Эй! – окликнула старушку девочка. – А по-другому дитёв никак нельзя делать? Мне так не нравится…
- Никак нельзя! Ешь! Некогда мне! – Вера Феофановна чуть ли не бегом покинула дом Томилиных.
К возвращению бабушки Варя отвлеклась от «палочек» и «дырочек». Вечером Феофановна или Фофанна, как её звали в деревне, зашла к подруге и рассказала о дневном разговоре с Варей. Перед сном баба Матрёна строго сказала внучке, что о взрослых делах ей думать ещё рано.
- А когда будет не рано? – поинтересовалась Варя.
- Вот, восемнадцать годков стукнет, тогда и думать будешь! – ответила бабушка.
- Восемнадцать? – Варя произвела в уме подсчёт. – А! Тогда ещё поживём!
Варя спала безмятежным сном, а подружки-старушки за рюмочкой наливки обсуждали её судьбу. Фофанна раскинула карты, и судьба у Варьки выходила тяжкой судьбиной. Понятно, что фигурировал пиковый валет.
- Может колдовство какое есть на того валета? – с надеждой спросила Матрёна.
- Есть. Голова на плечах – вот и всё колдовство, а как яблоко недалеко от яблони падает, то будет твоя Варька такой же скороспелкой озабоченной, как и ты, да и её мама-покойница, - проворчала Вера Феофановна.
- А чаво это я?! – возмутилась баба Матрёна. – Васька первый ко мне подкатил!
- Не хватало ещё, чтобы ты первая к нему подкатила, - фыркнула колдунья. – Вот, сраму было бы! Забыла, как в храме пузо своё прикрывала?!
- Варька другая, - махнула рукой бабушка. – Времена нонеча другие.
- На это дело времена всегда одни и те же! – сказала, как отрезала Фофанна. – Пока живы будем, то за ней приглядим, а как помрём, то, уж, как бог даст. Храни ее, господь!
 
- Храни её, господь! – прошептал Владлен.
Пальцы рук и ног обжигало огнём. Нужно было заставить себя подняться и идти. Ему это удалось. Он продвинулся к цели еще метров на триста и остановился, чтобы передохнуть. В той картине c Варей и бабками, что ему представилась, были смешаны разные эпизоды из его жизни, его знаний, книжных сюжетов. Сухонину казалось, что так оно и было на самом деле. Он почувствовал, что смог проникнуть в тайны Варьки через время. Сухонин не был мистиком, но верил, что мысль материальна. Он, как бы, настроился на Варькину волну. И она не замедлила предстать пред ним.
- А дальше знаешь, что было? – спросила девочка.
- Уйди! – отмахнулся от видения Владлен.
- Ну и как хочешь! – обиделось видение и исчезло.
Это был плохой признак. Сознание явно сбоило. Он оторвался от дерева и медленно, как черепаха, пошёл по тропе, волоча ноги.
Из глубины сознания прорвался Варькин голос:
- Из-за Фофанны у меня и друзей никого не было, кроме Ирки Кореневой. Наши колдунью боялись.
Варька… Сухонин догадался, что сознание даёт ему возможность отвлечься от удручающих мыслей, от стыда и обиды. Его сознание вытащило на поверхность то, о чём он больше всего думал в последние дни, и позволяло сосредоточиться на этом, отвлечься. Владлен вспомнил своего физрука в школе, который говорил им:
- Усталость – это упреждающая реакция вашего мозга. Ваш мозг вас предупреждает, но ваш организм ещё способен выдержать столько же и ещё полстолька. Учитесь давить в себе отрицательные реакции. Думайте о хорошем! Анекдоты травите про себя, в конце концов!
И, ведь, помогало! «Надо думать о Варьке!» - решил Сухонин. А подумать было о чём. Слова Ивана Фёдоровича – «познай Варю» - запали в его душу. Кобялко не было. На что намекал старик? Что должен был познать Владлен?
- Варька! – позвал Сухонин.
Она не явилась. «Хорошо!» - успокоился путник. – «Значит, всё нормально. Надо идти!»
Молоденький снежок блистал искорками в лунном свете. Нахоженная тропа с узкой чистой полоской снега четко выделялась на фоне мрака. До зимовья было совсем рядом, если он не ошибался. Сухонин занервничал. В тайге страх – это самое опасное. Владлен это знал и заставил себя успокоиться. А когда успокоился то, вдруг, вспомнил, что у него, человека курящего, есть спички и, уже по одной этой причине, замёрзнуть он никак не имел права.
Владлен оживился, быстро собрал хворост вокруг себя и развёл костёр. Живительное тепло ринулось в его замёрзшие руки, и они отозвались острой болью. Сухонин застонал, но это был хороший знак. Он снял ботинки и протянул к огню ступни. Через некоторое время боль пронзила и ноги. Владлен грелся до тех пор, пока костёр давал языки пламени. Как только образовались угли, Сухонин обулся и решил продолжить путь.
- Эй! – послышался радостный женский крик.

ГЛАВА 15

Надя, приведя Владлена на зимовье, первым делом уложила его на нары и забросала сверху шкурами, которых в избе было с избытком. Затем развела огонь в печке-каменке, в которой обнаружила пятилитровую бутыль самогона. Она сходила за водой к ручью, набрала воды и поставила котелок на печку.
- Ффффу! – выдохнула девушка и, обнаружив пар, резюмировала. – Холодно! Ты там как?
Сухонин спал.

Не застав Владлена на станции, Евдокия Петровна сразу догадалась, что он пошёл в тайгу. Они с Надей обнаружили его следы.
- На зимовье пошёл, дурашка! – расстроилась Кобялко.
- Далёко до зимовья? – поинтересовалась Надя, тревога которой за Сухонина только усилилась.
- Ежели здоровому человеку, то часа два…
«А ежели нездоровому?!» - подумала Сильвестрова. У Владлена было тяжелое ранение в грудь. Всякое могло случиться и часто, в подобных ситуациях, быть или не быть решали минуты. Евдокия Петровна тоже это поняла.
- Я пойду по следам, а ты, голубушка, поднимай наших! – распорядилась она.
Это было правильное решение. Надя жутко боялась темноты, леса с его обитателями действительными и мнимыми, и холода. Она взглянула на Кобялко. Та была в пальтишке, чунях и обычном головном платке.
- Я пойду! – вздохнула Надя. – Я теплее одета. А вы соберёте людей. Я приказываю!
Она решительным шагом направилась в лес. Этот час с небольшим хода до костра, у которого грелся Владлен, были для неё путешествием через ад. Ей всюду мерещились опасности. Кто-то норовил ухватить её за ноги, вцепиться в волосы, в подол полушубка. От того радость её была двойной.

Когда помещение нагрелось и вскипела вода, Надя приготовила отвар из смеси кореньев, смешанных с чаем, взятой ею на полочке возле единственного узкого окна зимовья, и напоила этим снадобьем Сухонина. В это время подоспели веришские. Пришли Бадянский, Коренева, ставшая Плотниковой, и её муж Васька Плотников, друг Фёдора.
- Жив? – вопросил с порога Федька.
- Жив, - улыбнулась Надя. – Замёрз только…
- Растирать его! – приказал Бадянский.
- С этим она и сама справится, - проворчал Васька. – Мы ужо пойдём! Нам с утра на работу, а потом этот суд. Пошли!
Веришские ушли, посоветовав Наде растереть Владлена самогоном всего с ног до головы. Сильвестрова смысла этой процедуры не понимала, но решила последовать совету, на всякий случай, решив, что хуже не будет. Она с трудом разбудила Сухонина. Тот спросонья сопротивляться не стал, дав себя раздеть. Надя быстро справилась с процедурой. От запаха самогона её тошнило. Накрыв Владлена шкурами, она сама выпила снадобье и присела около очага отдохнуть.
- Теперь ты обязана на мне жениться, - прозвучал тихий голос Владлена.
- Это ещё с какого перепугу?! – возмутилась Надя.
- Так, ты же меня голым видела! Голым полагается видеть только мужа… Так что, женись, а не то опозорю! – ответил Сухонин с намёком.
- А как же Наташа? – девушка обернулась к нарам. – Кончилась любовь, завяли помидоры?
- Ты бы так поступила, как она? – Владлен приподнялся на нарах. – Скажи, только честно!
- Нет, - Сильвестрова тяжело вздохнула.
- То-то и оно. Так что, женись на мне теперь! Я серьёзно говорю! – Сухонин сполз с нар и подсел к Наде.
- И я тебе серьёзно говорю: отвали! – Надя демонстративно встала и ушла к нарам на противоположной стороне очага.
Владлен подошёл к ней и крепко обнял:
- Теперь моя очередь тебя раздевать!
Надя не возражала. В конце концов, когда-то это должно было случиться. Не ходить же ей весь век в девках?

Около пяти утра Сильвестрова проснулась и разбудила Владлена. Нужно было успеть к началу судебного заседания. Сухонин попытался затеять с ней любовную игру, но Надя отреагировала очень резко:
- Не балуй!
- Как не балуй? – растерялся Владлен.
- Вот так. Развлёкся и хватит. Собирайся! Мне нельзя опоздать!
- Не понял… - промычал Сухонин. – А если ребёнок будет?
- Не будет!
Вышли в темноте. Владлен шёл впереди, показывая дорогу. Надя семенила за ним. Настроение у обоих было отвратительным. Сильвестрова волновалась перед процессом. Сухонин ощущал себя никому не нужным, ни на что негодным. Если девушка после секса отказывается от продолжения отношений, то это что? У бедняги было такое ощущение, как будто его мордой извозили в дерьме и не один раз.
Надя же прокручивала в голове материалы дела. Ночное происшествие она восприняла как приятный эпизод и не более того. После выяснения отношений с бывшим женихом, Сильвестрова окончательно потеряла желание выходить замуж. Что это было с Владленом – она решила проанализировать после процесса. Первым делом – самолёты…
Примерно на середине пути они сделали привал. Сухонин замёрз. Он развёл костёр и с удовольствием подставил теплу конечности.
- Что тебе не понравилось? – поинтересовался Владлен у Нади.
- Сухонин! – вскрикнула Надя. – Не до тебя! У меня сегодня первый процесс! Это важнее потери девственности!
- Дааа?! – удивился Владлен. – Ну, ты даёшь!
- Даю, но не всем… - Надя решительно поднялась. – Отогревайся и догоняй!
Они поменялись местами. Пока Владлен гасил костёр, Надя ушла впёрёд метров на двести. Иногда, на прямой линии, он видел её спину, но догонять не решился. Сухониным овладела мысль, которую он раньше не думал: до его приезда в Вериши девчонки были девчонками, а тут! Варя, Наташа, Нина, снова Наташа, теперь эта следовательница… Нина, так та с ним закрутила, чтобы отомстить Наташе. Причина? На выпускном с Наташей парни танцевали восемнадцать раз, а с Ниной – пятнадцать! А Мясникова? Жизнь была готова за него отдать и, вдруг, раз и в кусты! Но Надя! Эта всех переплюнула… Переспала с парнем и послала его на фиг! Что с миром стряслось?! Где те девушки, о которых писали в книгах и которых показывали в кино?
«Познай Варю» - пронёсся в глубине сознания призыв Ивана Фёдоровича.
Варя…

- Помру я скоро, Матрёна, - пожаловалась подруге Фофанна. – Сон давеча скверный видела.
- Все там будем, - ответила бабушка Вари, зевая. – Мне бы Варьку замуж выдать успеть.
Они сидели на скамье возле крылечка дома. Было душно. Собиралась гроза. Варя копалась в огороде. На крылечке лежала коробочка из картона, украшенная акварельной росписью.
- Это чаво там? – поинтересовалась Вера Феофановна, тыча своим заскорузлым пальцем в коробочку.
- То Варькина забава. Фантики собирает, - ответила бабка Матрёна.
- А… - Фофанна зевнула. – Моя Ирка тоже…
Ира Коренева была единственной внучкой Фофаны от единственной дочери. Потому она и не кляла колдунью. Потому и была в подругах у Вари.
- Они с Варькой загадали: кто первый пятьдесят фантиков наберёт, тот и выиграет, - пояснила Матрёна.
- На что загадали-то?
- На кладбище… Проигравшая должна ночью в полнолуние прийти на кладбище и провести там час… Я им ужо запретила глупости! – старушка посмотрела на небо. – Скоро прольётся. А не крякнуть ли нам по рюмашке?
- А то! – оживилась Фофанна.
Крякнули рюмашек по пять. Разразилась гроза и Вере Феофановне идти под проливным дождём домой не хотелось. Варька прибежала с первыми раскатами грома, которого боялась не меньше, чем кладбищенских покойников. Она сидела со старушками и возилась с фантиками, разглаживая и рассматривая их.
- Вот, как сто фантиков наберёшь, так замуж и выйдешь! – сказала ей подвыпившая колдунья.
- Ого! – возмутилась Варя. – Это когда я столько соберу?!
- А чего тебя спешить? Позже соберешь, позже хомут на шею повесишь… Бабья доля – она не сахар. Поумнеешь, в людях станешь разбираться.
- Не хочу сто! – надула губки Варя. – Столько и сортов конфет не бывает… Придумают тут всякую ерунду!
- Цыц! – прикрикнула на неё Фофанна. – Сказала «сто», значит, «сто»! Судьба твоя такая! Иль ужо не веришь мне? У меня дар пророческий!
- Верю, - обреченно вздохнула Варя.

ГЛАВА 16

Они подошли к дому Кобялко. Надя дождалась Сухонина:
- Мария Ивановна просила тебя вернуться. Она зла на тебя не держит. Ступай!
- Надя, - Владлен взял девушку за руку. – Что происходит?
- Потом! Всё потом! – ответила Сильвестрова и чмокнула Сухонина в щёку. – Не мешай! Прокляну! Шутка…
Надя скрылась во дворе дома Кобялко. Владлен потёр щёку, как будто стирал следы помады, и обречённо направился к Марии Ивановне.
Она, встретив его, засуетилась:
- Ты же, небось, холодный и голодный! Проходи быстренько! Ты, уж, на меня не серчай! Иди на кухню.
Сухонин разделся. Тепло и запах пирожков подействовали на него благотворно. На душе стало спокойно и легко. На кухне сидела гостья – Ира Коренева, она же Плотникова.
- Меня обсуждаете? – усмехнулся Сухонин.
- Я только пришла! – возмутилась бывшая подруга Вари. – Делов у нас больше нет, как тебя обсуждать! Тебе срок не грозит!
- Тише, дети, тише! Не ссорьтесь! – запричитала Мария Ивановна. – Кушайте пирожки! Горяченькие, с пылу, с жару!
- Я никого не закладывал, - посчитал нужным объясниться Владлен. – Я давал показания и помянул о Варе…  Я не думал, что следовательница занесёт мои слова в протокол. Подписал, не глядя… Я вас понимаю. Все уже успокоились, а тут явился городской, всё и всех взбаламутил…
- Вроде того… - согласно кивнула Ирина. – За исключением «успокоились».
- Кушайте! Потом поговорим, - призвала их хозяйка.
Сухонин насыщался и посматривал на Ирину, его так и подмывала задать ей вопрос, но он не решался. Наконец, Ирина в его взгляде что-то заподозрила.
- Ты чего на меня косишь, как рак на пиво? – нахмурилась она.
- На что вы с Варей поспорили? – неожиданно для себя спросил Владлен.
Ирина поперхнулась, хлебнула чаю, обожглась, прыснула чаем и выскочила из-за стола. Сухонин понял, что попал в «яблочко». Ему стало легко. Если случилось так, как он себе это представил, то одна загадка Вари была решена.
Ирина вернулась, молча села за стол, отодвинула от себя чашку чая, сложила руки, как ученица и уткнулась в них лбом.
- Как ты узнал? – спросила она Владлена, не поднимая головы.
- Не поверишь! Придумал, - улыбнулся Сухонин. – Шёл и придумывал. Угадал?
- Мы часто с ней на что-нибудь спорили… - Ирина тяжело вздохнула и подняла голову. - Она сама споры затевала и всегда выигрывала. Про фантики она тоже придумала, только я предложила, что проигравший должен час провести в тёмном погребе под нашей церковью… Бывшей церковью. Там была контора, потом сгорела и больше там ничего не устраивали. Сам знаешь, вокруг церкви всегда всякие страшилки сочиняются. У нас была такая страшилка, что там по ночам в полнолуние выходит дух попа, которого большевики в той церкви распяли на вратах…
- Враки! – недовольно вскрикнула Мария Ивановна. – Поп сбежал вместе с «белыми»!
- Ну, кого-то там казнили, - отмахнулась Ирина. – Я, так, ничего такого не боялась, а Варька была жуткой трусихой. Темноты боялась пуще лютой смерти. Да, всего боялась… Пусть земля ей будет пухом! Тут мама приехала в очередной раз, сбежав от очередного мужа… Бабке мой Вере одного замужества хватило, а матери и трёх мало было – в четвёртый раз замуж вышла…
- Видать, популярная у тебя мамаша! – съязвил Сухонин.
- Первой красавицей слыла на селе, - ответила за Ирину Мария Ивановна. – Баба Вера тоже была видной красавицей!
- Ну, да, только мне не передалось, - горько усмехнулась Коренева. – Ну, привезла конфеты. Разделила поровну между мной и Варей. Бабки наши дружили, и мы дружили. Были как сёстры. Я сподличала. Себе взяла на две конфеты больше. Спорили на сорок фантиков. У меня было тридцать семь, а у Вари тридцать пять. Она стала меня уговаривать, чтобы заменить договорённости. На что угодно соглашалась, только бы в церковный подвал не лезть! Даже на колени передо мной встала, чтобы я согласилась…
- Значит, ты из-за Рогулина? – напряглась Мария Ивановна.
- Да… - Ирина закрыла голову руками. – Варька ему нравилась, а я влюбилась, как сумасшедшая. Думала, что если Варька опозорится, то он от неё отвернётся. Это я Ваське, мужу моему нынешнему, сказала, что Варька за фантик отдастся. Ну, тот, дурак, и обрадовался… Я же Ваське один фантик и дала… Но её же никто не заставлял? Ну, ведь, правда же?! Меня же не посадят, а?!

Сухонина в зал заседания не пустили. Не положено. Не пустили и других потерпевших и свидетелей. Владлену так хотелось, хоть одним глазком, взглянуть на Надю. Но не пришлось. А потом вышла секретарь, проверила по списку вызванных в суд, и выгнала Сухонина вовсе, указав на то, что ему было велено явиться только на следующий день.
Владлен вышел из школы, в актовом зале которой проходило заседание, и устроился на лавочке около входа. На лавочке он заметил вырезанную ножом надпись: «В + И = Д». «Варя плюс Ирина равняется дружба?» – подумал Владлен. Вряд ли девочки стали вырезать подобное, но кто знал этих девочек?! Варя представала перед Владленом совсем иной, нежели он о ней думал. Она не решилась рассказать Марии Ивановне о споре, а выдала свой грех, как пророчество колдуньи. Пророчество было, но причиной разврата оказалось не оно, а страх… Страх… Сухонин почувствовал волнение. Что-то было не так! Что?
«Страх!» - осенило его. Поезд прибывал вечером, уже в потёмках. Он сам этим рейсом прибыл. До станции нужно было идти через лес в полной темноте. Могла Варя пойти одна? Или она победила страх? А может, туда ей хватило смелости, а на обратный путь не хватило? Что-то было не так.

Актовый зал, где проходило судебное заседание, располагался в отдельном крыле школы. У него был вход со стороны улицы. Там стоял автобус и милицейская машина, в которой привезли подсудимого. Владлен стал ждать Надю у этого входа. Судебное заседание в этот день оказалось коротким. Вскоре вывезли и увезли Началова. Затем появилась Надя.
- Надя, нам надо поговорить! – направился к ней Сухонин.
- Отвали! – отмахнулась Сильвестрова и направилась мимо него в автобус.
- Ты ведёшь себя, как шлюха! – процедил сквозь зубы Владлен.
- Какая есть! – презрительно ответила ему Надя.
На Сухонина нашёл псих, и он со злости пнул урну. На его счастье, урна не была намертво пришпандорена к земле. Она отлетела к стене. Тем не менее, у Владлена от боли глаза полезли из орбит. Он застонал, сдерживая крик, и поковылял в медпункт. Такой удар должен был что-нибудь сломать.

Евдокия Петровна осмотрела повреждённую стопу, удостоверилась, что ничего не сломано, и стала накладывать тугую повязку, ругая Владлена за нервный срыв. Он же вернулся к мыслям о Варе. Поезд приходил в шесть вечера. В это время уже было темно. Смеркалось в ноябре в этих краях около пяти часов вечера. Допустим, в тот день было тепло, но Варе предстояло ждать прибытия поезда час или более того, а к вечеру заметно холодало. Какой бы дурочкой девушка не была, но что-то было не так…
- Евдокия Петровна, а когда станция перестала функционировать? Когда вокзал закрыли? – спросил он у Кобялко.
Медсестра оторвалась от перевязки и посмотрела на Владлена. Взгляд у неё был колючим и, даже, с некоторой злобой. Сухонина от этого взгляда передёрнуло. Он весь напрягся. Кобялко взяла себя в руки:
- Я, Владушка, ужо и не вспомню.
- Ну и ладно… - пробормотал Сухонин.
Он вышел из медпункта и направился в сторону дома Рогожей. Пройдя шагов двадцать, Сухонин резко обернулся и успел заметить в окне медпункта Кобялко, наблюдавшую за ним. Она резко отшатнулась от окна. Что-то было нечисто. Сухониным овладела тревога. Реакция Евдокии Петровны на его вопрос показалась ему более чем странной.

Перед выходом на центральную улицу, имени Ленина, он, вдруг, обнаружил, что идёт по улице имени Рогулина П.А. В его сознание всплыло упоминание о Рогулине Марией Ивановной во время утреннего разговора с Ириной. Кто он? Этот вопрос Владлен задал Рогожей, едва вошёл в дом.
- Ну, ты даёшь! – всплеснула руками Мария Ивановна. – Полгода уже живёшь в селе и не знаешь Рогулина! Это наша гордость. Павел Андреевич – Герой Советского Союза. Танкист. В прошлом году его похоронили.
- А тот, которого вы утром помянули в связи с Варей?
- Андрюша? Он тоже наша гордость. Андрей Сергеевич нынче Первый секретарь Перымского райкома комсомола.

ГЛАВА 17

Сухонин пообедал и решил отдохнуть. Нога так болела, что никуда идти ему не хотелось. Он разоспался и к ужину не проснулся. Мария Ивановна не стала его будить, оставив ужин на столе. Владлен проснулся около девяти часов вечера. Его потянуло закурить. Он подошёл к окну, открыл форточку и выкурил пару сигарет. В комнате стало дымно, и Сухонин не прикрыл форточку до конца, чтобы комната проветривалась. Он лёг спать. Через некоторое время разыгралась пурга, и порывом ветра форточку втолкнуло внутрь. Тепло стало уходить. От холода Владлен и проснулся.
Он закрыл форточку и подошёл к печи, чтобы бросить пару поленьев в топку. Печь была сложена по образцу «голландки» на стыке трёх комнат. В двух смежных комнатах, спальнях, были устроены топки. Владлен открыл дверцу печи и увидел несгоревшие угли. Он посмотрел на печную задвижку – приоткрыта. Сухонин занервничал. Дымоход почему-то не работал. Владлен подошёл к двери, и едва он её приоткрыл, как в нос ему ударил резкий запах угарного газа. Сухонин пришёл в ужас.
Он задержал дыхание и бросился к окну, с трудом распахнул его и выбрался наружу. Владлен подбежал к окну спальни Марии Ивановны и стал звать её, отчаянно молотя по оконной раме кулаком. Старушка не отзывалась. Владлен заметил чугунок на завалинке, схватил его и разбил окно. Нужно было спасать Рогожую, а сделать это можно было только изнутри, так как входная дверь была заперта на внутреннюю массивную задвижку времён царя Гороха. Он заскочил на летнюю кухню, схватил полотенце, намочил его в ведре с водой, приготовленной хозяйкой для утренних процедур, прикрыл полотенцем рот и нос и полез через окно в свою спальню.
Затем бегом добрался до входной двери и распахнул её настежь. От угарного газа стало щипать глаза. Владлен спешил. Он набрал полную грудь воздуха и побежал к Марии Ивановне. Она спала безмятежным сном. Мёртвым сном. Её рука была уже холодна. Сухонин взвыл, как будто его полоснули ножом по сердцу. Но сдаваться он не собирался. Владлен стащил женщину на пол, распахнул окна. Нужно было звать на помощь Евдокию Петровну.
Владлен накинул на себя пальто, влез в валенки, вытащенные на свет божий из чулана Рогожей для постояльца, и стремглав направился к Кобялко. На то чтобы разбудить её, потребовалось время. Рассказав о беде, Сухонин побежал к Хлопову. Нужно было вызвать скорую помощь и милицию. Ближайший телефон был в кабинете Макара Алексеевича.
- Ты это, ты, давай, сам, - решил председатель, передавая ключи от сельсовета Владлену. – Я пока ещё доберусь! Шилом, давай!

Когда Владлен вернулся, Кобялко и Хлопов были уже в доме Рогожей. Увидев Сухонина, Евдокия Петровна покачала головой:
- Поздно.
Хлопов ткнул пальцем в печную задвижку:
- Закрыта на всю! Эх, старость – не радость!
Милиция и врачи прибыли только через час. В ожидании официальных лиц из Вережи, Кобялко, Хлопов и Владлен коротали время на кухне. Макар Алексеевич и Евдокия Петровна вспоминали Рогожую. Владлен, молча, наблюдал за Евдокией Петровной. Её поведение ему не нравилось. Без причин, - просто не нравилось и всё! Более того, он ощущал тревогу. В Сухонине с каждой минутой росла уверенность в том, что их с Марией Ивановной хотели убить. Он решил вести себя тихо.
Врачи констатировали смерть от удушья. Милиционер установил причину смерти – закрытая наглухо задвижка, проникновение угарного газа в помещение. Подобное не было редкостью, скорее всего, трагическим правилом. Не обходилось в Перымском районе без того, чтобы кто-то в холода не сгорел или не удушился.
- Баба Зима собирает свою жертву, - резюмировал милиционер.

Владлен дал показания. Ему позволили остаться в зале. Надя нагло его не замечала и, даже, вопросов не задавала. Выступили потерпевшие, свидетели. Обвинитель и адвокат вели себя вяло. Дело было ясное. Началов от последнего слова отказался. Обвинитель и адвокат поспорили о сроке наказания: семь лет или шесть с половиной… Публика не отреагировала. В автобусе, куда Владлен напросился, чтобы покинуть ненавистные Вериши, Сухонин, наблюдая исподтишка за деятелями правопорядка и законности, отчего-то решил, что Надя с адвокатом и судьёй уже давно обо всём договорились. Этого быть не могло. Но решив для себя так, Владлен всю дорогу излучал в окружающее пространство свой праведный гнев.
У него был больничный до первого января. Ему еще предстояло пройти реабилитацию в санатории на юге. Сухонин взял билет до Сибирска, оставил вещи в камере хранения и направился в общежитие железнодорожников, где жила Надя.
- Дело есть! – угрюмо проворчал Владлен, когда Сильвестрова открыла ему дверь.
- Дела у прокурора, значит, вы, сударь, по адресу. Проходи, - Надя приветливо улыбнулась ему.
Сухонин ожидал иного приёма. Он вошёл и стоял у входа, переминаясь с ноги на ногу.
- Ты чего?
- Что это с тобой? – Владлен смотрел на Сильвестрову исподлобья.
- Владлен! – всплеснула руками Надя. – Ну, не строй из себя дурачка! Я же была при исполнении! Если бы выяснилось, что у нас с тобой есть личные отношения, мне пришлось бы брать самоотвод из-за конфликта интересов.
- Дааа? – удивился Сухонин. – Действительно… Значит, ты моя?
- Иди ко мне! – девушка протянула к нему руки.

- Подожди, не тарахти! – перебил Владлена прокурор и посмотрел на старинные настенные часы с кукушкой. – Значит так! Ты сейчас едешь домой, потом в санаторий. Занимайся своим здоровьем! Это важнее всего. Отдохнёшь, успокоишься, а потом напишешь всё, что хотел мне рассказать. Напишешь отдельно факты, отдельно – свои размышления. Понятно? А сейчас мы тебя накормим и на вокзал доставим.
Они поужинали. Затем на прокурорской машине Сухонина отвезли на вокзал. Надя его провожала.
- Там что-то не так! – сказал ей на прощание Владлен. – Я всем нутром чую!
- Разберёмся! – пообещала Сильвестрова. – Возвращайся скорее! Я хочу от тебя ребёночка!

Утром Неряшный вызвал к себе Сильвестрову, едва заявился на работу.
- Как я понял, у вас с Сухониным свадьба скоро? – спросил он, прищурив глаза.
- Ой! Ну, зачем эта свадьба?! Мы так… - ответила Надя недовольно.
- Ничего подобного! – Афанасий Амвросиевич погрозил Наде пальцем. – Я тебя не для того пестовал, чтобы вот так запросто отдать первому попавшемуся! Ты только скажи когда, мы сами всё организуем. Заодно и пора уже и с батькой твоим помириться…
- Ура! – захлопала в ладоши Надя.
- Уйди! – смутился Неряшный.
Сильвестрова ликовала. Неряшный и её отец в далёкие времена были следователями в краевой прокуратуре. Мама Нади была следователем в милиции. Маленькую Надюшку растила жена Неряшного, которая работала учителем в музыкальной школе, и свободного времени у неё было с избытком. Она преподавала игру на домре. Не самый популярный инструмент. С двумя своими обалдуями Тамара Осиповна справлялась легко, не стремясь сделать из них гениев домры. Детей у Неряшных в то время ещё не было, и Надюшка росла в двух семьях одновременно, считая и обоих Сильвестровых, и обоих Неряшных своими папами и мамами. А потом Неряшный запил. Есть такая категория людей, которые терпят, терпят, а потом, стоит им крякнуть по-маленькой, уходят в месячные запои. Афанасий Амвросиевич был из числа таких выпивох. А Сильвестров был парторгом в прокуратуре. Он обязан был отреагировать, а Неряшный обижаться на критику был не обязан. Но…
В Перымской районной прокураторе было три вакансии. Надя рассчитывала, что её возьмут следователем, но Неряшный решил по-другому.
- Поработай-ка ты в области надзора, - распорядился он при встрече с новой сотрудницей. – Что-то ты у нас на барышню похожа! К блатному миру тебя страшновато подпускать. Пообвыкнись, сперва!

Перед выходом из кабинета Сильвестрова поинтересовалась:
- А как с этим веришским казусом?
- Вернись! – прокурор указал взглядом на стул рядом со своим рабочим столом. – Собственно, я поэтому тебя и вызвал… Старею!
Надя села, куда было указано, достала блокнот и ручку, чтобы записывать то, что будет указанно, но Афанасий Амвросиевич имел иные намерения.
- Знаешь, я верю твоему Сухонину. Люди творческие, они иначе чувствуют… Острее, что ли… Понимаю, что тебе хочется в дело, но ты у нас помощница прокурора, а не следователь. Формально, я тебе даже проверку фактов не могу поручить. Дознание – это область ментов. Так что, ты займись своими прямыми обязанностями. Таков расклад. Но ты – женщина, причём женщина тонкой натуры, так сказать. В этой истории с Варей сможешь разобраться только ты. Больше мне некому поручить… Пройдутся по судьбам, как слон по посудной лавке. А тут нужно сработать «на тоненького», деликатно, осторожно, вдумчиво… Тут больше контекста, так сказать. Фактов – ноль. Нужно раскрыть людские души, чтобы было кому свидетельствовать в суде. Понимаешь?
- А если факты, всё-таки есть? – не согласилась Сильвестрова.
- Пока, наверняка, есть, но как только станет известно о возбуждении дела, так могут и исчезнуть… - Неряшный стал покусывать свои усы. – Честно скажу, не знаю, что предпринять… Ты подумай и мы, как-нибудь на досуге, всё с тобой обсудим. К тому времени и Сухонин свои мысли изложит. Варя – дело старое, а покушение на убийство, если оно имело место – это уже серьёзно. Рогожая – не последний человек была в районе. Слишком много у неё заслуг перед обществом и Родиной… Ментам не могу поручить дознание. Натопчут… Владлена же, в любом случае, нужно будет держать подальше, чтобы все успокоились. Согласна?
- Согласна, - кивнула Надя. – Я хочу вести это дело, и я знаю, что справлюсь.
- Если есть дело… Хорошо. Закончишь с хлебозаводом, тогда и поговорим.

ГЛАВА 18

На хлебозаводе выяснились многочисленные нарушения. Пришлось заводить дела, представлять сторону обвинения в суде. К тому времени, когда Надя отделалась от хлебозавода, Сухонин уже вернулся из отпуска. Его определили методистом в Районный Дом культуры, к Рогулиной Марии Абрамовне. Поселили Владлена в том же общежитии железнодорожников, за неимением другого свободного жилья. В комнате с Владленом проживал молодой врач-гинеколог из местной поликлиники по имени Вальдус Мяцквичюс, литовец.
- А как твоя соседка насчёт выйти замуж? – поинтересовался Сухонин у Нади. – Я к тебе, Зобова к Вальдасу…
- Что тебе Вальдас плохого сделал? – рассмеялась Сильвестрова. – Потерпи! Зарегистрируемся и будем жить вместе.
- А раньше никак нельзя?
- Прокурор советико – облико морале! – шутя ответила Надя.
Жених и невеста связались со своими родителями, и выяснилось, что раньше, чем в начале марта, свадьбу сыграть никак не получится. Мама Сильвестровой выходила в отставку, и ей нужно было закончить все свои дела.
- Значит, приступай! – благословил Неряшный Надю, узнав о свадьбе.
Он тут же подписал приказ о её назначении, и Надя заняла место в кабинете следователей районной прокуратуры.
В своем дневнике она сделала запись.

Из дневника Сильвестровой.
«4 января 1977 года.
Свершилось! Ура! Ура! Ура! Впервые в жизни я подписала постановление о возбуждении дела. Я – настоящий следователь! Ирка, дрянь такая, смотрит на меня свысока. Ну, ещё бы, она уже полгода в следователях. Но ничего! Я ей нос утру… А не выдать ли её за Вальдиса?!»

Читать записки жениха Сильвестрова не стала. У неё должен был быть свой, персональный и профессиональный, взгляд на события. Эмоции могли помешать, так как она не могла быть равнодушной к переживаниям Владлена. Если бы вдруг появилось вполне оправданное подозрение о покушении на Сухонина, то Наде пришлось бы передать это дело другому следователю. Пока же следовало установить причину смерти Марии Ивановны – несчастный случай или покушение на убийство. Смерть старушки фактом была, а покушение на жизнь Владлена было только предположением.
Влад рассказал о своих подозрениях. Сильвестрова, не доверяя милиционерам, не стала просить участкового, чтобы тот проверил трубу дома Рогожей. Если труба была кем-то закрыта, то из этого факта вытекало многое и очень-очень важное. Надя сама направилась в Вериши. Не комильфо. Прокурорские никогда не брали на себя лишние хлопоты, тем более не работали за милицию.
Дом Рогожей был опечатан, как и входная калитка. Во дворе не было никаких следов. Прошло много времени, и если бы кто-то приходил, чтобы убрать следы преступления, то он мог сделать это неоднократно. Но Надя действовала по шаблону. Следователь обошла дом кругом – следов проникновения внутрь тоже не обнаружила.
Участковый сержант Артём Ноготь, вызванный ею заранее, но припоздавший, явился весь в поту и вскрыл дверь. Они вошли внутрь. В доме ещё пахло ладаном.
- Когда опечатали помещение? – спросила Надя.
- Аккурат после похорон и опечатали с понятыми. Опись составили и того… - ответил Ноготь, всем своим видом напоминавший Илью Муромца, только без бороды и усов.
- Сейчас мы проведем следственный эксперимент. Пригласи понятых, - распорядилась Сильвестрова.
Участковый ушёл. Надя зашла в комнату, которую занимал Владлен. Эта комната могла стать последним пристанищем её жениха, почти мужа. Сильвестрова вздрогнула, как в ознобе. Она присела на кровать и погладила рукой подушку. Ткань её была покрыта тонким слоем инея. Изба давно остыла.
Артём привел Хлопова и Васю Плотникова. Надя объяснила им обязанности и ввела в суть эксперимента. Ноготь протоколировал происходящее. Открыли дверцу печи в комнате Сухонина. Топка была девственно чиста.
- Дом топили, после смерти Рогожей? – нахмурилась Надя.
- А как же?! – удивился такому вопросу участковый. – Похороны же были.
- Ну и топили бы в общей комнате. Здесь зачем топили? – Надя пристально посмотрела на Хлопова.
Хлопов как-то весь скукожился и стал бормотать какие-то нелепые оправдания.
- А вы чего оправдываетесь? – улыбнулась Сильвестрова. – Вы что ли тут тамадой были на похоронах?
Юмор был не уместен. Все смутились. Смутилась и Надя.
- Мария Ивановна не последний человек была в деревне. Уважаемый человек была! Такие похороны – дело большой важности, то есть моё председателево дело, - объяснил Хлопов.
- Кто топил? Сюда его! Быстро, сержант! – распорядилась следователь.
Хлопов с трудом вспомнил, что топил Погодин, брат Евдокии Петровны. Ноготь привёл старика. Сильвестрова встретила его в общей комнате.
- Вы топили эту печь? – Надя указала взглядом на открытую топку.
- Было дело, - кивнул Андрей Петрович.
- Когда вы открыли топку, там были угли? - Сильвестрова вся внутренне напряглась, ожидая ответа.
- А чего им там быть? – удивился Погодин. – Печь-то протапливали до меня.
- Кто?
- Ну, так, покойница и протапливала, - старик недовольно посмотрел на женщину.
- Хорошо. Артём, записываешь? – Надя обернулась к участковому, стоявшему с планшетом в руках.
- Протоколирую, - поправил её милиционер.
- За мной!
Следователь привела мужчин в комнату Сухонина.
- Андрей Петрович, вы топили эту печь. Не заметили ли вы чего-нибудь странного… Ну, несгоревшие угли или… Не так… Печь была исправна? – Надя пристально посмотрела на Погодина.
- А чего ей быть неисправной?! – пожал плечами старик, косясь в сторону.
- Хорошо. Я попрошу вас затопить эту печь при свидетелях…
Погодин занервничал. Он вопросительно посмотрел на Хлопова, как будто ждал от него поддержки. Хлопов смутился, но быстро нашёлся:
- Так, товарищ следовательница, дело-то это не быстрое! Печь остыла, помещение холодное. Пока прогреем…
- Я прошу вас растопить эту печь! – строго приказала Сильвестрова.
Несмотря на уверения Хлопова, печь растопили быстро. Тяга была нормальной. Но Надя чувствовала, что эта простая процедура заставила нервничать Хлопова и Погодина. Она ни на минуту не сомневалась в показаниях Сухонина о том, что в топке были несгоревшие угли. Надя попросила Ногтя выйти во двор.
- Расскажи мне о Хлопове и Погодине. Всё! От младых ногтей!
- Да, ничего криминального, - пожал плечами Артём. – Ветераны, уважаемые люди, отличные семьянины. А что не так?
Сильвестрова решилась рассказать о предположениях Сухонина.
- Да… - задумался Ноготь. – Жаль, Ивана Фёдоровича нет. Тот был печником у нас в селе. Мог бы дать совет… Получается, что угли выгребли из топки после того, как прочистили дымоход.
- Чем его могли забить? Ну, так, чтобы затычку можно было потом легко вынуть?
- Так не пойдёт, - засомневался участковый. – А вдруг милиция проверила бы дымоход? Нужно было что-то иное. Что-то такое, что не вызывало бы опасений.
- Не согласна, - в свою очередь покачала головой Сильвестрова. – Логика проста: если в комнате Рогожей печная заслонка прикрыта полностью, то никто из милиционеров в трубу и не полезет. На кой? Факт на лицо. Не трудно додуматься.
- Евдокия Петровна?! – ужаснулся Ноготь догадке следователя.
- Или тот, кого позвали бы непременно! – Надя кивком головы указала на дом.
- Хлопов?! – ещё сильнее ужаснулся сержант.
- Что может быть общего между Кобялко, Хлоповым и Погодиным? Дай! – Надя выхватила из рук милиционера пачку сигарет, вытащила одну и закурила.
- Так это просто – они родственники! – радостно ответил Ноготь. – Хлопов женат на сестре Евдокии Петровны и Андрея Петровича Людмиле Петровне.
- Когда закрыли станцию? – Надя решила проверить догадку Сухонина.
- Таак… - милиционер задумался. – Я из армии приехал еще 137-м поездом, который ходил ежедневно. Ещё через день ходил 564-й поезд.  А вот брата встречали уже вечером поездом 1032-м… Выходит в 1966-м весной станции уже не было, так как рейсы отменили.
- А Томилина когда умерла? – решила уточнить Надя.
- Это в 1965-м и произошло, в ноябре. Это я помню, потому что уже тут работал. Ноябрь тогда тёплый был на редкость.
«Это хорошо, что ты тут работал!» - подумала Сильвестрова.
- Хлопов тогда ещё начальником станции работал, - уточнил Артём.
- Хло-по-ов?! – округлились глаза у следователя. – Ты уверен?!
- Более чем! – милиционер обиделся. – Мы с вами тут при исполнении, а не за дружеской беседой. Мне так кажется.
- Тебе правильно кажется, - Надя ласково улыбнулась участковому. – А мог Хлопов убить Варю?
- Вы это серьёзно?! – округлились глаза у милиционера.
- Более чем!
- Да? – Ноготь расстроился. – Глупости, но раз вы так думаете, то надо подумать…
Он думал минут пять, затем выдал:
- Думаю, что мог. Его дочка замужем за Андреем Рогулиным, нынешним первым секретарём, а этот Андрей с юности за Варькой бегал. Потом оба уехали из села. Я в постели с ними не был, но поговаривали, что Томилина была его любовницей… Не знаю, как долго и что там меж ними приключилось. Вроде как поссорились, но народ шептался меж собой, что любит Рогулин Варьку, вернее, полюбливает. Если и был у Хлопова повод для совершения преступления, то только этот. За ради дочки, так сказать. Но я не верю! Не верю и всё! Хоть убейте меня!
- Убивать тебя никто не будет, - улыбнулась Надя. – А, вот, думать, давай, подумаем! Я буду проговаривать, а ты вставляй свои замечания или корректируй.
Надя принялась рассуждать вслух:
- Предположим, Хлопов убил Варю. Сейчас не будем говорить о способе убийства. Просто предположим. Сказал бы он об этом Погодину и Кобялко? Уверена, что нет. Выходит, кто-то из них сам догадался. Кто? Думаю, что Евдокия Петровна. Когда Владлен намекнул о станции, она поняла, что Сухонин идёт в правильном направлении. Значит, она должна была предупредить Хлопова. Хлопов отослал Сухонина в контору, вызывать помощь и милицию, а сам пошёл в дом Рогожей. Когда Владлен вернулся, то Хлопов и Кобялко были там одни возле умершей. Они спокойно могли ликвидировать улики. Выходит, Погодин мог и не участвовать в этом…
- А кто трубу заткнул? – встрял Артём. – Хлопов – инвалид, Евдокия Петровна – женщина. Им помощь нужна была. Думаю, что довериться они могли только Погодину. По-родственному, так сказать. Но как могла Кобялко догадаться, что Варю убили?
- Вот в этом и вся загвоздка! Но как-то догадалась. Либо Хлопов сам признался… - Сильвестрова посмотрела на часы. – Задержались мы с тобой. Давай, оформляй протокол и отпускай понятых.

Ноготь занялся формальностями, Сильвестрова направилась к машине. У ворот толпились люди. Вася Плотников подошёл к Наде:
- Начальник, нас когда по этапу погонят? Надоело ждать. Решайте ужо быстрее, не томите!
- Отстань, - отмахнулась Сильвестрова и выразительно посмотрела на Хлопова, стоявшего чуть поодаль. – Похоже, что Варя не своей смертью умерла.
Хлопов её взгляд выдержал.

ГЛАВА 19

Пока Ноготь возился с понятыми, Надя обследовала дом, побывала на занесённой снегом крыше, осмотрела печи в избе. Затычку можно было сделать на верёвке, чтобы потом её вытащить. И тут Надю осенило: если затычку вставляли в трубу, а потом вытаскивали, то она должна была содрать слой копоти внутри дымохода. Когда Артём отпустил понятых, она попросила его принести фонарь и обследовать дымоход. Дров в топке было немного, только для эксперимента, и они к тому времени прогорели. Участковый на глаз определил, что слой копоти в верхней части дымохода, - а затычку вставляли и извлекали непременно сверху, - был равномерным.
- Но как-то же они заткнули эту чёртову трубу! – разнервничалась Надя. – Как? Скажи!
- Не знаю, - Артём пожал плечами. – Буду думать.
- Думай! – приказала Сильвестрова.

Вечером она рассказала Владлену о своём посещении Веришей. Сухонин расстроился. Отсутствие улик явно указывало на то, что на его жизнь покушались. Он не хотел верить, что милая Евдокия Петровна могла оказаться кикиморой. Но получалось именно так. Прямо или косвенно, но она была вовлечена в это преступление. Сухонин вспомнил, что директор дома культуры была тёткой Андрея Рогулина, и решил разговорить её при случае.
Владлен вспомнил и случай с голубем, застрявшим в вентиляционном отверстии погреба. Только одного голубя на то чтобы закрыть печную трубу было недостаточно. Надя решила посоветоваться с печником. Но всё шло к тому, что Сильвестровой нужно было брать самоотвод.
Неряшный, выслушав доклад Сильвестровой, был лаконичен:
- Отбой!
Дело об убийстве Рогожей и покушении на жизнь Сухонина осторожный и опытный прокурор возбуждать не стал за отсутствием фактов, а поручил провести проверку старшего следователя Перымской районной прокуратуры Рустама Маликова. Это был высокий, под метр девяносто, мужчина славянской внешности, несмотря на свои восточные имя и фамилию. Их предок янычар попал в плен к русским во время турецкой компании семидесятых годов девятнадцатого века и по традиции первенцев в роду Маликов называли именем этого легендарного деда.
Собственно, с этого момента история несчастной любви становится историей любви трагической.

Маликов изъял закрытое дело о смерти Рогожей у милиции. Покушение на жизнь Сухонина его не интересовало. Пока не интересовало. Рогожая умерла от удушья – это факт. Покушение на Сухонина было предположением, основанным на домыслах.
Никаких следов насилия на теле Марии Ивановны обнаружено не было. Печная задвижка была прикрыта полностью, что и привело к проникновению угарного газа внутрь помещения, в котором Рогожая и задохнулась.
В умышленное убийство Марии Ивановны Маликов не верил. Кому могла быть выгодна смерть старой учительницы? Жила она одиноко. Никому не мешала. Богатств не нажила. Рустам никак не мог изъять из головы мысль о том, что Рогожая стала жертвой покушения на Владлена. На данном этапе расследования это была неправильная мысль, которая могла увести в сторону, но Маликов успел повидать на своём веку уже многое и его опыт подсказывал ему, что смерть Рогожей связана с покушением на жизнь Сухонина. Интуиция.
Рустам решил, прежде всего, установить технологию убийства. Он обратил внимание на то, что под документами не было подписи участкового. Маликов позвонил в райотдел МВД и там ему сообщили, что в тот день участковый Ноготь проходил плановое обследование в госпитале. Рустам вытребовал к себе милиционеров, проводивших осмотр места происшествия и дознание.
Ничего нового они ему не сообщили. Никто из милиционеров не удосужился проверить топки и состояние дымохода. Зафиксировали факт полного закрытия печной задвижки, наличие запаха угарного газа, показания Сухонина и на том удовольствовались. Маликов от досады обругал милиционеров и пообещал доложить их начальству о служебной халатности.
Он приложил к делу те материалы, которые были у Сильвестровой, и направился к экспертам. Надо было выяснить, каким образом могли заткнуть дымовую трубу. Другого способа направить угарный газ внутрь помещения Маликов не знал. Криминалист изучил уже протокол осмотра печей в доме Рогожей, составленный участковым и Сильвестровой. Он был категоричен: внутрь трубы ничего не запихивали. Трубу могли прикрыть чем-то сверху. Понятно, что и удалить такую улику было просто.
Утром на планёрке у шефа Рустам сделал доклад.
- Хм! – скривился Неряшный. – В любом случае, на крышу нужно было влезть дважды.
- Я никаких следов на крыше и вокруг дома не обнаружила. Там всё в снегу было, - подсказала Сильвестрова.
Неряшный и компания, включая нового помощника прокурора, с удивлением посмотрели на Надю.
- Зима, однако, - скривился в усмешке Рустам.
Все заулыбались. Афанасий Амвросиевич смутился. Что-то с Сильвестровой происходило. Дурочкой она не была.
- Выходит, что несчастный случай. Согласны? – прокурор обвёл взглядом подчинённых.
- А какая там конструкция печи? – поинтересовалась Зобова.
- Ты об чём? – Неряшный повернулся к ней всем телом.
- Ну… Есть печи, которые долго держат тепло. Тогда их протапливают, до образования золы и задвижку закрывают полностью. Такие печи аккумулируют тепло и держат его долго, - пояснила Ирина. – Если у Рогожей именно такая печь, то задвижка была прикрыта по вполне естественным причинам.
- Хм! Разумно, - Неряшный довольно кивнул. – Что там, Надя?
- Голландка… - Надя смутилась. – Я в печах не спец.

Маликов отправился в Вериши с криминалистом по кличке Бурундук. Кормилин Павел Климович имел привычку всё время что-то жевать. Явный признак сахарного диабета. С помощью Ногтя собрали нескольких мужчин и те разобрали печь в комнате, где задохнулась Рогожая.
- Голландка. Кирпич полнотелый из шамотной глины. Сделан во времена царя Гороха. Это тип аккумулирующей печи. Задвижка была закрыта правильно. Угарный газ в помещение проник из другого помещения.
- Ну, ты, Климыч, и придумал! – недовольно проворчал Маликов.
- Чё придумал? – нахмурился криминалист. – Факт – он и в Африке факт!
- Ладно, - отмахнулся Рустам. – Мужики, разбирайте все печи.
- Ни фига себе! – взвыл Вася Плотников. – Тут работы допоздна!
- Работайте! – прикрикнул на него Маликов. - В аду вам зачтётся!
Мужики с недовольным ворчанием принялись за разборку печей. Через три часа выяснилось, что все три печи были пристроены к старому дымоходу от русской печи. До уровня чердачного перекрытия они имели свои отдельные дымоходы, выше соединяющиеся в один. Стала и понятна причина трагедии. Ею стала обвалившаяся часть дымохода между печами в общей комнате и комнате, где спал Сухонин. Эта стена дымохода была сделана из обычного полнотелого кирпича, который от воздействия температуры со временем раскрошился и выпал на задвижку печи спальни Сухонина, нарушив тягу. Маликов вызвал Погодина.
- Почему вы не сказали, что при топке печи обнаружили остатки кирпича?! – набросился на него с упреками Рустам.
- А об ентом меня не спрашивали! – дерзко ответил Андрей Петрович. – Об углях спрашивали, а о кирпичах – не спрашивали!
- А сами не догадались сообщить? Или у вас это в порядке вещей? – не унимался Маликов.
- Ты, начальник, не шуми! Мы народ пуганный! Я три войны прошёл! Я вот так скажу… - Погодин взял стул и уселся на него задом наперёд. – Наши так печи не кладут. Это покойному хозяину немчура состроил. Ошивался у нас тут один пленный. По пути домой прихворал, его у нас и высадили. Мария Ивановна, пусть земля её будет пухом, пожалела того рыжего Ганса. Пацан он был совсем… Думаешь, мы тут миром не обсуждали беду? У нас такого на памяти не происходило…  Вот к чему наше мнение склоняется. В избе этой в спальнях тёплые печи. Их протапливают полностью и задвижку закрывают. А большая, в общей комнате, - ту на ночь топят. В комнате того киномеханика задвижка тоже закрыта была. Ежели кирпич выпал то, тяга должна была увеличиться, так как через два дымохода дым выходил наружу, токмо ентого не произошло. Я сразу заметил, что поддувало было закрыто почти полностью. Это хозяйка по привычке закрыла, чтобы угли дольше держались. А когда тяги нет, то и огня нет. Дрова дыму напускают. Вот тот дым во все щели и попёр, а в комнате Марьванны вокруг задвижки глина местами обсыпалась от времени и через те дырочки в помещение попала. Много ли надо-то старушке? Хлопов сказал, что вся комната была в дыму. Но, начальник, задай мне вопрос: а с чего столько дыму-то? Ты, задай, а я тебя прям сходу и скажу: дурак тот квартирант Марьванны был. Он на ночь сырых дров занёс на протопку. Я енто дело проверил, да и ты могёшь проверить. Мы в дровник как дрова складываем: сухие отдельно, свежие – отдельно. Свежие они оказались поближе, вот он их и ухватил. А чего с вас городских взять? Одни беды от вас!
- Ничего не понял в этом словесном поносе! Климыч, ты чего-нибудь понял? – помотал головой Маликов.
- Приблизительно. С физикой что-то не в ладах. Думаю, что нужно разобрать печи полностью…

Разобрали. Поладили с физикой. Погодин с сельчанами были правы наполовину. Дрова Сухонин принёс сырые, вперемешку с сухими. Брал из центра поленницы. Марьванна сослепу не разобралась. Кинула в топку и тех и других, а перед сном ещё подкинула. Если бы были одни сырые, то она вовремя растопки обнаружила непорядок. А получилось, что сухие дрова дали жару, от которого в сырых дровах стала быстро выделяться влага. Обычно, влага препятствует горению, и дрова гаснут, но тут получилось так, что продукты горения, более лёгкие, пошли одним путём, а влага – другим. В трубе пар, более плотный, стал препятствовать выходу угарного газа и тот стал собираться у фартука трубы, где размещались и печные задвижки. Через щели задвижек угар проник в помещения. А через испорченную задвижку в комнате Рогожей его проникло больше всего.
- Таков расклад, - подытожил свой короткий доклад Кормилин.
Маликов его слушал и не слушал. Смерть Рогожей произошла в результате несчастного случая. Это он понял уже давно. Если точнее, то по стечению нескольких неблагоприятных обстоятельств. Никакого покушения на жизнь Рогожей и Сухонина не было. Никакой связи между смертью Томилиной и Рогожей тоже не просматривалось. Но интуиция вопила, что такая связь есть.
- А не пошла бы ты на фиг! – разозлился Рустам.
- Ты это на кого? – опешил Бурундук.
- Не бери в голову. Это я на неё, - Рустам постучал костяшками пальцев по своей голове.

ГЛАВА 20

- Ну и славненько! – подытожил результаты расследования, проведённого Маликовым, Афанасий Амвросиевич. – В смысле, что не было преступления. Закрывай! И приступай к новой работе. Учителя труда утопили в колодце. Зобова, передавай дела Рустаму!
- Хорошо, - недовольно проворчала Ирина. – А что с проверкой по моему постановлению? Насильников будем привлекать?
- Будем? – Неряшный посмотрел на Сильвестрову.
- Нет, - покачала головой Надя. – Рогожей нет, а она была той самой честью и совестью, которая могла бы свидетельствовать на суде. Пойдут в отказ, и что мы им предъявим? Вину свою они осознали и, даже, искупили трудом. Висяк!
- Да? – Неряшный вопросил у Зобовой. – Согласна?
Ирина, молча, пожала плечами. Перешли к другим делам.

- Я не согласен! – завопил Сухонин, когда Надя рассказала ему о расследовании Маликова. – Может, покушения на меня и не было, но с Варей дело не чисто!
- Влад, ну какое тебе сейчас уже до неё дело?! – скривилась Сильвестрова. – Ну не Рогулин же её убил? А потом, на теле не было никаких следов насилия.
- А ты проверяла?!
Надя не проверяла. На следующий день она запросила материалы дела. Судмедэксперт указал на шишку в районе теменной части головы, которая, по его мнению, могла образоваться в результате падения тела со скамьи, возле которой её обнаружили. Кроме этой шишки и шрама в нижней части живота, образовавшегося после операции по удалению придатка по причине внематочной беременности, никаких других повреждений или травм не было.
«Беременность! От кого?!» - Сильвестрова завелась.
- А какое отношение это имеет к её смерти? – спросила Зобова, когда Надя рассказала ей о беременности Томилиной.
Надя угомонилась…

Но Сухонин не угомонился. Получив первую зарплату на новом месте работы, Владлен пригласил коллектив Дома культуры отметить это знаменательное событие. Деньги он и ранее зарабатывал, но это была его первая заработная плата, а не халтурка.
Через два часа застолья семейная часть коллектива удалилась, и остались Сухонин с Рогулиной и руководитель танцевального кружка Лепнин Макар. Вскоре и Макар покинул кабинет директора, где проходило застолье, чтобы провести репетицию со своими подопечными. Владлен остался с Марией Абрамовной вдвоём.
- Вам известна история Вари из Веришей? – поинтересовался он, как бы мимоходом.
- А то! – фыркнула директриса. – Та ещё шалава!
- А отчего она умерла? Я интересовался у местных, так они не особо хотели на эту тему разговаривать, - соврал Владлен.
- Ну, понятно… - Мария Абрамовна закурила. – Андрея, брательника моего двоюродного, выгораживают, кота блудливого!
Неожиданно вернулся Лепнин:
- Я отпустил своих. Грипп косит наши ряды. Трёх пар нет… Я не помешал?
- Так что за история, если не секрет? – спросил Сухонин у Рогулиной, указывая Макару взглядом на стоящую на подоконнике непочатую бутылку водки.
Макар потянулся за бутылкой. Рогулина загасила сигарету в пустой банке из-под шпрот, дождалась, когда Лепнин разольёт водку по стаканам, затем взяла в руки стакан и поднялась, чтобы произнести тост.
- Давайте, друзья мои, выпьем за мужиков! За тех, кто ради своей любви готов перенести и позор, и унижение, и общественное презрение, - провозгласила директриса, и выпила водку залпом, не чокаясь.
Сухонин почувствовал, что между Андреем Рогулиным и Марией Абрамовной кошка пробежала. Женщина был в состоянии алкогольного опьянения, и нужно было воспользоваться моментом.
- А чего его выгораживать? Варя же не его ждала на станции… - продолжил Владлен расспрос директрисы.
- Владик, сколько людей, столько и мнений. Ты расспроси веришских и каждый тебе поведает свою историю. Если бы это не касалось нашей семьи, то и мы бы думали, что Варька из-за несчастного случая замёрзла, - Абрамовна хотела закусить, но разнервничалась и небрежным жестом отодвинула от себя тарелку. – Ладно, слушай, если тебе так интересно…

- Я внятно объясняю?
Владлен лежал на своей кровати, а Сильвестрова пыталась его раздеть.
- Может завтра? Ты лыка не вяжешь! – укорила жениха Надя.
- Неееет! – Владлен помахал пальцем перед её носом. – К завтру я могу забыть. А ты слушай и фиксируй! Так вот. Варька после окончания школы поехала учиться в Сибирск, в профтехучилище. Ну и Рогулин туда же. Не пошёл в девятый класс. Из-за неё поехал. Там он Варьку и совратил. От него она забеременела. Приехали они в Вериши, а там родители Андрея скандал подняли. Всё ему про Варьку и рассказали. Видимо, Варина подруга им нашептала из ревности, Ирка Коренева. Ну, тот её и бросил, то есть Рогулин Томилину. У Варьки внематочная беременность была. Обошлось. А Андрей в себя пришёл и снова к Варе. Ну, та ему от ворот поворот. Не простила. Слушаешь?
- Слушаю… Может завтра? – Надя давно прекратила раздевание жениха и стояла над ним со скрещенными на груди руками.
- Слушай сюда! – Владлен поманил её пальчиком. – Дед Андрея, который Герой, с кем-то там поговорил, и Андрея отправили в другой город, уже в техникум. В тот техникум поступила и дочка Хлопова, Аня Хлопова. Она была на год младше Рогулина. Хлопов и Рогулин уже давно порешили своих детей переженить, только Андрей всё кочевряжился. И Варька кочевряжилась. Других отшивала, сама замуж не шла, но и к Андрею возвращаться не хотела, а тот страдал всеми мировыми страданиями! Дай воды…
Сухонин жадно выпил кружку воды и немного протрезвел. Он сел на кровать и усадил рядом Надю, которая всем своим видом показывала, что устала и ей пора спать.
- Подожди! – Сухонин крепко обнял невесту. – Андрей окончил техникум, затем какие-то курсы комсомольских работников, и его отправили сюда в Вережу инструктором райкома комсомола. А время-то идёт! Анька Хлопова так в девках и ходит безо всякой для себя ясности. Она уже в Вережах технологом на хлебозаводе работала. В конце концов, Аньке всё надоело. Говорит Рогулину: или женись, или я выхожу замуж. Ну, тот те же слова говорит Варьке: мол, или выходи за меня, или я женюсь на Хлоповой. А тут как раз этот Началов. Варька, видимо, чтобы отомстить Андрею, закрутила с этим геодезистом. Тут, ведь, какое дело?! Чего ей было в Веришах торчать? Продала бы дом и свалила бы в город. Девка она видная, да ещё и при деньгах! Запросто могла устроить свою жизнь. Но отчего-то торчала в этой дыре. Отчего? Думаю, что любила она Андрея. Любила, но простить не могла. Рогулин психанул и назначили сватовство на тот день, когда Началов должен был приехать. Секёшь? Вот, Варька и вырядилась, чтобы пройти мимо дома Хлопова во всей своей шикарности. Подразнить Андрея. Так сказать, сделать контрольный выстрел. Тот её заметил и за ней пошёл. А Хлопов сам на станции был. Он-то и видел, как Андрей с Варькой ссорились. Рогулин пытался её силой увести со станции, чтобы не встретила Началова. Потом он её ударил. Варька бросилась бежать к вокзалу, споткнулась и ударилась головой. От того у неё и шишка была. Рогулин убежал. А когда пришла новость о задержке поезда, Хлопов ушёл и закрыл станцию. Чего ему торчать на станции, когда в доме пьянка? Варьке же ничего не сказал, по понятным причинам. Не хватало ещё, чтобы она посреди сватовства и застолья увела жениха обратно… Она в растрёпанных чувствах была и сразу не сообразила, что станция закрыта. А когда сообразила, то было уже темно. Она жуть как боялась темноты. Вот и сидела, мерзла и совсем замёрзла. Вот так!
- Долго придумывал? – усмехнулась Надя. - Фантазёр!
- А вот и нет! Хлопов сам рассказал на свадьбе! Марии Абрамовне рассказал и Евдокии Петровне! По пьянке, конечно… Они с отцом Рогулина поссорились, чуть ли не подрались. Вот, их и развели по углам. Ну, Хлопов и распустил нюни. Мол, он, за ради счастья молодых, совесть потерял, человеческой жизнью пожертвовал.

На следующее утро на планёрке Неряшный сразу же распорядился:
- Сильвестрова, бери машину и в Вериши. Тамошний председатель сельсовета повесился.