Все они солдаты... Киноповесть. Гл. 36

 
        КИНОПОВЕСТЬ  "ВСЕ  ОНИ  СОЛДАТВ..."

        36.
        В    ТО    ЖЕ    САМОЕ    ВРЕМЯ     В    ОБЩЕМ    ЗАЛЕ     ДЛЯ
        ГОСТЕЙ  ОДНОГО  ИЗ  ПУБЛИЧНЫХ  ДОМОВ  ПЕТЕРБУРГА.




      Входим  в  дорого  и  крикливо-безвкусно  оформленный   большой  просторный  гостевой  зал  одного  из  публичных  домов  Петербурга  для  хорошо  обеспеченных  мужчин.
      В  зале,  скучая  в  креслах  вокруг  журнального  столика,  курят  папиросы  и  пытаются  напевать  романс  «Я  встретил  вас…»  три  вызывающе  одетые  и  ярко  размалёванные  «девушки»…
      А  вон  ещё  одна,  повиснув  на  плече  клиента,  поднимается  с  ним  на  второй  этаж  в  свою  комнату.
      В  центре  зала  перед  роялем  освобождено  место  для  желающих  потанцевать.
      За  инструментом  --  кажущийся  элегантным  и  холёным  молодой  человек  во  фраке.  Он  наигрывает  «Я  встретил  Вас…».  Доиграв,  закрывает  крышку,  разворачивается  на  крутящемся  стуле  лицом  к  залу  и,  облокотившись  об  инструмент,  устремляет  пустой  взор  на  хозяйку  заведения.
      Та  устроилась  в  притемнённом  уголке  за  маленьким  круглым  столиком  с  чашечкой  кофе  и  усиленно  делает  вид,  что  принадлежит  к  миру  приличных  женщин  и  здесь  оказалась  случайно,  соблазнившись  возможностью  попить  кофейку,  а  тем,  что  происходит  вокруг,  нисколько  не  интересуется,  более  того,  не  подозревает,  что  это  --  публичный  дом.
      С  другой  стороны  зала  --  буфет  с  буфетчиком  и  тремя  столами,  накрытыми  дорогими  яркими  красными  скатертями  с  букетиками  искусно  выполненных  бумажных  цветов  на  каждом …
      За  одним  из  тех  столов,  за  самым  длинным  из  них,  разместились  хорошо  знакомые  нам  Ворон,  Гриб,  Гвоздь  и  Геракл  с  четырьмя  проститутками.      
      Наши  революционеры  сегодня  расстались  с   обликом  мелких  чиновников. Они  облачены  в  ничего  не  говорящие  об  их  общественном  положении  платья.
      На  столе  перед  нашими  старыми  знакомцами  и  их  дамами  три  уже  опустошенных,  одна  вскрытая  и  хорошо  початая,   а  слева  от  Гриба --  ещё  и  пара  совсем  нетронутых  бутылок  вина.  В  центре  стола  --  два  больших  блюда,  одно  с  виноградом,  а  другое  с  уже  заметно  «подтаявшей»  горкой  пирожных. Между  блюдами  --  большая  открытая  и  наполовину  опустошенная  коробка  конфет.   
      Обращаем  внимание  на  грубо  раскрашенные  лица  «девушек»,  их  алые  яркие  мокрые  рты,  жирные  от  крема  руки  и  переводим  взгляд  на  бокалы  со  следами  жира  на  стенках,  грязные  смятые  салфетки,  залитую  вином  скатерть,  крошки  не  только  в  тарелках,  но  и  на  той  самой  скатерти.  Рядом  с  некоторыми  тарелками  на  скатерти  кое-где  растекаются  и  тают  ещё   и  кусочки  выпавшего  из  пирожных  жирного  масляного  крема. 
      Несмотря  на  то,  что  на  столе  стоят  три  пепельницы,  в  некоторых  тарелках  между  недоеденными  пирожными,  конфетами  и  кистями  винограда  вызывающе  торчат  папиросные  окурки.
      На  коленях  у  Ворона  восседает  проститутка  с  прямыми  светло-русыми  волосами,  спускающимися  ниже  плеч,  классически  правильными  холодными  строгими,  скандинавского  типа,  чертами  лица,  которая  могла  бы  показаться  красивой  даже  самому  требовательному  из  мужчин,  если  бы  не  была  так  беспощадно  раскрашена  и  не  носила  на  лице  это  злое  и  ожесточённое  выражение.
      Ворон,  обращаясь  к  своей  избраннице,  размазывающей по  щекам  злые  пьяные  слёзы  и  грим,  допытывается:
      --  Ну-ну,  Ольда,  душечка,  кто  тебя  так  разобидел?
      --  Тонька,  прачка  наша,  грязной  уличной  девкой  и  гнусной  тварью  обозвала!
      Мужчины  дружно  рассмеялись  тем  грубым  смехом,  который  в  простонародье  называют  ржанием:
      --  Негодяйка!  Как  посмела  нашу  красавицу,  Ольду,  девочку  милую,  обидеть!
      Ворон  продолжает  расспросы:
      --  Ну-ну,  Ольда,  и  что  же  ты?
      --  Мадаме  нашей  нажаловалась.  Потребовала,  чтобы  уволила  эту  гадину!
      Ворон  разочаровано:
      --  А  что  же  за  патлы  её  не  оттаскала?  Наказать  за  такое  оскорбление  надобно!
      Тут  расхохотались  уже  все  остальные  «девушки»:
      --  А  ты,  Ворон,  видел нашу  прачку,  Тоньку-то?
      --  Она  с  тебя  ростом  и  кулачищи  --  во!
      --  Куды  Ольде  с  ней  тягаться!
      --  Это  Ольда  нам  отвешивает,  а  на  Тоньку  только  начальнице  жаловаться  ей  и  остаётся!
       Ворон  гладит  проститутку  нежно  от  талии  к  бедру:
      --  Бедная  моя  Ольда!
      Но  на  этом  тему  не  закрывает  и  вопросы  продолжает:
      --  Ну,  мадама  уволила  прачку  вашу?  Отплатила  за  твою  обиду?
      Проститутка  победным  тоном  отвечает:
      --  Ругалась  мадама  на  неё  очень.  Кричала.  Тонька,  мол,  сама  проституткой  хотела  пойти,  да  не  взяла  она  её.
      Ворон  уточняет:
      --  Да  таки  уволила  или  нет?
      «Девушки»  опять  засмеялись:
      --  Да  как  же!  Уволит!
      --  Тонька  прачка  хорошая!
      --  И  сильная,  как  мужик,  за  троих  работает!
      --  Она  вдвое  больше  Ольды  зарабатывает!
      Ворон:
      --  Ничего,  Ольда,  ничего,  моя  душечка,  я  тебя  сегодня  хорошенько  приласкаю,  заплачу  вдвойне,  и  вмиг  твои  слёзоньки  просохнут.
      --  Не  плати  совсем!  Отомсти  за  меня!
      --  Это,  каким  же  образом?
      --  Помнишь,  фокусы  мне  с  ножичком  показывал?  Ловко так!  Зарежь  эту  тварь!  И  я  буду  бесплатно  с  тобой  целую  ночь  до  утра!
      Мужчины  опять  смеются:
      --  Ну,  разумеется,  за  счастье  бесплатной  твоей,  Ольда,  любви  до  утра  Ворон,  несомненно,  Тоньку  зарежет…
      --  На  куски  разделит…
      --  И  на  каторгу  с  радостью  пойдёт.
      Ольда  повернула  торжествующее  лицо  к  проститутке,  сидящей  рядом  с  Грибом,  и  заявила:
      --  Вот  видишь,  Валька,  я  же  говорила,  что  Ворон  не  потерпит,  чтобы  меня  обижали,  отомстит.  И  друзья  его  поддержат!
      Валентина,  давно  обрюзгшая,  оплывшая  немолодая  проститутка,  непонятно  как  ещё  удерживающаяся  в  этом  доме,  расплылась  в  счастливой  улыбке  в  ответ:
      --  А  я  и  не  сомневалась,  Ольда.   Знала,  эту  падлюку  страшная  кара  ждёт!
      Гриб,  обнимая  свою  даму,  удивлённо  спрашивает:
      --  В  чём  ты  не  сомневалась,  радость  моя,  Валюшенька?
      --  В  том,  что  Ворон  и  все  вы  отомстите  Тоньке.  Она  и  меня  обижала!  И  меня  сучкой  грязной  называла.  Вот  вы  её  и  зарежете  вместе  с  Вороном!
      --  Валечка,  радость  очей  моих!  Душечка!  Всенепременно!  Обязательно!
      Мужчины  уже  хохочут  просто  до  слёз,  а  потом,  стуча  кулаками  по  столу,  дружно  скандируют:
       --  Месть!  Месть!  Тоньке  --  месть!
      Отсмеявшись  и  вытерев  выступившие  от  смеха  слёзы,  Геракл  спрашивает:
      --  Валечка!  Душечка!  А,  может  быть,  отправим  Тоньку  в  сумасшедший  дом,  ведь  только  сумасшедшая  могла  таких  хороших  девочек  такими  грязными  словами  обзывать!
      Ворон  поддерживает  товарища:
      --  И  правда! Так  оскорбить хороших  девочек  только  безумная  могла.  А  безумных  не  режут,  а  в  соответствующих  домах  содержат.
      Ольда  радостно  восклицает:
      --  Ты  доктор,  Геракл?  Ты  так  верно  болезнь  определил!  Да!  Сумасшедшая  Тонька!  Сумасшедшая!  Но  всё  равно!  Пусть  Ворон  её  зарежет!
      Валентина  поддерживает  товарку:
     --  Не  жить  Тоньке!  Смерть  ей!
      Гвоздь:
      --  Что  же  это  наши  такие  всегда  добренькие  девочки  сегодня  уж  больно  строги  к  какой-то  Тоньке?  Может,  простим  её  ради  сегодняшней  радостной  встречи?  А,  Квеня?
      Он  обнимает  сидящую  возле  себя  худенькую  маленькую  девушку  и  смачно  целует  её  в  губы  звонким  мокрым  пьяным  поцелуем.
      Та,  глубокомысленно  сведя  густо  подведенные  бровки  и  сморщив  напудренный  лоб,  отвечает:
      --  Нет!  Ольда  никогда  никого  зазря  не  обижает.  У  нас  компания  дружная,  смирная.  Мы  ни  на  кого  первыми  не  нападаем.  А  Тонька  вечно  на  нас  отвязывается : то  постели  обрыгали,  то  врёт,  что  вообще  обгадились!  Зарежь  её,  Гвоздь,  хороший  мой!
      Квеня  нежно  обнимает  Гвоздя  и  кладёт  ему  руку  на  ширинку.
      И  тот,  прижав  её  к  груди,  запрокинув  голову,  оглушительно хохочет,  а,  отсмеявшись,  поворачивает  голову  к  Гераклу  и  говорит  с  деланным  упрёком:
      --  Вот,  а  ты  говорил,  что  я  бываю  иногда  чрезмерно  жесток!
      Геракл  разводит  руками  и  смеётся  в  ответ:
      --  Девочки  тут  трудятся  в  поте  лица,  а  их  всякие  дармоедки  оскорбляют!  Как  не  понять  их  праведного  гнева!
      Мужчины  опять,  хохоча,  стучат  кулаками  по  столу  и  в  ритм  стука  выкрикивают:
      --  Месть!  Месть!  Кровавая  месть!
      Когда  все  насмеялись  вдоволь,  Ворон,  обращаясь  к  Гераклу,  с  выражением  пьяного  философа  на  лице  размышляет:
      --  И  вот  за  народ…  За  вот  этих  вот…  За  таких  вот … Мы  каждый  день  по  лезвию  ножа  идём…
      Тоже  пьяненький,  Геракл разводит  руками:
      --  А  ты  от  народа  чего-то  иного  ожидал?  Только  шкурные  интересы  у  него  и  мелкие  гнусные  обиды  типа  этой.  И  ничего  больше!  Ни-че-го!
      Гриб  в  это  время,   разлив  всем  вино  и  протягивая  Ворону  и  Гераклу  их  бокалы,  останавливает  друзей:
      --  Довольно  умничать!  Пришли  веселиться  -- веселитесь!  Пейте!
      Ворон,  подняв  свой  бокал,  вскакивает  и  выкрикивает:
      --  За  веселье  и  прекрасных  дам!
       Все  остальные:
      --  За  дам!
     --  Которые  «всякому  дам»!
      Все  чокаются.  Хохочут.  Мужчины  пьют  стоя.