Все они солдаты... Киноповесть. Гл. 34

      КИНОПОВЕСТЬ.  "ВСЕ  ОНИ  СОЛДАТЫ..."      

      34.
      В  ТО  ЖЕ  ВРЕМЯ.  СТОЛОВАЯ  В  ДОМЕ  ПОМЕЩИКА  ДОБРОНРАВОВА.



      
      Столовая  в  барском  доме…
      Богато  сервированный  стол,  с  изобилием  разнообразных  блюд  на  нём  и  различных  фруктов  подле  Велесова  с  Лелиным…
      За  столом,  кроме  самого  Ивана  Кузьмича  Добронравова  и  полковника  Велесова  с  поручиком  Лелиным,  мы  видим  супругу   Добронравова  Василису  Егоровну. Даму  довольно  привлекательную,  хоть  достигшую  возраста  сорока  лет,  несколько  располневшую  и  совершенно  седую. 
      Но  ранняя  седина  её  совершенно  не  портит  и  не  старит,  а  наоборот,  как  бы  даже  освежает   лицо. Свои  седые  легкие  волосы  она  собрала  в  изящный  узел  и  скрепила  на  затылке  красивым  черепаховым  гребнем. Одета  Василиса  Егоровна,  на  первый  взгляд,  очень  просто,  но,  приглядевшись,  можно  заметить  безукоризненность  этой  одежды  и  полное  её  соответствие  внутреннему  миру  хозяйки  дома.
      Здесь же  за  столом  и  две  дочери  хозяина, милые смешливые  барышни 15  и 13  лет.  Девочки  одеты  тоже  хоть  и  просто, но  продумано  и  тщательно.  У  обеих  длинные  русые  косы,  обе  похожи  на  отца.   
      Ведут  они  себя,  в  общем-то,  благопристойно,  но  любопытства  и  интереса  к  Лелину  скрыть  не  умеют, как  и  возбуждения  от  происходящих  событий  и  острого  к  ним  любопытства.  Они  совсем  не  испытывают  страха,  происходящее  кажется  барышням  весёлым  и  интересным. Поэтому, несмотря  на  строгие  взгляды, которые  мать  периодически  им  посылает,  не  умеют  скрыть  своей  юной,  возможно,  несколько  чрезмерной,  оживлённости.
      Все  присутствующие  в  столовой  женщины,  как  и  прочие  героини  фильма,  причёсаны  очень  естественно,  без  капельки  декоративной  косметики  на  лицах,  с  коротко  остриженными  ногтями  без  намёка  даже  на  бесцветный  лак  на  них.
      Здесь  за  столом  и  два  сына  хозяина.
      Совсем  маленький,  вероятно, пятилетный,  сидит  подле  сдержанного  строгого  иностранца-гувернёра,  тот,  что  постарше,  восьмилетний,  рядом  с  хорошо  нам  знакомым  семинаристом  Митрофаном  Кузьмичом  Страстотерповым.
      Двое  уже  немолодых  слуг  прислуживают  за  столом.
      Полковник  Велесов,  продолжая  разговор,  очень  вежливо  и,  скорее  всего,  только  ради  поддержания  беседы,  спрашивает  у  хозяина  дома:
      --  Как  же  так  случилось,  что  у  сугубо  штатского  человека,  родились  сыновья,  решившие  посвятить  себя  военному  делу?
      Тот  со  смехом  отвечает:
      --  Всему  виной  батюшка  моей  супруги,  человек  военный,  который,  несмотря  на  малое  с  внуками  общение,  сумел-таки  стать  для  них  образцом  во  многом.
      Василиса  Егоровна  лёгкой  беседы  не  поддержала.
      Она,  явно  чем-то  обеспокоенная,  повернувшись  к  Ярославу  и  Владимиру,  которые  в  отличие  от  всех  остальных,  сидящих  за  этим  столом,  ели  только  фрукты,  с  трудом  скрывая  волнение,  спросила:
     --  Мои  старшие,  Севочка  с  Митенькой,  в  кадетском  корпусе.  Севочка  мал  ещё,  а  вот  у  Митеньки  в  этом  году  выпуск. Неужто,  и  ему,  как  и  вам,  господа,  придётся  участвовать  в  усмирении  крестьян?
     Муж  это  беспокойство  супруги  разделяет  полностью:
     --  Это  же  наш  русский  народ,  а  Вы  говорили,  в  случае  необходимости,  и  стрелять  станете… Не  могу  вообразить,  чтобы  мой  сын  стрелял  в  свой  народ!
      Ярослав  Всеволодович  недобро  ухмыльнулся  в  усы,  но  смолчал.
      Ответил  поручик  Лелин,  стараясь  придать  голосу  как  можно  больше  теплоты:
      --  Кадетов  не  пошлют,  не  извольте  беспокоиться,  Василиса  Егоровна.
      --  Но  вы,  Владимир  Пересвентович,  это  навЕрное  знаете?
      --  НавЕрное,  я …
      Семинарист,  Митрофан  Кузьмич,  всё  это  время  занимавшийся  не  своим  учеником,  и  даже  сам  ничего  не  евший,  стараясь  хоть  как-то  привлечь  к  себе  внимание  дочерей  хозяина,  сосредоточенное  за  сегодняшним  обедом  только  на  поручике  и  полковнике,  растягивая  слова,  явно  кичась  умением  говорить   и  своей  осведомленностью,  влезает  в  разговор,  перебив  Владимира:
      --  А  вот,  кабы,  своевременно  реформы  были  проведены,  не  случилось  бы  того,  что  происходит  у  нас  сегодня!
      Поручик,  сраженный  его  бесцеремонностью  и  наглостью,  на  какой-то  момент  даже  растерялся,  а  потом,  широко  улыбаясь,  подчёркнуто  доброжелательно  спросил:
      --  А  это,  позвольте  узнать,  когда,  своевременно?
      Митрофан  Кузьмич  поучающим  тоном  старшего  отвечает:
      --  В  1825  году!  Восстание  декабристов  указало  на  своевременность  таких  реформ  уже  тогда!  Нужно  было  не  вешать  Пестеля,  Рылеева…,  а  осуществить  ими  задуманное,  ввести  этих  героев  в  Государственный  совет,  сделать  министрами!
      Тут  не  согласился  уже  хозяин  дома:
      --  Как это?  Сделать  министрами  людей,  задумавших  не  только  убийство  самого  Государя,  и  всей  семьи  его,  но  и  всех  родственников,  всего  Дома  Романовых…
      Митрофан  Кузьмич,  назидательно  подняв  палец,  заявляет  в  ответ  хозяину:
      --  Если  бы  Государь  проникся  величием  духа  Пестеля,  Рылеева,  Муравьёва…
      Теперь  уже  Лелин  резко  перебивает  его:
      --  Позвольте,  а  в  чём  заключается  это  самое  величие  духа,  хотелось  бы  уточнить…
      Семинарист,  войдя  в  азарт,  размахивая  руками  и  брызгая  слюной  (показываем  слюну  на  его  губах,  летящие  изо  рта  брызги),  страстно  декларирует:
      --  В  любви  к  своему  народу,  в  стремлении  сделать  его  жизнь  не  только богатой  и  счастливой,  но  и  избавленной  от  помещичьего  гнёта  и   гнёта  самодержавия!
      Поручик  со  смешком  в  голосе  уточняет:
      --  Это  Вы  изволили  счесть  великим  духом  Пестеля,  считавшего,  что  человечество  делится  на  ведущих  и  ведомых,  и  себя,  естественно,  относящего  ведущим?  Это  Вы  определили  в  великодушные  Муравьёва-Апостола,  заявившего,  что  «масса  --  ничто,  она  будет  тем,  что  захотят  личности…»?  Интересный  у  Вас  взгляд  на  величие  души,  однако…
      --  Не  приписывайте  этих  пороков  великим.  Если  бы  им  удалось  повести  народ…
      Владимир  произносит,  откровенно  издеваясь:
      --  Так  Муравьёву  удалось  повести  Черниговский  полк… Знаете,  с  чем  он  столкнулся?
      Митрофан  словно  споткнулся, он   растерянно-удивленно  смотрит  на  поручика,  а  потом  качает  головой.
      Владимир  злым  голосом,  но  тихо  и  внятно  продолжает:
      --  Народ  верит  в  богоданность  Монарха,  а,  если  Монарх  от  Бога,  а  офицер  от  Монарха,  то  солдат  следует  за  этим  офицером  и  выполняет  все  его  приказы.  Поэтому,  как  только  нижние  чины  Черниговского  полка  поняли,  что  их  офицер  не  от  Монарха, а  против  него,  так  сразу  и  перестали  офицеру  тому  подчиняться.  Вот  как  народ  пошёл  за  Вашими  декабристами!
      Митрофан  победным  тоном:
      --  Но  на  Сенатскую  площадь  рядовые,  однако,  пошли  за  своими  офицерами!
      --  Обманутые  обещаниями  и  уверениями  о  том,  что,  если  они  будут
верны Константину,  тот  их … осчастливит… Пошли  «под  знаменем»  Константина,  не  зная  реальных  планов  и  целей  своих  офицеров…
      Хозяин,  кажется,  уже  полностью  ставший  на  сторону  поручика,  возмущенно спрашивает  у  Митрофана:
      --  А  убийство  выстрелом  в  спину  Милорадовича,  героя  войны  1812  года?  В  спину!  Вы  и  это  находите  поступком  порядочного  человека?
      Владимир  продолжает:
      --  Эти  честолюбцы  обманом  повели  солдат  умирать  на  Сенатскую  площадь.  Погибло  более  тысячи  двухсот  человек,  из  них  более  девятисот  --  чернь.  Тот  самый  народ,  за  который  они,  якобы,  ратовали!
      Семинарист,  не  желая  смириться  с  доводами  Лелина,  возражает:
      --  Не  знаю  таких  подробностей.  Возможно,  это  Ваши  личные  выдумки,  поручик,  но  всем  и  каждому  известно,  что  они  хотели  освобождения  крестьян  от  крепостного  права,  боролись  за  свой  народ…  И  почему  Вас  так  возмущают  те  девятьсот  погибших  представителей  черни… Декабристы  за  ВЕСЬ  народ  радели,  и  в  такой  ситуации  пожертвовать  горсткой  не  так  уж  и  страшно…
      Владимир  со  смехом:
       --  Не  страшно?  Горсткой?  Ну-ну… 
      Качает  головой  и  продолжает:
      --  А  коли  радели,  то  отчего  же  никто  из  декабристов  не  освободил  своих  собственных  крестьян?
      Тут  в  разговор,  наконец,  вступает  и  Велесов,  он  довольно  иронично  уточняет:
      --  Ну  почему  же  никто  не  освободил…  У  Пестеля  был,  помнится,  один  крепостной,  он  его  и  отпустил.  А  у  Якушкина  незадача  с  освобождением  собственных  крестьян  вышла.  Намеревался  отпустить  всех  своих  крепостных  без  земли,  но  крестьяне  на  то  не  согласились.  Отказались  от  такой  великой  милости. Не  захотели  помирать  на  свободе  с  голоду  без  земли-кормилицы.
      Поручик,  поддерживает  полковника,  продолжая  его  мысль:
      --  Никто  из  декабристов  и  не  думал  о  том,  чтобы  освободить  крестьян  с  землей!  Своей  землицей  они  делиться  не  собирались.
      Семинарист  возмущённо:
      --  Вы  клевещите  на  великих  людей!
      Владимир  тихим  холодным  и  злым  голосом:
      --  Да  неужели!?  Отчего  же  ваши  великие  не  отпустили  на  свободу  своих  собственных  крестьян  с  земельными  наделами?
      С  нехорошим  смешком  в  голосе  его  поддержал  полковник :
      --  Почему  Рылеев  и  Пестель,  например,  во  время  следствия  выдавали  своих  товарищей  списками? Если  они  такие  великие  и  бескорыстные?
      Мягко  хлопнув  ладонью  по  столу,  Велесов  подвёл  итог  дискуссии:
      --  Не  случайно  эти  авантюристы  были  вознесены  врагами  России  на  уровень  героев-страдальцев  за  народ. Сделано  это  было  для  того,  чтобы,  размахивая  ими,  как  знаменем,  звать  таких,  простите  за  грубость,  дурачков,  как  Вы,  Митрофан  Кузьмич,  к  разрушению  державы…
      Лелин  завершает  его  мысль:
      --  Организовывая  русский  бунт,  по  словам  Пушкина,  бессмысленный  и  беспощадный. С  началом  которого,  кстати,  мы  сегодня  и  столкнулись.
      Иван  Кузьмич  пытается  увести  разговор  хоть  немного  в  сторону,  в  благопристойное  русло:
      --  Благодаря  вам,  господа,  до  бунта  дело  не  дошло.  Нижайший  вам  поклон,  Ярослав  Всеволодович,  Владимир  Пересвентович,  за  то,  что  нашли  выход  из,  как  мне  тогда  казалось,  отчаянного  положения,  нашли  необходимые  слова  и  доводы…
      Полковник  отвечает  задумчиво:
      --  Надеюсь,  что  из  положения,  действительно,  вышли.  Завтрашний  день,  впрочем,  покажет.
      Семинарист  смириться  со  своим  поражением  в  споре  не  может,  злобно  сощурившись,  он  почти  выкрикивает:
      --  Сегодня  весь  мир  отстаивает  право  человека  на  свободу!  Вспомните  поход  Гарибальди  по  Италии!  Вам  же,  господа,  чужды  эти  высокие  идеалы.  Мы  должны  идти  вместе  со  всем  миром!  Быть  с  ним,  а  не  киснуть  в  своей  косности!  Но  воздух  свободы  враждебен  вам.  И   в  декабристах,  поэтому,  вы  видите  только  личных  врагов.  Небось,  господин  полковник,  сами  являетесь  отъявленным  крепостником!?  Сколько  у  Вас  душ  крепостных,  позвольте  узнать?
      От  бестактности  учителя  своего  сына  Добронравов  потерял  дар  речи.  Василиса  Егоровна  покраснела  от  возмущения  и  тоже  потерялась,  не  зная,  что  тут  можно  сказать...
      Ярослав  же  спокойно  посмотрел  в  глаза  оппоненту  и  холодно  ответил:
      --  Ни  одной.
      Владимир,  самодовольно  улыбаясь,  хвалится:
      --  Ни  у  Светлейшего  Князя,  ни  у  меня  крепостных  нет  и  не  было,  как  и  у  наших  отцов.
      --  Лжете!
      Велесов  посмотрел  на  семинариста  долгим  холодным  взглядом:
      --  Не  имею  такой  привычки,  сударь.
      Добронравов,  стремясь  прекратить  эти  бестактные  высказывания  учителя,  решил  перевести  разговор  в  русло  теоретических  рассуждений  и  обратился  к  семинаристу:
      --  А  отчего  Вы,  Митрофан  Кузьмич,  считаете,  что  гражданская  война  --  благо?  Почему  у  Вас  такой  восторг  вызывает  даже  сама  мысль  о  ней?
      --  Потому  что  она  несёт  свободу  и  очищение!
      Полковник  прерывает  его  спокойно,  но  твердо  и  жестко:
      --  Она  несёт  кровь  и  смерть!  А  впоследствии  власть  наиболее  бессовестному  и  жестокому.