Долгая и счастливая жизнь мистера Вигана

Создать цельную, простую натуру, которая гармонична, без разделения в себе невозможно.  Мой создатель, мучимый сомнениями и недовольный плодами своих трудов, постоянно пробующий и ошибающийся, внимающий духу отрицания и ждущий от него одобрения, которое невозможно  в силу самой природы зла, любит ли он героя? Нет, доволен ли он им? Человек на своем месте, полностью соответствующий своему положению. В меру добр, не слишком умен, жесток только по необходимости. Сложность там, где довольно простоты, излишня. Это отсутствие меры, дурной вкус. Добавим черт характера, склонности и предпочтения. Скажем, любовь к чтению. Умение поддерживать светскую беседу, остроумие, но не полное злобы, основанное на истинном или мнимом превосходстве, а добродушное. Способность к месту посмеяться над собой. Любовь к комфорту, стремление сделать мир вокруг себя уютным для жизни. Что еще? Уместная сентиментальность? Назовем это чувствительностью и заставим героя прослезиться над выдумкой, скажем заключительной главой Тристана и Изольды. Практичность и умеренность, качества никогда ни лишние. Возраст и не молодой, и ни старый. Немного за сорок, живой взгляд. Трогательная привязанность к племяннику, который рано потерял родителей и теперь герой воспитывает его как собственного сына. Никогда не был женат. Предпочитает общество университетских товарищей, с которыми до сих пор дружен. Вечера проводит в клубе, за бокалом вина и газетой. Возвращается засветло. До сих пор молится перед сном, привычка, приобретенная в католическом пансионе для мальчиков. Верит ли он в Бога? Скорее всего не исключает возможности его существования, а молитва его успокаивает. Есть ли у него грешки? Собрание порнографических карточек, где дамы в одном нижнем белье? Или он посещает тайно дом свиданий раз в месяц, оставляя щедрые чаевые некой  Эстер, жгучей брюнетке с нарисованной родинкой над верхней губой? Это нам неведомо. Герой очень внимателен к своей внешности, гордится пышностью своих бакенбардов, красное пятнышко на щеке рассматривает полчаса, стараясь угадать, не обещает ли оно поутру превратиться в досадный прыщик. Приличное брюшко не беспокоит его, по обычаю своего века воспринимает полноту как признак достатка и прочного положения в обществе. К спорту и охоте равнодушен, но любит играть по маленькой. Предпочитает вист, только входящий в моду в салонах. Оттого свысока посматривает на ретроградов, привязанных всей душой к марьяжу. Носит корсет на китовом усе, дорогое и сложное сооружение, должное поддерживать спину прямой и «придавать горделивую осанку», как было обещано в рекламном проспекте. С дворецким неизменно вежлив, всеми любим и заслуженно имеет репутацию добряка и славного малого. Важно выбрать имя. Фридрих было бы слишком напыщенно, Томас подходит только для деревенского увальня, Джон слишком просто. Теодор - вот подходящее. Теодор Джеймс Вигант. Впрочем, друзья его зовут Джеймс. Отец мистера Виганта оставил ему акции Вест-Индийской компании, серебряных рудников в Боливии и медных разработок  в Чили. Доходов с них хватает для поддержания привычного с детства образа жизни, то есть праздности. Склонности к путешествиям у мистера Виганта нет. Однажды он предпринял одно, по настойчивым советам беспокойных друзей. Но скверная пища в придорожных пабах так расстроила его пищеварение, что промучившись желудком две недели в Эдинбурге, он вернулся домой с твердым намерением больше никогда не повторять такого опыта. К тому же заботы о племяннике Конраде, оставшемся без родителей смышленом юноше пятнадцати лет, о его воспитании и образовании не позволяли долгих отлучек.
Итак, мне немного за сорок, течение моей жизни размеренное, все траты, и материальные и душевных сил сочтены и рассчитаны на долгие благополучные годы вперед. Жизнь согрета искренней привязанностью племянника, моего единственного наследника и ничто не предвещает ни бурь, ни катастроф. Мой прочный и привычный мир комфортен и разумен. Испытываю ли я скуку? Не больше чем другие, это неизбежная плата за достаток и я с охотой ее регулярно вношу, раз так устроено мироздание. Просыпаюсь я рано, не спеша совершаю утренний туалет, тщательно, но без щегольства одетый спускаюсь в столовую к завтраку. Невозмутимый дворецкий Уильям сообщает мне новости о соседях, пока мы ждем Конрада, чтобы приступить к привычной трапезе, состоящей из вареных яиц, мясного пудинга и горы хорошенько прожаренного бекона. Затем я закуриваю сигару и мы с племянником переходим в библиотеку пить кофе. Розовощекий Конрад увлечен астрономией и пересказывает очередную главу из учебника, заданную ему приходящим учителем. Его горячность уместна в столь нежном возрасте и я решаю купить ему в подарок на Рождество телескоп. После завтрака я иду на обязательную утреннюю прогулку. Движение необходимо для правильного пищеварения. Дом наш расположен в пригороде Лондона, здесь не так шумно, как в центре, что меня вполне устраивает. Соседний участок купил промышленник из Южной Африки, разбогатевший на добыче и огранке алмазов и теперь там кипит бурная деятельность. Возводят леса для постройки немыслимо высокого дома, как уверяет Уильям, в нем будет четыре этажа и его оснастят гидравлическим подъемником для удобства проживающих. Немыслимое расточительство, на мой взгляд. Рабочие бесстрашно снуют на высоте, стук молотков нарушает привычную тишину. Но мне нравится оживление на спокойной улице - это признак прогресса. Я беру фиакр и отправляюсь в клуб. Колеса обшиты каучуком и движение экипажа покойное, еще одно подтверждение того, что новейшие изобретения делают жизнь много лучше. Стоит ранняя осень, в экипаже зябко и я плотнее запахиваю пальто. На перекрестке слышу страшный треск, меня бросает набок, но удар смягчает обитая шерстяной тканью стена кабины. Дверь фиакра заедает и я выхожу из экипажа только со второй попытки. Невнимательный возница столкнулся со встречной повозкой и теперь постромки лошадей так перепутались, что требуется значительное время, чтобы все исправить. В пострадавшем экипаже две насмерть перепуганные дамы. Одна уже пожилая, в черном бархатном платье, она сжимает в руке зонтик так, будто в нем видит свое спасение. Другая - юная девушка, не более шестнадцати лет, ее шляпка потерялась и чудесные каштановые волосы струятся, обрамляя совершенный овал лица. Она поднимает на меня свои блестящие глаза и я испытываю доселе неведомое чувство - будто я падаю и конца этому падению не видно. Ее лицо бледно от испуга, что придает ее облику необыкновенную прелесть. От нее едва ощутимо пахнет фиалками. Предлагаю свою помощь, которую с облегчением принимает пожилая леди, выразив мне благодарность в изысканных выражениях, что выдает в ней человека моего круга. Нахожу им новый экипаж и вручаю свою карточку. Уславливаюсь о встрече, дабы увериться о благополучном завершении всех волнений. Выясняется, что это сестра и дочь африканского промышленника, которые решили посмотреть, как продвигаются работы. Девушку зовут Элизабет. Чудесное имя и так ей идет. Они сняли дом неподалеку, в ожидании окончания строительства. В Лондоне одни, впервые и никого не знают. Рады знакомству с будущим соседом. Мы  расстаемся.
 Присуще ли моему создателю чувство юмора? Если да, то что кажется ему забавным? Движение марионеток, в горделивой уверенности предполагающих, что они сами делают свои выборы, устремляясь к счастью ли, к гибели? Он жесток или добр? Если добр, то что он считает добром? Может его развлекает предсказуемость людских путей, им самим начертанных? Испытывает ли он скуку, разочарование, жалость или сочувствие к бесплодности человеческих устремлений. Чего он ждет от героя? Сочтены ли все их пути? Есть ли у него образец человека, по которому он поверяет остальные, неудачные создания? Человек, сделавший правильные выборы с самого начала пути, ни разу не сошедший с дороги, избежавший ошибок или сумевший их исправить? Герой, соответствующий замыслу, своему предназначению. Какова конечная точка и есть ли она? Достижимо ли совершенство?  И является ли оно целью? Идеальный герой гармоничен с окружающей его средой или элемент дисгармонии непременное условие для его развития и движения? Кому я задаю эти вопросы. Существует ли он?
Вигант передумал ехать в клуб. Он был слишком взволнован, куда делась его рассудительность и практичность, чувство меры и благоразумие. Вернувшись пешком домой, он сменил испачканные грязью на соседней стройке лаковые штиблеты на мягкие домашние туфли из оленей кожи и в беспокойстве ходил по своей комнате. Элизабет не шла у него из головы. Умом он понимал, что это обычная девушка, каких в Лондоне он встречал десятки, если не сотни. Что с того, что она мила, ну хорошо, пусть даже красива. Что с того? Отчего же тогда  при мысли о ней кровь быстрее бежит в жилах, начинает стучать в висках и пересыхает во рту? Он ронял слезы над выдумкой о Тристане и Изольде, но никогда не предполагал, что может испытывать подобные чувства. Сама  мысль об этом не приходила ему в голову. Он же ничего о ней не знает? Умна ли она? Уравновешена ли? Какое воспитание она получила в этой дикой Африке? Каковы ее представления о семейной жизни? Виган схватился за голову? Какая семейная жизнь? Но услужливое воображение, подпитанное сотнями прочитанных книг, уже рисовало островок спокойствия и любви, в нем найдется место и для совместного чтения, и для неспешных прогулок, которые они будут совершать, взявшись за руки, и для Конрада, который непременно полюбит Элизабет так, как любит ее Вигант. Вигант застонал. Любит, так вот как это бывает? Он взял с кофейного столика колокольчик и позвонил. Дверь неслышно отворилась и вошел дворецкий. - Принеси мне скотч, Уильям! Лед добавлять не нужно, - распорядился Джеймс. Дворецкий, ничем не выдав свое удивление, удалился. Хорошая сигара и добрый глоток виски, это должно меня успокоить, решил Виган и опустился в кресло. На столике лежал новый роман Гюго « Собор Парижской Богоматери», вызвавший столько волнений в обществе откровенным описанием безумных страстей. Многие не без основания называли его порнографическим. Половина страниц была еще не разрезана и Виган, взяв нож из слоновой кости, служивший закладкой, погрузился в чтение. Любовь - страсть. Любовь, пахнущая потом и кровью. Поистине скверный вкус. Слишком по-французски. Чтение и виски его отрезвило. Постучался Конрад, юноша за последний год вытянулся, почти сравнялся ростом с ним. А это без малого шесть футов. - Как он быстро взрослеет, - подумал Виган. -  Дядюшка, - обратился Конрад, - Уильям спрашивает, будешь ли ты с нами обедать? - Нет, я как раз собирался в клуб, - отвечал Джеймс и перевернул новомодный роман так, что племянник не мог прочесть его названия, подростку рано читать такие книги. День пошел своим чередом. Вечерняя газета после чая, игра по маленькой. Приятели добродушно подтрунивали над ним, оттого что он путал карты. Вернулся Виган засветло, как обычно и, прочитав положенные молитвы, лег спать. Но сон не шел, перед глазами было прекрасное лицо Элизабет, когда она сходила с фиакра, то приподняла платье и  стал виден носок голубой атласной туфельки и изящная щиколотка, обтянутая шелковым чулком. Вигант чувствовал, что краснеет. - Какой же я развратник, корил себя он и гнал от себя непристойную картину, ворочаясь и вздыхая, пока не заснул. Наутро он чувствовал себя  совершенно разбитым, не спустился к завтраку, не стал вставать с постели и потребовал врача, предположив лихорадку. Доктор, сухой старик с манерами отставного вояки, измерив пульс и простучав грудь Вигану, отворил кровь для предотвращения апоплексического приступа, чья опасность, по его словам, была велика. Посоветовал питье куриного бульона и  прогулки на чистом воздухе. Для предупреждения приступов выписал опиумную настойку и удалился, опустив положенную гинею в жилетный карман. Уильям сходил в аптеку на углу и Виган для верности выпил две полных ложки лекарства. Сразу стало легче, он почувствовал, как по телу разлилось тепло, тишина стала зримой, превратилась в род белого занавеса, похожего на театральную кулису. Она раздвинулась и, грациозно ступая, вышла Элизабет, из одежды на ней была только полупрозрачная ткань, расшитая золотом, походившая на индийское сари. Девушка протянула руки к Вигану. Джеймс проснулся весь мокрый от пота, сердце колотилось, очень хотелось пить. Видение было настолько живым, что ему почудился в воздухе запах фиалок.
Знакомо ли чувство любви моему создателю? Или хотя бы сочувствие?Привязан ли он к своим творениям? Если между нами существует связь, то какова она? Слышит ли он мои молитвы, внимает ли моим просьбам? Есть ли у него желания, способен ли он сам испытывать чувства? Или он вообще не осознает свое существование и его сила безлика? Подобна ли она природе, равнодушно порождающей и уничтожающей мирриады живых существ? Чувствующих, думающих по своему, страдающих и радующихся, испытывающих боль. Каков он? Человечен ли мой Бог?
Я снова уснул и на этот раз мой сон был спокоен. В нем я стоял на берегу тихой реки, было раннее утро, солнце едва поднялось над горизонтом и мои туфли были влажны от росы. День обещал быть жарким, на небе не было ни облачка. Я испытывал странное спокойствие, в этом мире не существовало ни сомнений, ни страданий. Он был преисполнен Бога и полон им, его любовью и добротой. Но этот мир был совершенно пуст.
Утром я взял себя в руки и принял решение нанести визит Элизабет. Когда фиакр подъехал к дому, который снимала ее тетушка, я был совершенно спокоен. За чаем поддерживал приличествующую обстоятельствам беседу о погоде, столичной дороговизне и невозможности найти приличную прислугу. Элизабет развлекал сплетнями о знаменитостях и она даже пару раз улыбнулась моим шуткам. Выразил готовность сопровождать будущих соседей на театральные премьеры. Зима прошла в общении с Элизабет. Она привязалась ко мне и называла Джеймс. К весне был построен дом и я познакомился с главой семейства, энергичным, хотя и слегка неотесанным Стэнли Моррисоном. С присущей ему проницательностью он сразу понял, в чем тут дело. Справки, которые он навел обо мне, полностью его удовлетворили и мы сговорились после откровенного разговора. Элизабет рано потеряла мать, умершую от малярии, когда девочка была еще совсем мала. Мистер Мориссон собственно и строил дом в столице метрополии для того, чтобы найти единственному ребенку достойную пару в столице. Спивающиеся колониальные офицеры в Южной Африке не годились на эту роль. Я объяснился с Элизабет и попросил ее стать моей женой, дав ей достаточный срок для размышления. По прошествии года мы поженились, устранив существующие препятствия. Я был воспитан в католической вере, а Элизабет принадлежала к англиканской церкви. Элизабет прошла катехизацию и вкусила Даров Христовых. Мистер Моррисон был не против, сочтя, что переход в веру мужа естественен для супруги. Элизабет оказалась обладательницей ровного характера, со временем она привыкла ко мне и даже, кажется, полюбила, что в наше время не считалось непременным условием для брака. Конрад, лишенный материнской ласки, привязался к моей жене всей душой. К тому же они были близки по возрасту. Через год после того, как мисс Моррисон стала мисис Виган, у нас родилась очаровательная дочка, которую мы назвали в честь матери Элизабет Эммой. Мы прожили долгую и счастливую жизнь. В ней было место и для неспешных прогулок, совместного чтения и для тихих семейных вечеров. Некоторые нескромные знакомые позволяли себе замечать, что Конрад и Элизабет слишком уж сблизились. Но я предпочитал этого не видеть. Мне был важен мир в семье. А ведь они оба ее члены. Ко мне же мои домочадцы относились  с неизменным уважением. Я достиг почтенной старости, а Элизабет умерла раньше меня. У нее были слабые легкие, последствия жизни в непосредственной близости от алмазных шахт отца. Эмма выросла и вышла замуж за прекрасного человека, он владелец театра, но времена изменились и теперь такие люди приняты в обществе. Конрад не стал астрономом, он пошел по юридической части, достиг в крючкотворстве немалых высот и теперь заседает в Верховном Суде. Я прожил хорошую жизнь и не сожалею ни о чем. Скоро я упокоюсь рядом со своей супругой, в скромной семейной усыпальнице на тихой окраине Лондона, это место выбрали мы вместе. Чем ближе смерть, тем больше я думаю о Боге. Вспоминаю ту ночь, когда мне приснился рай без людей. Я даже пожертвовал значительную сумму католическому пансиону, где получил воспитание и  образование, но не думаю, что это поможет мне встретить там Элизабет после смерти. Сегодня я рано встал, солнце только появилось над горизонтом и сад был полон росы. Я вышел прогуляться в домашних туфлях и, кажется, простудился. Скоро должен придти доктор.
Я так и не получил ответа на вопрос, каков же он, мой создатель? Есть ли у него цель и если есть, возможно ли ее постичь? Может быть он тоже не молод, его беспокоит больная нога перед дождем, он бродит по безлюдному раю в ожидании хоть одного человека, который наконец в него попадет? Изредка он призывает к себе дух отрицания, своего единственного собеседника. Но почти не слушает его. Он ведь знает наперед все его слова, ведь именно Он его создал. Хорош ли мой герой, гармоничен ли? Не была ли напрасной его жизнь? С уверенностью можно сказать, что он был цельной, простой натурой и старался оставаться приличным человеком, какие бы обстоятельства не предлагала ему судьба. К счастью, она была к нему милосердна.