Из сборника рассказов о греции записки афинского к

САЛОНИКСКИЙ БАРАБАШКА
ДОБРАЯ, НЕМНОГО ГРУСТНАЯ, НО АБСОЛЮТНО ПРАВДИВАЯ ПАСХАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
Розовое облако и поляна с цветами постепенно тают, на их место откуда-то издалека
выплывает треснутое задымленное стекло, и вялая старческая рука с искривленными
подагрическими пальцами настойчиво барабанит по стеклу: так-так-так-так…
Ольга вздрагивает, просыпается. Смотрит на часы, хотя время знает наверняка — пять
утра. Не надо напрягать слух. Стук еле различимый, но совершенно отчетливый
продолжается. Ольга сжимается от страха и трясет головой, чтоб избавиться от наваждения.
Но все ее усилия тщетны. От ужаса ей кажется, что монотонные звуки становятся громче
и приближаются. Ольга чувствует как непроизвольно расширяются ее зрачки, а безвольные
руки пытаются натянуть на голову одеяло. Она смотрит на детскую кроватку. Сережка спит,
весело посвистывая в две дырочки, полуоткрыв пухлые губки. Она давно привыкла спать
с включенным ночником — с тех пор как в доме поселился страх.
Раньше Ольга жила в одноэтажном домике с сыном и матерью. Но мать недавно уехала
обратно в Россию.
— Хватит, загостилась я у вас, — однажды задумчиво произнесла она, глядя в окно. —
Сережка уже подрос, а там весна, — махнула она рукой куда-то вдаль, — мне огород сажать
нужно, да и старик, поди, соскучился. Съежу домой, а там мож вернусь, мож — нет, это как
Бог даст…
После отъезда матери Ольга перебралась в однокомнатную квартирку на первом этаже
двухэтажного дома. Старый уютный домик вместе с  прекрасным двориком был продан
и пошел под снос.
Справа и слева жили две приветливые старушки. Они частенько заглядывали к Ольге
в гости и приносили Сережке чего-нибудь сладенького. Над ними снимали квартиры еще две
семьи. Члены одной были в отъезде, а прямо над Ольгой жил мальчик, почти Сережкин
ровесник. Малыш ходил в «прото димотико» (первый класс), чем страшно гордился. Он был
серьезный, немного застенчивый. Иногда они с Сережкой вместе играли на детской
площадке, изредка приглашали Сережку к себе. Отец мальчика часто ездил по служебным
делам в Афины. А когда не ездил, его рабочий день начинался рано утром, а возвращался он
иногда за полночь.
— Вот, — думала Ольга, — не только наши встают ни свет, ни заря и работают как
проклятые. Сосед-то сверху недавно только из Германии вернулся, а ишь как мечется, чтобы
для семьи что-то сделать! Все тащит и тащит домой из супермаркета и с базара огромные
кульки с покупками.
Интересно, — продолжала рассуждать Ольга, — как им удается за неделю съедать такое
огромное количество бурака и капусты с морковью? Но, по большому счету, ребенку нужны
витамины. Правильно делает, что носит. Молодец маленький Панайотик, говорят он даже
свежие салаты ест. А мой-то, вражина, только шоколадки из холодильника таскает! Нет, надо
брать себя в руки и организовывать здоровый образ жизни. Так сын совсем от рук отобьется!
Только как себя в руки взять? Сережка в продленке весь день, правда хорошо, хоть
с удовольствием туда ходит. Домой приходишь после работы — то ли бежать за продуктами,
то ли сготовить поесть, то ли прибрать, то ли начать гладить огромный ворох белья,
собравшийся с трех стирок. Только ведь этой таракашке всего не  объяснишь, не расскажешь.
Становится так грустно, когда он осторожно подходит сзади и потянув за полу халата,
протягивает машинку, с мольбой заглядывая в лицо:
— Мамочка, давай поиграем!
И так хочется сказать:
— Прости меня, маленький, какие уж там игры, ноги бы до постели донести.
Но в ответ она строго смотрит и говорит:
— Сереженька, поиграй сам. Ты уже большой мальчик, видишь — я занята!
Он не отходит, продолжая смотреть в глаза глазами полными укоризны и грусти.
— Позови Панайотика. Может ему тоже скучно.
— Хорошо, мама. Мама, а можно я пойду к Панайотику наверх поиграться? Он меня
приглашал.
— Конечно можно. Только веди себя прилично и не разбрасывайте игрушки по всей
комнате. Ладно?
— Ладно мамочка! Я побежал?
Однажды Сережка, сделав большие глаза и очень доверительное лицо, сказал маме:
— Ты знаешь, Панаетик мне рассказывал про своего папу. Он у него очень хороший. Он
строит большие мосты и у них дома много карандашей и белой бумаги. Он нам делал
самолетики. А еще его папа все время заставляет нас есть апельсины, яблоки и  салаты. Он их
делает из капусты с морковью и лимоном.
— Везет же кому-то с папами, — с огорчением подумала Ольга, — интересно, как он все
успевает?
В принципе, жизнь налаживалась. Ольга понемногу свыклась с мыслью, что она одна
и рассчитывать не на кого. Удалось поднакопить немного денег. Вещи постепенно
становились на свои места. И все шло хорошо именно до того субботнего утра, когда тихий
стук впервые разбудил Ольгу.
Сперва она ничего не поняла и кинулась к окну. За окном никого не было, только длинные
тени от деревьев неровно ложились на каменные плиты. Ольга посмотрела на часы — пять
утра. Она на цыпочках подошла к входной двери, выглянула в глазок — никого.
— Может Сережка балуется!
Но ребенок спал. Стук смолк.
Ольге стало страшно. Решив, что это ей приснилось, Ольга выключила свет и снова
нырнула в постель. Стук раздался снова. Кровь отхлынула от лица, Ольга побледнела и вся
холодная сжалась в комок…
Именно с этого дня жизнь ее превратилась в сущий ад. С вечера, положив плюшевого
мишку с Сережкой в постель, она подолгу сидела перед пустым телевизором. Потом,
пересилив себя, шла в кровать. Но заснуть не удавалось очень долго. Все казалось, что
в квартире колышутся какие-то тени, от малейшего шороха ее бросало то в жар, то в холод,
становилось трудно дышать, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Наконец, тело
уставшее от борьбы с собой, расслаблялось, но мозг отказывался засыпать.
Ольга худела. Под ее глазами легли черные круги. Ее больше ничего не  радовало
и не интересовало. «День прожит и слава Богу», — думала она, а вечером снова ее ждала
бессонница, и к рассвету — заставляющий замирать сердце стук.
Как-то раз на улице она столкнулась лицом к лицу со своей давней знакомой Кариной.
Карина шла, весело размахивая сумочкой и беспечно заглядывала в витрины.
— Карин, не узнала, что ли? — тронула ее за рукав Ольга.
— Ой. Мамочка! Как же тебя узнаешь! Что с тобой, ты что, заболела?! Пошли ко мне, я
тут недалеко живу, чаю попьем, поболтаем. Мы так давно не виделись! Как Сережка?
— Пойдем, — тихо согласилась Ольга.
В Карининой квартире было светло и просторно. И все, что с ней происходило дома,
показалось Ольге страшным сном. Ольга даже задумалась: рассказать  ли подруге правду или
не стоит. Но, как ни странно, Карина отнеслась ко всему происходящему очень серьезно.
— Тебе надо сходить к гадалке, — авторитетным голосом произнесла она, — может
на тебе порча? Что-то в этой квартире нечисто! Кто там жил до тебя?
— Господи, да откуда ж я знаю?!
— Что-то в этой квартире не так. Там живет какой-то дух, как Барабашка, помнишь?
Может и несколько духов. В любом случае, я тебе найду хорошего медиума и сразу позвоню.
Сходишь, все узнаешь.
Карина позвонила буквально через день.
— Олька! Ты не представляешь себе, какая ты счастливая! Я тебе нашла такую
женщину — она бакалавр черной и белой магии с дипломом Абудабской школы. Она должна
была уезжать по делам в Сирию, но пока отложила свой отъезд и пробудет здесь еще два дня.
Я тебе даже встречу с ней назначила — завтра в три пополудни.
— Но я работаю!
— А ты не работай! Тебе что важнее — деньги или избавиться от порчи? Ты не должна
подвергать опасности свою жизнь и жизнь своего ребенка!
Довод был убийственным.
На следующий день Ольга, отпросившись с работы пораньше, и попросив соседку забрать
Сережку, понеслась к медиуму.
Несмотря на яркое солнце на улице, в комнате, куда ее завела Карина, было темно
от плотно зашторенных черных занавесок, прохладно и неуютно. Какие-то сухие листья,
похожие на хрен свисали с потолка; за стеклом в шкафу стояло множество банок
с порошками и мазями, с ярлыками на непонятном языке; в правом углу стоял музыкальный
центр «Сони», видеомагнитофон с телевизором и DVD.
Вошла удивительно тучная женщина с туго затянутыми назад черными волосами, усами,
губастая, бридлястая, в ярко-красном атласном халате.
— Госпожа Асмик плохо говорит по-русски, — представила ей толстуху Карина, — я ей
буду помогать переводить, если ты не против.
— Конечно не против, — Ольга даже обрадовалась, что она не осталась с этой дамой
наедине.
Тут Карина с госпожой Асмик пустились в длинную эмоциональную беседу, из которой
Ольга не смогла ни то что слово понять, разобрать концы фраз было невозможно. Что,
разговор идет действительно о ней, Ольга поняла только, когда в середине разговора Карина
несколько раз постучала костяшками согнутых пальцев по столу. Ольга переводила
напряженный взгляд с одной на другую, устав вслушиваться в гортанные, режущие слух
звуки.
Внезапно к ней повернулась Карина:
— Госпожа Асмик спрашивает — у тебя с собой деньги есть? А то она не сможет тебе
помочь.
Ольга порылась в кошельке.
— Есть 100 евро.
— Это мало. Надо 300, потому что все лекарства очень дорогие и госпожа Асмик их
заказывает в Южном Уругвае и их везут только на верблюдах, дело в том, что от выхлопных
газов «неживого» транспорта лекарства теряют силу!
Ольга со вздохом достала из потаенного кармашка еще 200 евро, отложенные для
квартирной хозяйки.
Госпожа Асмик и Карина при виде купюр несказанно оживились, и та, что потолще,
начала утробным голосом вещать:
— Абу-буль-тубур, сакы-ваказ-дам…
Карина, тщательно подбирая слова, переводила:
— Вышняя сила дом твой посетила, про то мне сама она объявила. Пока она слаба, а через
три дня в дому твоем будет свет, объявится тебе лик, вельми-велик. А  придет с Востока тьма
египетская…
— И накроет ненавидимый Прокуратором город, — автоматически подумала Ольга.
Через полчаса гадалка в полнейшем изнеможении, закатив глаза, откинулась на спинку
деревянного стула. От столь необдуманного движения он жалобно крякнул, но  выдержал.
Отдышавшись, госпожа Асмик встала, сделала из большого куска газеты семечный кулек,
открыла шкаф и, внимательно читая названия, стала всыпать туда порошки, тщательно
соблюдая пропорции. Под конец, прикрыв все это хреновым листком с потолка, молча
протянула Ольге.
— Рассыплешь все это по всем углам квартиры по часовой стрелке. Сыпать будешь с трех
до четырех утра, именно перед тем, как должно начать стучать. И так семь дней. А сама в это
время будешь глотать маленькими глотками эту святую воду из  бутылочки, — Карина подала
ей бутылку воды «АВРА» за 30 центов, — и говорить вот эти слова с бумажки.
— Как? И сыпать, и отпивать, и глотать? — удивилась Ольга.
— Ну и что? Правой рукой сыпешь, левой отпиваешь, а когда проглатываешь и рот
свободен — шепчешь вот это. Ясно?
Все было ясно как Божий день. Но хоть какая-то надежда лучше, чем никакой, решила
Ольга и молча забрала все атрибуты таинства.
Сережка был у Панайотика. Она увидела их снизу, когда подходила к дому. Они весело
визжали на балконе и бросали друг в друга конфетами.
— Хорошо хоть с соседями повезло, — с благодарностью подумала Ольга. — Сынок,
спускайся, — позвала она малыша.
— Мама, мама, — Сережа влетел в комнату, — мне так нравится у Панайотика! Только
плохо, что конфеты дают после того, как заставляют съесть салат. Его папа сам их готовит
и красиво раскладывает по тарелке!
Ольга обняла сынишку и прижала к себе голову. Маковка его была теплой, шелковистой
и пахла малиной.
Вечер прошел незаметно. В ожидании назначенного часа Ольга не сомкнула глаз. Ровно
в три часа ночи она в белой длинной ночнушке бесшумно сползла с кровати, достала
заветный порошок, бутылку «АВРЫ», шпаргалку с «молитвой» и тихо заходила по комнате.
Старалась сыпать погуще, чтобы скорее помогло.
— Мамочка, ты чего? — Сережка стоял во весь рост в своей кроватке и изумленно
смотрел на нее…
Толченный помет ихтиозавра из кулечка, прикрытый хреновым листком не помог. Как
не помогла и чудодейственная бутылочка с освященной водой из супермаркета. Стук
продолжался неизменно каждую ночь. Ольга пыталась вступить в  переговоры с Барабашкой
сперва на русском, потом на родном ему греческом языке, но все было тщетно.
— Может надо сходить в церковь? — подумала Ольга.
Батюшка с радостью согласился придти и освятить квартиру.
На следующий день он пришел ровно в назначенное время. Глазки его блестели, он был
в весьма приподнятом настроении и разил «узилой».
— Ты одна здесь живешь? — с интересом оглядев Ольгу, спросил батюшка.
— Нет. С сыном. С маленьким.
— О! У меня тоже от жены восемь детей. Люблю я это дело, — батюшка улыбнулся. — Ну
давай начинать.
Он ходил по квартире, пел, жег ладан, брызгал веточкой папоротника святую воду. Потом
сказал:
— Аминь. Вот и все. Я вот, что хотел сказать — поможет — хорошо, не поможет —
не расстраивайся. У меня на второй ножке Халкидики в Мармарасе есть два сводных брата.
Там на весь сезон летом работа бывает. Устрою я тебя туда сервиторой, жить будешь там  же
с другими девушками, получать хорошо, — тут он лукаво подмигнул. — Неужели тебе себя
не жалко? Такая молодая, красивая в этой дыре пропадает! Не будь я «при исполнении», то
я бы сейчас сам о-оп!» — и батюшка затрясся от раздиравшего его хохота, — только сына
здесь оставь с кем-нибудь. Да?
— Спасибо. Сколько я вам должна? — Ольга открыла сумочку.
— Восемьдесят евро. С иконой сто.
— Вот возьмите. Спасибо. До свидания.
Мрачные думы прервали детские голоса и стук в дверь:
— Мам, я Панайотика с собой привел. Мы здесь поиграем, а то они меня опять салатами
кормить будут! — Сережка захихикал, как колокольчик зазвенел, довольный своей шуткой.
За ребенком вскоре спустился отец. Но Панайотик ни за что не хотел уходить, не достроив
крепость. Ольга предложила соседу кофе.
— Спасибо, с удовольствием выпью. Здесь на кухне можно покурить? Что-то ты сильно
изменилась, Ольга. У тебя какие-то проблемы?
Ольга опустила глаза. Рассказать, не рассказать? Почему, собственно, нет? Сосед ведь,
может и он что-то слышит или видит. Лучше рассказать, решила она.
— Во сколько, говоришь, это начинается? — переспросил отец Панайотика.
— В пять утра.
— Каждый день?
— Каждый день, кроме воскресенья.
— Нет, — подумав, ответил он, — я ничего не слышал. Ни я, ни моя жена… И в пять утра
я уже на ногах. Постой секундочку, я встаю в полпятого, в шесть уже выезжаю, а в пять…
а в пять я строгаю на деревянной досточке салаты для своего сына… Ребенку витамины
нужны, я, понимаешь, ни жене, ни теще не доверяю и предпочитаю каждое утро проделывать
это сам. Салаты, понимаешь, из рубленной морковки и капусты…
У Ольги в горле стал ком, то ли от смеха, то ли от так давно сдерживаемых слез. И она
засмеялась и заплакала одновременно. В эту секунду она любила весь мир! Она была готова
кинуться на шею этому усталому бородатому мужчине, зацеловать до синяков его сына,
жену, обеих соседок-бабушек, а потом быстро-быстро побежать по улице, маша руками,
потому что если правильно махать — то можно взлететь! Можно взлететь в синее небо выше
зеленых деревьев, выше церкви, домов, прямо к Солнцу! А потом парить там, как ласточка,
расправив крылья, смотреть вниз на землю и любить, любить, любить…