Все они солдаты... Киноповесть. Гл. 35

      КИНОПОВЕСТЬ  "ВСЕ  ОНИ  СОЛДАТЫ..."

      35.
      В  ТОМ  ЖЕ  ИМЕНИИ  ДОБРОНРАВОВА  НЕСКОЛЬКИМИ  ЧАСАМИ  ПОЗДНЕЕ.



      
      Маленькая  каморка  без  окон,  недостаточно  хорошо  освещаемая  свечами.
      У  самой  двери  в  полумраке  смутно  виднеются  железная  жаровня  с  тлеющими  в  ней  углями  и  раскалёнными  булыжниками,  точно  такая,  как  и  увиденная  нами  ещё  днём  в  сарае,  а  подле  --  таз,  ведро  с  водой,  мешок,  совок,   лопата,  веник…
       Тут  же  у  плотно  прикрытой  двери  два  тёмных  силуэта  кавалергардов,  сидящих  рядом  на  небольшой  длинной  узкой  скамье.
       У  противоположной  от  двери стены  --  большая  и  широкая  лавка  с  брошенной  на  неё  шубой,  шинелями  офицеров  и  их  головными  уборами.
      Практически  вплотную  к  этой  лавке  расположился  совсем  небольшой  стол,  освещаемый  тремя  свечами  в  простеньком  подсвечнике.
      Вокруг  него  на  грубых  деревянных  табуретах  разместились  полковник  Ярослав  Всеволодович  Велесов,  поручик  Владимир  Пересвентович  Лелин  и  семинарист  Митрофан  Кузьмич  Страстотерпов.
       В  помещении,  тепло,  поэтому  Велесов  и  Лелин  без  шинелей  и  головных  уборов,  а   семинарист  сидит  в  распахнутом  пальто,  тоже  без  головного  убора,  с  расстёгнутым  воротом  рубахи.
      У  Митрофана  от  волнения  вспотели  лоб  и  нос,  горят  щёки,  блестят  лихорадочно  глаза.  Выражение  лица  взволнованное  и  испуганное  одновременно.
      Несвежим  носовым  платком  он  постоянно  проводит  по  влажным  лбу  и  носу.
      Семинарист  комкает  этот  платок  в  руках,  накручивает  его  на  пальцы,  завязывает  и  развязывает  на  нём  узлы.  Страстотерпов  то  преданно  заглядывает  в  глаза  допрашивающим  его  офицерам,  то  в  страхе  не  может  оторвать  взгляда  от  столешницы.
       Велесов  допрашивает,  Лелин  стенографирует  допрос  и,  как  и  в  прошлый  раз,  принимает  в  нём  участие.
       Когда  мы  появились  в  каморке,  семинарист  как  раз  и  говорил.
       Быстро  и  взволнованно  звучит  хрипловатый  голос:
      -- … Поверьте,  Ваша  Светлость,  ни  я,  ни  Сидор  Харитонович  не  приехали  сюда  по собственному  желанию… Нас  принудили.  Понимаете?  С  ножом  к  горлу!
      Поручик  иронично:
      --  Ну,  впрямь,  уж  и  с  ножом,  и  к  горлу!
      --  Фигурально,  так  сказать,  выражаясь…  Образно…  У  меня  грешок  имеется…  Они  знали…  А  у  Сидора  матушка  болела…  Очень…  Они  денег  на  лечение  дали,  в  Крым  потом  её  отправили,  силы  после  болезни  восстановить.  Сегодня  его  маменька,  кажется,  совершенно  здорова… И  только  благодаря  им.  И  благодаря  им  я  тогда  под  суд  не  попал.  Вот  и  принудили.  Меня  угрозой  суда,  а  его  требованием  возврата  денег  с  процентами…
      Владимир  с  издёвкой:
      --  А  сегодня  Вы  под  угрозой  расстрела  согласны  сотрудничать  с  нами…  Так  можно  ли  Вам  доверять?
      Семинарист  истово  крестится:
      --  Клянусь!  Вот  вам  истинный  крест! Всё  сделаю,  что  прикажите,  господа  офицеры! И  Сидора  уговорю,  только  допустите  поговорить  с  ним…
      Ярослав  с  нехорошим  смешком:
      --  Уже  уговорили  и  без  Вас,  спасибо…
      --  За  что?  За  что  спасибо?
      --  За  то,  что  Вас  таким  же  способом  уговаривать  не  пришлось!
      --  Каким  таким  способом?
      Но  встретив  ледяной  взгляд  полковника,  семинарист  не  стал  настаивать  на  ответе  на  свой  вопрос,  а  испуганно  опустил  глаза.
      Велесов  спокойно,  но  очень  холодно,  постукивая  пальцем  по  записям,  которые  ведёт  Лелин,  спрашивает:
      --  Вы  всех,  с  кем  встречались  в  Петербурге,  вспомнили,  все  места  встреч  нам  тут  обозначили?  Ничего  не  скрыли  и  не  позабыли? И  самого  главного  в  деле  вашем  правдиво  обозначили?
      --  Господин  полковник!  Князь!  Как  можно!  Всё!  Всё  доложил,  как  есть!  Не  извольте  сомневаться,  Ваша  Светлость! Гераклом  звать  себя  велел.  Ха-ха!  Геракл!  А  сам  такой  маленький,  белобрысый,  юркий!  А  глаза  сидят  в  глазницах  так  глубоко,  что,  кажется,  исподлобья  смотрят.  Злые,  колючие. Холод  по  спине  так  и  продирает  от  его  взгляда. У  трактирщика  велел  записку  лично  оставлять, если  чего  нужно, там  же  и  ответ  получать,  где  и  когда  встречаться  станем…
      Полковник  недовольно:
      --  Вы  уже  говорили  об  этом,  не  нужно  повторяться.
      --  Слушаюсь,  Ваша  Светлость!  Но  я  не  могу  к  нему  явиться  без  письма  от  здешнего  нашего  руководителя  о  том,  что,  мол,  тот  нас  Сидором  отпускает.
      Велесов  заинтересовано:
      --  А  вот  об  этом  давайте  ещё  раз. Как  вы  встречаетесь  обычно  с  этим  вашим  Крестьянином?
      --  Не  я  встречаюсь.  Я  письма  с  отчётами  о  своей  работе  и  жизни,  а  так  же  с    отчётом  о  том,  что  делает  Сидор,  что  о  нём  сейчас  думаю,  на  постоялый  двор  в  городе  отправляю. Но  Крестьянин  там  не  живёт.  Он  раз  в  несколько  дней  туда  приходит,  за  нашими  письмами.  И  Сидор  тоже  туда  ему  пишет.
      --  Что  так  и  пишите : Крестьянину?
      --  Ну,  нет,  зачем  же.  Ивану  Платоновичу  Иванченко.  Но  это  не  его  настоящее  имя,  он  предупредил.  Это  для  хозяина  постоялого  двора  он  так  назвался.  И  письма  лично  приносить  нельзя.  Передавать  кем-то  приказано.  Чтобы  нас  там  не  видели.  Если  сами  появимся   значит,  провал,  ему  знак,  чтобы  уходил. Он  всегда  подробно  у  хозяина  расспрашивает,  кто  письмо  принёс,  как  выглядел…
      --  Вот  и  напишите  сегодня  после  нашего  с  поручиком  ухода  ему  в  письме,  что  бунт  не  удался,  полковник,  склонил  крестьян  к  миру  и  согласию.  Напишите,  что  Сидор,  дурак,  толкался  среди  бунтующих  крестьян.  Спасибо,  офицеры-болваны  не  обратили  на  это  внимания.  Вы,  мол,  извелись,  за  этим   наблюдая.  А  сейчас  тревожитесь,  что  дальше  делать,  как  быть.  Войска  в  поместье  стоят,  но  вас  со  студентом  не  подозревают,  в  город  отпустят,  коли  захотите  отлучиться.  Никого  не  арестовали  пока  и,  да  вроде,  и  не  собираются… А  о  встрече…
      Семинарист  подобострастно  перебивает:
      --  О  встрече  просить  должен  Сидор.  Он  чаще  всего  на  встречи  те  и  ездил.  Сам. Меня  с  собой  редко  брал,  только,  если  Крестьянин  велит.  Письма  нам  сюда  приходили  с  приглашением,  Сидор  и  ехал…  Чаще  один.
      --  Значит,  Сидор  Харитонович  о  встрече  и  станет  просить.
      --  А  он  согласится,  Сидор-то?  Напишет?
      Лелин  хохотнул:
     --  Согласится-согласится.  Не  извольте  беспокоиться,  Митрофан  Кузьмич!  Вы  своё  письмо  пишите  исправно,  а  друг  своё  уж  точно  напишет.