Выше

Как говорится – ничто не предвещало таинственного происшествия в обычном походе за хлебом в ближайшую булочную.  Не было никаких предчувствий, предвидений, знаков Судьбы.
Всё началось, как и обычно: шумел проспект, позвякивала железная  мелочь в кармане, и я находилась вся во власти житейских забот. Это надо же было – так неудачно упасть на железный рельс, здорово раскокав себе колено! Мази «Календула» и «Гиперикум» лечат этот страшный синяк, и облегчают мои страдания,  однако ходить без постоянного ощущения этого колена  пока не получается. Это, само собою, неприятно, но не смертельно и от похода за хлебом не освобождает. Нужно будет прикупить в хлебном ещё и баранки для мамы: не забыть бы, что она предпочитает маковые сдобным. Ну и дальше хлебного – моя любимая «Иголочка»: там нужно будет прикупить метр тесьмы для обшивки юбки. Жаль, что я никак не научусь считать, и вместо нужных пяти метров покупаю четыре…
Трудно сказать, когда среди этого этого вороха мыслей возникло воспоминание о недавно прочитанной книге Раймонда Моуди «Жизнь после жизни», но память услужливо подсказала мне путь туда: боль –тёмный тоннель-яркий свет- и что-то выше. Нет, я  сама этого никогда не испытывала, в состоянии клинической смерти не находилась, о самоубийстве не мечтала и была на редкость уравновешенным и приземлённым подростком. Но почему-то в мою голову вдруг закралась мысль, что если вот сейчас, сию минуту я возьму и умру, то не успею вылечить колено, прикупить баранки и тесьму, не дошью свою юбку, и…
…И тут вдруг меня посетила первая странность: боль в ноге неожиданно унялась. Я – перестала чувствовать это нытьё в колене, хотя эластичный бинт был на своём месте, и страшно-синее пространство под ним ничуть не уменьшилось.
Далее, странность появилась вторая: мне показалось, что под ногами моими – вовсе не асфальт. То есть при взгляде под ноги поверхность оставалась такой же серой и шершавой, однако она…пружинила! Странное чувство, что асфальт покрыт загустевшим клубящимся дымом, и за счёт этого пружинит, как резина, не оставляло меня.
Третьей странностью стало отсутствие прохожих. То есть вот они только что были – и исчезли с глаз, и получается, что в шесть вечера, в самый что ни на есть час пик я иду по пустой улице, и шум машин слышится как-то глухо. Глухо?
И тут, наконец, я догадалась посмотреть по сторонам…и обнаружила, что на уровне моих глаз – окна верхних этажей дома, мимо которого я иду! Улица с её многолюдным потоком осталась далеко внизу, а я иду по асфальтовой дороге куда-то вверх, и дорога, сотканная из дыма и асфальта, ведёт меня в совершенно неизвестном направлении.
Нет, ну ничего же себе…что же делать, Боже ты мой? Первым ощущением было развернуться назад и попытаться, пользуясь этой дорогой, спуститься вниз. Но это, как ни странно, оказалось невозможно: путь, по которому я шествовала,  был плотным только в направлении «вперёд и вверх», а там, где могла бы быть дорога назад, дым рассеивался, оставляя пустое пространство.
А что, если попытаться войти в окно верхних этажей? Но нет…между мною и окнами существовало пустое пространство, а летать ещё сегодня утром я не умела.
Остановиться? Это можно было проделать, но оставаться на одном месте подолгу не получалось…но ноги сами несли меня вперёд и вверх. Позвать на помощь людей внизу? Я опустила голову вниз и что-то крикнула...улица продолжала шуметь, и никто из оставшихся внизу людей меня не слышал.

Что делать? Первым ощущением стал панический страх: стало быть, я – бесплотна, невидима, я- призрачна.  А в каком случае так бывает, ехидно спросила меня моя логика? «Видимо, я умерла и стала призраком, - сказала я себе, - и теперь меня приглашают, куда и полагается: наверх».  «Реймонд Моуди солгал: не было тоннеля, не было толчка, вот он - настоящий переход!» Это объяснение настолько меня удовлетворило, что панический страх  почему-то пропал…вдруг вспомнились слова из Булгакова: невидима и свободна!  Невидима, как Маргарита? Но позвольте-ка…как это меня угораздило распрощаться с жизнью совершенно незаметно для себя самой? Боли я не почувствовала, какого-то физического воздействия типа удара сзади или падения кирпича  на голову – тоже. Меня сбила машина…могло бы быть, в принципе, если бы я переходила дорогу. Но ведь я не переходила дорогу, вот в чём штука!
Я схватила себя за руку и попыталась ущипнуть, чтобы проснуться – в случае, если это вообще сон. Для призрака я была вполне плотная, однако боли я не почувствовала. Сон ли? Но почему же я не спешу просыпаться?
Дорога теперь пролегала над домами…серая полоса дымящегося воздуха, справа и слева от которой было небо с облаками. Это было  бы очень красиво, но наслаждаться красотами мне мешал внутренний голос, задающий один и тот же вопрос: что со мной случилось? Куда ведёт меня таинственный небесный путь?
Мало помалу вдоль дороги ( а я продолжала неумолимо двигаться вперёд) стали попадаться серые тени…когда я вгляделась в них, я увидела, что это – люди, которых я вроде когда-то видела…знала? Учитывая, что эти люди двигались мне навстречу без всякой дороги, я догадалась, что это – другие призраки, такие же, как я. Моя учительница младших классов, мой сосед из крайнего дома – но их же реально больше нет в мире. Так вот они где теперь – бродят небесными тропами над землёй!
Все мои ощущения свелись к единой цели: вверх, вверх, неумолимо – вверх. Пропал куда-то мой страх высоты, который испытываешь в горах или на крышах; сейчас я была выше этих крыш и гор, и – страха не было! В голове почему-то крутилось окончание крайне нелюбимой мною андерсеновской сказки «Русалочка» : она, бросившись в морскую пучину, не погибла, а стала подниматься всё выше и выше. Куда я иду, спросила она, и получила ответ: «К дочерям Воздуха!»
Видимо, и я шла к дочерям Воздуха, потому что внутри меня появилось ощущение, что сейчас я узнаю, куда и зачем я иду.
И действительно: по краям этого призрачного пути стали появляться…стены? Впрочем, это не были стены в общепринятом смысле слова: стена предполагает что-то прочное и незыблемое, а тут появились жемчужно-серые очертания каких-то акведуков с арками, в которые щедро проглядывало небо.
Миг – и моё восхождение стало замедляться. Я огляделась: справа и слева от меня тянулись рядами высокие арки, за ними парили белые облака. Длинный зал, наполненный полупрозрачными фигурами. Духи? Ангелы? Я этого не знала; в отличие от меня эти фигуры казались удивительно бесплотными.
И тут я увидела Его.  Он был средоточием и завершением этого Небесного чертога, прекрасный и строгий одновременно. Я не знаю, как его описать, да и стоит ли описывать то, что не поддаётся никакому описанию...чувствовала только, что он тут главный, и он меня любит.  Это был Свет, яркий и вместе с тем – разумный. В отличие от нашего Солнца, лучи которого жёлтые и жаркие, здесь Свет был белый, напоминающий отблеск молний на сером небосводе.  «Это он, наш Творец и Созидатель! Я – у него, и теперь мне уже ничего не страшно».
Заглядевшись на Него я не сразу осознала, что мой путь прерывается призрачной чертой, напоминающей обрыв…оттуда струились лучи света, но перешагнуть черту почему-то совершенно не тянуло.
Он «говорил» со мною; нет, никаких слов я не слышала, а просто воспринимала их внутри себя.
-  Ты – здесь, - сказал Свет, - ты знаешь, почему ты здесь оказалась?
- Да, - отвечала я, - я умерла и попала к тебе, правильно?
- Нет, ты жива, - сказал он, - видишь эту черту? Если хочешь присоединиться к нам, перешагни её.
- Мне пора это сделать?
- Это твой выбор, уйти или остаться там.
И тут перед глазами моими, словно на экране большого телевизора, замелькали цветные  картинки из моей жизни: мне три года и я на горке; я иду в школу с большим букетом и в прозрачном фартуке; мне – 12, и я стою перед зеркалом в оранжевом платье в горошек;  мне – 14, и я с родителями на гастролях на агитпоезде; мне – 15, и я стараюсь подняться на крышу дома…
Это – то, что было там, а впереди, в этом небесном зале стояли те, кто меня ждал тут…фигуры из света – мои соплеменники.

- Я хотела бы остаться там, - сказала я, - если можно…
- Ты знаешь, кем ты будешь там? – спросил Он, и перед моими глазами вдруг замелькали все мои мечты; я – актриса и нахожусь на съёмочной площадке; я – историк и сижу в кабинете, обложенная старинными книгами; я – археолог и пытаюсь очищать кисточкой какие-то древние камни; я – певица и стою на сцене в ярко-алом блестящем платье; я – писатель за пишущей машинкой…
- Я там буду поэтом, - почему-то вдруг сказала я. Почему, я и сама не знала.  Я не видела никакого пути поэта, его не было среди этих картинок! Стихи я писала с детства, но никакого значения им не придавала. Презрительно называя их «стишками», я по сути, просто записывала рифмованные мысли, то и дело приходившие мне в голову.
- Да будет так, - сказал Свет, - вот тебе кольцо: надень его на палец и возвращайся.
И тут на секунду я опять увидела этот небесный чертог и светящиеся полупрозрачные фигуры…они протягивали ко мне руки, они, казалось, были огорчены моим выбором. Раз я – ухожу, я их  больше не увижу, выходит?
Эти сожаления не сразу дали возможность разглядеть зависшее прямо на уровне моего лица кольцо. А оно матово поблёскивало в пронизывающих всё лучах белого света. Не кольцо, скорее уж перстень с большим дымчато-серым камнем. Я протянула к нему руку – оно оказалось на моём пальце. И камень тут же сменил цвет, став из дымчато-серого ярко-фиолетовым, а вслед за этим –ярко-бирюзовым.
Но…я опять посмотрела на эти фигуры. Они молча стояли и смотрели на меня, и Свету не понадобилось объяснять, что я испытываю в этот момент.
- Всё будет в своё время, - заметил он, - тебе пора.

Что произошло дальше, я затрудняюсь описать, потому что небесный чертог, серая дымчатая дорога к нему и Свет исчезли, и  последовал стремительный «полёт» вниз, завершившийся тем, что я тихо-мирно проснулась в своей кровати. Ущипнула себя – больно! Так это что же, был  всего лишь прекрасный сон? А ведь и правда…когда я щипала себя там, мне не было больно, так что…
…опровержением стало лишь сияющее на моём пальце Небесное кольцо, ставшее вдруг на миг таким же светящимся, как Свет.
С тех пор пищу стихи легко; лишь только потрудиться стоит, как Время новый миг откроет, и стих течёт, как молоко. Теперь я думаю стихом; мои рифмованные мысли порой откроют столько смыслов, что мир над нами мне знаком.  И жить стараюсь я  - сейчас; лишь  это детское виденье я не приму за наважденье: вот так мечты спасают нас!