Тебе на память обо мне. Глава 26. Схожесть мыслей

                Глава 26. Схожесть мыслей - настолько!

- Да на тебе деньги зарабатывать можно! - выпалила подруга, не успев, ступить через порог.
Теперь Маня приезжала редко, только за дочерью. И чтобы избегать встреч с мужем, останавливалась у нее, звонила Алисе, а потом и они уезжали в изящном красном авто на городскую квартиру. Несколько дней кряду Маняша водила дочь в кино, кафе и парки, брала на свои спектакли, так что домой возвращалась Алиса всегда восторженной и похожей на мать. И Артему потом долго еще приходилось наблюдать в дочери Манины ужимки, типа закатывания глаз и воздевания рук к небу.

Сегодняшний диалог начался с точно таких же жестов.
- Нет, я серьезно! Тебя срочно нужно явить миру, - подруга вскинула руки.
Эта реплика относилась, очевидно, к начальным  главам романа, которые Она давала Мане.
- Голубые с грустинкой глаза! Какая метафора! Или это эпитет?
- Ни то, ни другое.

- Неважно, - подруга махнула рукой. - А образ! Нет, это же просто шедеврально! - Маняша часто перевирала слова, утверждая, что придумывает неологизмы.
- Создать пару, пусть даже «шедевральных» глав - еще не значит написать произведение, - повторила Она мысль, которая беспокоила особенно.
- Думаешь, не осилишь?
- Думаю… напишу, - Она принялась в задумчивости накручивать прядь волос. -
Знаешь, чувство такое… что этот роман жил во мне всегда. Тут все мои мысли и ощущения… Он учит меня чувствовать острее, так, как еще никогда не умела.

- Кто, Мироненко? - Маняша прищурилась.
- Этот роман, - покраснела Она. - Ну, и немножечко, может быть, Мироненко.
- Отошлешь ему рукопись?
- Ни за что!
- Почему? - подруга пожала плечами. - И не надо так нервничать.
Она принудила себя успокоиться и снова взялась наматывать прядь:
- Понимаешь ли… В этом вопросе мне нужна независимость и свобода. Если когда и придется взглянуть в эти глаза - то ни снизу вверх, а на равных. Это возможным станет только, если книга выйдет в печать. А, значит, никогда.

- То есть, как? - Маняша вскинула брови.
- Ну, я же тебе говорила, что пишу для себя…
- Значит, работаешь в стол! А как же мечта?
- Одно другому не мешает…

- Нет, это, вообще, как? - не отставала подруга. - Мечта наполовину?
- Ох, Маня, не знаю… Я уже ничего не знаю! Просто перестаю понимать… Как объяснить необъяснимое, которое вторглось в мою жизнь? Он просится на мои страницы: внезапно появляется на экране или в Инете, или по радио вдруг слышу его…

- А ты?
- А я говорю: так, не мешайте работать! Как только вы появляетесь, сразу же начинаете перетряхивать с ног на голову весь ход моего повествования. Да что там, самую суть!
- А Он?
- А Он излучает столько света, что не симпатизировать просто невозможно… У меня столько вопросов! А почему именно Он стал моим прототипом? И почему взялась писать о нем именно я?

- Потому что всегда мечтала написать книгу, - напомнила Маня, закатывая глаза. - Так уж сошлись звезды! Остальное неважно.
- Звезды… - повторила Она, вспоминая про странную встречу на самом краю его одиночества. - И почему-то все кажется, что его нужно срочно спасать …
- Нет, это тебя спасать нужно! - выпалила вдруг Маня. - Ты ведь живьем себя похоронила. Жена моряка!
- Военного летчика.

- И где же твой летчик? Почему не прилетел до сих пор? Дети, верно, уж и не помнят, как выглядит папа!
- Маня, ты не справедлива.
- Ах, да, как я могла позабыть: предан семье, но Родине предан всецело! Так ты всегда говорила, да?

- Служба такая… Виктор обещался приехать на Новый год. Так что до зимы мы абсолютно свободны! - попробовала отшутиться Она.
- Да уж, действительно! Какая разница - годом раньше, годом позже… Просто твоему Виктору нужно, чтоб все по пунктикам: родина, профессия, жена, дети… А еще, чтоб эмоции - аккуратно по полочкам, и каждая на своей, чтобы в зависимости от ситуации безошибочно доставать нужную.

Она промолчала, решив перевести разговор:
- А у тебя как?
- Да, так, спектакли-гастроли, гастроли-спектакли… Развода, вот, дожидаюсь. Ну, что ты так смотришь? Я ведь сама все понимаю: не хорошо делаю, больно… Внутри себя чувствую несоответствие, - подруга гладила ручку дивана, и по этому жесту было понятно, что Маняша жалеет Артема. – Ну, не отвечаю я образу матери семейства! Приходится все время врать, изворачиваться, даже самой противно… Мне хочется жить полнокровной жизнью. Сложной и интересной! Понимаешь?

Маняша сидела сгорбившись, всунув обе ноги в одну тапочку и была сейчас на удивление настоящая. Сегодня выдался один из редкостных случаев, когда Она могла говорить Мане о своих переживаниях откровенно, без колкостей и сарказма.
- Мне кажется, понимаю… - отозвалась Она. - С тех пор, как начала писать книгу, мне тоже захотелось прикоснуться к жизни совсем другой - необычной и совсем незнакомой, которую проживают мои персонажи. Вот, скажи-ка мне, как актриса, насколько можно впускать в себя персонажи? Можно ли позволять себе жить их жизнью?

Маняша хотела что-то ответить, но тишину прорезал телефонный звонок.
- Тише, Барин звонит! Алло, хорошо. Да, к пяти будем уже в городе, подъезжай.
- Так что там по поводу персонажей? - переспросила Она.
- Каких еще персонажей? А, ты об этом! - Маня закатила глаза. - Нет, я четко разграничиваю себя и своих героев. Когда я на сцене, всегда понимаю: где я, сколько сейчас время и с какого ряда за мной наблюдает Барин. Ну, все, надо бежать, верней, за Алисой ехать! Еще на Артема придется наткнуться…

- Поговори с ним.
- Не сегодня… - подруга качнула головой и потрогала прическу. - Так, быстро скажи, что у меня на голове?
- Главное - что в голове…
- Ой, ладно проповеди читать! А про персонажей - лучше у своего Мироненко спроси, раз Он с тобой через экран разговаривает! – пошутила подруга. Ну, все, чмоки-чмоки!

Она плюхнулась на диван и специально начала щелкать пультом от телевизора.
- Заняться мне больше нечем, как спрашивать Мироненко! - но не успела Она этого договорить, как перед ней появился Он.
- Перевоплощение очень сложный процесс. И даже опасный...
- Мать честная! - выдохнула Она.

- Это тончайшая работа - работа с иными материями, другими мирами. Приходится пропускать через себя чужую энергию! Это выматывает. А еще смазывает или отнимает энергию собственную.
Вообще-то, Она уже написала об этом в романе.
- Но, тем не менее, когда я на сцене, то ощущаю невероятный прилив. Я ненавижу слово «играть»! Играть, значит, притворяться. Обычно изучаю персонаж, на «молекулярном» уровне, смотрю на него не со стороны, а нахожусь внутри. Полностью. Наверно, такое состояние и называется «жить»…

Теперь, когда Она писала роман, это чувство тоже было знакомо. Раньше, глядя на солнечный луч, Она восклицала: прекрасно, как тонок, как прям! А сейчас ей мало стало простых восхищений. Ей нужно было вглядеться и постичь суть этого луча: а отчего так тонок, так прям?
Раньше Она, разглядывая чью-то гладкую руку, восхищалась: прелестно, как молода, как нежна! Но теперь ей недостаточно стало этого. Ей прочувствовать захотелось, что это не просто чья-то красивая рука. Это - пульс и нерв, и дрожь в пальцах. Целая книга, которую прочитать можно! И вот буквально на днях, ощутив на себе дрожь в пальцах собственной героини, так что невозможно было больше набирать текст, Она перепугалась до полусмерти и несколько дней не садилась за рукопись.

- Да, существует серьезная опасность! - снова заговорил Он. - Полностью отождествляя себя со своим персонажем, можно так заиграться, что случится беда. Однажды в таком состоянии налетел на декорированную сетку и поранил до крови лицо.
- До крови… - повторила Она, подошла к экрану и, протянув руку, провела пальцем через переносицу вниз к губам, прорисовывая на носу знакомую горбинку.
Она выключила телевизор с твердым намерением прекратить думать обо всем этом, но мысли осенним листопадом продолжали кружить в голове. Конечно же, всякого рода совпадения в ее жизни всегда носили неотъемлемый и регулярный характер… Но откуда такая схожесть мыслей? Схожесть настолько!

Всякий раз Она терялась и пугалась, натыкаясь на передачи или статьи, где ее мысли вдруг становились его мыслями. Или наоборот? Просто мурашки по коже! И было ощущение, что этот однажды из ничего возникший диалог теперь день ото дня все развивается. Она хлопнула себя по раскрасневшимся щекам:
- Так кто же ты такой, кто? И что такое ты со мною делаешь?
Собрав детей на прогулку, ей захотелось к деревянному мостику, где над рекою жизни два одиночества бесконечно тянут друг к другу свои ветви-руки. Здесь, на просторе, где взгляд ни во что не упирался, остро ощущалась поздняя осень, пора болезненного увядания. Жухлый от ночных заморозков холм, выцветшее поле, поседевшая речка…

Осень для нее всегда была на вкус с горчинкой. Как тоска по чему-то безвозвратно-хорошему. По летней свободе, когда всюду вовне, также, как дома, тепло и уютно. Осень для нее, как усталость и выдох. Зима - засыпание и отдых. Весна - пробуждение. Ну, а лето - это солнце, движение и жизнь.
И сейчас, стоя на мостике, эта унылая пора давила с какой-то особенной безысходностью. Радовало, пожалуй, только одно: в этой застывшей осенней тишине было слышно, как ясень беседует с рябиной, перешептываясь последними, опадающими листьями. Казалось, они вовсе не чувствовали наступающего ненастья, словно и не думали расставаться друг с другом на целую зиму.

Вдруг полетели белые мухи, укрывая собою, как покрывалом, все кругом. Вмиг побелели поле, холм, и деревья. Это зима по-хозяйски вступила в свои права, чтобы снова мороз и сугробы, санки и горки, и детский смех. И уже через месяц навалило столько снега, что к деревянному мостику было не подобраться. За рябиной и ясенем наблюдать было можно только издалека. Ясень по-прежнему не выпускал рябиновую кисть и выглядел необычайно светлым, хоть и сбросил теперь уже все листья. А рябина по-прежнему стояла вся раскрасневшаяся.