Способен быть человеком. Повесть в 3-ех частях

  Способен быть человеком.


  Часть 1: Венский Вальс
   

                1

Мне было трудно привыкнуть к тому, что придется покинуть Москву; Гулев говорил, что это пойдет мне на пользу: весной в многомиллионном городе жить было невозможно: вместо свежего воздуха с пыльных дорог поднимался заводской смог, город наводнялся туристами; не спала столица теперь больше, чем 24 часа в сутки. В комнату мою на Арбате часто заглядывали японцы, узкими глазами они пытались в кромешной тьме обнаружить что-то "российское" или что-то "музейное": я ругался на них, они прощались со мной сомкнутыми ладонями и поклоном; я же закрывал скрипучую дверь, в дорогу указывая им: "выставка в другой стороне". Всё же на трудовую поездку в деревню мне решиться было еще страшнее. Закоренелый городской житель: я сравнивал села и деревни с бесконечностью скуки. Что можно обнаружить среди погостов и полевого ковыля? К Московскому городу я был привязан; четыре ночи я рассуждал не только о поездке, но и черной меланхолии предстоящей к испытанию: девушек, встречавших меня у дверей супермаркета я представлял отговаривавшими меня от бредовой идеи ехать в село; даже стоявших вдалеке у  ларька с шариками детей я замечал как-то по-иному; голову продавца отрицательно повернутой; мне казалось он говорил: "Бросьте! Бросьте! Павел Дмитриевич!" Саша Гулев же нарицал меня "параноиком", "консерватором" и "энергетической кровопийцей". Тогдашнего моего заработка музейного смотрителя мне вполне хватало на хлеб с солью, если постараться -  с маслом; на пятый день готовый признать себя неуклонным пассивистом, я вздохнул и от собственной ригидности ругнулся; одевшись в клетчатый старый фрачок я покинул комнату и прошел по коридору,  перебирая больными от собственного веса суставами. Было около 8-ми утра или около того; дело близилось к посетителям; по самой молодости я открыл на выигранные в 90-ых годах барыши небольшую выставку; посвятил я одну залу - призракам, другую - уфологам; сам по большему счету я не верил в ни в "зеленых человечков", ни в йети, но туристам нравилось; мало того удалось выкроить место на Арбате; тогда мне помогла неразбериха, царившая в жилом фонде, и простота оформления документов. Люди уповали и на мрак, разворачивавший свои объятья в моем музее; многие из европейцев и азиатов думали: "как все удивительно подстроено", однако же гениальность этой обстановки сводилась к сущему: денег хватило только на масляные лампадки. Ровно в 8:30 я открывал свой музей; запуская старый патефон с "Призраком оперы"; признаюсь: он - моя гордость; меня теперь даже не стесняет то, что я нашел его на помойке, где-то дальше Воробьевых гор. В первой моей зале я размещал, как уже сказано все о призраках: фото первого призрака, которого, как известно, запечатлели на серебряную пленку; это была женщина лет 25; по преданию - топором ее порешил собственный муж; нашед на распродаже череп человека я разместил его далее, прикрепив страничку из "Гамлета", калиевую соль, селитру, световое ружье, ЭМР-модулятор, костюмы из известного фильма "Охотники за приведениями", вырезки из древних газет и журналов и прочее - все это составляло мою выставку в первой зале; я обязательно заставил все зелеными пышными занавесками и фигурками различных призраков: "духа Распутина" - так популярного в 30-ых годах прошлого века, "фантома Людовика 14-го, даже пресловутых призраков из властелина колец; венчали драму рисунки арт-хаоса и подписи на латыни. Раньше у меня работал и Алешка, за небольшую плату он пугал народ в костюме, только потом неудачно для меня спился. В восторге прошедшей экскурсии туристы проходили далее: в залу n;mero 2, где оживала инопланетная жизнь: зелёные человечки, фигурки инопланетян из различных фильмов; фото первого вскрытия инопланетянина, взорвавшего телевизоры в 1920-ых годах; космические апроксимации и выращенные мной миниатюрные пшеничные поля с выбритыми на них инопланетными знаками. К моему сожалению, вторая комната и стала источником моих раздумий: арендную плату я более не тянул; именно в связи с этим Саша Гулев и предложил мне вспомнить минувшее.

- Слушай, Павел Дмитриевич! Музей нельзя продавать! Ни в коем случае! Как же? Дело всей жизни! Поступить с ним так неблагоразумно.

Проводя расчет с еще одним туристом, я внимал словам Гулева; он был прав; жаль, безвыходность ситуации теперь давала свои определенные плоды. Гулев с высшим инженерным образованием работал для меня в странном месте: в центре трудоустройства; ситуация на заводах не спасла молодого физика; если я выиграл в лотерею в то время, то он решал вопрос о том, как остаться на плаву, имея при себе красный с вышитыми желтыми нитками диплом; спасла его тогда собственная сестра, забравшая его на работу к себе сначала координатором и курьером; затем же он дорос до директора. Имея при себе харизму общения,  он пользовался успехом у женщин и на работе в противовес мне; но как говорится сходится обычно несовместимо ни мы сошлись с ним в дружбе; он не искал удовлетворения в культуре, а я в разговорах. Мы были разные по внешности - он смуглый, с черными волосами и такой же грудью, я же - низенький, толстый и светлый; проводить же мы могли с ним часы на пролет; как только мной было рассказано о продаже музея, он заругал меня, не слушая доводы и мои уговоры: "только так я не останусь в забвении"

- Хватит! Хватит! Иногда решение текущих проблем это смена амплуа и рокировка. Продавать музей глупо, - он потыкал меня в голову, напоминая мне искося мою когда-то умершую бабушку, - Мы с тобой можем решить все чуть по-другому: дело в том, что наступает мой отпуск, я возьму музей в свои руки, а ты окажешь мне услугу.

Я прикрыл дверь музея; повернувшись к нему и нахмурившись так, что сложно было не понять мое недовольство.

- И какая же?

Тот улыбнулся.

- Все просто, Паша! Поработать по специальности, и того - все.

Я высунул язык; мрачность нахлынула на меня.

- Учителем? Да тьфу на тебя! Уже не молод я... Без энтузиазма как же к детям?

- Тебе только 30? Чем не запал кремлевской пушки? Ну! - он развел руками, - соглашайся! Единственное "но", придется покинуть Москву.

- Пожалуй, для меня того страшнее нет.

- Это же дети! Чего тебе стоит посвятить месяц? Ради музея? Ради дела всей жизни.

- Черт с тобой! Давай сюда своих детей.

- Другой разговор, координаты и адрес пошлю в смс. Ключи мне, - он протянул мне руку.

Утопая в сущем душевном тлене, я протянул ему ключи от музея.

 2

- Вы что за екарный Кудрин, люди? Кто Вас так учил укладывать бревна?

Причитал Гриша-прораб, перепрыгивая через катившиеся бревна; каска его наседала на глаза, так что из виду пропадали его подчиненные глупо улыбавшиеся ему в лицо; сегодня его день явно не удался: на новенькую спецовку он вылил краску, в олифе измарал и до того седые волосы; с утра кашляла дочь и у жены что-то с сердцем; деньги по объекту задерживали; а по кредиту требовали: в общем и целом - день не удался, мало того просто противный день; винить ли пятницу 13-ое, 17-ый лунный день или магнитную бурю сам Гриша и не знал.  Последнее бревно въехало в ногу, сбив Гришу с ног; он раскатился и развалился на сосне; лицо его испачкалось в смоле, а нога теперь стонала от ушиба.

- Сволочи! - через зубы проговорил он, лежа на пыли цемента и разлитой полироли. С отдушиной пика закончившегося дня, он взглянул на небо: собирался дождь; облака лениво собирались в тучи; кое-где через просветы сверкала молния; бурчал гром; он перевернулся на бок и устроил под голову руку.

- Козлы, - теперь получилось не так агрессивно, но даже немного пьяно и безысходно; Азбек, Альберт, Вася и прочие рабочие хлопали глазами, удивляясь внезапно наступившему умиротворению прораба; после странной паузой Азбек отправился за краской; остальные разбрелись по кладке и олифить.

Гриша же задремал: в просонки он часто вспоминал чего достиг: домик в Подмосковье со своими помидорами и огурцами, 6 соток, но и того было довольно - каждый раз он копался там с детской удовлетворенностью и удовольствием, высаживал картошку и баклажаны; рыхлил чеснок и рук; рядом его всегда ждал верный пес - Ветка; а через забор гараж с его старой Ладой копейкой, которую он ни за что бы в жизни не поменял на эти иномарки. Ну и что? Ломается, да и Бог с ней. И у человека все ломается - и печень, и сердце. Он бы даже не поменял соседей, что собачились из-за лишней выпитой рюмки или ту молодую пару, что жила рядом со своими лирично-противными беседами о любви; в любовь Гриша верил, но чтобы бредово ее представляли, он не признавал. У него была жена, ради счастья которой он бросил в 90-ых карьеру экономиста и ушел на стройку; была у него и дочь, болела часто и в свои шесть лет почти не говорила; в свои отпуска он обычно ходил по врачам; решить судьбу маленькой девочки едва ли кто решался, многие закрывали глаза и пытались объяснить что она вряд ли заговорит. "Что-то с мозгом!" - вспоминал Гриша. Но даже при маленьких несчастиях стоило жить и вкалывать, по крайней мере ради собственной земли, где спеют груши, ради жены, которая ждет от него цветов хотя бы на 8-ое марта, и дочери: которая так сладко его обнимает при встречи, пусть он и весь в краске и цементе. Оболтусы, которых он возглавлял ему тоже нравились: единственное - сезонная взбучка не помешает; профилактический удар по недостаткам качественным ором устранял недостатки, - это он знал еще из менеджмента.

- Эй, Дармоеды! А ну, подойдите! - теперь он кричал даже нежно; мигом прилетели и Азбек и Альберт, и другие, толкаясь и разбрасывая что-то на азербайджанском; и хотя Грише возможно было обзывать их недалекими, он мог их понять: работали они также ради семьи, которая далеко от них жаждит просто жить, куска хлеба, может иногда со сгущенкой; взять их страдания в руку и посчитать: быть беженцем в некогда своей стране, работать на мелочь, которую и так могут накидать в метро; ворочать спину.

- Альберт! Соберите бревна! Мне нужно сегодня отойти пораньше. 

Встали строители в натуральную линейку; больше похоже, что Гриша командует войском; в положении лежа - Наполеон так сказать; шагом вперед к Грише вышел Альберт:

- Ты прости нас, брат, опростоволосились, соберем бревна! Ты на нас не серчай.

- И кладка закончим, - где-то позади кивал Азбек.

Гриша довольно кивнул; понимание с первого слова ему всегда нравилось; неотложное дело, что заставило его теперь убежать с работы тянулось еще с утра. С самого утра он обнаружил объявление: во Владимирской области, в селе N открыта специальная школа, принимали туда с 6-ти лет; школа эта доя детей с ограниченными возможностями; именно туда он хотел определить дочь, звали ее Эля; сегодня он собирал нужные документы и деньги по соседям и друзьям. Кивнув еще раз ребятам, он встал и отряхнулся.

- Что ж, Альберт! Вы за старшего! Мне пора.

- Брат, мы тут собрать тебе... По-братски... - Азбек протянул ему сверток, Гриша понял, что он с деньгами.

- Вы что, оболтусы! Ну, взять, обратно! - ругался Гриша, отпихиваю сверток.

- Эх... Как обидил! - кричал Азбек, показывая руками другим строителям, чтобы тоже протестовали; те не заставили себя ждать.

Впервые на глазах прораба, прошедшего многие беды, выступила слеза; он так и ушел, держа в руках сверток, плача ребенком, таким же, каким он с удовольствием работал у себя в огороде.


3

Особенную четкость окончания дня чувствуешь, когда остается некое воодушевление; Саша, а впрочем Джерри - таков его псевдоним, настолько привык к эйфории кричащих толп и пресловутому подобию радости, что и не знал: где же это долгожданное окончание дня? Точки, которыми он считал календарь были чаще ночные грезы, чем дневной сон. Как выглядел настоящий день с его солнцем и спешившими на работу, он и знать не знал. Спать ложился под утро; подъем затевал только к вечеру. Москва никогда не спит - бестолковые враки; она спит дневным сном, а ночью восстает из мертвых. Сейчас около семи утра он докуривал долгожданную сигарету, как не смешно это покажется, около "Рая"; место его работы и существования. Бесподобные вечера, полные пьяного позитива и голого сумасбродства были его коньком; он был способен не только раззолотить толпу, но и поглотить его музыкой; к тому же ему на руку играл алкоголь и легкие наркотики; сам же он негативно относился к такому способу веселья; и сам не прочь пробежать кружок. Конечно, жизнь aka disk master, заставляла его надевать маску уникального властителя надрывной для тела клубной музыки, блюстителя спиртного угара и наблюдателя лучших девочек-принцесс; но сторонился он всего этого уже только утром; когда задор и угар уходил с последним гарцующим на танцполе. Определенно точно он знал: видел, что остается после разгула и той old-скульной жажды "порева" и "надрыва": а именно, простейший мусор, смешавшийся с разбитыми судьбами. Когда появились первые хип-хоп движения и школы диджеев, он бросил институт; профессию искусствоведа и ушел зарабатывать настоящие деньги; имея настоящее призвание в музыкальном слухе, он начал с подмиксовки классической музыки, и таким образом озарил собственной харизмой Московские клубы; люди искали в Джерри того, что не находили - потребности сделать все по максимуму; все с пылом и задором, которые для них скрыли СМИ и светские политики; тогда он считал, что настоящая судьба - это быть человеческой звездой даже в любой точке вселенной; и скоро клубное мастерство стало для него его маленькой солнечной системой. Он быстро хватал новые течения и выводил их на совершенный уровень: progressive trance, electro, chill out, dubstep и даже dark n beast. Он стал не только наблюдатели современной культуры, но и ее создателем; каждая проведенная им вечеринка оставалась навсегда в сердце любого: пьяных школьниц и суровых клабберов, что оставляли деньги ради прослушивания настоящего диджеинга. На скорую руку шли в руку его творения: альбомы, open-airы и корпоративы, кои давали существенную прибыль. Росши совершенно один, без отца и матери, он не забывал о своем родном доме, вырастившим его и выкормившим; сделавшим его человеком с большой буквы, пусть и в маленькой стране, что называлась club и house. Иногда он жертвовал сном и первой попуткой отправлялся дальше Раменского, в небольшие трехэтажные здания детского дома. Тогда он позволял снять с себя фиолетовые брюки, белую пляжную рубашку и черные очки; и приехать в пиджаке; но не показать свою самобытность, нет; ему хотелось выглядеть прилично хотя бы в глазах своей старой воспитательницы, Арины Яковлевны, что растила его с пеленок. Всегда с трепетом он вступал во врата своего дома; чуть задержав дыхание, он проходил свои старые детские качели и забор, который перепрыгивал для похода тайком на озеро, где купался народ и возвышался удивительный запах шашлыков, которые он попробовал только  будучи уже мастером дисков. Улыбнувшись, он пробегал песочницу с детьми и по старинке с черного хода проникал в детские спальницы. Сегодня было все также, эти чувства в нем никогда не угасали.

- Черт тебя опять принес, мать твою Семен! Опять через чёрный ход, - сидя за столом с круговым телефоном, бурчала старая Вика Ксенофонтовна; с незапамятных времен она сидела здесь, бывши своего рода управителем; Семен же был разнорабочий, который вечно не устраивал старую советскую даму.

- Вика Ксенофонтовна, это же я! - у входа Саша застенчиво помещался, боясь потревожить ветерана труда; она поворачивала на него грубые нависшие щеки; и теперь ее озаряла беззубая улыбка.

- Ах, батюшки! Сашка нагрянул! Чаю-то! Чаю! Семен! Черт тебя забери! Где ты, оказия?

Саша махал руками, отнекиваясь от чая.

- Ну что? Рассказывай баушке, как твои дела молодые? Женился, али бобылем ходишь.

- Хожу... Рановато мне.

Она махнула рукой, изображая глупость сказанного.

- Я вот выскочила в 16, не жалею. А ты чего? Видный парень, только тебя накормить надо - тонкий больно. Аль болеешь?

- Жив-здоров. Я ненадолго, Вика Ксенофонтовна! Арина Яковлевна у себя?

Она кивнула, так что помотались щеки.

- Пробегай! Только не топчи! Только помыла! Сееемен!! Вот же засранец.

Саша аккуратно; чтобы не топтать проходил на второй этаж; в воспитательскую. Тихонько приоткрыв дверь, он заглянул. Арина Яковлевна сидела за книгой, отдыхала за чаем.

- Арина Яковлевна, можно?

- Нужно! Хорошо, что ты пришел! Ну-ка садись. - она встала и выдвинула Саше стул; он сел; Саша же обожал заботливые глаза Арины Яковлевны; да и другого ожидать не стоило; конечно, старость ее скосила: волосы поседели, немного попортилась кожа, но сердце оставалось теплое.

- Как же ты поживаешь?

- Хорошо! Принес вам немного денег, на ремонт площадок. Скопил. Вот, - он протянул сверток.

Арина Яковлевна благодарно кивнула; а потом как-то грустно начала:

- Саша... Дело такое... Меня отправляют на работу во Владимирскую область... Мне придется уволиться. Но ты не печалься... Оставайся здесь, будешь приезжать к старушке.

- Обязательно! - Саша улыбнулся; Арина Яковлевна налила ему чай, запретив отнекиваться, - а кем же? Ну, работать?

- Воспитателем. Открывают школу для детей с нарушениями. Меня берут в штат. Мы переедем с мужем; думаю там и обоснуемся. Тем более, село, воздух свежий.

- Я заеду к Вам обязательно! Дело отличное. Только вы мне чиркните адрес. А от работы я оторвусь.

- Ну ладно, что я о себе? Женился-ли?

- Нет, - сконфузился Саша, - пока не позволяет работа. Помните, она у меня странная.

- Помню, самое главное оставаться в ней человеком.

- Поэтом можешь ты не быть, но человеком быть обязан! - по командирски сказал Саша.

Следующие три часа они провели за беседой; Саша не планировал выпить столько чая и съесть столько печенья; но работая в клубах он знал: счастье - не всегда план.



4

"Многие поголовно считают, что мужчина должен посадить дерево, построить дом, вырастить сына. А что если я вырастил сотни мальчишек, но так и не построил собственного дома, да и не могу похвалиться раскосыми дубами на аллее, что под моим окном... " - так думал сидя на лавочке в парке, некогда заслуженный учитель, которого вот уже второй день мучили призраки собственного сознания. Они восставали в натуральную величину перед его взором и беспокоили нелепыми сюжетами прошедших в его стране неурядиц. Торопливые возгласы толпы "Долой, свободу!" сбивали его со счета собственных лет. Революция - самое страшное, что может приключиться с человеком преклонного возраста. Архаичные уклады обязательны к изменению, но люди старых укладов не обязательны подчинению. После путча, когда рядом с его окном взорвалась бутылка с взрывчатой смесью, он незамедлительно хотел бросить все к чертям и уехать куда глаза глядят. Взять с собой внучку и восвояси. А куда было бы восвояси? Он толком и не знал. Он выстоял переворот власти; последний издохший вздох советской партии; дефолт; кризис; преступность. Деньги, которые он откладывал на собственные похороны превратились в жвачки; ваучеры обошли его стороной, а вот очереди за водкой были как нельзя кстати; скоро появились риэлторы и приватизация; так от его коммунальной квартиры отмахнули увесистый куш; только он оправился; появились крыши и быдло, что рассекало на девятках и без зазрения совести лупило пенсионеров; потом из ниоткуда очутились террористы, взрывавшие все вокруг; он только и смог, что обнимать внучку по ночам; вдруг взорвут и его дом, как это было в Волгодонске. Потом Чечня; плачущие в его доме матери; потом наркотики, продававшие также в его доме; теперь перед молодежью вставал выбор - купить хлеба или купить наркотиков. Только сейчас он смог вздохнуть, сидя на Патриарших; смотрел он на уток, плескавшихся здесь с самого утра.

- Несоблаговолите ли вы разрешить мне допить бутылочку?

Пал Палыч повернул голову; на бутылку купленного им ситро с вожделением смотрел человек лет 40; а попросту - бомж. Пал Палыч утвердительно махнул рукой; разве жалко; всё равно - ни как советский.

- Беее, лимонад! - ругнулся бомж и утопал с присущим ему метанием тела влево и вправо.

Пал Палыча же окружали призраки: военные, социальные. Вот он стоит на Красной и наблюдает, как за ваучеры забирали ящиками водку; вот пьяные драки футбольных болельщиков; вот продают мальчику Вове пакет с белым порошком такой же пацан как и он; вот возвращались домой ребята без рук и без ног; вот его внучка, плачущая от шума соседской алкогольной вечеринки; вот приезжающие в черной кожаной куртке отморозки; вот драка перед домом. Позже появилось телевидение с ужасными программами. "Окна" - это название он запомнит надолго; вот акции в Белорусии по сжиганию советских книг; вот манифестации со сносом памятников отечественной войны. Вот поносят патриотизм, а вот его рьяно возрождают на пепле, созданном алкоголизме и наркомании. Все это давно прошло; вздохнули несколько поколений; только Пал Палыч не мог забыть; ведь было - страшно.

 Между тем день достиг окончания и Пал Палыч шел с Патриарших в подавленном настроении, собирая больными ногами колдобины и асфальтные кочки. То ли это мирное небо, которое мы когда-то выцарапали из лап смерти?



5


- Жизнь - как она есть, - состоит из мельчайших частиц. Вещество делимо на молекулы и атомы, атомы на кванты и кварки; каждое проявление иерархично и структурно; так и дни поддаются классификации, будь они черные или белые, они растворяются на части - утро, день, ночь; каждое сосредоточено в часы, минуты, секунды; делимо не только время, но и пространство - парк, километр, метр, сантиметр; человек - система органов, орган, ткань, клетка, молекула, атом, квант, кварк. Что если время состоит из квантов и другого рода энергии? Как измерить непостижимое для науки: любовь, семейные отношения? Альтруизм и эгоизм? Все это равнимо под рамки современной науки, но неизмеримо ей. Как и неизмерима математическая сущность морали и справедливости. Выведи ученый хотя бы одну из них - мы бы стали недостижимы в развитии.

- Все это для меня слишком сложно. Понимаете, я привык все объяснять мистикой. Некоторые неудачи нельзя объяснить наукой, - вступал в полемику Павел Дмитриевич с водителем.

- Вы же, наверное, слышали об "положительной" и "отрицательной" энергии? С...ка!!! Куда ты едешь? Где права купил??? - бибикал и кричал водитель на пробке; его незаконно подрезали.

- И о карме; не больше, чем людские выдумки. Карма не помогает бездомным и не ставит на место мошенников.

Водитель завернул за город и прибавил ходу; машину подергало и она пошла по асфальту ровнее.

- Но вы, кажется, занимаетесь призраками? Они ведь существуют, - водитель улыбнулся, так что стала заметна его золотая коронка на резце.

Павел Дмитриевич откинулся на сидение с воодушевление; будто готовился к предстоящему укору.

- Просто я вожу в эту сторону, по этой самой чертовой трассе уже давно, и представляете, - он выдержал паузу.

- Что?

- В одну ночь я ехал в тумане, открыл окно, чтобы не задохнуться. Жара была страшная; завернув на проселочную перед самым селом; машина моя фарами встретила мужчину и женщину, одетых по-советски; я резко затормозил; а они исчезли, - водитель закурил, бросив ненадолго руль.

- Вздор; это был туман. Конденсация в виде образов открыта еще во второй половине 19 века; это тоже, что видеть вместо облаков слоников. Настоящие призраки только в людных местах и местах массовых захоронений. Взять хотя бы солдата сопротивления Юга в Америки и висельника там же. Максвелл несколько раз опровергал опытом концепции призраков.

- А если принять в учет, что они кричали мне: "Остановись!"

- Вы водитель: вам свойственно утомляться.

- А я в призраков не верю.

- Если не верите к чему эти разговоры? - разозлился Павел Дмитриевич

- Вообще-то я сидел молча.

Водитель обернулся назад; пустота да и только на заднем сиденье; Павел Дмитриевич и водитель вопросительно друг на друга смотрели; Павел Дмитриевич пытался найти лжи у водителя, а водитель у Павел Дмитриевича. Оба поняв, что им не показалось и врать было друг другу сейчас глупо.

- Ладно, есть газ от зажигалки? - Павел Дмитриевич стал копаться в кармане и вытащил перочинный ножик, - я, конечно не хотел бы тут заниматься призраками, но коль так.

- Нет, нету! - водитель страшно посмотрел на нож.

- Без него тогда.

Он начал палить нож. После того как накалил его зажигалкой, поводил на задних сидениях; водитель наблюдал и сделал для себя непредвиденный вывод: лучше бы он молчал вообще. А Павел Дмитриевич подумал другое: лучше бы ты следил за дорогой, а не за мной; так они и улетели с переворотом в кювет.


6

Может, сегодня будут опровергать ученые, что музыка управляет сознанием; однако, все они попадают в собственную яму: будь-то ученый, будь-то исследователь восхищается искусством, черпая из него вдохновения на новые открытия; силу вихря нот и тональности нельзя сравнить по тотальности с ураганом; чем же можно поменять возгласы людей, когда я запускаю свой трек?

- Вы хотите, вечеринки? - кричу я в микрофон!

- Да!!!! - в ответ мне тянутся руки, полные рвения и жажды раскрепощения.

- Вы хотите море алкоголя? - чуть тише я говорю в микрофон.

- Да!!! - еще громче выдают люди.

Музыка - это не только свобода, возникшая в нотах, но и без них, музыка - это некоторая частота, возникшая из самых недр, человеческой души; не зря исполнитель  так отличен у  каждого. Направляя людей на порыв, или моим термином rave, стираются совершенные границы; человек становится человеком, только когда стираются блуждающие от закона до морали рамки; для меня быть человеком чувствовать собственную свободу, да так чтобы хотя бы в этот час я был на одной волне с моими слушателями.

Сразу после поездки домой; я, ниспавши, приехал на работу: наставал резидентский час и этой dubstep-вечеринкой я отбивал мой будущий гонорар. Бар наводнялся гуляками в белых рубашках, а танцпол девушками в разных платьях. Я же устроился на диджейский пульт; сегодня прыгать под музыку мне не хотелось; усталость давала о себе знать. Заказав рукой себе кофе, я пристально наблюдал; странно - но многие люди не стараются войти в ритм трека, их движение больше самовыражение; трением тела друг о друга они показывают симпатию, иные изгиляются в вертикальном танце; другие облюбовали шест, хотя об этом их явно не просили. Ни вес, ни внешность не показывает какой ты танцор; более, наверное, степень алкоголя в крови и это странное чувство сломленных стен и условностей. Клубный и видимый допинг. Выбиваясь из сил и потея, люди меняли ритм, танцуя медленнее, но не теряя волны. Кто-то объединялся в круги и паровозики; иных я называл - "забияки" - те пролетали между толпой людей, дергая телом; видимо, они вызывали на танец других. Люди кричали от знакомых треков и подпевали; я же ожидая пика - допивал кофе; акустически мне всегда нравились помещения маленькие, кое было и это; есть в этом правильность и модальность звука, а также передаточный ритм; увидев усталость я вновь подходил к микрофону и кричал, пританцовывая под новый трек:

- Вы хотите секса?

- Дааа!!! - отвечали люди и еще резвее начинали танцевать.

Рассказывать же о rave-е и порыве не было моей целью; малое помещение клуба включало мини-бар и ступеньки у входа. Мой же пульт располагался на уровне входа; таким образом, мне было видно вход и танцпол одинаково; поставив что-то из транса для chill-out-а я засмотрелся на входную дверь. Наши security располагались вне клуба; поэтому вход был свободен для обзора; и я наблюдал. Я не оценивал входящих, но одна сцена заставила меня покинуть пульт. Небольшого роста девушка, в синем платье до колен и такой же сумочкой с брюликами, отбивалась от кого-то навязчивого; по ее лицу было видно, что вечер девушки теперь вероятно испорчен. Будучи скептиком и наученным пьяными драками, притом драками между людьми разного пола, возраста, этноса и вероисповедания, я должен был не реагировать; сегодня же я поступил по-иному; сам себя не понимая. Молодой человек не выглядел нестереотипно; простые брови, простое овальное лицо, простая клубная одежда; но подойти я был почему-то обязан. Я спрыгнул с диджейского мостика; люди кричали, одидая отжига уже здесь мной на танцполе; я же побрел быстрым шагом сквозь толпу. Встав ровно между девушкой и парнем, решился твердо остановить сцену.

- В чем проблема молодые люди? - я старался держать взгляд на обоих.

- Отпусти меня, с...ка! - пацан, действительно, держал за руку девушку.

- А ты что в герои нанялся? - он посмотрел на меня гневно; но руку у девушки отпустил.

- Вот и хорошо, в моем клубе дрязг не будет. Думаю, вам нужно выйти по добру, по здорову, - я повернул голову на выход, намекая тем самым на security; он вышел, прожигая меня и девушку глазами.

Знайте, я не умею описывать людей: простая девушка с простыми волосами, простой улыбкой и простым взглядом; да и я сам себе - простой.

- Спасибо, Вам! - она начала рыться в клатче; заканчивался трек; я должен был вернуться за пульт.

- Вам понадобиться такси... - я бросил это вскользь, уже убегая за пульт.

Я вбежал за пульт; забрал в руку микрофон и снова кричал:

- С вами весь вечер dj Djerry. Клуб рай.


7

Саша докуривал сигарету: он смотрел на почти домытый и блестящий пол; пульт был почти разобран; закончен его трудовой день; кажется в экстазии он подвернул ногу и теперь немного хромал; до свадьбы должно зажить. Одевая толстовку, в зеркало он заметил скромную фигуру, прячущуюся за колонну.

- Выходи, я Вас вижу, - нелепо когда сочетается ты и Вы; но по-иному не произошло, - Я думал ты, Вы, уедешь?

Она, сложив в кольцо перед собой руки, вышла из колонны; Саша не поворачивался и смотрел в зеркало; кроме фигуры девушки, он обнаружил отеки век, скомканные волосы на голове, - продукт двух дней без сна.

- Я боюсь одна ехать... Ты неплохо играешь.

- Бывало и лучше, сегодня еще минуту и я бы заснул. Да и голос охрип так кричать.

Отличает девушек обычно хрупкость; здесь же Саша ее не обнаружил; говоря о стереотипах - таких он обычно наблюдал в спортзале, недели в клубах; хотя и раньше балл был не местом для игры в ватерполо; он бросил куртку девушке с диджейского помоста.

- На, замерзнешь... - спустившись с него, он уселся на ступеньку перед пультом, - что я сегодня наблюдал?

- Неужели, кроме как о "козлах" не о чем поговорить с молодой девушкой.

- Ну тогда: давай, о погоде?

Она уселась рядом, но на расстоянии; это сразу Сашу охладило, как осенний дождь; он сделал вид, что не заметил этого; девушка же накинула на плечи толстовку; хрупкие плечи, что не скажешь о груди.

- Вот ты и диджей, здрасте, ты вообще разговариваешь? - она придерживала руку; ей хотелось ударить Сашу в плечо; деревенское "здрасте" ему же пришлось не по вкусу.

- Может просто, ты сама из деревни? Как тебя пропустили сюда?

- Что ты не умеешь общаться не имеет никакое отношение к тому что я из Рязани и мне всего 18.

- Всего... - засмеялся Джерри, - я уже в это время сжигал танцполы в Иркутске.

- Нашел чем гордиться! Дом-то построил?

- Только посадил сына, - Джерри засмеялся; старая шутка, но заходила всегда, - как зовут Вас, тебя? - он путал лица до сих пор.

- Угадай? - вот эти хитрые глаза боится каждый мужчина, даже если он домов не строил.

- Юля?

- Неа.

- Владик?

- Смешно! Придурок!

- Ну, откуда мне знать?

- Давай, шарадой. Все айдосят срочно в Ялту.

- Куришь, да? Что-то?

- Смешно! Дегенерат!

- Да Вася, Вася тебя зовут.

- Вот, правильно, - а еще мужчины боялись хитрой улыбки, даже если они не вырастили сына, - а тебя как?

- Давай шарадой, - вот этого хищного и азартного взгляда боялись женщины, даже если они еще не хранили семейный очаг.

- Нет, что я тебя тут за шарадами ждала ! Ну-ка, признавайся! - она принялась щекотать Джерри, да так что он оббежал пульт. Он водрузил руки на пульт.

- Честности в Вас, в тебе ноль!

- Ну и ладно, я пошла, - она развернулся и пошла к выходу, - Ты идешь? Или отпустишь меня по Москве одной?

- Пойдем, покатаемся лучше, - Саша забрал ключи со пульта и поравнялся с Васей.

- Как тебя зовут? - она пихала его сумкой.

- Имя мое: Сушу ачки, шуршу аметистом.

- Шарады не твое.

Саша ждал, что ночь закончится сном; она же закончилась по-другому.


8

Саша перешел ту границу, когда возможно уснуть и в то же время уже не спалось; шли третьи сутки: теперь в его голову ясно влились детские воспоминания; привозят игрушки 16 марта, торт делят на младшую группу, в этот раз ему достался самый крупный; он поделился тогда с Варламом - его родители умерли; привезли бананы - он в первый раз обнаружил бананы пищей; он встал с кушетки. Он постелил себе на кухне. Под самое утро он не стал обрекать Васю на скитание по метро и оставил ее у себя; она посапывала в задней, о чем-то говорила во сне; он же заметил женский сон настолько сладким и нежным, что обходил заднюю, если выходил курить. Так и теперь он проскользнул на балкон в обход, планировка это сделать позволяла. Над Москвой водрузился полдень с до того противным палящим солнцем, что глаза Джерри болели даже от одного взгляда на солнце; он открыл окно - тягучий ветерок брызнул в лицо. Кольцевая дорога же вовсю гудела и по мановению времени простиралась пробку по длине шоссе. Когда не мог уснуть Саша мешал кофе с лимонадом, таким образом пытаясь погубить бодрствование; сегодня же он решил поберечь сон нечаянной своей подруги. Возвращаясь в кухонку на цыпочках, он прошел к кушетки, собирая кочки своей разбросанной одежды. "Было бы хорошо убраться, как высплюсь!". Послышался тихий звонок в дверь; Джерри проматерился; только он развернул опять одеяло; ругая при этом возможный подъем Васи, он на цыпочках, в трусах подбежал к входной двери и отворил ее. Из-за нее показался рыжеволосый, бравый и поддатый, одного возраста с Джерри мальчишка с косыми чертами лица и дурацкой челкой.

- О!!! Джерри! Мне как явление - думаю не спит мой старый друг! Водку бушь?

Джерри пригрозил ему пальцем, пропилив что-то вроде: "Разбудишь - убью!"

- А вы с дамой-с? А я с таранькой и хорошим настроение, - перешагнув ступень двери, он так и плюхнулся неживой на коврик; Джерри сердито проглядел его с ног до головы; данный индивид был его другом - только работал он MC, заводилой танцпола так сказать.

- Ты где так уработался, Миша?

Миша поднял палец, а лицом попытался выразить всю драматичность ситуации, только на коврике это было едва заметно.

- У меня критичная ситуация! Мои друзья самовлюбленные сволочи, а брат не умеют пользоваться телефоном или у него на голове растет каблук! Вообщем кидок вы, Джерри.

Джерри сжал зубы; он и не обращал внимания на Мишины звонки.

- Вообщем, я бух! И я уезжаю к чёрту!

Он с усилием и помощью Джерри встал; форсировав ситуацию, Миша на автопилоте достиг кухонного стула; из кармана достал водку и стакан.

- Я подписал договор. - он теперь искал глазами Джерри; Саша же уселся напротив него; лицо его выглядело ужасным и недоумевающим одновременно.

- Как? Ты же жениться собрался? Как же 27? Разве не свадьба?

Миша хлопнул рюмку залпом и сразу налил вторую.

- Счастье призрачно. Алина сказала, что не видит во мне перспективы, как в муже. Вообщем, окончание истории в пять лет. Пошли по бабам? Ну или хотя бы пить? Сегодня же мои проводы. Завтра бреюсь, - он усмехнулся, сделав акцент именно на это слово.

- А я тебе говорил, не бегай за дурами.

Он в слух послал все матом и продолжил дальше уже отвлечённо.

- Пойду в Осетию! А что? Отучился зря в кадетском? И в армии оттрезвонил? А ты трубки не берешь! Друг называется! - сказал он это с явной пьяной обидой и нежностью, - у тебя как? Кого привел в свою халупу? Все при себе?

Джерри махнул рукой.

- Тебе бы только обсудить дела телесные, - Джерри посмеялся над ним, - пустил переночевать, не более того!

- Что тебя за монашка укусила? Совсем не узнать? Мы раньше с тобой вершины покоряли? А помнишь в 2003?

Джерри налил себе из чайника водички в стакан и с тоской отнекивался, что в 2003 ничего такого и не было; все вздор.

- Ты меня прости, конечно, Джерри, но сегодня я сплю у тебя! Ты же не против! Спасибо друг! А есть бритва?

- В ванной. Ложись на балконе. Не тревожь девушку, пусть спит.

Миша по стенке пополз по направлению к передней; на косяке он задержался:

- Девушку? Как ведь говоришь! А то раньше бабы? Тьфу на тебя! Но завтра тебе придется пить водку со мной.

- Скорее нести тебя бриться. Давай уже иди.

Джерри насилу отправил его прочь на балкон; через минуту послышался тяжелый храп; в задней же мирно спала Вася; и только Саша курил уже на своей кушетке, один на один со своими мыслями о несчастном, но приятном детстве.


9

Очнулся ли я, или была это бестолковая дымка сознания; может определенная травма сыграла свою роль, но глаза мои открылись в неизвестном мне месте; бревенчатый потолок здесь был совсем худой, из провала в крыше вместе со светом выходил кусок рубероида и подстилочного мха; между бревнами копилась плесень; стойкий запах влажности имел место быть. Я привстал с бревенчатых нар; одно бревно сразу провалилось; руками мне пришлось удержаться; голова еще не пришла в норму - вокруг меня пространство кружилось и уплывало второпях. На бревнах, что образовывали нары, был аккуратно устелен заячий тулуп. Расколотая картинка пространства восстановилась. Место моего пробуждения была изба со скошенным полом и торчащими из-за провалов палками; кое-где половые доски отсутствовали совсем. Нары были одним из удобств и убранств; остальное пространство занимали стенки с открытыми ящиками, из которых иной раз росли папоротники и мхи. Оклемался  же я совершенно обреченным на боль в правом плече; рука была вывихнута; не мог ей пошевелить ни взад, ни вперед. Топот и смех послышался из окна без рамы.

- Право, вы себя слышите? О чем идет речь? Скажите тоже: Осетия присоединится к нам после стольких лет свободы! - смех разливался, отдаваясь от эхо; положим, снаружи был лес, а то - голос водителя, - уж не уверены ли вы, что нам она отойдет после битвы с Грузией?

- Нет, достопочтенный, вы меня не поняли! Я говорил о надежде на слияние, - собеседник заливался смехом; этот же голос не был мне знаком.

Дверь с хрустом отварилась; держалась она только на одной петле; было не мудрено оторваться; с нее сыпалась старая советская краска; дерево от сырости давно дало трещину по направлению к косяку. В дверь вошел водитель с неизвестным мне; только сам он выглядел постаревшим: седая полоса простиралась через серые его волосы; кожа на лбу была поражена ссадиной с запекшейся кровью; по улыбке судя - не было одного зуба; да и сам он казался исчерпанным и пустым; как и болели его глаза; другой же вошел в щегольской сибирской шапке, хотя на улице было жарящее лето,  и тулупе-полушубке, так что рукава отсутствовали; до кучи в валенках.

- Вернулись к жизни, Павел Дмитриевич? Очень замечательно. Мы уж думали врача по деревне искать.

Рука не дала мне встать с кровати; и приподнявшись, я почувствовал боль, сильнее которой я не испытывал; я сжался и бросился навзничь боком на нару, тесня зубы от напряжения в голове; новый мой знакомый остановил меня холодным жестом и взглядом, как бы объясняя: "Лежите, Павел Дмитриевич!" Водитель свободной ладонью указал на свое сопровождение:

- Наш Спаситель; зовут Антон Сеергеич, но просит называть его Тошка; он нас и вытащил!

- Кажется, мало я помню, - сквозь тулуп процедил я, сдерживая нахлынувшие слезы.

- Ничего! Скверные истории должны быть покинуты памятью; мы с Вами в рубашках родились; ну, вы в безрукавке, - он посмеялся, - до коррекционной школы километров 10; мы вас отправим к месту, и я покину вас; машину требуется восстановить; говорили мне: "страхуйся!" Черт бы побрал этих призраков.

Чтобы сейчас указать реакцию Тошки, следовало бы его описать; складки лба скверно собраны; на лице безнадежная косая улыбка, бледные щеки и голубые глаза; сейчас же услышав водителя, он посмотрел на него со странным презрением; и куда-то откланялся, отшагав из дома по-военному в ритм.


- Кто это? - я сделал над собой усилие, чтобы привстать; водитель подал мне руку.

- Лесник. Философствовать любит, а болтать попусту нет, хотя это одно и тоже, я полагаю; говорит, до самого села сторожит лесные поляны; да живет здесь. Ну разве это похоже на жилье? Собака даже в дождь не зайдет. Между тем, он потушил пожар и нас вытащил с того света; какой же я болван, что верю в призраков; какой же болван! Будь я расторопнее, не перевернулись бы!

- Я больше хорош, - меня так и беспокоило плечо.

- Ну что говорить? Внезапное появления спасителя обычно к двум жизням сразу. Уж не кошки ли мы с Вами, Павел Дмитриевич? А машину выбрасывать... Выбрасывать к чёрту!

Только водитель успел повторить при мне особенности аварии и особенности появления Тошки. Про потушенный пожар и его жаркие переживания, про жизнь просроченную перед глазами, про жену, двух детей и зачем-то собственное видение философие смерти, как ниоткуда посреди хаты появился Тошка с плошками.

- Жрать будете, мсье? - как-то фамильярно он проговорил сквозь белые-белые зубы.


10

Может каждый представляет свою жизнь конченной, когда перед собой видишь новый сожженный мост к своей прошлой жизни. И, кажется, все то, что стало когда-то пеплом никогда не будет печалить тебя, превращая в зверя собственных потемок; стоит только приноровиться и в самой ответственный момент, стоя перед финишем, с ножницами перед красной лентой ты решаешь не перерезать ее, а обойти; человек не создан ходить прямо, а блуждать вокруг да около заветной цели, которую классически, по-Гейгерски, назовем - счастье; ужасно истязав себя на собственной ошибке; ты бредешь и возвращаешься к красной ленте; бросаешь ножницы и бегом обращаешься к съеденным пожарам старым местам; а там кроме тысячелетнего ветра только мнимый обман и мнимое раскаяние собственным ошибкам; ты сидишь на пепелище и рассуждаешь о философии: людей, нелюдей, строишь идеалы и рушишь стратегии; осознав себя беспомощным в прошлом ты идешь громким шагом, но с поникшей головой снова и снова к той финишной ленте, давно потерянной по ямам и огородам; забивая себе очередной кол в сердце собственным беспочвенным проклятием; уже на коленях ты заглядываешь на желтую кайму красной ленты и нервно ищешь оставленные на земле ножницы; но их здесь уже нет; они украдены или стерты временем, как с касеты; тогда ты рвешь руками преграду, стараясь убежать от жара прошлого, разрыхляющего лавовой влагой тебе спину; перегрузки ленты ты вновь оказываешься на ухабах, а впереди встречает тебя новая лента еще больше, длиннее, крепче. С воем "С..ка!" ты рвешь новую, все быстрее и злее; ведь люди наглеют и злеют, становясь старше. Так меня занесло по контракту в армию. Зовут меня просто: Миша Евстратов. Про меня есть песни: "Парень простой, с системой не борец!" Вырос я бок о бок с Джерри; малый он приятный; в нем есть что-то божественное; он искра; смог победить нищету и безызвестность, оставшись человеком, пока я пропивал и терял собственных любимых и друзей; даже в последний момент, когда я считал, что мой альтруизм кончен - он остался со мной; мне впервые пришло в голову: что если есть люди-аскеты? одинокие по содержанию, их душа всегда горит трепетом за людей, но нет любимых! они не могут жить ради себя, а потому не могут быть счастливы с любимыми, одиночество превращает их в рабов горя, только тогда они и понимают: единственный способ забыть свои предрассудки - отдаться людям навсегда, забыв о своем существовании; и именно тогда они делают правильный выбор в пользу собственного отречения. Такой выбор теперь сделал и я: Миша, странный рыженький парень, вечно смотревший на звезды. По телевизору среди однообразия о вреде алкоголизма, важности мужских яичек и межличностных отношений из новостей я услышал о начале миротворческой кампании в Грузии. Таким образом, я решил искупить собственную вину перед кем-то абстрактным. Подписав договор на срочную службу в горячую точку, я пришел домой и собрал на первое время одежды и еды. Джерри раздал мои ключи от машин и гаражей, некоторые письма, которые стоило передать, в том числе Марине. В них я не раскаивался, но и не пытался выстелится, не прощался и не говорил, что не вернусь. Наш эскадрон в эту минуту пребывал в небольшое ущелье где-то посреди Абхазии; дислокации я, к сожалению не знал; все, что было мне сказано - "Ты в гордом эскадроне миротворцев!"; с этим словами я пересек ущелье и заехал в лагерный городок на старом еще советском ЗИЛе. Со мной было еще пятеро ребят и водитель: наш отряд был для вылазки; еще в "погранке" я выслужил сержантом; один из дедов научил меня снайперскому делу. Именно, с новой винтовкой и легком обмундировали меня и прикомандировали к отряду; вел его майор Прохоров, прошедший Афган и Чеченскую компанию, остальные четверо - двое Сашек - сапер и минер; Женька - за связь у нас, еще один снайпер - Леша. Перед нами была выстроена простая боевая диспозиция: разминировать ущелье и снять точки снайперов противников; дорога через ущелье и далее на Цхинвал была своего рода опорным аванпостом, целью которого было не дать предотвратить защиты и взятие миротворческими войсками главных городов Осетии. Вся операция должна быть развернута в горном ауле; что-то мне говорило о важности его как пункта снабжения, нежели стратегической точки.

- Вот что важно, снайперу? - Леша жевал кашу; мы тряслись в кузове; он сделал многозначительную мину; выждал тишину и.. - Попасть в цель! Правильно, братцы!

- Ну да, ну да! Вот откуда двойняшки у тебя снайпер, - Женя копался в проводах и внимательно слушал бурчание прибора.

- А у меня дома баня не достроена! Вернусь, финскую поставлю, - Саши улыбались, приступая к каше, - рыжий, а ты чего? От святого духа кормишься?

- Спасибо, я не голоден. Поел после плаца.

Грузовик дернуло, так что часть каши высыпалось на половицу; чистый гусарский мат водрузился в кабине, так что Прохоров высунулся с улыбкой из иллюминатора кабины:

- Перевал, бойцы! Сейчас потрясет! Скиньте ружья!

- Майор, давай к нам! Потрапезничаем!

Тот отмахнулся:

- Потом. По прибытию. Разве в тряске переварится что? - узкий его лоб пропал из стекла; отряд под кочками снова принялся за кашу, сохраняя всю концентрацию на ложке.

- А у меня жена диплом получает; махнем в Петербург! - Женька с удовлетворением крутил на приборе смычки; он его почти настроил.

- А нас с тобой Санек? К праздной жизни? - Саша дернул другого за плечо.

- В п...ду! Огород же перестраиваем! Тоже мне праздная жизнь. Ну выпьем недельку, - он расстегнул камзол, - Рыжий, накормлю тебя кашей, ты чего там сидишь? Патроны считаешь.

- Я с винтовкой копаюсь, - нехотя я нашел причину, отнекиваясь от собственной грусти, - прицел и огневик прилажу! А есть и не хочу!

- Денег получишь куда?

- Он же снайпер! - Женя смеялся - точно в цель! Бух! Бух! И шестеро!

- Шестеро разве прокормишь? Да и надо изрядно потрудиться над огневиком! - Леша поймал волну.

- Вот он ладит! - Женя показывал мне знак победы; это во мне и вызвало улыбку.

- А у вас то патроны-то! И на! Закончатся - Леша смотрел на Сашей.

- Да пошел ты на ...й! Кашу ешь! Видели Гоголя?

- Это еще кто? - Женя ловил волны на приборы.

- Да этот штабный! В мундире новом на блокпост пришел! Весь сладкий такой, - в красках Саша описывал какого-то солдатика, ... В общем, направляется танками сразу на Цхинвал.

- Значит на курорт! Везет же дурачью.

Лунообразное лицо с узким лбом снова высунулось из стекла.

- Эй, пехота! Прибыли, - Прохоров проговорил это командным тоном.

- Сами вы, товарищ майор пехота! - Леша обиделся, вскинув на плечо винтовку.

- Отставить! Выгрузились!

Мы собрали ранцы и припасы и высадились; нас встречал глухой деревенский аул.



11

Пал Палыч наконец свернул домой; тихонько перебирая ногами и жалуясь про себя на больную спину, он воротил в гаражный комплекс; мало, кто осекся бы, если было бы сказано, что после 90-ых он доживал с внучкой в гараже; квартиру когда-то отобрали, обманув старого беспомощного человека, оставшегося с маленьким ребенком на руках; он таскался по судам, чиновникам и бандитам; но те только успокаивали и обещали, а меж тем занимались тем, чем им в сущности нравится: наркотиками и проституцией. В самых гаражах уже томились за пивом троица, которая для Пал Палыча стала местной достопримечательностью, а говоря о глазах его и опорной меркой: так он отличал в какой гараж зайти. На пеньках и импровизированных столиках золотая молодёжь стригла зубами семечки и была увлечена игрой, так что и не замечала образ Пал Палыча.

- Шамиха у тебя? - самый трезвый и самый низкорослый с золотой коронкой на резце; в белой загаженной рубашке, трико и туфлях следил за игроком на противоположном пеньке; тот недовольно теребя карты и за масленные волосы пялился в карты, изредка полузгывая семечки из кармана шаровар; третий же тянул пиво - из игры он вышел. Выдержав паузу и обнаружив последнюю семечку игрок положил карты на стол.

- Не, откуда?

- Брешишь, падла. Торчит у тебя! С шамком. Дай-ка семян, - вышедший из игры отодвинул пиво и подал горсть соседу.

Пал Палыч неспешно прошел к гаражу, стараясь не потревожить сидевших здесь; дверь в гараж была открыта. В небольшом гараже размещалось два старых дивана, какие-то иконы, утварь. Внучка же ходовала над электрической плитой на полу. Увидав дедушку, она поприветствовала его.

- Дедушка, кушать будешь? 

Пал Палыч с наслаждением сел на диван, раскинув усталые ноги на то расстояние, которое ему позволяли больные суставы.

- Где же ты была двое суток, Вася? И почему в платье. Ты его сними, побереги! Вдруг замуж.

- Только пришла деда; сейчас сниму. Ты же откуда?

С улицы послышались выкрики:

- Вася, выходи на смертный бой?

Вася выкинула наружу какую-то банку.

- Пошли к чёрту отсюда, уроды! Сколько раз говорила, чтобы не торчали здесь! - Пал Палыч занервничал.

- Васька прекрати, пускай они, пускай! Ну зачем нам это?

Вася посмотрела за железной дверью: плотно ли она прикрыта и принялась переодеваться в домашнее; увидав выкипающие макароны, она делала это быстрее. Вытащив из бюстгальтера сверток, она вальяжно подсела к деду.

- Деда,  смотри! - Пал Палыч увидал деньги; глаза его были удивлены и озарены; но только секунду, потом он сделал презрительное лицо, что-то смешанное с родительским: "Что будет с твоею судьбою?"

- Ты опять, Вася? Что я тебе говорил?

- Красть не по человечьи!

- Вот? - он сменил суровый взгляд на нежность - А ты что?

- Я только один раз. До пенсии же еще далеко.

- Ох, посодют тебя, чертовка! Посодют. Деда-то не жалеешь!

- Ну, деда! - она обняла его с такой силою, как будто не видела лет 100 или 200; а потом вспомнила про выкипающие макароны; и мигом убежала снимать кастрюлю; наложив деду, она подала тарелку прямо к дивану, зачем-то красиво сервировав хлебом.

- Вася!!! Мы соскучились! - кричали с улицы!

- Вот же твари! Сейчас я Вам!

Вася сняла с плиты горячую кастрюлю и с целеустремленным выражением вышла к гаражу. Пал Палыч только услышал вопли.

- А... .....ть.... Горячо! - далее следовали ругательства и угрозы рукоприкладства; Вася же обещала вскипятить еще, если нога их будет здесь. "Твари!" - вернулась она, держа в руках кастрюлю.

- Ах... Вася... Вася... Убьют же... Изнасилуют!

- Только макароны переводи на них! Может от кипятка голова прибавится.

- В школу бы пошла!

- А ну ее, писать, считать умею. Зачем?

- Ну... - Пал Палыч теперь затупился.


12

Сегодня Грише не везло определенно; если в первой половине дня он что-то перепрыгивал; то теперь пригибался; соседи по участку кричали друг на друга:

- Ах ты, кутежник! На молодое тело потянуло? - женщина в весах и летах кричала в остром гневе на забитого мужа, который кричал что-то смытое в ответ; они перекрикивались через деревянный забор, а столовая утварь летела на проселочную дорогу.

- Милая, я же пианист! Это же моя ученица!

- Скотина ты, - старалась женщина запустить в него его же сапогом.

- Привет, соседи! - Гриша чинно выкрикнул им, заходя в свою калитку.

Ор прикратился; и муж, и жена покивали Грише; а потом продолжились собачиться. "Милые браняться - только тешаться" - подумав это, Гриша застёгнул ручкой замок на двери и прошел в сени; предварительно он осмотрел капусту и огурцы в палисадники, были политы. За ногу папу обняла дочка; малое существо с белыми волосами и локоном зеленого цвета; в клетчатой юбочке и причудливой овальной головой.

- Ох ты, кто? - Гриша поднял ее на руки перед собой; та отстраненно улыбалась с младенческим "Гы"; так Гриша отличал ее счастие. Говорят, когда люди больше чем родные, они понимают с полуслова. Гриша же понимал свою дочь с полумимики и полужеста. Когда она хотела кушать, она скручивала губу и передними зубами ее прикусывала, смотря на Гришу; когда хотела что-то показать, она мотала головой в сторону, например на красивую кошку; когда хотела писать - кряхтела или бухтела; когда было грустно или злилась - морщила лоб; когда обижалась - стучала по столу и отвлрачивалась; если шел дождь ноготочками она скребла по стеклу. Потом Гриша изучил Элины звуки: "Гы" - означало смех, "А" - либо мама, либо папа; "Ву" - страшно или дурак; "К" - кошка или какуля, уж ребенок может быть за это прощен. Когда она видела цветы она говорила "Ма", а когда садилась за мультфильмы - "Ме".

- Опять вымазалась в краске?

- Ррр - пробурчала она, морща лоб, - а потом тянула себя за испачканный локон, - Ва

- Нет, Эля, это не Ва, это краска! - Ва означала на языке что-то вроде вкусно, приятно. Когда Эля бегала правую ногу немного подкашивало, она немного подскакивала на месте, - Ох, да ты еще вся в перьях! Кур что ли гоняла?

Она остановилась и принялась размахивать руками; Гриша понял, что она изображает петуха; потом же Эля лаконично заключила

- Ву!

- А ты бы пнула его! Да и все! - Гриша тоже помахал руками; Эля расплакалась.

- Ву! Ву! Ву!

Гриша принялся успокаивать; заложив Элю на коленки, он отдал ей конфету из кармана, та отобрала застенчиво и с воодушевлением и развернула этикетку; тут же слопав коровку вместе с бумажной оберткой.

- Ва! - сидела Эля на коленки довольная и удовлетворенная, слезы прошли мигом, - Гу! Гу!

- Нет, Элечка! Папочка устал. Не хочет кататься.

- Ккк! - прокрехтела она.

- Я? - Гриша водрузил на спину и повез по бетонной дорожке в огород; "Ккк - крехтела Эля на спине Гриши". Он завернул на огород; жена чем-то занималась в помидорах; Гриша подполз точно к ней. Эля, хлопая в ладоши твердила маме:

- А, А - Кккк.

Жена Гриши была очень красива; он всегда был горд, что лучшая женщина прошла с ним бок о бок невзгоды; он всегда улыбался, когда приходил домой; казалось, она никогда не постареет; теперь же он считал, что она желанна; хотя такое, кажется, бывает только в книгах, но Гриша знал - что это бывает и сущим. Эля слезла с папы и убежала к курятнику, тверды про себя: "Ву! Ву!"; Гриша же обнял жену сзади; та протянула ему поцелуй.

- Как там?

- Поздравь меня! Нужные бумаги я собрал, а ребята немного помогли нам с деньгами.

- Как это дивно, - они обнялись.

- А, А, -  послышалось около курятника; Эля смотрела на петуха, который чинно шагал среди куриц и махал гривой, - Ккк, А, Ву.



14

- "Она была интересным призраком; по молодости она влюбилась в одного графа: властолюбивца, тирана и деспота. В то время, когда Пруссия еще сохраняла раздробленность рабовладение было в норме; в основном слугами становились выходцы из Португалии и Голдандии, а также из Австровенгрии- тогда она была колонией Пруссии; могущество графа подчинило себе сразу два или три провинциальных городка; пользуясь своим влиянием он организовал здесь крупный рабовладельческий рынок. Однажды в Ливонскую компанию привезли беглых литовцев, которых граф скупил за бочку лье; слабых убил ради развлечения, других оставил у себя дома. Семья Маргаретт, будущего призрака, не смогла устоять против его подарков и сватовства, а может боялась. И Маргаретт взошла с ним под венец. Относился он к ней больше, как к рабыни, но не более игрушки. Ей было и страшно, и противно, но она носила его детей. Сначала мальчика, потом девочку. И вот в самый тот день, le novembre, кажется, она влюбилась в другого человека, был он литовским рабом. Они хотели бежать; и даже уехали в Бургундию, только рука графа распространилась далеко; он нашел их и там. Конец истории в том, что он сначала спрятал ее возлюбленного, а потом сжег дотла Маргаретт. С тех пор по Мюнхену гуляет призрак. Говорят, она ищет своего возлюбленного вот уже около 500 лет. А некоторые пишут, что она убивала феодалов, сжигая их глазами дотла"

- Право, интересно, Павел Дмитриевич! Это интересно! Но ваще призраки нас привело бы к смерти!

Лесник опустил вниз глаза; Павел Дмитриевич заметил это; пуще прежнего наблюдал за ним; кидая в сторону водителя реплики, они немного мешались - Павел Дмитриевич жевал салат.

- Да, это вздор! Не бывает призраков. Но легенды замечательны.

Молчавший до этого лесник встал из-за стола с недовольным лицом; жила над глазом его взбухла и он порывисто, быстро перебирал словами:

- А что? если призрак, то не человек? Долой же ваши стереотипы! Не верите в то, что можно потрогать руками.

- Да я боюсь потрогать, - улыбался Павел Дмитриевич в ответ.

- Но это же не значит, что этого нет! Любовь потрогать невозможно? Ну и что?

Лесник уселся на место, почувствовав удовлетворение с собой. Все это время он слушал, но не прикасался к еде.

- Дорогой, Тоша! Не передавите ли мне соли? - водитель сделал жест аля "учет и лесть", "не окажете ли услугу дорогому гостю", лесник же замешкался, Павел Дмитриевич замешательства не понял, но поспешил передать соль водителю; Павел Дмитриевич с отвращением поморщился, на зуб ему попал комок перца; он высунул язык и чесал его с удовольствием, не стесняясь сотрапезников.

- Антон, вы считаете призраков людьми? Как же оно может быть?

Лесник был пойман теперь; не мог отвертеться от разговора; ему пришлось не только вступить в него, но ворваться.

- Они не убивают людей!

- А как же Джек Потрошитель? - Павел Дмитриевич вел диалог один с ним.

- Это враки. Не было его.

- В мире мистики он один из исторических героев. Многие документы про него сохранились.

- Между тем он был человеком. Придуман, как и ваш Каспер, и Гамлет. Плод галлюцинаций и авторских переживаний.

- Но, извините, а трафальгарский преступник, южанин. Лохнесс в конце концов?

- Французские и английские писатели. А чудовище из озера - туристская придумка. Призраки иные.

- Не что иное как электромагнитный всплеск эктоплазмы.

- Духи - никакие не эктоплазмы. Они чувствуют и мыслят.

- Почему же мы их не видели? - Павел Дмитриевич двинул рукой: шах и мат.

-  А зачем же, прошу вас сказать?

- Как портки до свадьбы показать! - с какой-то целью вставил водитель.

- Здраво ли так рассуждать, господин лесник? Разве вы призрак! - снова запечатлев замешательство лесника от этих слов, Павел Дмитриевич неожиданно и со страху все понял. Он задышал глубоко; теперь лесник глядел на него, а Павел Дмитриевич на лесника; после долгое минуты, лесник встал, раскланявшись.

- Мсье, я за хворостом!

Павел Дмитриевич остановил его.

- Стоять, Тоша! - лесник тихонько шагал, как бы не обращая внимания. Павел Дмитриевич здоровой рукой достал нож и всунул его в зубы, той же рукой вытащил зажигалку и стал накаливать нож; как только он раскраснелся, он с силой воткнул его в стол. Лесник неподвижно застыл и тут же появился у ножа, только теперь его тулуп был привлечен в стол ножом. Павел Дмитриевич с трепетом исследователя и обалдевшей мордой оценивал Тошу взглядом; водитель наблюдавший поднимал с пола челюсть.

- Призрак! Вы призрак! - Павел Дмитриевич плакал от слез, - Нашел! Нашел! Я не больной!

- Нет! Вы больны! - смотрел на него лесник.

Водитель же крестился бесконечно; иногда ошибаясь количеством пальцев и направлением перста.


15

Некоторые люди двигают историю тем, что наблюдают за происходящим: за сменой времен года, трудящиеся на работах, влюбляющиеся в парках, бесконечно обсуждающие политику и футбол. Одни люди обречены на удовлетворение потребностей, другие на жертвы. Все люди одинаковы. Все они просто люди.

Тишина водрузилась над недавно шумным проспектом; ночь тихо сходила  на него, заполняя ночную Москву безнадежным шумом визжащих по дорогам автомашин; вместо быстрой ходьбы люди неспешно шли по направлению к метро; около магазинов толпились россыпи; справа образовалась очередь к клубам; слева сливались огни ночных баров.

Саша сидел на балконе... 

Даже забросив мечты в самые дальние корзины человек бы никогда не смог представить себя одним на свете; кто если не другой человек олицетворяет мир; хотелось бы сделать вечным бренное, а вечное тленным. Вспоминаем ли мы о себе, о прошедшем или о потерянным, все это когда-то существовало, дало отпечаток, но ни за что не раствориться в эфире вселенной. Разве могут достижения запечатлеть тебя улыбающегося, задорного или грустного? Одна только память бывает - родовая. Самый главный супергерой, работая один, работает на мир; пока существует сердце, которое тронуто - цветет и твоя жизнь. Но как только исчезает след, исчезает и надежда быть найденным. Жестокость и агрессия имеет право на самостоятельность; самостоятельна политика и религия, искусство и бизнес; Саша же сегодня он потерял собственную хватку и вкус к происходящему. В нем не только погасла искра, которую имел в виду Миша Евстратов, но и что-то изменилось в потемках; он также получил письмо из далекой Осетии, это его окончательно добило. Вася вошла не слышно, со слезами на глазах, мигом нашла его на балконе и села рядом. В передней тихо посапывал венский вальс; Вася тихо-тихо колебала ногами, наблюдая за падающими вниз тапочками; Саша же сжимал в руке письмо; в другой держал пачку сигарет; также плакал, только скупо, как обычно это делают мужчины. Вася глядела на него с надеждою, но находила такую же раздирающую тревогу.

- Почему ты плачешь?

- Дедушка умер. А ты?

Он подал ей письмо. Вася бегло прочла.

"Пишет Вам сослуживец Миши Евстратова, Алексей. Он говорил, что у него на Родине остался один друг и дал мне ваш адрес. В операции, на Цхинвале он геройски погиб, спас весь отряд и людей от бомбежки, подставив себя под вражеские пули. Насквозь прошли через легкое. Он еще дышал раненный, но под артобстрелом мы не могли выйти к точкам сбора. Сочувствую вашей потере. Он передавал вам и вашей даме счастья. И просил навестить Арину Яковлевну. С уважением, Алексей."

- Мы, наверное, должны друг другу сочувствовать...

- Зачем? Когда друг друга понимаем.

- Обнимешь меня?

- Угу, - кивнула Вася, обнимая Джерри; венский вальс медленно и нудно доигрывал; зацикливаясь на последней ноте.

- Это я взяла деньги! - она прошептала сквозь слезы с плеча Саше

- Я знаю - также шептал он.


- Удивительно, как потери сближают друг друга? Вы не находите? - водитель шел подле Павел Дмитриевича; тот не обращал на него внимания; за ним тащился призрак как привязанный; музейщик решил выдвигаться именно вечером; ни на секунду он не хотел оставаться в халупе; лесник злобно смотрел на музейщика; все его нутро хотело разорвать Павла Дмитриевича; поработителя и тирана, - вот ежели бы мы не разбились, вы бы и мечту не исполнили!

- Какая же это мечта поработить призрака? Разве вы люди? Вы можете только принуждать и привязывать - ругался Тошка; но сделать ничего не мог.

Лес оканчивался ясной проселочной дорогой; ксеноновый свет хрястнул между Павлом Дмитриевичем и Тошкой, попав в глаза; вот они и пришли к школе, которую искали вот уже второй день; рядом с корпусами были припаркованы машины; прибыла и Арина Яковлевна, лада ее помещалась ближе к трехэтажным зданием. Почти подъезжали Гриша с семьей.

- Дети? - лесника поразил ужас.

- Последняя добродетель могущая быть в нашей жизни, - Павел Дмитриевич поправил больное плечо. - Альтруизм призрачен. Как и призрачна добродетель, - Павел Дмитриевич с тяжелым взглядом глядел на лесника.

- Только призраки могут оказаться реальностью, - смотрел на него также с холодом лесник.



                Часть 2:  Флешбек

16

В своем рассуждение о том, будет ли человек в один миг достоин уважения, я был глуп и наивен. Мерзость человеческого бытия и высокий полет его мысли был удивительно не понятен ни мне, ни Грейтбери.

- Сэр Грейтбери, мой лорд! - дворецкий с прямой стоял у чайного шкафчика со сложенными руками; отличная профессиональная черта любого из слуг - способность "держать": речь, чайник и собственное достоинство; Ричард был одним из таких; вот уже 20 лет он трудится на благо дома "Грейсфордов"; в часы, когда приходил Грейтбери с его повадкой заходить без предупреждения и звонка, дворецкий запирал входную в виллу дверь; предупреждал об его приходе ровно за 10 минут; сам же Грейтбери со своим "черт побери его!" топтался в саду, рядом с мозаикой "Горгулья и нор'туанец".  Сегодня я решил отодвинуть свой ланч; самому выйти к Грейтбери.

- Джеймс, сегодня вы припозднились. Что-то не так?

- Вильсон, в префектуре, человек недалекого ума, к тому же медленный. Я пропустил ланч и кофе. И пропустил бы ужин, не будь я взбешен.

Джеймс Грейтбери красовался в домашнем сером фраке; в смененной рубашке, но паршивым парфюмом: сам Джеймс ругал виновником жену, которая не разбирается в мужском туалете; да и в женском тоже; как вы догадались: шовинизм - было его призванием.

- Отобедаете? - я пригласил его в дворец.

- Да выпил бы Темзу и съел бы принца Уэльского. Как вы думаете устоит ли теперь наша армия при Менноркке?

Дворецкий заблаговременно сервировал стол; я отпустил его сегодня восвояси; он почтительно поклонился.

- Король обеспокоен. Думаю пахнет заварушкой, - я присел за суфле.

- Все, проблемы, лорд, от наших барышней. Разве могут вести они внешнюю политику? Хотя не ручаюсь за русских, их я боюсь. Как это сказать по-английски? "Гуууссаарс" - он вытянул губы, - к тому же Пруссия пока в бедственном положении. Давайте, лучше говорить о Вас! Ведь вы  отказались от датской принцессы?

- Бросьте, Джеймс, мы разговариваем на разных языках. Датчанки  не могут покорить грудью, а я взглядов искренне не консервативных.

- Палата и муниципалитет изменили Вас, лорд. Неужели, вы преследуете моду?

- Маленькое мое увлечение. Что у Вас приключилось? Раз вы в домашнем.

- Измотался. Прием в префектуре; "Иллиада" - наблюдал сущую бездарность, во мне будто остановила существование Орфео и Муза, эта Лили Стринлайн - бесталанна; но бесподобна как женщина, бывает же? Пришлось нанять немного лакеев. В моем имении теперь хаос.

- Всё же вы променяли Биг Бен в двух шагах на речную погоду.

- Да, да, лорд! - я приступил к гусю, вооружив руку столовой вилкой и десертным ножом. - Гусь нынче великолепен.

- Добров, этот русский повар. Чудо! Готовить они умеют!

Дворецкий вошел неслышно; хотя я его отпустил домой; он смотрел на меня с важностью и серьезностью.

- Сэр Генри фон Рейли.

- А этот проходимец из верхней палате, - подмигнул Джеймс мне; он питал отвращение и злобу ко всем, кто находился в верхней палате.

- Впусти.

Через 4 минуты дворецкий вернулся с Рейли. Он ковылял утиной походкой, сказалась травма, полученная им при второй Войне, еще при Анне.

- Лорд Рейли, вы каждый раз нас настигаете за трапезой. Прошу за наш скромный стол, - я указал ему на стул, - но думаю вы пришли не почтить нас вниманием.

- Лорд Грейтбери, - он поклонился, - Лорд Чайлд, - он снова поклонился, - я хотел бы просить вашего внимание. Король Георг просит Вас о дипломатической услуге, как героя и подавителя скверного в истории нашей страны восстания.

- Чем обязан?

- Вражеские войска, сэр, пополняют якобинцы, некогда бежавшие в Русскую империю. Король не доволен и просит вас вмешаться.

- Могу ли я отказать высочеству? - вопрос мой был с подвохом; я не был уже лих и молод, как ранее; по канавам и степям не позволил бы путешествовать себе ни лорд Дадли, ни Гроус; так на меня и пал королевский перст.

- Он был бы разочарован. - заискивающе ответил Рейли; все-таки прав Гейтсберри: он читал их всех насквозь.

- Раймон! - я позвал дворецкого.

Он тут же появился у стола.

- Проводите лорда Рейли. Я сообщу ему решение почтовым голубем.

Рейли покинул нас с нелепой миною, такой которая бывает если лорду не уступают место в партере.

- Что вы думаете, Джеймс?

- Вам, мой лорд, придется вести семилетнюю войну в тайне от мира. Крепитесь.



17

Безмятежное утро настигло проживающих здесь. Первые детки выбежали на улицу с ведерками и лопатками. Другие отправились на завтрак. А игровая комната вчерашним днем воспротивилась и гудела всю ночь; теперь четверо встречали утро, подтрунивая друг на другом и смеясь ни о чём; Алина хохотала над Мишей, губа которого запуталась в жвачке, а сказать он мог плохо; язык был захвачен сладкой фруктовой тянучкой.

- Ну что, Мишка, надул пузырь? А еще обещал самый большой в мире! - Алина плеснула Мише чествующую улыбку победителя в споре.

- М..м..м - промычал тот, его обыкновенной привычкой было поправлять локон светлых волос, особенно когда он волновался; или был скинут с пьедестала победителя.

- Хвастунишка ты, Евстратов! - Люда встала ровно подле Алины; теперь они были довольны вдвоем; что-то милое и девичье не позволяло Мише злиться и он только мычал.

- На завтрак, неслушники; - Арина Яковлевна высунула голову в игровую; улыбнулась самой заботливой улыбкой, что была в мире; поманила всех за собой жестом и прошла в столовую с тем же воодушевлением.

- Миша, завтракать пошли! - пригласил его Егор, до этого копавшийся в в ящиках игровой.

- Он не может! - хором проговорили залпом девочки - Алина и Люда, а также присоединившаяся Римма.

Миша же занимался тщательным выскабливанием жвачки и только с обиды мычал что-то невнятное. До этого молчавший Варлам; стоявший у распахнутого окна, пере полошился; в глазах его почему-то образовалась тревога; он не отрываясь от окна звал ребят руками:

- Ребята!!! Машина! Кто-то приехал?- Римма, Алина, Люда, Егор и Миша, плевавшийся до сих пор жвачки набились к открытому окну. Во двор детского дома "Снежинка" заезжала черная машина; таких ранее ни один из детей не видел; Арина Яковлевна выходила на встречу к приезжавшим; каждый из детей подумал о чем-то о своем: что-то привезли; откровенно же говоря глубоко в душе они ждали что приедут за ними; что ничего совсем не привезли, а приехали забрать; каждый представил маму или папу. Поэтому и столпились у окна; Арина Яковлевна помогла открыть одну дверь; со стянутой вниз камнем головой появился мальчик, лет 9 или 10 с короткой стрижкой и исполосованной чем-то рукой; в коротких шортах и тапочки; лица на нем не было; весь бледный, даже зеленый. Алина посмотрела вопросительно на Мишу; тот показал, что "не знает".

- Кажется,  к нам? - Варлам отпихивал наседающую на него Римму.

- Кажется, так!

- Красивенький, - Алина сказала это не в домек себе, но получила одобрение девчонок; один Миша нервно молчал.

Арина Яковлевна обняла его за плечо с намерением повести в здание; мальчик вздрогнул, так что, кажется, дрожь передалась и детям и они тоже вздрогнули; далее создавалось впечатление, что она двигала мальчика как стену; он совсем не шел вперед; спотыкался и переминался, ступая словно в калошах.

- Кажется, он болен...

- Кажется, точно...

- Кажется, вы дуры, - присек разговор Егор.

- Сам ты дурак! - взъелись девочки; Миша решил покинуть место перепалки; он первым заметил, что Арина Яковлевна вошла в игровую уже с мальчиком.

- Знакомьтесь, Саша! - мальчик не выражал ничего; он был потерян; суета разразившаяся вокруг него; имена  и рукопожатия проходили стороной; тот случай - когда внутрь по трубам текли слезы; он спал; спал тревожным сном. Он не помнил приветствующую улыбку Алины, объятья Миши и бодрое пожелание Варлама; казалось, сейчас его потянет в обморок.

- Посмотри, какие ласковые и дружелюбные у нас ребята, - Алина кивала словам Арины Яковлевны; а Саша смотрел на них через пелену внутреннего дождя; дети уходили на завтрак, Саша же стоял посередине игровой, изучая игрушки, в первый раз он смотрел на них безразлично, без бойкости его фантазии.

- Саша, пошли кушать, - его тянула за руку Римма; он же волочился... И не отвечал на ее вопросы; также он прошел в столовую, также сел, также ковырял ложкой.


18

Подмосковные пробки - тяжелое испытание для того, кто нашел себя в бесконечном Московском муравейнике;  говоря в открытую - "пан или пропал"; платишь мало за дорогу и терпишь дискомфорт, либо; а что либо никто и не знал в электричке; точно и ехали повесив головы и плечи; Максим Гулев с женой копили последний миллион на квартиру в Москве. С помощью брата его, Саши, он устроился на работу, связанную с фондами и, наконец, начал отрабатывать родительские деньги, вложенные в обучение Максима в МГИМО; дипломата из него не вышло, а вот финансовый аналитик прекрасный. Жена приехала из Рязани с такой же некогда детской мечтой: статься кем-то в столице РФ. Актрисы из нее не вышло, а вот стриптизерша прекрасная. Максима же это беспокоило меньше, чем бесконечная дорога к месту работы. Не доезжая и середине, Максим обнаружил некоторый переполох у входа в вагон. Люди передавали куда-то деньги. Жена вместе с ними переполошилась что-то доставая из кармана;  только сейчас Максим проснулся. По рядам ходил невысокого роста человек с котомкой спереди себя; "помогите, детям!"; Максим последовал примеру жены и достал из-за пазухи кошелек, но рука его деньги не протянула; рядом с фотографией девочки на котомке была подчеркнута надпись "Вечный свет!" И далее: "помогите Анечке, 6 лет, диагноз и банковские реквизиты". Максим смутился и опустил руку жены, тянувшую купюру на подачу.

- Что не так, Макс?

- Не нужно подавать... Этот человек наемник, а на детях зарабатывают сейчас с твоей деньгой бесчестные люди. Не нужно их кормить.

Макс говорил это твердо и решительно. Последнее время он работал именно с благотворительными фондами, а значит знал их все наизусть; "Вечный свет!" - такого он не помнил; Макс встал и с деловитостью начал твердить под ухо подошедшему просителю:

- Документы Ваши можно?

Тот потупился.

- Мы детям помогаем, а не в документах роемся.

- Документы от фонда, - четко повторил Макс, жена тянула его за руку, умоляя прекратить; но Макс не замечал теперь ее.

- Нет никаких документов! - отрицал просящий.

Макс, назвав кого-то проходимцами, хлёстко ударил его по лицу, так что он упал и коробка с деньгами высыпалась. Оглашенная его ударом толпа кричала "караул", из неоткуда образовалась милиция.

Этот "Караул!" слышала и Вася, но поспешила выйти на своей остановке; вот уже второй год она жила у подруги; к деду она уже не хотела возвращаться с тех пор как отобрали квартиру; она заезжала к нему иногда; тот привычно наводил хозяйство в новом своем жилище - гараже; до сих пор она ненавидела до боли две вещи - бедность и риэлторов; мечта о принце на белом коне, или хотя бы в чем-нибудь белом больше не выходила из ее девичьей головы; пусть и бедствие трепло по струнам, она не переставала мечтать; два года назад переминаясь с пенсии на пенсию деда, она задыхалась не только от темноты гаража, но и спертого воздуха, пропитанного мазутом и маслом; деда поручил ей хотя бы готовить, но разве думает девочка в 14 лет о готовке и уборке? Она многого не видела, иногда проходя мимо витрин, она мечтала о "тортике", едва отрываясь взглядом, она уходила прочь, оставляя только желания следами рук на стекле кондитерской; в школе все считали "замарашкой", а иногда приходилось просто воровать, чтобы не умереть с голоду; мало того она часто огрызалась и накликивала на себе гнев педагогов; те может и хотели понять все положение Васи, но были в стороне; от помощи прямой и денежной она же отказывалась: все это казалось ей лицемерием и пустым профессиональным состраданием, она считала что "врачи должны жалеть больных", "педагоги - детей", а потому жалеть себя не позволяла. К 16-летию в ней выработалась некоторая трезвая жестокость и неотесанность, что позволяла ей защищаться от недоброжелателей. Иногда пребывая в собственной реальности, она думала: хорошо бы мир перевернулся; но мир был круглый, как не ворочай - одно и то же; бывший внизу, остается внизу; бывший вверху - остается вверху; "пока мы не сделаем его бесконечностью..." - трещало в голове Васи. Между тем факт лишений нисколько не трогал девушку, она продолжала биться с миром; только теперь не одна. Среди непонимающих и хищных взглядов, она нашла то, что так долго искала; подругу; кажется - она понимает во всем Васю; с удовольствием новая знакомая Васи поселила с собой девочку; та со стремительностью забыла тухлый гараж; и на неделю деда; конечно же, она сообщила ему, что покидает его; Пал Палыч, хотя и отличался рассудительностью противиться Васе не стал: не мог он сказать ставшей ему дочкой Васе нет, поэтому грустно дал добро и благословение.

- Береги себя, доча! Не дай себя обмануть!

- Хорошо деда! Хорошо.

Она выходила с портфелем и в синем платьице из гаража; такого приподнятого настроения она никогда за собой не чувствовала; "пока мы не сделаем мир бесконечностью...". У гаража, как обычно, грызли семечки.

- Смотри-ка, кто объявилась? - вскричал один из троицы, бросив карты.

Вася прошла быстрее, только бросив вслед: "уроды!"; быстро она выбегала из комплекса с ожиданием, что окончание бедствий подошло к концу. Еще раз показав шишу сидевшим у гаража, она ушла также думая о будущем, которое стало в руках девочки ощутимым и таким ясным


19

Группа Миши Евстратова быстро была перекинута из Карабаха в самый эпицентр военных действий, их же на операции заместил диверсионный отряд майора Невзорова; сам Миша не ожидал этого, но на судьбу не уповал, рассматривая это как возможность ощутить войну на зуб; ощутил же он пока военные действия на коленях: они болели и сыпались от пребывания в окопах перед самым Цхинвалом. В самый первый час они попали под обстрел и вынуждены были объехать город; в тот же самый день их руководитель был отозван в ставку; отряд для выполнения боевой задачи оставили на Женю. Разместив парней на севере города подальше от его черты; ближе к лесу он приказал развернуть окоп; машину надежно спрятали в листву, в чаще. Вскопанные 170 или больше квадратов сморили бойцов и под самую ночь они разместились в окопах на тряпках; кичах, как их звал Женя.


- Жизнь солдата тяжела, - Леша сопел, уж не слушая Сашу, который лежал вместе с ним в канаве на простынке, он составлял тех, кто мешал в группе спать другим- вот вроде воюем за мирное небо, но в тоже время - больше за себя; и людей освобождаем и в то же время - убийцы. Как же так?

- Да, ты еще тот убийца! Надудонил в окопе... Я чуть в ногу себе не выстрелил.

Все заржали; даже Саша проснулся; очутившись среди смеха и в полусонках, он поднялся всем  туловищем и с непонимающим взглядом смотрел на происходящее; все укатывались со смеху; даже Миша, который последние дни был помят и грустен, а сейчас намеревался спать и даже почти сомкнул глаза.

- Евстратов, а говорил без артиллерии до Цхинвала не пройдем! Чем тебе не Катюша? Лежит философствует.

Миша повернулся на бок, кивая Саше; Миша забыл давно о жизни по ту сторону, там, в серой забытой Москве; она восставала только флешбэками, больше он вспоминал Алину, но не той грустью смешанной ненавистью к себе и к ней, а счастливым чувством человека, правильно выбравшего себе дорогу.  Рядом с Мишей чокнула земля, клубни песка разбились по окопу.

- Б.... Н... Ложись! - Женя проскочил мимо Леши и Саши с винтовкой; взрыв прозвучал совсем рядом; Миша, забрав винтовку, обогнул доту слева и высунулся из окопа. За дымом восставал город, низенькие здания и гористые простепи; Саша и Леша рассредотачались направо; только Женя тяжело дышал и лежал с винтовкой на месте. Миша, убедившись, в чистоте местности, снарядил винтовку и смотрел уже ближе через прицел. Сразу он понял и то, что  грузины стреляли не по укреплениям; скорее всего им даже было неизвестно их местоположение. Они бомбили город. Миша внимательно следил за грузином, заряжающим пулю. Он выбрал момент, когда тот нес снаряд. Винтовка рявкнула и отдала в плечо. Миша спрятался в окоп, уже не видя что точно попал в колено. Снаряд разорвало и жахнул взрыв, так что остальные по флангам приняли упор лежа. Миша поменял позицию и ушел левее.

- Женька, где Саня?

Пуля просвистела над самой рейкой оконной ямы. Женька в руках зацепил винтовку; он не умел с ней обращаться, но отпускать не хотел; сейчас же он вспоминал "где же Саня?", мысли путались.

- Еб.... р.... Б... - наконец, кричал он! - В городе! В городе он!

Леша перебежал на правый фланг и разместил винтовку под обстрел.

- Женька, кинь пистолет! Я зайду! - Миша стрелял по новым зарядчикам, простреливая им колени.

- Куда? Прикончат, осел! Сиди здесь! Пошлю скоро сигнал! - он кричал что есть мочи под свистящие пули; "Сигнал!", Женя подтянулся в яме и выполз на траву; увидев, что дым с его стороны еще не рассеялся он мыкнул в соседнюю прокопь; там он оставил рацию. Леша отстреливал всех приближающихся более чем на 1 километр; часть грузинских военных поняли, что стрельба идет с кич, где то за зданиями посреди линии объезда города. Мат разразился из ямы, где торчал Женя; рацию зарыло землей; она слабо фурычила; не настраивалась на волну. Саша метался между Лешой и Мишей в окопе, указывая координаторы; при себе имел он бинокль. Миша скинул винтовку и присел к Саше; тот озвучив координаты сел рядом.

- Бл...во - кричал Женя; рация не поддавалась.

- Рыжий, западнее стреляй! По банкам разве стреляешь?

- Дай-ка мне пистолет лучше?

- Есть граната! Надо? А куда? - свист несколько приглушал его голос, так что приходилось хрипеть.

- Саню надо выручать!

- Винтовку давай, коль пойдешь.

- Ты ж не целился никогда?

- Иногда жираф в ж...е балет танцевать научиться. Пошел!

Грузины покинули огневые точки и уже весь отряд был устремлен за линию города; Миша уполз слева; Женя торжествующе кричал через обстрел:

- Заработала, с...!



20

"Крепко, крепко я обниму мою любимую; не сломать бы случайно что; хрупкая, она такая хрупкая. Вы можете бесконечно прятать от нее восторженные глаза; или улыбку за своим мужским достоинством; и только  хрустальный блеск отточенной фигуры забьет на совершенные предрассудки; запутаться в своих словах - так легко, когда разберешься в чувствах; также прильет кровь к щекам; заставит кусать  губы; она - и простая, и сложная; противоречие - всегда оно присутствует в любви". Меж тем туман над Темзой туман остывал. В том же тумане исчезал образ странного человека в пиджаке вестминстерской пошивки. Криси оборачивалась у самого моста, провожая угасающий туман в черных звездах такого же черного неба Лондона.


- Криси, я говорю несуразицу? Поправьте меня, кажется что вы обеспокоены! - лорд подавал руку Криси, та переступала поребрик, не отпуская туман; было похоже, что он преследовал Криси; лорд Чайлд же пробовал не обращать внимания; туман был обыкновенным явлением во всей Европе.

- Нет, все туман; бьюсь об заклад - я теперь простудилась.

Лорд Чайлд нежно поцеловал руку.

- Мне не хотелось сегодня дождя, но разве спрашивает нас дождь, как и война не спрашивает нас о лишнем вечере с любимыми, - он грустно вытянул голову.

Они ушли с прогулочной; туман же следовал за ними, как привязанный к пяткам. "Даже видеть, что ты счастлива! Мне приятно и тепло; сердце под шотландским скотчем! От чего же не могу теперь протянуть руку; противоречие - всегда оно присутствует в человек. И больно и сладко". Криси снова нервно оборачивалась, а туман исчезал. Она на секунду потупилась.

- Однако ж, мы теперь заняли Менноркку, это обещает нашей коалиции успех в Прусской компании. Всё же восстание якобинцев смешало нам карты, но с князем Друговски, он из Империи; мы намерены быстро разделаться. Даже при условии что Пруссия не войдет в войну, мы имеем шансы на наши колонии.

"Может быть, теперь я и туман... Но даже сейчас я чувствую, как бьется твое сердце: тук-тук; а когда-то мы были одной симфонией; прости меня дорогая; как же я хочу сказать: как страдаю". Криси с ужасом остановилась; туман вновь лопнул; такого ожидания лорд Чайлд никогда не видел на лице его леди. Тогда, когда он встретил Криси у того самого ямщика: он навсегда понял: Грейтсберри слышал от него о женитьбе вздор, полный скепсиса: о чем может поведать ему датская графиня? О духах a la champagne? Что чувствовал лорд рядом с Криси очень трудно объяснимо с позиций современной науки; даже знакомый ему скептик Фельб только хмыкнул: "Мое дело - психикеа". Ужас, стоявший в глазах Криси снизошел и на лорда; как только он снова почувствовал в голове месиво из смятения, счастия и обеспокоенности, его деловитость надолго было уторможена и успокоена.

- Разрешите отвести Вас домой! Я сегодня поступил безрассудно, заставив Вас мерзнуть со мною. Поймаем конных у "Premier".

- Пожалуй, более хорошо в дворец. С вами этой ночью будет спокойно.

Лорд был счастлив от одной только этой фразы. "Прощай, дорогая, я жду тебя здесь у Темзы!"

- Туман, странный туман, - лорд вставил  заключительную фразу; с Криси от прогулочной они побрели к угловой забегаловки; там же поймали конную; Криси смотрела на сгущающийся над Темзой туман, странно и необычайно ужасно; что-то показалось ей здесь разгаданной загадкой. Как только, они завернули на "Parlament street" и пропали из виду, туман шаркнул на мостовую. Из тумана вышел человек во фраке... Он то пропадал, то исчезал над Темзой. Призрак.



21

Саша Гулев сидел нога на ноге в отделении полиции; вокруг него, заложив руки за спину, наворачивал круги уполномоченный; майорская нашивка моталась то около Саши, то около Максима, то около его жены. Жена Максима полностью оккупировала кувшин; каждый вздох она запивала водой; Максим сидел же с лицом собственной правоты и нарушенного закона справедливости. Саша долгой паузы не выдержал:

- Вот, Вадим, я знаю тебя много лет, еще с институтской скамьи. И сам ты знаешь: сажать надо их, а не Макса, - Саша ждал в этот момент от следователя хотя бы понимания и утешения; а больше хотелось вот этого: "не виновен! свободен!"; уполномоченный же только плясал вокруг него с философской миной; можно было подумать, что тот составляет трактат.

- Он же был прав! - вскричала, вставая со стаканом воды жена. Только, наконец,  лицо уполномоченного изменилось; он немного прикупил губы, мысль пришла в его голову; а потом потерялась, и он снова затесал руки обратно.

- Органов справедливости еще не придумали, - сухо под усами прожужжали его слова; Максим на это понимающе кивнул; майора Решетова он знал также хорошо: этот человек отличался тем, что мог постоять не только за себя, но и за других, бесправно осужденных или осужденных за дело, которое любой человек с ценностью должен сделать; "ударил ли Решетов просителя, быв на месте Максима?" - Конечно бы ударил, только потому, что считал этот поступок искренне правильным он теперь думал о выходах из закона и протокола; омрачал тот факт, что дело переходит в юрисдикцию отдела по этническим и межнациональным преступлениям; держатели фонда через взятки все прекрасно завернули; Решетов знал и то, что верхушка получает хороший куш от этого фонда, от того его и не трогает милиция.

- Разве милиция не орган справедливости? - Саша задал вопрос и тут же расстроился: он был глуп и риторичен.

- По справедливости: Максим ударил лицо арабской национальности, у него и пачпорт есть, - майор поглядел на всех; может быть так он хотел прояснить ситуацию, которая ему решительно не нравилась.


- Что же нам делать, Вадим? - жена расплакалась; с надеждой она принялась уверять майора, что Максима надо отпустить; что он не виновен; сделал все по совести. Майор стоял молча, пытаясь поднять ее с колен. Не слышно к ним вошел "дворовой"; так зовут обычно уполномоченного на посту при входе; он извинился в связи с врываетесь в разговор, но увел майора. Вместе с ним Решетов вышел в коридор. На скамейке перед кабинетом двое постовых держали девочку, которая порывалась вырваться из рук милиционеров; те держали ее, иногда отрывая руки от больных царапаний ногтями; кричали на нее; девушка же не поддавалась. А была это Вася.

- Эх, Василиса, Василиса! Опять что ли к нам. Ну, рассказывай, счастье ты наше, что приключилось, - Решетов улыбнулся; Вася была местным постоянным клиентом, которой всегда везло; под давлением Решетова терпилы забирали документы; теперь он даже был рад видеть девочку: на его глазах она росла: вот ей 12 лет - первый срезанный кошелек; вот 14 лет - украденные украшения; теперь 16 лет.

- Мусора отпустят - скажу, - он сидела вся злая и пунцовая; руки же держали крепко; Решетов дал отмашку, чтобы Васю отпустили.

- Угнали они со своей швалью мотоцикл! - констатировал держащий Васю милиционер. Решетов ему улыбнулся и с кивком "ну" принялся выслушивать Васю.

- Сами вы ментики - шваль, авось пузо перевешивает голову. С парнем забрали мотоцикл. Ну зачем он этому мужику? У него же все есть: и дом, и семья, и машина, - она треснула по фуражке сидящего рядом милиционера, в отместку и с обиды; Решетов дал им команду уйти; слишком он хорошо знал Васю и ее деда; тот риелторский захват четыре года назад.

- Вася, как здоровье у деда? С почками что?

Вася улыбнулась, объяснила: "спасибо, все хорошо"

- Значится так, Василиса, если мотоцикл вернете, то поторчишь в камере денек - я тебя отпущу! Не будем дергать деду. И поесть тебе заверну, у меня тут осталось. Увести - скомандовал он уполномоченным.

"Вася! Вася! В своём репертуаре!" - думал Решетов, уже заходя к себе в кабинет - "Вася! А почему бы не попробовать!"; он вошел в кабинет, озаренный идеей; да так, что и Макс и Саша поймали это невидимую волну.

- Что, Вадим! Что?

Майор сложил руки и принялся ходить от стола к папкам с личными делами в прежней позе.

- Есть идея... Только думаю как обыграть. Можем поймать ваших спасителей детей с поличным, - его озарил энтузиазм, - будет долго, но кажется я нашел того, кто работает в криминальном мире, но еще способен быть человеком. Есть у меня знакомая девочка, вот ее и внедрим. От Вас только требуется молчание и терпение. Подумайте! - он смотрел на Гулевых.

- Разве у меня есть выбор? - Макс ждал одобрения родных.

- Тогда, договорились. Нам нужна будет видеокамера.

- Сыщем!



22

Миша бежал под авиаударами; ползать уже было никак; фланг полностью заняли; Женя увел Лешу прочь в леса от черты города, при этом успев вызвать малое, но подкрепление. Миша кричал от разрывающихся бомбами зданий; и пригибался от летящих во все стороны кусков камня и цемента. Он пересек перекресток у школы, когда снаряд попал точно в окно; половина здания исчезло в дыму; повылетали стекла и двери; свист самолета не проходил, уши будто загородило. Улица наводнилась людьми с детьми на руках; они что-то умоляюще кричали, то га своем, то на русском, падая на осколки стекол и толкая друг друга. Каждый стремился покинуть перекресток и направиться ближе к виноградникам; школа больше не была безопасным местом. Самолеты прогудели еще ближе; Мишу скрыло в дыму, теперь он смог оценить ситуацию полностью. Артиллерийские точки находились на возвышенностях: на малом жилом здании, одна за дотами; самолеты бомбили мирные поселения: школу и больницу. Русские миротворцы держали фланги слева, там где была что-то вроде стоянки; сюда снаряды не попадали; точно было невозможно определить угол попадания, именно отсюда и отстреливались русские и абхазы. Их же диверсионная группа была задумана, как разведка: для определения этих точек. Поскольку информации об авиаударах Цхинвала не поступало до этого момента в город был отправлен только Саша; он был своего рода информационным мостом между группой Миши и русскими укреплениями здесь. Женя же ждал точного сигнала от Саши до начала захвата инициативы в городе; планировалась установить снайперские точки, так они смогли предотвратить танковый удар по Цхинвали; только же Саша был отправлен в город, как начался обстрел, как с воздуха, так и земли. По расчетам Миши, Саша должен был застрять именно между школой и стоянкой; где-то с винтовкой; он не мог выполнить теперь боевую разведывательную задачу: во-первых опоздал, во-вторых - не мог физически. Открыв себя, он откроет и возможный путь к отступлению миротворцев. Тем временем перекресток заняли танки, а вражеская пехота рассредоточилась по низеньким жилищам граждан. Ситуацию осложняло и то, что жители, забыв о страхе собственной смерти и под ударами выбегали из укрепленных мест и падали под пулями насмерть. Многие матери и дети погибли в первые минуту бомбежки; весь этот отравляющий ужас видел и Миша; следующий удар уничтожил инфраструктуру, что находилась за стоянкой; из погоревших домов выбегали горящие люди, иногда с утварью которую ухватили. Точно установив место дислокации русских войск, грузины пережидали свои устрашающие залпы; как только самолеты покинули небо первое отделение пехоты покинуло перекресток; бежав по камням, стеклам и трупам, они бренчали ружьями. Миротворцы лишь суетливо отстреливались, пытаясь занять лучшую позицию на стоянке; с тех пор как прозвучал первый арт-залп они были разрезаны; часть подразделений покинули стоянку и ушли западнее; а часть прикрывала их отступление. От школы Миша решил пойти, что называется огородами, попутно помогая раненным. Среди войск на обратной стороне Саши он не находил. От грузинских он находился близко-близко, так что каждая пуля его станет последней. Танковым арьергардом он был отрезан от мирных жилищ и от точек русской армии. Нельзя было мешкать, но и бежать, сломя голову нельзя. Танки проходили ближе и ближе, иногда сбивая людей на скорости; теперь их прорыв до точек удержания был неизбежен.  Поднимая раненых и убитых Миша говорил: "Поможет только чудо!" И оно как ни странно произошло. Из-за перекрестка появились знакомые лица: Женя с Лешей мчались на походной БТР. Сбив пару грузинов, они разгромили забор и въехали на территорию школы.

- Рыжий, винтовку взял и пошел. А мне дай-ка гранату, - в первый раз он видел, когда помощь пришла из неоткуда.

- Я здесь, вы за стоянку. Саня, вероятно, застрял там.

Отвлеченные странным прорывов на абордаж войска неприятеля замешкались и теперь не понимали откуда течет атака, пушки свернули на перекрестки; миротворцы у стоянки мигом воспряли и принялись швырять выстрелы по огневым точкам. Не дождавшись бомбежки, Леша и Миша прыгнули на башню и принялись за снайперское дело. Договорившись между собой, они сели на быстрострел; получалось не точно, но по огневым попадали; Миша же стрелял по дальнякам, что обратили на них внимание. С перекрестка между грузинскими непонимающими ровном счетом ничего они прорывались к стоянки; для пущей верности Леша заглушил гранатой подступающую пехоту, так что они отошли к огневым обратно. В этот миг Мише хотелось показать шишу пролетавшим бомбовым самолетам.

- На север; 13-12-10, смотри.

- Понял, - Миша передвинул прицел.

Мирные здания теперь были заняты миротворцами; они уже брали огневые точки. Петляя, Саша, управлявший машиной, пытался не попасть под обстрел.

- Пыль и гильзы - наша жизнь.

- Хорош, п...ть! Юг 13-45-11.

За перекрестком показался танковый арьегард, но уже русский. Труды Жени были не оставлены; огневые точки были полностью захвачены. Самолеты теперь покинули место бомбежки и были нацелены уже на танки. В это время Женя с подходящими пешими забирали последние снарядные схроны. БТР  с силой впечатались в забор перед стоянкой. Леша снял с себя фуражку.

- Рыжий! Рыжий! Мы доехали! - но рыжий не отвечал. - Рыжий? Рыжий?

Он осекся. Его не было на башне. Со стоянки выбегали войска туда ближе к школе и огневым точкам; Леша стоял ровно посередине; его толкали плечами и сбивали с ног; а он терял силу в руках, винтовка выпала из его рук. "Ура!" - кричали впереди; только Леша неожиданно для себя понял, что товарища он не сохранил в этой сумасшедшей перестрелке и гонки. Он оборачивался с пустыми глазами назад; все замедлилось; самолеты противника подлетали к танкам; наши брали огневые точки; и только Леша упал на разбитый огнем асфальт стоянки; рыжего не было рядом, и не было на поле боя.



23


Человеку всегда трудно понять, что значит прошлое в его жизни. Кажется, это ненужные события, из которого он когда-то извлек горький опыт. От того человек еще больше боится своей истории; от того им заманчиво узнать свое происхождение; от того он ищет сверхъестественное и несбыточное; только чтобы оправдать то, что от него ничего не зависит в его жизни; ради этой мысли он готов верить или в Бога, или в черта; в светлое будущее и высший разум, но всегда отказывается верить в себя и в окружающий его мир. А он бывает так прекрасен.
Миша стоял подле кривого оврага с Алиной за руку; солнце еще было на посту, но небо прорезала полоса желтого света, что возвещала об окончании дня; листья колыхались на легком ветру; вдалеке виднелись корпусы "Снежинки".

- Красиво здесь...

- Лучше чем где-либо... - они не отпускали друг у друга руку и старались сжать их.

- Этот мальчик, Саша, с нами не говорит. Что же у него такое случилось? Он все время сидит на кровати, я даже не видела, когда он ест. Он болеет?

- Мама с папой погибли в катастрофе, - Миша сжал руку ее еще сильнее.

- Как мои?

- Угу, - Миша покивал.

Все эти дни, действительно, Саша редко откликался на завтрак, редко ходил на обед; когда к нему приходила Арина Яковлевна он кивал словам; он мог сидеть на кровати без сна несколько суток; бледность не уходила; он не обращал внимания, когда приносили сладости, животных и игрушки; только раз он ходил в туалет при ребятах; он даже не плакал. Ни Римма со своим бойким характером; ни Егор с дотошностью - никто не мог его расшевелить; но что примечательно ни один из ребят не стал обходить его стороной; предлагали и конфеты; и бананы; а Егор даже сигарету. Несколько преподавателей и воспитателей приходили к нему; и те без особых успехов. Он стал будто призраком, который только ходит по ночам. Мише же удалось его вытащить на улицу, пришлось водрузить его на плечи; Саша же не сопротивлялся. Он так и таскал его с собой на плечах; а Алина прыгала вокруг них. На 1 июля они услышали его слова. Гуляя по городу, Саша к тому времени уже шел, только опустив плечи, они остановили тучного дяденьку с сущей им детской дотошностью.

- Дядь, дайте мелочи на мороженное.

Дядя добро наклонился к ним.

- Дам, только скажите кем станете потом?

- Я - космонавтом, - Миша с гордостью поправлял белесые волосы; это была его золотая привычка.

Саша же отвернулся от них, рассматривая цветы в клумбе.

- А ты? - он указал на Сашу.

- Я? Никем - пробурчал он.

- Врет он дяденька! Он станет музыкантом! Это точно! - защищала его Алина, сама подобрав первое попавшееся слово о профессии; Саша лишь недоверчиво оскалился.

- Ну, а ты красавица, кем?

- Я домохозяйкой! За это ведь платят деньги, да? - Алина почему-то радовалась этой мысли.

Дяденька еще раз улыбнулся и протянул им 50 рублевую купюру. Дети накупили мороженного и за оврагом съели его полностью; Саша скушал половинку. С той поры Саша постепенно начал обмениваться с детьми фразами; редко но метко. С каждым годом Саша взрослел быстрее. Его плечи зрели, он больше и больше читал; говорил; пока наконец не влился в коллектив; было всем по 16 лет к тому времени, как он почувствовал себя живым. И момент  тот был им вспоминаем потом, летом 2-го июля (в его 18 лет). Тогда Саша раскинулся на диване, обдуваемый ветром. Миша вошел с пробежки весь в поту.

- Курить пошли, Саша?

Тот отвернулся.

- Я смотрю мультики, не хочу.

Миша присел рядом, навалившись Саше на ногу.

- Том и Джерри? Чем тебя привлекает бегущий за мышонком кот?

- Не знаю, нравится мне. Есть какая-то древность в нем. От чего я не счастливый мышонок? - Саша улыбнулся и вытащил сигарету из пачки; он обнял Мишу за плечи; следующие шаги они прошли, обсуждая Римму и Алину.

- Все-таки ты мой лучший друг, Саня.

- Забыл? Я мышонок. Просто Джерри.

- Кровь? И братство?

- Навсегда, пока смерть не разлучит нас.

- Точнее рак легких.

"Пуля... Отравленная пуля.... Забивает сердечные раны, приводя к смерти лучше, чем самоуничтожение и и самоубийство. Как небо стало черным от пепла и горючего самолетов. Неужели вся жизнь человека - это войны и потери? Где вечная любовь и общество без жестокости и убийств? И о чем я вообще думаю раненый? Передать бы Джерри и Алине сейчас привет... Скупится без меня! Морда!" - Миша тяжело всхлипывал от слез и крови; солдаты, пробегавшие мимо остатков мирных зданий не замечали его в траве; они угоняли последние вражеские группировки на север - "Как удивительно, что сейчас умру в объятьях с винтовкой, каждый убитый солдат зачтется мне спасенным мирным; к чему же было проливать кровь? А в чем был смысл моей? Неужели погибнуть? Я навсегда запомню: умирая, мы вспоминаем и сетуем только о самом дорогом; а не несбывшихся мечтах... Так зачем же было жить непостижимым? Человек ведь не понимает, что жизнь - это обратное зеркало его поступков. Стать бы призраком и исправить многое"- он закрывал глаза и не чувствовал как его тело тянули с травы вниз в открывшийся погреб; жизнь его сменялась быстро-быстро, запевая перед пеленой все новые и новые сказки.

- Деточка, ты мне рассказываешь сказки! Какая же ты "на теме"? - проситель, с которым некогда встречался Макс Гулев теперь смотрел на блестящие глаза Васи, которая всей душой прикидывалась милою и одновременно здравою; для пущей верности она надела самое грязное свое платье; она старалась не только не выдать задумку Решетова, но и создать о себе самое негативное впечатление.

- Вы дядя не понимаете! Мы с вами на деньги работать будем? Думаете, поверят кому? Девочке, которая деньги детям на лечение просит или чурке, который бабки собирает? - Вася составила улыбку, хитрее той, которая видел Джерри.

- Что-то мне в тебе не нравится! Уж не подсадная ли ты?

Вася восприняла это спокойно; к таким вопросам готовил ее майор.

- Нам с тобой жениться разве? Хочешь обыщи. Или может статьи в УК РФ боишься?

Проситель, ковыряя в барсетке, вытащил бумагу и ручку; написал что-то.

- Вот адрес. Придешь сюда завтра к ночи.

- Договорились, - никогда Вася не была еще такой деловой; теперь она чувствовала, что успех у нее в руках, осталось лишь чуть-чуть; и взять, взять, взять.

В зале суда слушалось дело; Макс обвинялся в обустройстве межнациональной розни; Саша Гулев и жена Макса молча слушали приговор.

- Приговаривается: Максим Сергеевич Гулев, на срок 3 года в колонии общего режима.

После прочтения Максима увели; он простился с женой только взглядом.

Лорд Чайлд отплывал на шхуне, бросая последний прощальный взгляд Криси, которая стояла под зонтом на досках. Рядом постепенно отпевали каноньеры и уезжали с прощальцами извозчики. Криси плакала не только от предстоящего долгого расставания с графом, но и от желтого тумана, следовавшего за шхуной, того, что она видела на Темзе. Ей было страшно представить что это такое; а еще страшнее что может он сделать с любимым Криси. Лорд Чайлд в мыслях о якобинцах не замечал силуэта, стоявшего позади в желтом тумане. Это был человек во фраке.

"Он вернется живой, любимая моя Криси! Обещаю" - прошептал человек и на порыве ветра испарился за парусами корабля.


    Часть 3: Вечный призрак

24

Каждый человек засыпает ради того, чтобы проснуться среди нового дня и доброго утра; он мечтает видеть хорошие сны и встать бодрым посреди восходящего солнца; так чтобы оно било в окно, лаская глаза переливами радуги и красок нового дня; подняться с постели с чистыми мыслями и поднятой вверх к шеи; бывает и так, что человек не может уснуть; старые день кутает его условностями и прошедшими событиями: любовь это или страдание; и чем больше в его памяти тягости или любви, тем меньше ему останется почивать; а как людям быть с прошлым, которое бесконечно копится в снах и ночных мыслях. Джерри досматривал свой сон, где он в самом детстве курил с Мишей за "Снежинкой", он перенесся туда с осознанием счастливой поры его беззаботной жизни. Рядом ворочалась Вася, отбирая у него одеяло. Он не слышал о чем она говорила во сне; взъерошенный крик Васи вернул его из сна в реальность комнаты передней, где они и заснули. Вставший опухший и с поднятым хохолком, он сначала сверил часы, а потом недовольно уставился на Васю, которая считала полосы на потолке; вид был у нее пообедавшей километров шесть - вся в поту, отекшие веки и синяя дымка на лица; Джерри протер глаза; пока аккомодационный туман еще не рассеялся; как только темнота ушла, он собрался с мыслями.

- Что-то приснилось страшное? - он укрыл полностью одеялом Васю.

- Ага! - она спрыгнула с кровати и побежала к окну; Саша, пошатываясь, поплелся за ней, убирая глаза от лунного света, проседающего через окна балкона.

- Вася? Призрака увидела? Час ночи! - он недовольно прошел на балкон, споткнувшись об ступеньку.

- Кошмары не спрашивают. Мне теперь не уснуть.

- Что такое? Прошло уже около года...

Прошло около года. С момента событий Джерри и Вася сблизились; катастрофа, которая их постигла, объединила их вместе; теперь они редко расставались; перво-наперво Васю мучали кошмары. Он подошел к ней ближе и обнял за талию.

- У меня есть секрет... - она обернулась - но лучше сначала закури. И мне дай.

Вася рассказала о своем прошлом полностью. Главным образом, она говорила, что должна была помочь майору Решетову; она должна была подставить крупный фонд по отмыванию денег, но все пошло не так, как бы ей хотелось: дело было в том, что они прознали про дедушку; в день когда операция должна была закончиться они поставили Васе мат. Просителем и своим главарем при участии Васи должна была быть переправлена крупная сумма денег некоему Вавилову (так назвал себя Решетов), тут-то их и должна была взять оперативная  группа; но парень Васи и ее подруга оказались сговорчивы, поэтому о ментовской заварушке быстро прознали и проситель и его крыша. Васе пришлось во всем признаться; ее решили с делом не трогать; а вот Решетова прикончили. На Новодевичьем она выпросила у Джерри пригнать знакомых из охраны, прикрываясь своим темным прошлым; она боялась, что Гулев нагрянет прямо туда. Навязчивый парень, от которого Вася отбивалась в день встречи с Джерри был никто иной, как бывший молодой человек, который беспокоился о своей жизни и просил Вася о деньгах, чтобы убежать. Вася знала, что просто так он себя не даст изрешитить; Саша Гулев быстро вышел на этого, как там его, Диму; тот со слезами уверял, что сдала операцию Вася, за что был отправлен за соучастие в тюрьму. Теперь у Гулевых был единственный рычаг давления - Васин дед. Пока она думала куда она перевезет Павел Дмитриевича из этого пекла, он скончался от возраста и инфаркта; Гулев нашел гараж уже пустым, но с теми же парнями, сидящими у гаража.

- Тут, кажется, раньше, дед жил?

- Умер недавно, - догрызая семечки отвечали они.

- А как найти девчонку?

- Год не видели.

Так Саша Гулев остался с носом; Вася знала, что на нее и Джерри никак не видела; но теперь ее мучали кошмары и муки совести о том, что утаивала так долго тайну от Саши.

- Я в свои 16-17 мультики смотрел, - небрежно пошутил Джерри; Вася же обняла его крепче и заплакала; теперь ситуация казалась ей совсем безвыходной.

- Вот что! - начал успокаивать Васю Джерри - есть один вариант; поедем погостить к моей маме.

- У тебя же нет родителей? - от удивления иссохли ее слезы.

- Вообще-то есть одна; зовут Арина Яковлевна! Навестим и прочь укатим из Москвы. Договорились?

- Да! - она нелепо поцеловала его в щеку.


25

Павел Дмитриевич возвращался в воспитательскую. На сегодня его рабочий день был окончен. В музее он чувствовал себя хуже, чем в школе. Самое главное, что отмечало его сознание: не было суетливой беготни туристов с Арбата в его комнату и из комнаты в залы музея; а самое важное здесь он чувствовал себя важным. Нужно сказать, что работа его состояла в обучении. Ему на попечение отдана группа слепых детей. Павел Дмитриевич обладал голосом высокого и командного тембра; но после 2 минут занятий - он его облегчил; дети его слышали прекрасно; а некоторые похныкивать от казавшегося им крика; теперь он отучался от Московского говора (от привыкшей к машинам и ветру голове; а  также от людей, не понимавших простых просьб и предложений); пришлось и запоминать имена. Настька - не видит на оба глаза; кажется что-то связано с лучевой терапией; Мишка и Антошка с отслойками сетчатки; пару девочек и мальчиков слепых от рождения. Павел Дмитриевич сделал вывод: дети эти способны не только слышать на тон выше, но и по оттенкам речи четко отличать характер и настроение человека; мало того, Павел Дмитриевич никогда не видел такое мастерство прикосновения; для него подготовили преподавательскую книжку: насечки для слепых были ему ручкой подписаны: здесь буква "а", здесь буква "б". Урок строился так: вначале перекличка, затем Павел Дмитриевич подавал деткам геометрические фигуры - они же должны были с помощью только пальцев указать их название; далее вместе со всеми он читал: дети делали это пальцами; а потом они учились самому сложному, но уже индивидуально. С Настей - они читали ноты, а потом играли на пианино; на пианино были такие же насечки; с другими играл в кубики и карты. Видев бы сейчас Московских детей, Павел Дмитриевич назвал бы их бездарностью, поспорил бы кто из них недееспособен и слеп. Он видел молодого Бетховена в Насте, молодых архитекторов в Мишке и Антошке. И никогда бы Павел Дмитриевич не подумал, что услышать от ребенка "В траве сидел кузнечик" или увидеть выстроенную башню будет для него так неимоверно и впечатляюще. Эти дети не страдали недостатками современного поколения: идиотизмом и иждивением; они старались большей частью делать все самостоятельно, а на заботу и любовь реагировали тепло; столько же отдавая; Павел Дмитриевич все более и более старался говорить тише и спокойнее; не уважавший ранее Павел Дмитриевич родственный связи, обнаружил в себе способность к привязанности; и спустя три дня уже разговаривал с детьми, как со своими; признаться ему захотелось сына или дочь; но так чтобы стать им именно отцом, а не так: воспитателем. Он теперь выучил все: Вадику нравится желтый цвет (уж не знает Павел Дмитриевич откуда он о нем знает); Вадик же твердо сообщает: "Желтый - как солнышко"; Маша любит капусту, но почему-то уверена, что она синего цвета; Настя мечтает увидеть небо, а Мишка - туман, только не такой обычный, а сиреневый. Павел Дмитриевича они спрашивали и о радуге, и о павлинах, о фейерверках. В один день сердце Павел Дмитриевича треснуло и он сообщил детям о сюрпризе; к ночи он вывел всех на поле перед школой:

- Сейчас мы с Вами взорвем фейерверки! - Павел Дмитриевич специально вертался во Владимир, - я Вам буду их описывать!

- Ура! - кричали дети.

Вверх устремилась первая подожженная Павел Дмитриевичем ракета и там же бомбанула; расписной фиолетовый обруч таял облаках, так что многие из других групп повысовывались из окон.

- Это фиолетовый. Как волна пошел по небу. Сейчас падают вниз искорками.

Павел Дмитриевич и его дети смотрели вверх на небо.

- Ух ты! Как красиво звучит фиолетовый! Так журчит! - Настя смотрела в небо; но видела, наверное, туманом.

- Сейчас подожжем синенький! Антошка хочешь?

- Хочу! - Павел Дмитриевич подал ему зажигалку, в руку приставил к запалу. Антошка ловко поджег и наблюдал за звуком ракеты.

- Синий хлопает и быстро разливается по небосводу, - комментировал Павел Дмитриевич.

- А синий,  кажется, звучит как вода! - Вадик мотал головой за ракетой.

Павел Дмитриевич еще долго рассказывал о цветах, фейерверках; дети от него не отставали; он дал пустить ракету каждому. И каждый звук и писк дети описывали и запоминали. Только перед самым сном Павел Дмитриевич возвращался в воспитательскую закончить учить программу. За столом, в который воткнут нож, сидел Тоша. Сквозь ламповый свет он то исчезал, то появлялся вновь. Он сидел со злобным и грустным выражением, как и обычно. Для него Павел Дмитриевич был поработителем и извергом. Павел Дмитриевич же намеревался назвать этот час священным; мысль его не только поменялась; но самое важное - он собирался отпустить Тошу. Всю свою жизнь он предвкушал найти призрака и изучить его, как лабораторную крысу. Узнать все их недостатки и проверить способы нанесения им увечий. Он жил этим, жил музеем, жил историями прочитанными и расказанными. А теперь? Он узнал что-то более свободное и детальное. Теперь он и сам себя считал извергом, насилу отметал мысль, что хотел посыпать Тошу солью и провести пару опытов. 

- Я тоже хотел когда-то детей... - Тоша опустил голову вниз.

Павел Дмитриевич сел к нему и вынул нож из стола.

- Ты свободен, призрак. Бог с тобой.

Тоша взглянул на него без прежней потайной злобы.

- Свободен? Как?  Я хочу остаться...

- Что я точно понял, дорогой... Э... Призрак. Как, кстати, величать тебя?

- Князь Друговски, - с улыбкой представился он, - но лучше Тоша, я привык. Зачем же меня отпускаешь? Изучение призраков было твоей мечтой?

- Я месяц проработал здесь. Я понял: есть любовь, есть друзья, есть дети. А кто я был раньше? Я сам -  призрак, которому не было покоя. Мне нужно было просто понять никчемность своей мечты и жизни до сегодняшнего дня. Глупо было жить тем, что призрачно. - на слове "призрачно" он широко улыбнулся.

- Разреши мне помочь тебе. Я способен быть человеком.

-  Духи разве способны быть человеком?

- Раскрою тебе секрет: призраки - те, кто не исполнили свою мечту и предназначение; теперь же они находятся на Земле.

- Какая ирония. После смерти мне не стать призраком.

- Разреши мне разговаривать с детьми. Разреши показать им то, что они смогут увидеть. Ведь я дух. Разреши исполнить их мечтания. И я растворюсь! Обещаю!

Павел Дмитриевич протянул руку Тоше.

- Мир?

- Вечный, как моя блудная душа.


26

Иногда бывает так смешно от той дороги, которую ту выбрал; там среди того, что ты знаешь и умеешь видел море звезд; не зря же и Экзюпери твердил "Считая звезды, потеряешь луну"; сами ведовцы считали, что самый верный путь - ведущий к смерти, не имея в виду под этим чего-то пессимистичного и прагматичного. Может, ставя на 16 черное, мы и срываем куш, но тратимся на это изрядно; а что если поставить на зиро? Может, это самая лучшая дорога? "Пан или пропал?", "Быть или не быть?", "Тварь я дрожащая или право имею?" Выбирая свою дорогу, риск всегда может себя оправдать, пусть и будет фатальным и что называется из Паланика "nothing to do to change your fate". Миша проснулся от холода, который разлился по его лбу; до этого горячее его тело брало судорогами, а картины жизни, что называется pantomimo, проносились через глаза. Он сделал первый вздох и крик, ощутив себя младенцем. Пот пришлепывал его к подушке. А к лицу сразу поднесли отвар.

- Пей!

Он судорожно глотал желтую жидкость. Как неопределенное время назад в глазах жало сознание туман, сквозь пелену и искры в глазах появилась картина подвала с обугленными стенами, но аккуратной обстановкой.

- Мне пришлось выхаживать тебя семь дней. Хочешь посмотреть на пулю? Я выдернула из плеча шесть или семь осколков. Инфекция еще потреплет дней пять.

- Я жив..., - Миша отпустил душу, - где я?

- В безопасности. Я верну тебя на базу позже, как утихнут бомбежки.

За Мишей все это время ухаживала осетинка, летов 50-ти. Старая, провисшая от возраста и терпения, кожа, немного загноившиеся глаза, черные веки и полностью седые волосы. Когда Миша полностью оправился, она рассказала ему все: что ему повезло оказаться быть найденным именно около стоянки, что он умирал, что рана была глубокая, но она все зашила; теперь он будет в порядке; идет на поправку. Сама она была родом из Армении; во время гонений с дедом и отцом бежала в Цхинвал; дед страшно боялся с той поры войн; поэтому построил у школы что-то вроде убежища; теперь когда начались военные действия здесь - она тут и скрывалась; всему научилась на поле брани.  Через три дня Миша мог уже пить и немного есть, но плечо и правая рука не двигались.

- Почему же не побоялись выйти под обстрел?

- Разве гранаты страшны? Страшнее, когда режут глотку живому человеку, - она трепала свои старые шершавые руки, - а забрала тебя, потому что страшно тебе было умирать. Рано. А в глазах, касатик, видно все. Страх смерти всегда говорит о том, что можно избежать мерзкую. Поешь хлеба!

- Да мне и терять было нечего!  - Миша отломил маленькую кроху от ломтя батона.

- В горячем бреду ты повторял имена. Разве вспоминают имена, когда карта бита?

- И то верно.

- Девица на сердце у тебя, касатик.

- В прошлом, прошлом, - он хотел бы свалить жаркий выстрел в голову теперь с температурой, но не смог.

- Ты бы не кидался словами "прошлое", раз солдат. Мы состоим из того, что прожили. Найдетесь, поверь мне.

Она ухаживала за ним постоянно. Делала компрессы, обогревания, поила настойкой. "Тысячелистник" - объявляла всегда она, - "Раны заживает - и сердечные и душевные!" Настал тот час, когда Миша стал передвигаться, рука же до сих пор не слушалась; армянка же убрала ему на дорогу оную в косынку, будто собирала в дорогу сына.

- Как мне отблагодарить Вас? Вы спасли меня от беды! - Миша положил ей по-дружески руку на плечо.

- Подари мне винтовку.

Миша на 14-ый день попрощался с ней. Обстрел еще продолжался. В гражданском же он надеялся выстоять до пункта распределения живым.

27

Саша Гулев был в самом печальном настроении, что могло быть. С похоронной процессией он провожал своего погибшего друга, Павел Дмитриевича. Ровно три дня назад он разбился на машине, близ Владимира. Поразительно, как бывают стремительны встречи и смерти. Мысли его в голове мешались, как мешались эпизоды из его жизни. Даже бросив песок в могилу, он еще не мог ничего понять. Пусть и одинокого Павла Дмитриевича, вечно мечтавшего поймать призрака и грезившего увидеть пресловутое НЛО, но было до того жаль Гулеву. Очень трудно прощаться с другом, а еще труднее это делать без слов.

- Павел Дмитриевич не был хорошим человеком! - начал Гулев свою речь - но я знаю: он смог бы им стать! Он не любил людей, но и не любил славу. Он жил в своем мире, в своем маленьком мире. И при всей своей патичности хотел иметь маленького ребенка! Может быть там в другом мире! Он был для меня другом, для кого-то хорошим музейщиком! И теперь мы прощаемся с ним! Пусть земля будет ему пухом.

Медленно, синхронно с речью Гулева опускали погибшего в могилу. Пошел малый грибной дождь, который немного порядил толпу провожавших. Только Гулев остался один в грустном настрое. Ради чего мы иногда живем? В чем найти смысл несправедливой и нерадивой жизни? Разве в ней хоть исполнилась одна настоящая мечта у тех, кто ее жаждал? Все глупости, которые говорят люди: "К мечте надо идти, за мечту нужно бороться!" - это глупости, которые оправдывают твой ход против основного жизненного кольца. Но даже дошедши до того, что мы назвали мечтою, силы наши исчерпаны, а годы наши истрепаны. И есть ли смысл теперь продолжать этот путь. Нисколько не хотелось бы приравнивать рассуждение Гулева сейчас к одному и итоговому концу, это было бы фамильярно и уж чересчур одинаково. Думал он немного не об этом. Он больше старался в голове ответить на вопрос, мучивший многих людей, кто когда-то сталкивался с несправедливостью фатума: "За что?" Но ответ на этот вопрос человечество не найдет никогда. Еще раз простившись с могилою Павла Дмитриевича, Гулев тихо побрел домой, еще гнетомый страшной сущностью произошедшего.


28

Как сдержать слезы старому Пал Палычу, который схоронил недавно внучку, последнего человека, что заставляла его далее жить; как быть, когда умер раньше своего прелестного создания? Он, старый и дряхлый, только на свалку, жив и здоров, а его внучка, да что там дочка, - все. Он никого не винил в том, что она переехала от него; в сарае жить не заставишь никого; но слова его были упущены: он просил ее: "Вася, береги себя!" И зачем ей нужны были эти байкеры? Ну что ей не хватало? Пал Палыч рыдал, вновь и вновь безрассудно виня себя в смерти 16-им летней своей внучки. Если бы человек мог все вернуть назад, если бы он мог не пустить тогда Васю, запретить ей уезжать, привязать ее, хотя бы на день.

- Старый шут! Разинул варежку! Погубил, погубил маленькую, маленькую мою внучку! И за что мне старому теперь отпущены года! За что? Да на кой они мне теперь? Нам бы поменяться.

В гараж тихо зашли все те же трое, но лица их выражали тревогу и сочувствие. Они тихо постучались и с поникшими головами вошли в гараж. Пал Палыч поднял на них залитые кровью и слезами глаза. Все трое выстроились перед Пал Палычем, одни из них начал тихо, со всем милосердием в голосе:

- Палыч...  Эта... Мы тут с пацанами сочувствуем тебе...

- Да, пособирали тут по закромам, по району....

- И вот... Сочувствуем Палыч, - они протянули напряженно сверток с деньгами.

Но разве деньги, пусть даже на хоронины, сколько заменят теперь Пал Палычу внучку? Всю жизнь он был босяком, но жил с самым дорогим. Но и теперь его лишили этого. Кому дали такое право? Кому? Кому?


29

Сегодня Москву и Московскую область трясло от шокирующих новостей, которые хаотично, но на злобу дня выпадали то по телевизору, то по радио, то на улицах. Самая первая проникла в уши всех жителей с самого утра. Максим Гулев, известный меценат и генеральный директор фонда помощи  детям с ограниченными возможностями заморозил строительство "Школы с ограниченными возможностями" в деревне N, близ Владимира во Владимирской области и благополучно покинул страну. Обманутыми оказались тысячи родителей и вдвое больше больных и неизлечимых детей. Суд, как правовой, так и арбитражный, оказался парализованным от исков плачущих родителей и просящих вернуть деньги детей-инвалидов. Тем можно было и закончить сегодня, но день этот напоминал пятницу 13-ую, никак иначе.
Согласно данным СМИ: "В полдень стало известно о крупной аварии близ Орехово-Зуево, унесшей взрывами жизни 62 людей. Вину кого-то из погибших установить не удалось. Среди погибших оказались: семья музыкантов-гитаристов Клицких с их сыном Сашей, которые возвращались с успешных гастролей, бизнесмен Авдонченко, известный своими СТО и сервисными центрами по Москве. В числе пострадавших 53 человека, из них 12 тяжело ранены. К сожалению, служба спасателей в виду полного паралича магистрали не смогла вовремя подойти к месту бедствия. Семьям погибших власти обещали обеспечить всевозможную материальную и моральную помощь. На настоящий момент все пострадавшие успешно доставлены в больницы." И когда Москвичи к вечеру немного отпрянули от тяжелейших событий, стало известно о людских потерях в Цхинвали. По данным газет и Интерфакса "Семьям следующих: М.И. Евстратов, А.Г.Кривов, А.Д.Мироздайко, А.Ю.Комаров, выразили посмертные благодарности за проявленный героизм и верность делу миротворцев, компенсации также будут выплачены их семьям."


30

Сашу и Васю встретили приветливо и тепло, даже у порога школы. Арина Яковлевна обняла его при самой встрече; Джерри же из-подлобья взглянув сначала на Васю, а потом на Арину Яковлевну, наконец, почувствовал себя в родной обстановке.

- Может представишь меня? - Вася украдкой тыкала Сашу перед Ариной Яковлевной; с той хитрое улыбкой она принялась причёсываться и вилять туда обратно; ей хотелось создать максимально приятное впечатление. Джерри представил их друг другу; они сразу же оставили бедного Сашу позади, а сами разговаривали о том о сём. Саша на минуту остался на пороге, вдыхая свежий воздух, неосознанно он сравнил его с горьким Московском. Приятно шумели тысячелиственницы  и старые дубки. Саша накинул толстовку за спину и бодрым шагом вошел в школу; в холле его примерно ждали Арина Яковлевна, Вася и Павел Дмитриевич, который приноровился уже познакомиться с Васей. И хотя Вася показалась ему девушкой странной, он говорил с ней долго; к его удивлению она даже умела готовить, что сейчас, конечно, странным образом ценно. Не остались в стороне и расспросы о свадьбе и детях, Арина Яковлевна до сих пор мечтала о внуках, а Джерри первый, кто мог их подарить.

- Чем же вы здесь занимаетесь?

- Это школа для детей с ограниченными возможностями, - начал Павел Дмитриевич.

- А мы - воспитатели, у нас семь или восемь групп, - Арина Яковлевна далее описывала достижения детей, Павла Дмитриевича и свои, - они у нас даже скульптуры лепят!

- И фейерверки пускают! - Павел Дмитриевич сказал это с особой гордостью.

- Мне, Арина Яковлевна, тоже бы хотелось сделать подарок детям. Может соорудим им танцевальный вечер? Это я хорошо научился, - Саша обнял Васю и смело улыбнулся.

- А глухонемые, им вроде нельзя? Павел Дмитриевич? - Арина Яковлевна внимательно ждала ответа.

- Беру, мой друг, всю ответственность на себя.

- Тогда я вечер и аппаратуру.

Вечером того же дня Саша обо всем позаботился: отрегулировал акустику в актовом зале, перетащил и установил аппаратуру. Павел Дмитриевич, Вася и Арина Яковлевна после начали украшать зал детскими картинами, блестками, мишурой и поделками. Отрегулировав звук, Джерри тихо пустил классическую музыку.

- Все готово!! - крикнул Джерри Васе; та передала Арине Яковлевне; и они с Павел Дмитриевичем ушли за детьми. Незаметно вошел Тоша и расположился в углу залы. Павел Дмитриевич вначале ввел группу слепых детишек, затем группу глухонемых, потом на колясках. Все они устроились на танцполе кто у поручней, кто стоя, кто на скамейках, хорошо переносящие нагрузку расположились около Джерри. Вася стояла в самом углу актового зала и смотрела на Сашу. Он взял микрофон в руку.

- Сегодня с Вами весь вечер мы на празднике. Давайте, дети, придумаем празднике чего? - он опустил микрофон вниз к детям и сам присел.

- Раздник!!! - кричала маленькая Эля.

Дети выкрикивали разное: "Шоколадок", "Мультиков", "Красок", прочие веселушки, о которых Саша слышал только из чужих уст.

- Ох, - кричал Саша, - как трудно! А давайте у каждого будет свой праздник: и конфеток, и клоунов! И всего, всего! Начнем наш танец.

Саша включил что-то детское ритмическое. Спустя уже минуту он чувствовал себя на Московском танцполе, пусть и играла детская музыка: "В траве сидел кузнечик", про елочку что-то. Он сделал их ритмичными. Дети танцевали и водили хороводы: те кто могли, а те кто нет подпевали и водили пальчиками. Глухие помогали слепым танцевать. Саша перешел на классическую музыку и в паузе объявил:

- А теперь конфеты! - Тоша принялся раздавать конфеты и газировку на подносах, - И, конеечноооо, конфетти!! - Саша пропел это, и Вася зарядила из пушки сине-зелено-желтые блестки..

- Иииих!!! - Кричали дети.

- Феттии - кричала, хлопая, маленькая Эля.

Вася смотрела на Сашу, как он под музыку катает детишек на спине и раздает все новые и новые конфеты. Пока актовый зал шумел, ни Саша, ни Вася, ни Павел Дмитриевич, ни Арина Яковлевна не замечали, как вошла Криси в своем розовом платье, Тоша увидел ее сразу и бросился к ней через детей.


- Криси, уйди! Уйди, пожалуйста!

Криси недовольно на него посиотрела.

- Граф, неужели вы ничего им не сказали?

Тоша опустил голову вниз.

- Я не смог. Это подло, но это ради их мечтаний!

- Мы, призраки, должны исчезнуть в полдень.