Чужая невеста

               
Когда Ольга вошла в ресторан, оркестр наяривал «Поспели вишни в саду у дяди Вани». Публика завелась – плясали даже между столиками, высоко вскидывая руки и выписывая ими всевозможные фигуры, кто во что горазд. Пробиться сквозь это многорукое чудовище не было никакой возможности. Ольга остановилась у стены, пережидая танец, но его повторили на «бис» и ждать пришлось долго. Зато Ольге удалось отыскать глазами Веру и ее небольшую компанию. Это немного утешало: не придется метаться по залу, когда все сядут. Ольга непозволительно опоздала. Вера, конечно, переживает, она не признает пренебрежения со стороны близких подруг, сразу начинает паниковать – а не случилось ли чего, – поэтому Ольга старалась не давать повода. Но был конец сентября, время квартальных отчетов, она не могла вырваться раньше.
Как только музыка смолкла, Ольга направилась к столику, на ходу извлекая из сумочки подарок – футляр с французской косметикой. Вера заметила подругу, рванулась навстречу, и по ее пылающему лицу Ольга поняла, что компания уже подогрелась. Они обнялись посреди зала, высвободиться Ольга не пыталась: пока Вера не выплеснет на нее свою обычную порцию патоки, об этом нечего было и думать. На них смотрели – просто так, потому что куда-то надо было смотреть, обмахиваясь платками или салфетками, – но Ольге было неловко под перекрестьем чужих взглядов. Она ухитрилась вручить Вере подарок, и до нового всплеска восторгов они успели сесть на свои стулья.
Компания была Ольге знакома – их тесный круг, все, кроме Веры и Ольги, «женатики», все домоседы и вообще приличные люди. Обычно свои торжества они предпочитали устраивать за домашним столом и заранее знали, у кого какое блюдо будет коронным. И вот, в кои-то веки, выбрались… Вере исполнился «тридцатник», она нервничала, вступая в новое десятилетие, пугающее своей солидностью, и накатила блажь попрощаться с молодостью на всю катушку.
Ольге налили «штрафную», пить до дна было необязательно, а вот произнести  тост – непременно, и она, путаясь, еле выгребла на какое-то подобие смысла. Но друзьям все уже было неважно – точка кипения крови достигнута, знай поддерживай, как можешь, температуру собственного веселья. Оркестр заиграл танго, все вокруг целенаправленно задвигались, приглашая заранее намеченных партнеров, и Ольга с облегчением приступила к еде. Но не успела она проглотить кусок, как сзади чья-то рука дотронулась до плеча. Ольга обернулась. Ей поклонился высокий крепкий мужчина лет сорока пяти. Отказывать в танце Ольга считала до крайности неприличным – как можно пребывать в хорошем настроении, испортив его другому?
Вел он легко, умело, держал свободно, на расстоянии, изредка взглядывая на партнершу, но за все время не произнес ни звука. Ольга была благодарна ему за это.
Кажется, он так и стоял за ее спиной, потому что с началом каждой новой мелодии Ольга тут же чувствовала прикосновение к своему плечу. И эта странная манера, и его упорное молчание каким-то непонятным образом действовали на Ольгу – она то ли злилась, то ли удивлялась, но явно выходила из себя. Когда он пригласил в очередной раз, Ольга, прежде чем подать ему руку, бесцеремонно вгляделась в своего нежданного поклонника. У него было простоватое скуластое лицо, серые и грустные, словно немного виноватые, глаза. Русые волосы, зачесанные на неровный пробор, слегка курчавились, а на висках поблескивала седина. Он был без галстука, верхняя пуговица сорочки расстегнута, кожа под кадыком предательски выдавала его возраст. Он улыбнулся в ответ на ее взгляд, но продолжал молчать. «Либо мужлан, не умеющий подступиться к женщине, либо немой», – сделала вывод Ольга. Ей захотелось проверить, хотя зачем ей это было нужно, она и сама не знала. Мужчины перестали существовать для нее с тех пор, как Виктор, наконец, решился сделать ей предложение, поступившись Москвой и престижной работой. Через месяц они станут супругами, заявление во Дворце бракосочетаний вылеживает свой срок. Друзья знают об этом и подмигивают ей – мол, давай, не теряйся, пофлиртуй напоследок. Этому надо положить конец, и сейчас же, все равно как.
– Послушайте, – отстранившись от партнера еще больше, сказала Ольга, – дайте мне хотя бы поесть, я после работы.
– Нерозумим, – смущенно ответил он. На скулах проступил румянец.
– Вы поляк, – утвердительно высказала догадку Ольга. В городе было много поляков – строили не то гостиницу, не то мотель по своему проекту.
– Чешска… – неуверенно, с запинкой, произнес он.
«О, Господи, час от часу не легче, – вздохнула Ольга, – объяснись попробуй, не нарушив правил этикета».
Вера заперлась в кабинке «дамской комнаты», уже давно. Ее рвало, мучительно и шумно. Ольге сообщили об этом последней. Она словно очнулась вдруг, но еще несколько мгновений бездействовала, приходя в себя. Потом бросилась в холл, расталкивая пьяную публику.
– Вот приспичило, – хмыкнул кто-то ей вслед, когда ломилась в дверь туалета.
Вера умывалась под краном – лила воду на волосы, на лоб, на затылок. По щекам с ресниц текли черные ручейки дешевой туши, платье было мокрое, Веру знобило.
– Простудишься, глупая. Ольга оттащила ее от крана, вытерла лицо бумажной салфеткой. – Сейчас, сейчас, я принесу плащ, и поедем домой.
– Ч-что с-со мной? – стуча зубами, спросила Вера. – Т-так было весело, х-хорошо…
– Эх ты, пьяница горькая. Что с ней. Расхрабрилась, как заяц. Поди не ела весь день к тому же?
– Н-не лезло…
– Стой здесь. Держись за батарею и стой, я быстро.
У гардероба Ольгу ждал чех. Он протянул к ней руку – за номерком.
– Спасибо, я сама. Вы идите, пожалуйста, в зал. – Она разговаривала с ним, как с ребенком, подбирая слова и помогая себе и ему жестами.
Он отрицательно покачал головой, и Ольге стало понятно, что отвязаться так просто не получится. «Своего» послала бы к черту или куда подальше, а грубить иностранцу не поворачивался язык.
Они вывели Веру на улицу. Пока шли через холл, Ольга сгорала от стыда, а чех был невозмутим как робот.
– Это недоразумение, случайность, – пыталась Ольга хотя бы перед ним защитить Веру. – Она не пьет спиртного, а тут день рождения – и…
– Конечно. Так бывает. То ниц, так бывает, – усердно чеканил слова чех.
Вдруг Ольга почувствовала к нему полное доверие, сама не зная почему. И успокоилась. Вера повисла у нее на руке, икала и хлюпала носом. Чех подозвал такси.
– Ей куда? – спросил у Ольги. Она сказала адрес водителю.
– А вы бы остались, – посоветовала чеху. – Здесь хоть и близко, но город вам незнакомый…
– Злегка знакомый. Я тут други раз.
Он ждал во дворе, пока Ольга кантовала Веру по лестнице, пока укладывала ее в постель. Он стоял у заборчика, словно часовой на посту.
– Вот и все, – сказала она. Я живу в соседнем подъезде. А вы зря отпустили такси, у нас, знаете ли… по ночам неспокойно, могут хулиганы пристать, тем более к иностранцу. – Ей бы хотелось похвастаться своим городом, своей страной, людьми, но правда была иной, иной…
– Не бойся. – Он взял ее за руку, бережно, по-отцовски, как бы успокаивая, и она почему-то не воспротивилась. – В Праге так тоже есть. Я умею… как это…
– Дать отпор, – подсказала она.
– Именно так. Я механик, по-вашему это… слесарь – да? У нас нет слесарь, у нас – механик. Мы привезли вам свои трамваи, моя бригада собирает их. Я часто бывал в России, троху знаю язык, но мы сейчас из Германии едем, два тыдни в Германии, до того – в Польской, я не… не перешел…
– Не адаптировался?
– Адаптация – да. Это трудно.
Он все еще держал ее за руку, и она не знала, как поступить. Разум подсказывал, что надо прощаться, и навсегда, а она медлила, не желая обидеть его и не находя верных слов.
– Ты хочешь уйти? – спросил он, и Ольга вздрогнула, он словно читал ее мысли. – Я розумлю, Ольга, ты утомилась, я утомил тобе. Ты пришла в ресторан одпочивати, а я не дал даже покушать.
– Откуда вы знаете мое имя? –  Собственный голос показался ей чужим и далеким.
– Я слышал, друзья так звали. Пекное имя. А меня зовут Ярослав. – Он легонько сжал ее пальцы в своей ладони. – Коли я завтра тобе позвоню – то можно? Мы погуляем по городу, я не знаю русские буквы, где что есть не по… не понимаю, ты мне покажешь.
И опять Ольга не смогла ему отказать – ведь он не предлагал ей ничего предосудительного, даже не попытался напроситься «на чай». Заподозрить его в ухаживании – значит выставить себя на посмешище. Она согласилась.
Ярослав позвонил вечером, без четверти семь. В трубке трещало и щелкало, Ольга сначала не могла разобрать слов и подумала, что кто-то дурачится или чересчур пьян. Но потом треск прекратился, она узнала акцент Ярослава.
– Мы встретимся, Ольга? Я не помешал тобе? Я много настойчив? Не обижайся. Скажи – нет, я пойму. – Он замолчал, но его напряжение улавливала даже телефонная трубка.
– Где? – коротко ответила Ольга на все его вопросы.
– Улени`на, – послышалось что-то нечленораздельное.
– Где-где? У магазина «Олень»?
– Нет у магазина. Улени`на. Это близко твоему дому.
– Господи, не понимаю! – с досадой воскликнула Ольга. – Повторите помедленнее.
– У-ле-ни-на…
– Ах, наверно, у Ленина, у памятника – да?
– Так, так, – обрадовался он. – Ольга, сегодня ветер, надо пальто или куртка. У тебя есть пальто?
– Да иди ты, чудак, – засмеялась Ольга уже мимо трубки.
Он стоял «уленина», сам похожий на памятник – большой и, как показалось Ольге, суровый. Ветер трепал его волосы, рвал полы не застегнутого плаща.
– Вечер добрый, – шагнул он навстречу Ольге и вгляделся в ее лицо.
– Не узнаете? – поддела она.
– Как не узнаю, как не узнаю! Я столько смотрел на тебя!
Ольга смутилась, ей не хотелось говорить о вчерашнем.
– С твоей подругой порадэк? Ты ей звонила?
– Да. Ей стыдно, и голова немного болит, а в остальном – порядок.
– Голова – это пройдет. У нее есть… ухажива`тель?
– Ухажер, что ли?
– Кто-не`будь – мама, папа, сестра…
– А-а, это есть, все есть – и мама, и папа, и две сестры. Ухажера только нет, невезучая она – то алкаш, то подонок…
– Ольга, а у тебя есть… жених? Мужа точно нет, я чувствую. Но такая женщи`на не будет одна… Он не заревнует?
Ольга ступила в сторону, обошла Ярослава, резко направилась через площадь. Ярослав сделал вид, что не заметил ее реакции, в два шага догнал Ольгу, предложил как ни в чем не бывало:
– Хочешь, пойдем в кино? Гулять хладно, замерзнешь.
Ближе всех оказался кинотеатр повторного фильма. Ярослав купил два билета, и только когда пошли титры, Ольга поняла, какую картину им предстоит смотреть. Ярослав ощутил ее замешательство, но не мог догадаться, с чем оно связано. Фамилия режиссера ему была неизвестна, как и дебаты вокруг этого фильма. «Лучше бы мы попали на мелодраму, – подумала Ольга. – Ну зачем иностранцу демонстрировать нашу гниль?» Но действие на экране уже разворачивалось, и Ярослав постепенно увлекся. Пришлось терпеть до конца это русское национальное «раздевание», документально выставляющее напоказ все язвы современного общества.
На улице накрапывал дождь. Свет фонарей казался тусклым и беспомощным. Настроение у Ольги было далеко не лирическое. Какое-то время они шли молча, Ярослав, похоже, не собирался лезть в чужой монастырь со своим уставом.
– Ну как вам фильм? – задала, наконец, Ольга банальный, но неизбежный в таких случаях вопрос.
Ярослав неопределенно пожал плечами, покосился на нее.
– Я мало поразумев по-русски. – И вдруг оживился: – Интересно, почему тебя я совсем понимаю, а других нет?
– Может быть потому, что я стараюсь подбирать слова, которые вы знаете. Это не сложно, в них славянские корни.
Он сбавил шаг, заглянул Ольге в лицо и, для пущей убедительности повертев указательным пальцем, изрек:
– Ты вумна`я женщи`на.  Так-так. Только вумной человек способен это сделать. – Ольга смутилась, но Ярослав продолжал: – Тебя на работе должны уважать, я знаю. От люди не спрячешься ни с глупостью, ни с умом, они все видят.
Ольга могла бы сказать, что иногда их коллектив представляется ей «собачьей свадьбой», когда все только и ждут, на кого тявкнет вожак, чтобы тут же наброситься и куснуть. А «вожак» у них не безголосый…
– У тебя на работе есть надежные люди, друзья? – допытывался Ярослав.
– Есть, – не раздумывая ответила Ольга, потому что и это была правда. Если брать по отдельности, все были неплохие, в общем-то, люди, со своими человеческими слабостями, но и с благородными порывами души.
– Ну вот, – сказал Ярослав и неожиданно подытожил: – А то, что там показывали в кино – этих несчастных одиноких старух в деревне… – Он махнул рукой. – У нас таких стариков тоже найти можно. Виновата власть?.. Виновата, пускай. А сами они кого вырастили? У них же дети есть, внуки. Как так воспитали, что остались брошенные? Мои дети такого не позволят, нет…
– Ярослав, – воскликнула Ольга, – вы же по-русски шпарите как по писаному! Окаете только, как волжанин, да слишком старательно выговариваете шипящие согласные.
– Да, согласный, – гордо подхватил он, – я тоже вумной, учусь на лету. Живое общение – так? Мне с тобою легко, Ольга, – перешел на серьезный тон, – я не опасаюсь, что могу сбиться. Ты не будешь смеяться, я знаю.
– Все-то ты знаешь, Ярослав Мудрый… – внезапно сказала Ольга и осеклась: она впервые сказала ему «ты».
– Спасибо тобе, – не дал он забыться ее оплошности. Я ожидал, что ты мне поверишь. Я не обижу, никогда не обижу…
– Мы пришли, – указала Ольга на свой подъезд, освещенный сверху зарешеченной лампочкой. – Дождь усиливается, надо прощаться.
– До завтра? – Ярослав пытливо смотрел в ее глаза. Ольга ощутила смятение, в груди что-то оборвалось, живой комочек покатился вниз и застрял в подвздошине. Ярослав побледнел, лицо его застыло, как на фотографии, и он был сейчас необычайно красив. – Я позвоню, тобе есть время подумать. – Он быстро взял ее руку, коротко поднес к губам и ушел не обернувшись.
Дома Ольга долго не могла согреться. Она выпила чаю с мятой, закуталась в пуховый платок, села в угол дивана, поджав под себя ноги. «Надо плотней закрыть окна, надо пересмотреть зимние вещи, надо хотя бы включить электрокамин», – думала она, заглушая в себе, заталкивая обратно совсем другие, совсем ненужные мысли. Они обиделись и отступили, оставив Ольгу в покое до самого утра.
День был как всегда суматошный, и впервые она этому радовалась. Дела у нее спорились, что было очень кстати: она обещала начальнику подобрать все «хвосты», чтобы в ближайшие несколько дней, без нее, ничего экстренного не возникло.
Но вечер все-таки надвигался своим чередом. Ольга искала срочную необходимость быть где-нибудь вне дома, не находила, сердилась на себя и на Ярослава, знала абсолютно точно, что он позвонит и что она снимет телефонную трубку…
 – Алле… Ольга… Я тобе надоел, да? Не молчи. Ты потерпишь меня сегодня? Еще сегодня, потом я не буду наглым, дам тебе спо`кой. – В голосе его была такая неуверенность, такая мольба, что у Ольги перехватило дыхание. Он понял ее молчание по-своему, заговорил тверже: – Ольга, скажи – нет, и я исчезну. Я не буду путать твою жизнь. Ты должна быть счастли`ва, только счастлива, я так хочу.
– Да, – сказала она, – встретимся у моего дома. Ты не заблудишься?
– Как ты говоришь! Я найду твой дом с закрытыми глазами. Зачем ты так говоришь!..
Ненастье разгулялось, осень торопилась исполнить свои обязанности, словно зима уже наступала ей на пятки. Ветер срывал с деревьев не только желтые листья – по двору неслись обломанные ветки с умытой дождем, сочной зеленью. Ярослав ждал под козырьком крыльца. Брызги дождя доставали и здесь, Ярослав придерживал ворот плаща, но это мало что значило для взбесившейся стихии. Он не услышал, как отворилась дверь. Ольга наскочила на него сзади, обхватила руками и почти втащила в подъезд. Разозленный ветер мощно рванул дверь наружу, а затем со всего маху захлопнул ее. Ольга нашарила на стене выключатель, пощелкала им – безрезультатно.
– Пошли, – сказала она Ярославу. – Держись за перила, скоро освоишься, лестница у нас не крутая.
Дома она включила электрокамин, повесила рядом с ним плащ Ярослава, чтобы просох. Сам Ярослав тем временем бегло осмотрел ее жилище, потом остановился посреди комнаты и лишь поворачивался на месте туда-сюда, наблюдая за хлопотами Ольги.
– Спасибо дождю, – сказал не то ей, не то самому себе.
– Присядь, тебя не обойти, – по-свойски, но не замечая этого, скомандовала Ольга.
Он только улыбнулся и продолжал стоять. Ольга опомнилась и, оценив ситуацию, растерялась.
– Спасибо дождю, – повторил Ярослав, – он помог мне здесь быть. Я хотел видеть, как ты живешь. Дом расскажет о человеке больше, чем кто бы то ни было. Теперь я все о тобе знаю – какая ты, что делаешь и что любишь. Вещи – нет, книги – да. Гулять не любишь, спешишь сюда, здесь уют и чисто.
– И бедно, – вторя ему, сказала Ольга. – В такие дома иностранцев не водят. Прежде, кажется, запрещали у нас…
– Какой я иностранец! – запротестовал Ярослав. – Недавно еще был социалистический лагерь. – Выговорил старательно, не сбившись. – Ты думаешь, у меня палаты? Наш дом стоит на окраине Праги, он частный – так, большой – так, но старый, и в нем живет несколько веток нашей семьи. У меня одна комната, такого же размера, с этой стороны тоже диван, как и у тебя, я на нем сплю. Потолок тут идет вниз – такая ниша, такая вот…
– Мансарда, что ли, у тебя?
– Так-так, мансарда. Утром я всякий раз стукаюсь головой о балку. Тут шишка у меня, потрогай. – Он взял Ольгину руку, поднес ко лбу. Она дотронулась пальцами до надбровья, никакой шишки не обнаружила. – Я просто месяц и больше не бывал дома, она сошла. Честное слово.
– Ты недавно живешь один в своей комнате, – сделала Ольга логический вывод. – Не привык еще нагибаться.
 – Давно, лет уже семь. Просто я такой бестолковый, утром забываю про эту балку. Но я тоже люблю свою комнату и свои книги. Правда, у меня не порадэк, я все ищу – молоток или утюг. Внуки придут – потом все кувырком.
– Понятно, – сказала Ольга, хотя понятного для нее было мало. Она не могла воспринять Ярослава как обычного человека, с его бытом, привычками, с его судьбой. Он был для нее только таким, каким она его видела. Он появлялся и исчезал, он был, и его не было, приходил – ей не в тягость, уходил – ей не в горе. Ольга пряталась в свой кокон, готовясь выпорхнуть из него бабочкой, но не Ярослав должен был осветить ее путь и согреть ее крылья. Иногда с его стороны она ощущала угрозу своему кокону, но он сам эту угрозу и снимал.
– Тобе скучно? – забеспокоился Ярослав. – Я устарел, не умею ухаживать за красивыми женщи`нами.
– Ухаживать буду я. Пойдем пить кофе.
– С радо`стью, – согласился Ярослав. Только я сам приготовлю – позволишь?
– У тебя свой рецепт?
– Так, – хитро засмеялся он, – у меня свой, ты не подглядывай, это технологическая тайна, и на кухню ни-ни, пока не позову.
– Пожалуйста. Я у тебя все равно потом выпытаю.
Пока он звякал посудой на кухне, Ольга прошлась одежной щеткой по его плащу, поправила у зеркала прическу, растрепанную ветром, слегка мазнула по губам помадой. Было не совсем привычно заниматься собой, когда в доме гость. Похоже на игру, но эта игра чем-то ей нравилась.
Аромат кофе заставил Ольгу забыть уговор. Она приоткрыла дверь, втянула носом воздух.
– Готово, – сказал Ярослав, – про`шу панну, – сделал приглашающий жест. Ты любишь сидеть здесь, в уголке?
– Да, но если хочешь…
– Нет-нет, привычка – большое дело, это как разношенная обувь – удобно, не жмет. Кофе не размешивай, все уже сделано, будем наслаждаться. – Он подождал, пока Ольга сделала глоток, сказала «божественно», и взялся за свою чашку. – Следующий раз я принесу чешское печенье, попробуешь, это вкусно. Почему ты нахмурилась? Был трудный день, ты нервничала?
– День был как всегда – не трудней и не легче. Ты лучше о своем расскажи. Что ты сегодня делал?
– О-о, – загадочно взглянул он исподлобья, – сегодня я пел.
– Пел? Где? На сцене?
– В трамвае. Я сдавал трамвай вашему представителю, была обкатка с утра, я вел по пятому маршруту и пел оч-чень громко.
– Ты хорошо поешь?
– Нет, я не имею ни слуха, ни голоса, но мне оч-чень хотелось петь, и я пел.
– Наш представитель не принял тебя за сумасшедшего?
– Сперва, наверное, принял, а потом я стал спрашивать, как еще у вас говорят имя Ольга, он мне называл: Оля, Олечка, Оленька… Долго, долго называл, я сказал: «Мне хватит, давай споем», – и мы пели «Подмосковные вечера».
Ольга поставила чашку, жидкость плеснулась на стол. В лужице плавали крупицы кофе.
– Ты халтурщик и ужасный хвастун! И не смотри на меня с удивлением, я говорю как есть. Петь не умеешь – поешь, кофе залил кипятком прямо в чашке – «технологическая тайна». Ехала я сегодня в твоем новом трамвае – дождевая вода мне на голову капала. Как и у нас: гайку не докрутил, винтку не довинтил…
Ярослав побледнел и смотрел на Ольгу расширившимися глазами.
– Извини, – сказала она, – вырвалось.
Он положил руку на ее плечо.
– Ольга, это на самом деле так? Может, шел дождь, а окно было открыто? Откуда взялась вода? Где-то протекало? Ты ничего не напутала?
– Нет, – почему-то испугавшись за него, тихо ответила Ольга. – Я покрутилась, проверила – капало с потолка, я пересела на другое сиденье. Но дождь лил как из ведра, всякое могло быть, ничего страшного, я просто так сказала, чтобы тебя подразнить.
– Нет, Оля, то плохо. Я бригадир, и если моя бригада сделала брак… то не можно! Завтра я все проверю сам. В каком вагоне ты ехала?
– В первом, где водитель.
– Хорошо. А кофе… – без перехода продолжил он, – тобе тоже понравился, ты хвалила. У вас кофе варят, как суп. Он теряет вкус, запах, и пенки сверху нет. Тобе же понравился, Оля…
– Ярослав, прости меня, прости. Ты слишком прямолинеен, с тобой нельзя лукавить. Это все твое пение… Зачем ты сказал мне?
Он поднялся, взял губку, вытер лужицу на столе. Усаживаясь, придвинул стул ближе к Ольге, теперь их колени почти соприкасались. Ольга следила за всеми движениями Ярослава. Сказать ему правду было непросто, но необходимо. Они оба летят в какую-то пропасть, и наслаждение самим полетом так захватило их, что о конечном итоге никто не подумал. Пока не поздно, надо опомниться, зацепиться за существующую реальность, чтобы спастись.
– Ярослав…
– Подожди, Оля, мы не должны обмануть себя. Ты молода, тебе простительно, а мне – нет. Я видал жизнь, и людей – они много делают глупостей, потому что в спешке не слушают свое сердце. Давай остановимся и решим… У нас мало времени, я буду здесь двадцать дней, надо успеть…
– Что успеть? – насмешливо сказала Ольга. – Мы давно опоздали.
– Нет, у нас еще двадцать дней. В Россию меня уже не пошлют. Я в оппозиции к нашей теперешней власти. К тому же вы заключили договор на поставку транспорта с Германией. Он невыгоден вам, вы будете платить больше за старые трамваи, б/у – бывшие в употреблении. Но это политика, мы с тобой тут бессильны. А свою судьбу мы решить можем. Для политиков мы люди маленькие, они нас не заметят. Если я уеду сейчас без тебя, мы потеряем друг друга. Это будет воспоминание – и все. Это будет ошибка, Оля…
– Стоп, – решительно прервала Ольга. – А теперь послушай, пожалуйста, мой счет времени. Через двадцать пять дней я выхожу замуж. У нас уже заявление подано. Мой будущий муж переезжает сюда из Москвы. А завтра я отправляюсь в Питер – ему нравится этот город, мы встретимся там и проведем несколько дней. Вместо послесвадебного путешествия у нас будет «досвадебное», не как у всех, – он так захотел. И сегодня мы с тобой видимся последний раз. Таковы обстоятельства, Ярослав, придется им подчиниться. Мы еще не так далеко зашли, будет не больно.
– Не больно… – грустно покачал он головой, глядя в пол.
– Не больно, – настойчиво повторила Ольга.
Он отодвинулся вместе со стулом, уперся ладонями в колени, тяжело, по-стариковски встал на ноги. Кухня сразу показалась тесной, потолок низким, а Ольга ощутила себя хрупкой маленькой девочкой. Ярослав оставил ее, вышел и закрыл за собой дверь. Ольга облокотилась о стол, положила голову на ладони. «Сейчас он уйдет не прощаясь. Что ж, он человек умный, возможно, так будет лучше». Из комнаты не доносилось ни шороха. Ольга стала прислушиваться – нет ничего. Она еще посидела в одиночестве, тишина была неестественная. «Что я миндальничаю, я же дома, я здесь хозяйка. Скажу, пусть уходит».
Ярослав устроился за журнальным столиком и увлеченно рассматривал фотографии в ее альбоме. Увидев Ольгу, ничуть не смутился, будто и не совершил бестактности. На него это было не похоже.
– Я взял твой альбом. Он тут лежал, и мне захотелось посмотреть на тебя в детстве.
– Не ври, – вздохнула Ольга и села напротив, – ты не умеешь.
Он покраснел, уличенный в своем намерении.
– Оля, а он хороший человек, твой…
– Виктор. Его зовут Виктор, он старше меня на семь лет, разведен, мы знакомы уже…
– Ты его любишь?
Она помедлила, словно искала подходящие слова. Бесцеремонность Ярослава можно было оправдать только ситуацией и небогатым лексиконом. Чужой язык все-таки.
– Я привыкла к нему, к мысли, что он мой, – стала рассуждать она как бы сама с собой. Я слишком долго ждала его решения, столько не ждут, если не любят.
– То не есть ответ, Оля. Вы, русские, очень терпеливы, очень. Вас это заводит в заблуждение. Терпеливость – характер, но не чувство. То разное, девочка моя. Когда-то мне довелось видеть ваших солдат – совсем еще пацанов, мало старше, как я тогда был. Они стояли у нас в Чехословакии, стояли на танках, с автоматами на плечах. Они были как неживые. В них летели камни, плевки, тухлые яйца, но ни один пацан даже не шелохнулся. Солдатам дали приказ не стрелять. Если бы там был я и в меня кто-то плюнул, я бы уложил на месте. Они обладали характером, а я бы поддался чувству.  Но то политика, там были правы они, и я их уважал за это. Не понимал – как можно! – а уважал.
– Ясно, меня, значит, не уважаешь?
– За тебя я боюсь. Ты не обжигалась, не знаешь, как это невыносимо.
– Я обожглась, Ярослав, у меня уже есть шрам на сердце, а потому сейчас предпочитаю думать головой.
– Ты раньше была заму`жем?
– Была. Целых полтора года. Я вышла замуж на втором курсе, а на четвертом он меня бросил.
– Почему? Его не лечили от безумия?
– Это меня не лечили, от излишнего романтизма. Я читала Петрарку, а следовало читать поваренную книгу.
– Он не умел сделать себе яичницу?
– Не язви. Все это – дело прошлое, и не стоит о нем говорить.
– Но ты можешь из огня да в полы`мя! Я смотрел много, у вас не добре относятся к женщи`не. То не можно. Мужи`ки должны брать все на себя, так создавал Бог, у нас он один – у католиков и православных – Езус Христос. Бог дал нам силу, вам – красоту. Грех – растоптать красоту, Бог наказует за грех. Тот, кто обидел женщи`ну, не будет счастливый. Он обидел себя!
– Да ты, Ярослав, философ. Но не надо так волноваться, будущее никому неизвестно, не предрекай худшее. Успокойся. Когда ты нервничаешь, ты коверкаешь русский язык, это тебя выдает.
Он помолчал, как бы давая отстояться их разговору, что-то домысливая для себя. Ольга не торопила его, все равно они расстанутся навсегда, а минутой раньше или минутой позже – какая разница?
– Питер – это Ленинград? – вдруг уточнил Ярослав.
– Теперь Санкт-Петербург.
– Это чужое, мода. Нету в России «санкт». Ленинград знает у нас каждый чех моего возраста. Героический город. Я хотел бы там побывать.
– Ладно, не намекай. Пора нам прощаться, скоро в твоей гостинице запрут двери.
– Не будем прощаться. До свидания. Я приду на вокзал тебя провожать. Не спорь. Я должен убедиться, что ты уехала, а не просто решила от меня отвязаться.
– Ярослав, так ты мне, оказывается, не веришь!
– Верю. Но я ненормальный. И я приду на вокзал. Какой у тебя вагон?
– Третий, – машинально произнесла Ольга.
– До встречи. – Он склонился к ее руке. Не провожай меня, сиди здесь, пока не уйду. Проводов нам еще хватит.
Что крылось за этой последней фразой, Ольга не поняла. Может быть, он неточно выразился?..
Под сводами вокзала гулко отдавалось эхо равнодушного объявления посадки. Ольга забросила свою дорожную сумку на верхнюю полку в купе и поспешно выбралась на платформу – Ярослав, чего доброго, кинется искать ее по вагону. Теперь ей казалось, что он способен на все. У него нет комплексов, если ему что-то нужно или если он считает себя правым. Пожалуй, у него и всего-то одно-единственное сомнение – это Ольга, ее расположение к нему. Он не хочет ее жалости, ее вежливости ради хорошего тона, не хочет и ее жертвы. «За тебя я боюсь», – сказал он вчера, и это была правда. Ольга не сомневалась: если бы Ярослав был уверен, что с ним она обретет счастье, он не остановился бы ни перед чем. Значит, надо поддерживать в нем это сомнение, чтобы не наломать дров.
Ярослав уже стоял у вагона, растерянный, как большой ребенок. Он подхватил Ольгу под мышки и снял со ступеньки. Глаза его заблестели, но все равно были печальными.
– Это тобе, – протянул ей пакет, – здесь еда на дорогу. Я обещал принести наше печенье, – пресек Ольгины возражения.
Они стояли так близко друг к другу, что Ольга улавливала тонкий аромат его кожи. Перрон бурлил вокруг них, заполняясь народом. Ольга отступила на шаг как бы невзначай, но провести Ярослава не удалось. Он усмехнулся, у рта обозначились две глубокие скобки.
– Как прошел день? – спросила она с преувеличенным интересом.
– Да, знаешь, – оживился Ярослав, – я проверил весь первый вагон в том трамвае – ни одной щели нет. Откуда вода капала, не понимаю. Я поручил бригаде еще раз все осмотреть.
– Чудной ты, Ярослав, чудной…
– Сказал же – я ненормальный. – Он вдруг схватил ее в объятия, крепко прижал к груди и сразу же резко отстранил.
Ольга закачалась как пьяная. Перронная толпа поплыла перед глазами – и все смешалось в сознании, перевернулось, встало с ног на голову.
– Иди, сейчас поднимут ступеньки, – подтолкнул ее Ярослав. Но тут же придержал Ольгу, повернул к себе, приподнял пальцами ее подбородок и внушающее, чтобы запомнила, проговорил: – Я буду тебя ждать.
Поезд почему-то не трогался, секунды казались вечностью. Ольга сидела у окна и смотрела через стекло на Ярослава. Он держал ее взгляд своим, немигающим, неотрывным… Ольга впервые увидела, как плачут мужчины: они плачут сухими глазами. И когда поезд, наконец, двинулся в путь, увозя ее к новой жизни, Ольга всплакнула по-своему, по-бабьи. Слезы принесли ей облегчение.

Виктор увидел ее в окне тормозящего поезда и шел рядом, делая какие-то знаки. Ольга поняла так: он соскучился и просит ее поскорей топать ножками к тамбуру. Она сняла сумку с верхней полки, взглянула еще раз в большое зеркало на двери купе, попрощалась любезно с попутчиками и стала пробираться по вагону, стараясь не наступить на чужой багаж. На Ольгу косились воспитанные пассажиры, никто не упрекнул ее вслух. Да и к чему: заточение кончилось, и теперь, когда ты у цели, стоит ли трепать себе нервы, эту молодежь все равно ничему уже не научишь.
Она с искренней радостью бросилась Виктору на шею – за сутки многое изменилось в ее представлении о случившемся. В конце концов, ее место здесь, рядом с Виктором, они одной крови, у них одинаковые взгляды на жизнь, похожее прошлое и общее будущее. Рядом с Ярославом она ощущала постоянное напряжение, контролировала себя – каждый свой жест, каждое слово. А с Виктором все обстояло ясно и просто, они доверяли друг другу, можно было не бояться сказать глупость или показаться вульгарной. Виктор тоже обнял ее, поцеловал дежурным поцелуем встречающего и постучал пальцем по своим часам:
– Потом, потом, автобус отходит, побежали, не то опоздаем.
Она была в полной его власти, чувствовала, что не время сейчас для расспросов, поэтому безропотно подчинилась, и они побежали, взявшись за руки. Виктор, чуть впереди, лавировал в толпе, вывалившей из вагонов, а Ольга мелкими шажками семенила за ним, видя только его плечо, на котором висела ее дорожная сумка, и затылок с ровно подстриженными волосами – недавно из парикмахерской. То, что Виктор готовился к этой встрече, стремился понравиться ей, было приятно.
В автобусе она отдышалась, волнение встречи немного улеглось, Ольга с любопытством разглядывала улицы, по которым они ехали, кое-что узнавала, хотя в Санкт-Петербурге не была уже несколько лет. Да и тогда не многое видела, в командировке не нагуляешься, бегом-бегом: Летний сад, Адмиралтейство, Васильевский остров, Зимний Дворец, крейсер «Аврора» и, если Бог даст, чуток «Эрмитажа» – «джентльменский набор» всякого провинциала. Но вот поплыли совсем незнакомые места, Питер как бы тускнел и сужался, в автобусе становилось пыльно, дорога наскучила ей. Виктор сидел прямо и отстраненно, даже не завладел ее рукой. Он был слишком серьезен сегодня, ее жених. Может, подчеркивал важность момента?
– Послушай, куда мы едем? – толкнула его в бок Ольга. – Уже город кончается, а мы все едем и едем.
Он немного повернул голову – так, чтобы достать Ольгу взглядом.
– Потерпи, скоро будем на месте.
–Ты как аршин проглотил, – обиделась Ольга. – Или не рад, что я здесь?
– Не дури, – он дружелюбно похлопал ее по коленке, – кругом люди.
Она отвернулась к окну, но уже ничего не видела, тоска сжимала ей грудь, хотелось куда-нибудь спрятаться и побыть одной. «Не натешилась еще одиночеством, глупая, глупая…» – укоряла себя Ольга, чтобы обмануть тоску, но не обманула, а только разворошила. Неизвестно, чем бы все это кончилось, но тут автобус начал сбавлять скорость, и Виктор сказал:
– Приехали. Вытряхиваемся.
– Что это? – оглядевшись, встревожилась Ольга. – Деревня какая-то или поселок? Куда ты меня заволок?
– Это пригород. Один мой друг уступил нам здесь свою дачу. По-моему, хорошо.
Виктор поставил сумку на землю и потянулся как после сна. Его легкая куртка зашуршала и поползла вверх, над ремнем брюк обозначился признак «животика». Ольга отвела взгляд, заботливо предупредила:
– Гляди, просифонит. К вечеру уже всерьез холодает.
– Да, холодает, похоже, ты привезла непогоду. В Москве еще теплые дни стояли, а здесь… Север, чего ты хочешь.
– Я хочу умыться и снять туфли.
– Конечно, что это я – размяк. – Он подхватил сумку и Ольгу. – Работы было невпроворот. Надо ж дела сдать до двадцать пятого, выписаться, то да се. А может, зря ты не согласилась в столицу? Еще не поздно переиграть.
– И поселиться в твоей общаге? – Ольга шла по росе, а Виктор по узкой тропинке, но он не заметил этого.
– Н-ну… – Все уже было сотню раз переговорено, перемолото так и этак. Виктор не стал начинать сызнова. Тем более что они пришли.
Дачный дом оказался вполне приличным: две комнаты, кухня и «все удобства». По тому, как уверенно держал себя Виктор, можно было догадаться, что он здесь не редкий гость. Ольга ощутила укол ревности, но не стала высказывать своих подозрений.
– Так, – хлопотал Виктор, – Леня оставил нам тут продуктов, ага, вот они, и спиртное… Ликер «Амаретто» – и все, что ли? Ну, сукин сын, подшутил надо мной, друг называется. И как это я не проверил? Нет, ну знает же, что ликер я не пью…
– Я пью, это он для меня, – перебила Ольга.
Виктор посмотрел на нее.
– Откуда ему знать, что именно ты пьешь? А, ладно, сегодня обойдемся чем угощают, завтра прикупим по своему усмотрению. Ты готова? Тогда помоги мне накрыть стол, я не очень-то… тебе же известно.
Ольга совсем по-иному представляла их встречу. Виктор умел быть и страстным, и нежным, и безумным, и внимательным. Любой вариант исцелил бы сейчас Ольгу, вдохнул бы в нее жизнь и надежду, что все образуется, все идет путем. Но Виктору нравилась роль хозяина, он не спешил, этой прелюдией он как бы задавал тон их длительному семейному марафону. Ольга вдруг увидела весь этот однообразный путь так ясно, словно уже однажды одолела его от начала и до конца. Боясь задохнуться, она подбежала к окну и распахнула створки. В саду шумел дождь, невидимый в темноте. «Там дождь, и здесь дождь – не мудрая ли природа оплакивает меня? Как много у нее слез, хватит на нас троих». Виктор отстранил Ольгу и закрыл окно. Он почувствовал неладное в ней, но то, что она здесь, отметало самое главное и обидное.
– Как там у вас? Вера как, подруга твоя?
– Хорошо. Разменяла четвертый десяток.
– А у Сенцовых давно была? Что они? – подходил Виктор издалека, нащупывая истинную причину Ольгиного настроения.
– Сенцовы готовятся к нашей свадьбе. Андрей называет себя сватом, а Зина предупреждает – свату, говорит, первая чарка, но, если что, и первая палка. Андрей, конечно, скабрезничает, ты ж его знаешь. А Зина серьезна. Говорит, у нее предчувствие…
– Брось ты, предчувствие у нее. И тебя, вижу, настрополила. – Виктор нашел объяснение, успокоился. – Все у нас будет хорошо. Пошли праздновать встречу. – Он приобнял Ольгу, подтолкнул к столу.
– Виктор, ты меня любишь?..
– Ты что, мать, засомневалась? Я же ради тебя все бросаю, все…
– Не пожалеешь? Столицу на провинцию меняешь. Боюсь упреков.
Виктор забегал по комнате, не находя слов и лишь хлопая себя руками по бедрам.
– А налей-ка мне ликера, – весело сказала Ольга. – Полный фужер, до краев. И себе тоже. За нас! И ну их всех к черту!..
Проснулись они поздно. У Ольги раскалывалась голова – кто же пьет ликер такими порциями. Встать не было сил, она канючила, а Виктор стаскивал ее с постели за ноги.
– Поднимайся, засоня, готовь мужу завтрак. И себя прибери, скоро должен приехать Леня, тебя посмотреть.
Ольга моментально подхватилась:
– Так ты меня сюда на смотрины вызвал? А если я не глянусь твоему Лене? Кого еще призовешь? Свою первую жену?
Виктор обиделся. Ольга пожалела о своей вспышке, но как загладить вину, не знала. Они редко ссорились, не было навыка примирения.
– Не дуйся, пожалуйста, я была неправа, – произнесла она беспроигрышную во всех случаях фразу.
Сработало. Завтрак прошел в согласии.
– Погуляем по саду? – предложил Виктор.
– В Екатерининском парке?.. А правда, смотаемся в Царское Село. За день обернемся. Так хочется посмотреть Екатерининский дворец!
– Леня же приедет, – напомнил Виктор. – Вместе куда-нибудь и смотаемся. Только не строй таких обширных планов, здесь у нас не дни, а часы. Завтра я должен возвращаться в Москву, командировку мне всего на два дня выписали.
– Так ты выписал командировку?
– Оля, ну как бы иначе меня отпустили?
– Меня ведь отпустили. Люди же…
– Оленька, у нас целая вечность впереди, нагуляемся. Смотри, какая погода, не повезло. Хотя как сказать. Давай лучше в постель завалимся, я по тебе так соскучился.
– А давай, – молодецки махнула рукой Ольга. – Только налей мне ликера, кутить – так кутить.
Ликер был горьковато-сладким. А Леня так и не появился. Догадливый мужик.
Виктор уезжал первым, Ольга провожала его. На вокзале они выбрали более-менее укромный уголок, стояли, прижавшись друг к другу. Ольга была сентиментальна, Виктор покровительственен. А время – неумолимо…
Оставшись одна, Ольга сверила свои часы с вокзальными. Далеко отлучаться было рискованно. Она потолкалась по привокзальной площади, увидела парикмахерскую, зашла и остригла волосы. Светлые локоны упали на пол, уборщица подхватила их щеткой, собрала на совок и выбросила в урну. Голова стала легкая, как не своя. Ольга еще послонялась, купила семечек и пачку печенья. Не чешского. Вере купила мочалку из водорослей, а себе карандаш для бровей, коричневый. Поглазела на пестроту модных журналов и купила альбом «Санкт-Петербург». Динамик сказал ей, что пора отправляться в дорогу. Прощай, Питер…



В вагоне было сыро и холодно. Пассажиры задраяли окна брезентом, плотно закрыли двери купе, но сквозняки проникали откуда-то, их движение ощущалось кожей, легкие байковые одеяла не спасали. Ольга натянула на себя все, что было у нее из одежды, но озноб не покидал ее. Она часто ходила за кипятком, грела о стакан руки, глотала горячую жидкость, пахнущую металлом и чем-то еще, специфическим, чем всегда пахнет вода в поездах. Под утро сон все же свалил ее, а пробудилась она совершенно разбитая. Ольга всегда любила последние километры пути, дававшие ощущение выполненной работы, любила смотреть, как люди вдруг начинают спешить, суетятся, не успевая сложить вещи и убрать за собой постель, – им, не знавшим, как убить время, всегда не хватает нескольких минут перед прибытием. Сейчас Ольгу все это не занимало. Казалось, еще полчаса езды – и она бы не выдержала.
Вагон, в котором ехала Ольга, прополз под крышей вокзала и вынырнул на открытое пространство. Ольга спрыгнула на платформу, отошла, чтобы не мешать другим, и остановилась, привыкая к земле под ногами. Солнце робко выглянуло из-за туч, послало Ольге немного тепла. Она зажмурилась и подставила ему лицо, испытывая блаженство. Так продолжалось несколько мгновений. Вдруг внутренний толчок заставил ее встрепенуться, она открыла глаза – перед ней стоял Ярослав с огромным букетом осенних цветов.
– Здравствуй, Ольга. Как долго тебя не было! Поезда приходят и приходят, каждый день, каждый вечер, а тебя все нет и нет. – Он смотрел на нее затуманенным взглядом, словно промежуток от расставания до встречи теперь стерся для него, слился в одну точку времени.
– Какие поезда, Ярослав? – растерялась она, отвыкнув уже от его манеры выражать мысли.
– Всякие, всякие поезда – короткие и длинные, фирменные и мало красивые.
– И ты их встречал? С цветами?
– Тебя я встречал – когда передумаешь и воротишься с половины пути. Ты не передумала, но я все равно рад… А ты изменилась, Оля, жалко твои волосы, но так ты еще моложе, совсем девочка. Тобе стыдно стоять со мной, стариком? Возьми эти цветы, я смешон с ними, правда?
– Ах, Ярослав… – только и сказала она.
А что она могла ответить ему, такому близкому и такому недосягаемому? Каждое сердечное слово дало бы ему надежду, которой не суждено сбыться. Они и без того на грани критического шага, за которым последует всесокрушающее разрушение. Ольга, как умела, строила плотину их отношений. Осталось немного, всего две недели – продержится ли? Должна продержаться, иначе бурный поток снесет все на своем пути, и прежде всего, погубит их самих. Ольга чувствовала, что всякое отклонение в ту либо иную сторону для них обоих рискованно. Нужно сохранить равновесие, найти именно ту точку опоры, что поможет им балансировать. Осторожно, по миллиметру, они будут продвигаться к островку безопасности, который разлучит их навеки.
Ольга не заметила, как они очутились в такси: с Ярославом она могла позволить себе выпасть из действительности, полностью полагаясь на него. Это было для нее ново – никогда прежде она не испытывала ничего подобного, даже не подозревала, что такое существует.
– А как ты меня нашел на перроне? – возник у нее запоздалый вопрос. – Ты не знал даже поезда, не только вагона.
– Ты должна была ехать в третьем.
– Это туда. А обратно могло быть иначе, тут просто случайность.
– Ты должна была ехать в третьем, и ты ехала в нем. Так бывает – почему нет? Я так хотел.
– Ты так хотел. Понятно. Объяснение принимается.
У подъезда Ольга замешкалась. Ярослав посмотрел на нее, догадался:
– Я буду тобе мешать? Конечно, почему я не подумал? Ты делаешь меня глупым, я забываю самое простое. Как ты меня терпишь такого?
– Уж терплю, – подыгрывая ему, притворно вздохнула Ольга. – Давай встретимся позже, я обед приготовлю, у меня дома сейчас, скорей всего, и черствого хлеба нет.
– Не надо готовить! Ты после дороги, должна отдыхать. Я приду через два часа, мы пообедаем в ресторане. Я тебя приглашаю, не отказывай, я не позволю тобе сегодня стоять у плиты, я настырный.
– Вот это верно, с тобой спорить – решетом воду носить.
– Что значит «воду носить»? Если надо, я принесу.
– Иди гуляй, – засмеялась Ольга, – чудо гороховое.
Горячая ванна расслабила Ольгу, она пожалела, что назначила Ярославу свидание. Какой ресторан – спать бы и спать, забыв обо всем на свете. И что человек так устроен – всегда ему хочется иного. С Виктором она согласна была носиться по Питеру без передышки, а он продержал ее больше суток в постели. Сейчас, когда у нее одно желание – лечь и забыться, надо куда-то идти, с кем-то общаться, хорошо выглядеть. Ольга взяла фен, села у зеркала сушить волосы. Стрижка была ей непривычна. Ольга не знала, как уложить пряди, пробовала и так, и сяк, но движения были вялы, лицо постное – ни живинки, ни интереса. И это безразличие ко всему означало больше, чем просто усталость, оно означало болезнь. Поняв это, Ольга уронила руки, грустно посмотрела в отражение своих глаз – и так жалко ей стало себя, одинокую, беспомощную, заплутавшую в этом лабиринте жизни, что она не выдержала и тоненько всхлипнула. Телефонный звонок откликнулся ей сначала таким же всхлипом, а потом позвал мелодичным переливом. «Это Виктор! – вскинулась Ольга. – Хорошо, что я еще не ушла. Да и не пойду я никуда, что за чушь. Я без пяти минут замужем – как я себя веду!»
– Лапушка моя, приехала – и не скажешься. Ну, приветик.
– Привет, Вера. Приехала – никакая. Просквозило в вагоне – не топят, еще не сезон. Чувствую – начинается, все косточки ноют.
– А что же свидание назначаешь? Ну, ты даешь! Не успела от одного вернуться, уже другой ждет. Ох, Олька, по рукам пошла…
– Погоди-ка, не тарахти. Откуда ты про свидание знаешь?
– Так стоит вот у заборчика, я из окна вижу, чех твой стоит. Он что, чокнутый? Целый час или больше торчит во дворе – не иначе, думаю, Олька приехала.
– Вера, я перезвоню. Или лучше – заходи вечером, поболтаем. Ага?..
Ольга оделась и выбежала во двор. Ярослав прохаживался возле подъезда, не спуская с него глаз. Увидев Ольгу, замер на месте и изменился в лице. Она подошла ближе. Помолчали, пытливо вглядываясь друг в друга, каждый искал ответа на свой вопрос. Первым не выдержал Ярослав:
– Оля, скажи мне правду: ты хотела сбежать от меня? Два часа еще не прошло.
Она была шокирована его предположением.
– Ярослав, я бы до этого не додумалась! У тебя мозги вывихнуты и не вправлены, у тебя крыша едет… – Она легонько погладила пальцами по его щеке. – Ты полоумный…
От ее прикосновения Ярослав загорелся как факел, искры обожгли Ольгу – они оба стояли полупьяные, не смея коснуться друг друга и в то же время сливаясь в едином дыхании, а все живое и неживое кружилось, кружилось – и отлетало, образуя возле них вакуум. Казалось, вот-вот они оторвутся от земли и будут парить, бестелесные, в чистом высоком пространстве… Ольга с трудом заставила себя жить. Она возвращалась медленно, включая сознание, как включают сопротивляющийся мотор. Мысль, что их могли видеть соседи, знакомые, Вера, – эта мысль отрезвляла Ольгу. Ей оставаться здесь, в этом городе, в этом доме – ни к чему давать повод чужим языкам трепать ее имя. Что б ни случилось, она никогда не покинет страну, для нее это все равно что перестать дышать. Возможно, она трусиха – возможно. Но даже по одной этой причине она не приживется ни за какой границей, пусть там будет хоть распрекрасный рай. Самое страшное для нее – потерять себя, не найти в нужный момент те неуловимые, но осязаемые ориентиры, которые не позволят пропасть душе.
– Что ж, – обратилась она к Ярославу, – веди меня в свой ресторан.
Он лишь кивнул, не в силах разлепить губы. Ярослав разгадал жалкую Ольгину попытку обрести прежнее равное состояние, поддержал ее; но оба они понимали:  т у д а  не вернуться, они себя выдали друг перед другом – и небо тому свидетель.
Ярослав привел ее в тот ресторан при гостинице, где они познакомились. Сейчас зал был полупустой. Подошел прилизанный официант, протянул Ольге меню и удалился. Есть ей не хотелось, она ощущала, что болезнь уже заполнила каждую клеточку тела, но еще не произвела свой решающий выстрел. Глазам было жарко, в носу покалывало и щипало. Чтобы скрыть свое самочувствие, Ольга уткнулась в меню.
– Я съела бы шампиньоны под белым соусом, – выбрала, наконец, она.
– Тобе надо горячий суп, – сказал Ярослав.
– Я не люблю первое. Ты заказывай по своему вкусу. – Она подала меню Ярославу, спросила: – А ты здесь питаешься, да?
– Не здесь. Я не хожу в рестораны. Мы готовим в гостинице, подпольно.
– Что ж вы готовите и на чем?
– Мы привезли электрическую плитку и немного посуды. Я хорошо стряпаю, ты не смейся. Как-нибудь угощу.
– А какое у вас национальное блюдо? Или одно из таких блюд?
Ярослав подумал, наверное, выбирая.
– Кнедлики. Ты ела кнедлики? Нет? Я тобе сделаю, если позволишь. У нас есть консервации… все в банках, только готовь. Но нужна большая посуда, в гостинице не можно. Я приду к тобе, мы позовем Веру – согласна?
– Ах, Веру? – шутливо подковырнула она. – Понравилась Вера? Красивая, правда?
Он покраснел.
– Оля, ты не дразни меня, это не есть шутка. Вера нужна тобе. Она твоя… и моя… защита. Скоро ты будешь заму`жем, тобе надо быть чистой, не можно начать с обмана. Ты боишься наших свиданий, я тоже боюсь, но я буду беречь тебя, как смогу. Ты должна быть счастли`ва, иначе мне там будет плохо…
– Выбрали? – бесцеремонно перебил их разговор сонный, как осенняя муха, официант.
– Пани выбрала шампиньоны, а мне – что-не`будь. И троху сухого вина.
– Шампиньоны будут вечером, в дневное меню не включаются.
– Так включите, мы подождем.
Официант презрительно глянул на бестолкового клиента.
– Не положено. Берите обед. Можете – комплексный.
– Мы берем шампиньоны под соусом, – твердо сказал Ярослав. – Тут написано – значит, мы будем их есть. Я тоже хочу это блюдо, несите два.
– Вы что, русский язык не понимаете? – побагровел официант.
– Не розумлю, я чех. Вы можете по-чешски?
– Мне все равно, чех вы или японец. У нас тут свои правила. В Чехии будете выступать.
– Это не есть правило, это есть беспорядок. Я пойду к вашему повару и попрошу приготовить.
Ярослав приподнялся. Официант грудью встал на его пути:
– Кто вас пустит на кухню! – И тихо выругался, по-русски.
– Тогда позовите сюда повара или директора… кого вам не трудно.
Официант выхватил у Ярослава меню и, сверкнув злыми глазами, завилял между столиками. Ольга теребила пальцами край скатерти.
– Ярослав, – попросила чуть слышно, – ну их, эти чертовы шампиньоны, давай закажем купаты, их недолго готовить.
– Не надо хамам делать поблажку, они расплодятся как зайцы. Я много пожил и знаю эту породу.
– Сколько ж ты пожил, что все время это подчеркиваешь? – снисходительно улыбнулась Ольга.
– Не буду скрывать, не думай. Я уже старый старик, это мне не дают столько. Мне была половина века… как называется… юбилей. Я тобе, Оля, в отцы гожусь, ты меня иногда слушай.
– Дети, внуки – а ты по ресторанам, да с девушками, – поддела Ольга.
– Честно, я не хожу в рестораны. Меня зовут ужинать – я никогда не хожу. Нам не так много платят за командировку, я лучше внукам сувениры куплю. У нас все есть, но из другой страны приезжаешь – надо сувениры. Что за дедушка без подарка? А в тот раз, Оля, что-то со мной случилось. Мы только приехали, поселились в гостинице, все устали, а я как сдурел: пойдем в ресторан и все. То было так неожиданно для моих робят, что они согласились. А когда ты вошла и стояла там, у стены, пока танцевали, я уже себя порозумев.
Ольга опустила взгляд. На душе было тяжело – если б он знал, как тяжело! Но и она обязана уберечь его, чтобы он вспоминал ее светло и без боли.
Неслышно подошел официант, молча поставил на стол вино и две порции шампиньонов.
– Спасибо, – как ни в чем не бывало сказал Ярослав.
– Приятного аппетита, – буркнул тот в сторону Ольги.
Ярослав разлил вино по бокалам.
– Ты бы заказал себе чего-нибудь крепче, – с опозданием предложила Ольга. – Не ориентируйся на меня.
– Я не пью водку, не вижу в ней приятно`сти. У нас не так пьют, как у вас. Мы не закусаем. Сначала кушаем, потом спиртное. В моей бригаде есть молодой парень, Иржи. Он привел девушку в номер, стал угощать ее по-русски, водкой, хотел угодить. Она смотрит – на столе ничего нет, кроме водки. Глазами хлопает, не пьет ни капли. Я позвал его в коридор, объяснил что к чему. Тогда он глазами захлопал. Комедия с ними. Ты ешь, у тебя вид несчастный. Я тобе надоел?
– Кажется, я простудилась. – Ольга привыкла к его критической самооценке и решила не обращать внимания. Протестуя, она тем самым говорит ему то, что он хочет слышать. Ольга стала подозревать, что Ярослав ее провоцирует. – В горле першит и все прочее, – махнула она рукой.
Но Ярослав не на шутку встревожился:
– Почему ты скрывала? Тобе надо в постель, я эгоист, не увидел. Когда ты рядом, я слепой как сова. Ты говори мне, все говори, не стесняйся.
– Ничего, обойдется, – успокоила Ольга. – В Питере тоже был дождь…
Тень промелькнула по лицу Ярослава. Ольга только сейчас отметила, что он так ни разу и не спросил о поездке. Она подосадовала на себя – зачем напомнила?
– Оля, – окликнул ее Ярослав. – Ты в самом деле ездила к жениху?
– А куда же еще? – удивилась она.
– Я хотел думать, что ты в командировке. Почему он позвал тебя так далеко – не мог сам прилететь самолетом? Сколько тут – два час от Москвы, – разве то расстояние? Я бы к своей невесте через день летал.
– Таких, как ты, больше нет, – съязвила Ольга, пытаясь в душе защитить Виктора.
– Не в том дело. Ты будешь его жена, во`зьмешь его фамилию…
– Я оставлю свою, Виктор не возражает.
– У вас так можно? – изумился он. – Это неправильно, это обидно для мужа. Он берет собе не вещь, а жену, и дает ей все, что имеет. Она теперь его половина. Если, к примеру, я Детишек, то она – чья? – она пани Детишкова, моя значит.
– Ну и что? От этого ты ее любишь крепче? – отстаивала Ольга свое. – Твоя пани Детишкова представления не имеет, что ты сейчас в ресторане с чужой невестой.
– Она… умерла.
Ольга закрыла лицо ладонями.
– Ради Бога, прости меня, Ярослав!
– Не извиняйся, ты не виновата, никто не виноват, она долго болела и мучилась, ее нет уже семь лет, я давно с этим смирился.
– Смирился, – не поверила Ольга, – а живешь один в своей низкой мансарде? Почему?
– Что ты со мной делаешь? Я тобе говорю то, чего никому не сказал бы. Но ты со мной откровенна, и я должен быть таким. Я, Оля, так долго жил возле умирающей, что после, когда горе притихло, мне захотелось чего-то иного. У меня не хватает слов тобе объяснить.
– Кажется, я понимаю, – грустно сказала Ольга.
– Ты поймешь – это не сомневаюсь. У меня появилась женщи`на, я ее полюбил – не так, как тебя, иначе. Она давала мне силу жить. У нее был веселый характер, как то у вас… разбитный? Проблем никаких. Гоняла на мотоцикле и хохотала, когда я ругал. Однажды она не справилась… Я потерял ее. В больнице сказали, что она ожидала ребенка. Это был мой ребенок – вот как, Оля, делает наша судьба. Близкого человека надо беречь. Мы учимся этому слишком поздно. Теперь все позади, ничего не вернешь. Но я встретил тебя, ты мое последнее чувство…
– Не надо, не надо… – взмолилась Ольга. – Это слишком, я сейчас зареву. Пойдем домой.
– Пойдем домой, Оля, – повторил он, смакуя эту короткую фразу. – Пойдем, я вижу – ты онеможила всерьез. Не беспокойся, я умею ухаживать за больными. Подожди меня в холле, я на минутку забегу в свой номер, надо кое-что взять и вызвать машину. Это быстро, обещаю…
В Ольгиной квартире он ориентировался так четко, словно век в ней прожил: расстелил постель, нашел шерстяное одеяло, укутал Ольгу, приказал лежать, а сам отправился в кухню, гремел посудой – Ольга слышала звуки. Потом она забылась, впала в то состояние полусна, полуяви, когда уже ничего не воспринимаешь, есть только одно желание – чтобы тебя не беспокоили.
Ярослав провел рукой по ее лбу, откинул упавшую на глаза челку. Ольга с трудом подняла веки.
– Не смотри на меня, я сейчас некрасивая.
Ярослав засмеялся, ей показалось – громко.
– Жить будем, – сказал. – Давай-ка выпей вот это. – Он просунул руку под подушку и приподнял Ольгу. В другой руке держал бокал с пряно пахнущей жидкостью, над которой вился парок. – Это грог, – упредил он Ольгин вопрос. – Ты прогреешься, и хворь из тебя выйдет.
– Где ты взял ром? – просипела она, шмыгая носом.
– У меня был в гостинице, захватил на презенты.
– Я столько не выпью – ты что?
– Помалу. Он вкусный. Уснешь крепко. Я тебя покараулю. Пей, пока не остыл, а то пользы не будет.
Ольга сделала несколько глотков – тепло побежало внутри живым ручейком. Ярослав настоял – и она опустошила бокал. Грог подействовал моментально, Ольга была пьяна как извозчик. Сначала она хихикала над собой, а потом на нее напала слезливость. Ольга рыдала так горько, так страстно, что Ярослав растерялся, говорил ей что-то по-чешски – вне Ольги он как-то вмиг забывал русский язык. Не зная, что еще предпринять, Ярослав еще плотней закутал ее в одеяло, взял на руки, сел на кровать и стал убаюкивать, напевая колыбельную. Ольга утихомирилась, озноб исчез – она не заметила когда. Было покойно и хорошо. Ярослав наклонился, осторожно дотронулся губами до ее виска, проверяя температуру. У Ольги перехватило дыхание, она затаилась. Полагая, что она спит, Ярослав поцеловал ее лоб, потом щеки, подбородок, но губ не посмел коснуться. А вскоре Ольга в самом деле уснула, и ничего не стало.
Ночью она несколько раз ненадолго приходила в себя, приоткрывала глаза и в узкую щель между веками различала приглушенный свет бра, кресло у изножья кровати, а в кресле дремлющего Ярослава. Ольга хотела сказать, чтобы он постелил себе на диване, но слабость была такая, что она не могла разомкнуть спекшихся губ. Сон опять затуманивал сознание, и Ольга опускалась в него, как в теплую пену.
Утром она очнулась от того, что Ярослав бережно промокал ее лоб бумажным полотенцем. Ольга не подавала признаков пробуждения, ждала, что он опять тайком поцелует ее. Но Ярослав этого не сделал. Он приготовил ей чай, поставил на столик перед кроватью. Ольга больше не притворялась, открыла глаза и попробовала улыбнуться.
– Не говори ничего, у тебя сейчас нет силы, – сказал Ярослав, – только слушай. Мне надо идти на работу. Вечером была Вера, она сегодня посидит с тобой, врача вызовет, а я после работы сменю ее.
Ольга чихнула, Ярослав протянул полотенце.
– Это к здоровью. У тебя пробивается насморк, хвороба вылезает наружу, так и надо, потерпи пару деньков, я тебя не оставлю. Можно, я возьму ключ – у тебя есть запасной?
Ольга показала глазами на ящик стола. Ярослав вел себя так, словно ничего не изменилось за эту ночь. Он выглядел бодрым, только лицо немного осунулось. От благодарности Ольга чуть опять не разнюнилась, теперь это было бы незаметно – все равно лилось из глаз и из носа. Ярослав еще раз поправил постель, придвинул к кровати телефон, потрепал Ольгу по щеке и ушел.
День состоял из ожидания, перемежающегося сном. Возле нее хлопотала Вера – переодела в сухую рубашку, подавала пить, измеряла температуру. Приходил участковый врач, прописал пилюли и микстуру от кашля. Все это не фиксировалось памятью, словно происходило с кем-то другим, посторонним. Ольга попросила подругу поставить рядом будильник с крупными цифрами на циферблате, и та исполнила просьбу, приняв ее за каприз нездорового человека.
После обеда Вера вынуждена была покинуть Ольгу – ничего не попишешь, вторая смена в диспетчерской сегодня Верина. Ольга обрадовалась возможности побыть одной. Она снова и снова проживала мысленно те минуты, когда Ярослав дал волю своему чувству. Ольга не корила себя за это – бдительность ее ослабела, Ольге нравилось плыть по течению, забыв о порогах и водоворотах. А будильник тикал себе и тикал. Ближе к вечеру она решила хотя бы более-менее привести себя в порядок. Встала с кровати, прошла, пошатываясь, в ванную, кое-как ополоснулась под душем. Хотела подкрасить ресницы, но руки дрожали, она положила косметичку обратно, глянула в зеркало – и ужаснулась: глаза как у кролика, красные, нос безобразно распух, кожа вокруг него шелушится. Нет, Ярослав не должен видеть ее такой! Она доковыляла до кровати и спряталась под одеяло. Скоро ей стало душно, она укрылась лишь простыней и прислушивалась, когда щелкнет в двери замок, чтобы нырнуть с головой под легкую ткань.
В первый момент Ярослав испугался ее савана – застыл на пороге спальни, но Ольга шевельнулась, и он все понял.
– Олечка, ты богиня, вылепленная из гипса. Тебя лепил талантливый мастер, он изобразил совершенство.
Ольга рывком откинула простыню, потянулась за одеялом, но Ярослав удержал ее, присел на корточки и спрятал голову в рюшах ее рубашки. На несколько мгновений оба они как будто потеряли сознание. Но вот Ольга медленно подняла руку, положила Ярославу на голову и взъерошила пальцами его волосы.
– Не надо, ты заразишься гриппом, – прошептала ему в макушку.
– То не грипп, а простуда. Я бы с радо`стью умер у твоих ног, девочка, но я сильный, такие не умирают, их непросто свалить. А как ты себя чувствуешь? Вера тебя кормила?
Он сварил ей молочную кашу, и пока Ольга, морщась от боли в горле, ела десертной ложкой, Ярослав ободрял ее:
– Завтра тебе станет лучше. Сегодня кризисный день. Надо больше поспать. Примешь таблетку и выспишься. Я должен пойти в гостиницу, нужно кое-что сделать, после тебе расскажу. Ты не боишься остаться одна?
Ольга уверила его в этом. Каждое слово она выталкивала из себя с трудом. Ярослав дал ей таблетку, помог лечь поудобней и выключил свет…
Она спала ночь и, с короткими перерывами, день, время перестало существовать для нее. Потом она стала различать запахи, звуки, вдруг, еще не открыв глаза, почувствовала, что вернулась, что все позади, но только она какая-то новая, не похожая на себя. Вошла Вера, обрадовалась:
– Погляди-ка, очухалась! Ну, Ярослав! Все у него просчитано до минуты. Иди, говорит, проверь, Оле пора проснуться.
То, что Вера запросто назвала это имя, отозвалось в Ольге ревностью: они уже подружились, Ярослав говорил с ней, улыбался, может быть, прикасался к ней невзначай. Вера украла частичку того, что принадлежало только ей, Ольге.
– Где он? Где Ярослав?
– Да в кухне, кнедлики стряпает. Слушай… – Вера присела к ней на кровать, понизила голос. – Классный мужик, куда твоему Виктору. Не обижайся. Вот с таким бы пожить. Жаль, что иностранец, я бы у тебя отбила.
– Отбей, поживешь за границей.
– Э-э, курица не птица, Чехия не заграница – так стоит ли возиться? – скаламбурила Вера, чтобы прекратить опасный для их дружбы поворот в разговоре. – Есть хочешь?
– Ужасно, слона съела бы.
– Кажется, нам предложат что-нибудь аппетитней. – Вера хлопнула в ладоши: – Официант, кнедлики!
Дверь отворилась, и вошел Ярослав, держа перед собой поднос, на котором исходило душистым паром большое блюдо. Вера оторопела от такого совпадения, а Ольга тихонько посмеялась над ней: сама-то она уже ничему этакому не удивлялась.
После ужина Вера заторопилась домой, неловко выдвигая какие-то причины. Ярослав проводил ее до прихожей и вернулся к Ольге. Она сидела, обложенная подушками, на лбу выступила испарина. Ярослав намочил салфетку и протер Ольге лицо.
– Надо поговорить, – сказал он, устраиваясь рядом. – Ты не возражаешь?
Ольга согласно кивнула. По тому, как сказал это Ярослав, как нахмурил брови, как озабоченно посмотрел на нее, она догадалась, о чем пойдет речь. Ярослав помолчал, не зная с чего начать. Ольга не помогала ему, ждала.
– Оля, ты хорошо подумала? Он – человек надежный?
– Почему ты спрашиваешь? – тоже задала вопрос Ольга. Мысли ее заметались, она хотела прервать эту тему, но Ярослав был настроен решительно.
– Я спрашиваю потому, что он тобе ни разу не позвонил. Это не есть нормально.
Ольга так не считала, она понимала Виктора: период ухаживаний закончился, все решено бесповоротно, каждый знает дела и заботы другого, осталось всего несколько дней – и тогда…
– Откуда ты взял, что Виктор не позвонил?
– А ты скажи мне. Ты можешь сказать – да?
Ольга потупилась. Ей стало неловко перед Ярославом, он считается только с фактами, а факты не в пользу ее избранника.
– Не можешь, – убедился Ярослав. – Значит, я сделал правильно.
– Что, что ты сделал? – встревожилась Ольга. Ярослав непредсказуем, такого наворотит…
– Я сообщил в Москву, в наше представите`льство, что снимаю заказ на билет в Прагу. Я уеду после твоей свадьбы. Думаю, что мое начальство не будет против, здесь еще есть много работы. Я послал свое объяснение.
– Ярослав!.. Нет, нет, Ярослав, нет…
– Ты не волнуйся, я только издали посмотрю на него. Если он порядочный человек… Я умею разбираться в людях. Оля, так надо, тебя могут обмануть, ты доверчива… – Он придвинулся, обнял ее за плечи. – Ты мне дорога, я обязан тебя защитить, от ошибки.
Ольга сжалась в комочек, словно зверек, готовый выпустить коготки.
– Не нужно меня отпевать! В любом случае ты не в силах что-либо исправить.
– Я не в силах? – вскинулся Ярослав. – Много ты знаешь. Я не хочу навязывать тобе свою старость, это причина…
– Нет, Ярослав, это как раз не причина. И ты совсем не стар…
– Оля, ты боишься ехать в чужую страну? – Ярослав посмотрел на нее и крепко прижал к груди. – Я могу обещать только свою любовь. Но ты молода, тобе этого будет мало. Придется все начинать сначала – учить язык, искать свое место… Но, Оля, я – я готов оставаться здесь. Моя профессия везде годится, я заработаю нам на хлеб. Так можно?.. можно?..
– Не можно. И хватит, не терзай душу.
Он вздохнул. Ольга слышала, как бьется его сердце, – оно принадлежит ей, а она отказывается от этого бесценного подарка. Она не вправе изменять ход событий, с Виктором ее связывают годы, а здесь – наваждение, прекрасный мираж. Испытание, посланное Богом.
– Ярослав… – Он вздрогнул от прорвавшейся нежности в ее голосе, взял Ольгину руку, стал целовать пальцы, каждый в отдельности. Она не противилась. – А как звучит твое краткое имя – Слава?
– У нас нет Слава, – как бы воруя еще один поцелуй, откликнулся он.
– А близкие тебя как зовут?
– Ярда, – сказал он, немного помедлив, словно припоминая.
– Ярда, – удивленно повторила она. – Какие мы разные, хоть и славяне…
Глаза у нее слипались, болезнь еще давала о себе знать. Ярослав умело взбил подушку, уложил Ольгу, прикрыл форточку, чтобы не дуло.
Закончился еще один день…
 Ольга поправлялась, она уже обходилась без помощников. Ярослав отдал ей ключ и теперь, прежде чем прийти вечером, спрашивал разрешения по телефону. Ольга сделала ему замечание, он объяснил:
– Но твой жених может приехать раньше, я доставлю тобе неприятность.
Ольга усмехнулась. Такой расклад был не в характере Виктора, он скорей опоздает – это да. Но Ярославу ничего не сказала.
Они обнимались при встрече, он легко целовал ее, не уступая своих достижений, но и не пытаясь добиться большего. Глаза у него стали грустными, Ярослав как-то угас, постарел, и оба они, поддерживая друг друга своей осторожностью, ждали конца. Однажды он назначил ей свидание вне дома.
– Улени`на? – пошутила она в трубку.
– Хорошо, – серьезно ответил он, и у Ольги кольнуло сердце.
Ярослав не скрывал своего состояния, он словно не замечал Ольгу, был поглощен чем-то личным, они шли как чужие, не выбирая дороги.
– Когда?.. – решилась, наконец, Ольга.
Он резко остановился, вгляделся в нее, будто сейчас лишь сообразил, что она здесь, потом схватил Ольгу в охапку и приподнял над землей. Ольга услышала его прерывистое дыхание и чуть не вскрикнула от отчаяния. Небо обрушилось на них всем своим непроглядным мраком.
Когда они смогли говорить, Ольга узнала, что в Праге возмутились его самоуправством, заподозрили что-то неладное, и Ярослав получил распоряжение срочно вернуться в страну. Завтра утром он вылетает в Москву, и там будет ждать своего рейса на Прагу. Ольгу еле держали ноги, она уцепилась за Ярослава и почувствовала, что он дрожит как в лихорадке.
– Почему ты не захотел сказать мне об этом дома? – Она и сама догадывалась почему. Ярослав подтвердил догадку:
– Я собе не поверил, собе… Я же мужик.
– Ярослав, – как можно более твердо произнесла Ольга, – давай-ка возьмем себя в руки. У нас говорят: долгие проводы – лишние слезы. Что неизбежно, то неизбежно.
Они подошли к дому. Спохватившийся ветер остужал их лица. Стало светлее – это на небе проклюнулись озябшие звезды. Ярослав поднял голову и долго смотрел вверх, Ольге почудилось, что он молится. Она проследила за его взглядом.
– Видишь, – сказал Ярослав, – там Большая Медведица, прямо над твоим домом. Отсчитай третью звездочку – она будет наша. Мы там встретимся. Я буду смотреть на нее каждый вечер, и ты, хоть иногда, взглядывай тоже. Когда мы там встретимся, она подмигнет земле.
Ольга легко, беззвучно плакала. Ярослав не утешал ее.
– Я украл твою фотокарточку, – сказал он ни с того, ни с сего. – Еще тогда, из альбома. Оля, я запомнил: долгие проводы – лишние слезы. Вспоминай обо мне. Я еще позвоню из Москвы. – Он впервые поцеловал ее в губы.
Дом осиротел. Она поняла это, как только вошла. Казалось, тут давно уже никто не жил. Ольга сказала себе, что с бедой надо провести ночь, и тогда свыкнешься, станет легче.
Ночь – это очень долго, очень. Но и она кончилась, как кончается все на свете. Наступило утро. Сейчас Ярослав едет в аэропорт. Самолет прилетит в Москву к полудню, и тогда Ярослав позвонит. Ей надо приготовить слова, самые нужные. Время еще есть. Что она может сказать? «Люблю… люблю…» – одно лишь это стучало в висках. Но этого нельзя говорить Ярославу, поздно. Куда подевалась ее выдержка?.. Ярослав не требовал от нее признаний, он любил за двоих – за себя и за нее. Теперь она лишилась опоры и пала духом. Все потеряло смысл, все, кроме ожидания телефонного звонка. Пока Ярослав здесь, в России, можно надеяться на чудо. Судьба иногда способна устроить такое, до чего не додуматься человеку. «Господи, защити нас, спаси нас, Господи…»
Звонок взорвал тишину, пронзил Ольгу насквозь, словно был материален.
– Вас вызывает Москва, – равнодушно объявила телефонистка междугородней станции. – Время для разговора две минуты.
И тут же вклинился Ярослав:
– Олечка, Оля… – Конечно, он растерял слова, а она свои не придумала. – Оля, я звоню из нашего представите`льства, меня тут взяли в оборот. Скажи, мне важно знать: если бы не граница, ты была бы моя? Только это мешает, только это?..
– Да! – выдохнула Ольга.
«Да… да…» – поддакивали короткие гудки. Ольга выронила трубку, но тут же спохватилась, положила ее на рычаг. Чудо было так реально, что она засмеялась. «Ну же, ну…» – торопила бесчувственный аппарат. И он отозвался.
– Ярда, Ярда! – закричала Ольга. – Я люблю тебя, слышишь?
– Слышу, – ответил Виктор. – Я тоже тебя люблю. Ты какая-то странная. У тебя все в порядке? Алле, куда ты пропала? Алле…
– Я здесь, – ровным голосом произнесла Ольга. – Все в порядке.
Ветер швырнул в окно горсть дождя. К стеклу прилепился кленовый лист, он был чем-то похож на мужскую ладонь.
Здравствуй – или прощай?..

2002 г.