Свобода

Я думаю, что Амур был самый счастливый пёс в нашем городе. У него были одновременно дом с бесконечно любящими его, ожидающими и обожающими хозяевами и... свобода.
За свою свободу он боролся долго и упорно. И надо сказать, что эта борьба закончилась полностью в его пользу.
В какой-то момент своей жизни он вдруг почувствовал, что, гуляя с хозяевами, всё-таки являешься в чём-то ущемлённым. И что это за прогулка, когда за тобой наблюдают надсмотрщики, пусть даже и любимые, а в самый интересный и интригующий момент, например, когда какая-нибудь замечательная сука появится на горизонте, прогулка может прерваться, поскольку хозяевам захочется идти домой?
И Амур стал исчезать. Исчезать в прямом смысле этого слова. Пока с ним гуляешь и не выпускаешь его из поля зрения — всё в порядке. Но стоит только на секунду отвлечься, он моментально испарялся. Домой мог вернуться и через часок-другой. А мог, загуляв на собачьей свадьбе, и через пару деньков...
Как-то я вышел в твёрдой уверенности, что на этот раз не упущу собаку из вида. Пёс бегал, играл с другими собаками и всем видом показывал, что ему просто хорошо и радостно. В какой-то момент я отвлёкся, прикуривая сигарету. Когда оторвал взор от огонька зажигалки через пару секунд, его уже не было. Я обомлел. Куда он мог деться? Я понимал, что далеко убежать за это время он реально не мог. Я начал очень внимательно осматриваться. Тогда мы гуляли с собаками в центре города у ещё строящегося фонтана. Это был приличный по площади участок, ограждённый забором. Здесь хаотично росли растения и велась стройка. Рядом стояло одно-единственное здание. Здание когда-то являлось синагогой, а с послевоенного времени в нём расположилась физиолечебница. И именно из-за этого здания выглядывала наглая морда нашего Амура, который, внимательно наблюдая за мной, пытался узнать, что же всё-таки я теперь буду делать...
А я, продолжая для вида искать и звать его, приблизился к поликлинике с другого угла. И как только скрылся из его поля зрения, сделал бегом рывок вокруг здания. Мне пришлось пробежать вдоль двух сторон, когда на очередном углу нос к носу мы с Амуром столкнулись. Он в это время, как победитель, с гордо поднятой головой, гарцевал в сторону своей свободы. От неожиданности он сел. И завыл от несчастья. Я не сказал ему ни слова, развернулся и пошёл домой. Амур, всем видом показывая, что вынужден подчиниться, но всё-таки не сломлен, поплёлся сзади. Мне было очень его жалко. Возможно, именно в тот момент он окончательно убедил меня, что ему необходима эта минимальная независимость.
И, как гладиатору на арене за победу, Амуру была пожалована свобода.
Она выражалась в следующем. Утро. Амур подходил и толкал носом меня, спящего в кровати, стараясь разбудить. С другой стороны толкала жена, говоря, что над собакой нельзя так жестоко издеваться. Я нехотя сползал с постели, надевал на собаку ошейник и выпускал его в подъезд. Тогда в домах ещё не ставили кодовые замки и домофоны. Сбежав с четвёртого этажа вниз и отжав лапой входную дверь, Амур оказывался на улице. Погуляв столько, сколько ему вздумается, и там, где ему вздумается, он подходил к подъезду и ждал, когда кто-нибудь из жильцов выйдет или войдёт в подъезд. Для нашей собаки всегда была проблема открыть дверь на себя, да ещё если она удерживалась сильной натяжной пружиной. Все жители дома знали Амура, поэтому дверь ему открывали даже жители других подъездов, если они просто проходили мимо. Ждать ему долго никогда не приходилось, так что даже зимой мы за собаку не особо волновались. Войдя в подъезд, он поднимался к квартире и один раз лаял. После этого некоторое время ждал и, если ему не открывали, аккуратно лаял снова. Это выглядело не громким лаяньем на весь подъезд, от которого все жильцы от ужаса должны бояться открыть дверь в квартиру, а вежливой просьбой пустить домой. Бывало, что соседи по площадке, видя, что Амур сидит у двери, звонили нам в звонок.
Но иногда его прогулки затягивались.
У всех, не только у людей, но и у собак, бывают загулы. Амур не был исключением. Он с удовольствием посещал собачьи свадьбы. Причём всегда и при любой возможности. И когда он возвращался домой после такой собачьей свадьбы, видели бы вы его! Редко что могло быть более грязным и с таким неприятным запахом. Конечно, он тут же водворялся в ванну и несколько раз намывался с шампунем. Во время мытья я всё время стыдил его словами, призывая к правильному образу жизни и тактичному поведению. Кричать на него не было необходимости. И так было видно, что он всё понимает и ему стыдно.
В результате таких неприятных для него внушений он избрал другую тактику. После очередного загула шёл не домой, а к моим родителям, которые проживали через два квартала от нас. Там мои мама или папа его мыли и провожали до нашего дома. По жизни они были всегда очень ответственные и отпустить собаку одну просто не могли. Или поручали это моему младшему брату Вадиму, который с удовольствием приводил этого гулёну к нам домой. Ещё раз обмолвлюсь, что Амура любили все. Его невозможно было не любить. Это было создание Божье, у которого была ко всем открыта душа. Конечно, это не касалось агрессии со стороны к моим детям и жене.
Только меня он не охранял. Когда Амур был полугодовалым щенком, на него напал ротвейлер и, подмяв его под себя, начал кусать. Я был в ужасе и, с испугу схватив нападавшую собаку одной рукой за ошейник, а другой — за шкуру на спине, раскрутил и отбросил довольно далеко в сторону. После этого случая Амур как-то осознал, что я могу и сам справляться с проблемами. Поэтому агрессию со стороны других ко мне он игнорировал. На выгуле хозяева собак один раз решили проверить, какая у Амура будет реакция, если на меня нападут, спровоцировав его. Мы с товарищем начали бороться и толкаться. Амур подлетел, увидел, что это всего лишь нападают на меня, завилял хвостом и удалился как ни в чём не бывало. У меня было двойственное чувство. С одной стороны, мне было как-то неловко и обидно, что моя собака меня не защищает. Но с другой — я был горд собой, что даже собака уверена во мне. Такие эксперименты с моими родными лучше было не проводить. Наказание агрессоров со стороны у Амура было неизбежно и незамедлительно.
Была у Амура и другая кличка: «Миротворец». Он не мог терпеть, когда кто-то из домашних борется друг с другом или играет в бокс, тут же втискивался между противоборствующими сторонами и, если они не примирялись, начинал расталкивать их передними лапами в грудь. При наличии мощных лап и когтей это было не особенно приятно, поэтому «мужские игры» быстро прекращались. В то же время, если я начинал ругаться на сына за какую-либо провинность по-серьёзному, Амур исчезал. Он забивался под кровать, в самый дальний угол, лишь бы его не увидели. Он исчезал также и когда чувствовал, что неправ. Тут уж он понимал, что виноват, и вытащить его из укрытия было проблемой.
Мы жили в центре города, и, чтобы попасть на набережную Волги, от нашего дома необходимо было преодолеть несколько дорог с интенсивным движением.
Амур, гуляя сам по себе, переходил улицы только на регулируемых перекрёстках и только на зелёный свет! Если он подходил и видел, что горит красный, то садился и ждал разрешающего сигнала светофора. Это видели не только мы, но и соседи, которые восхищались умной собакой.