BACK TO THE USSR

BACK TO THE USSR

                Оле Волковой.

 
 Считается, прошлое вернуть невозможно.   Я про государство, которое называлось СССР.  Найдется немало тех, кто не отказался бы, хотя и они понимают, что надеяться на это – лишь душу себе травить. Возможно,  я бы тоже не отказался, потому что чаще вспоминается хорошее, нежели грустное. Так  человек устроен.  Если, конечно, он себе в душу заглянет без соглядатаев, честно.  В прошлое не вернёшься  –  спору нет…  А я всё-таки  побывал!  Можете не верить, но так оно и было.

   В конце мая я, скинув с себя путы товарно-денежных отношений, оказался на пороге трехмесячного узаконенного тунеядства.  Я – частный преподаватель. Я был частным преподом ещё при Брежневе и, наверное,   останусь им до логического финала, к которому мы все дружно бежим, не отягощая себя лишней задумчивостью.

    Дорога в СССР пролегала через Балашиху. Название этого города  прочно ассоциируется у автолюбителей со словом «жопа», или  – «полная жопа».  Пятнадцать километров за час – это, можно сказать, вам повезло. Но дорога в прошлое  стоила того.   

      Ещё полтора часа – и, минуя открытые ворота, мы оказываемся на территории садового товарищества, едем, включив дальний свет и максимально снизив скорость, до последнего поворота, затем вдоль леса до самого конца и останавливаемся у небольшого аккуратного строения  - моей «дальней» дачи. Это первая дача, которую я купил на собственные деньги. Не доставшаяся от родителей, в наследство от которых мы получили их безграничную любовь и не оставляющую нас до сих пор горечь утраты, а моя, собственная.  За 120 километров от Москвы, потому что дачи, располагавшиеся ближе к столице, стоили неподъемных денег. Я и сегодня помню, во что она обошлась мне,  – 12,5 тысяч. 500 рублей выторговал. Октябрь 1989 года.  Если не ошибаюсь, «Запорожец» тогда стоил 3.5 тысячи. Разумеется, даже таких «непрестижных» автомобилей не было в свободной продаже, просто  у бывшего владельца дачи подошла на него «очередь».  Рядом – такие же непритязательные строения, чьи собственники  - в основе своей  местные жители, не отягощенные бременем высоких доходов и благ, которые обитатель столицы считает естественными, что, однако, не мешает ему по укоренившейся уже традиции брюзжать и жаловаться на жизнь.  Земли – всего 4 сотки. Но на этих четырёх сотках прошла вся моя молодость. Здесь я надругался над своим позвоночником, из жадности перетаскивая железобетонные столбы общественного забора, чтобы выкроить место для парковки авто, здесь выросли мои дети, здесь я был счастливым сыном и счастливым отцом. Здесь в автокатастрофе погибла моя мама, и виновником аварии был я. Вот почему передо мной никогда не стоял вопрос о продаже этого клочка земли, находящегося, как не устаёт повторять моя жена, «в Тмутаракани».  Память не позволила это сделать, даже когда он, брошенный на целых 10 лет, зарос бурьяном в человеческий рост.  Память позвала меня сюда: я заложил новый сад, утеплил веранду, покрыл дом новой крышей и  в соответствии с требованиями времени пристроил санузел. Ну вот, кажется, и краткая история этого места.
   Ночь выдалась тёплая, но не душная. Открываешь дверь машины – и в нос тебе ударяет запах ночной свежести, дурманящие запахи сирени, ландыша, полевых трав, смешивающиеся с запахом прошлогоднего березового листа, не высохшего после дождей и преющего в канавах. А небо?! Усыпанное звездами, зонтом раскрылось оно над твоей головой. И в этой торжественной тишине  - огромный, открывшийся тебе загадочный мир и ты – крохотный человек, удивленный и подавленный его строгой красотой. Невольно останавливаешься и забываешь обо всем, что не связано с тобой и с этой торжественностью. Но, какая досада! -  почти у самого уха твоего раздается вдруг громкий свист!..  Кого нелёгкая принесла?! В лесу ли засел страшный вор или кто-то неуместно дурачится, прячась за домом?  Один или целая шайка? И следом – будто проверяя  микрофон,  постучали по нему со всей силы: тук-тук! тук-тук!.. Да ведь это в ресторане, что на трассе:  развлекаются к ночи. Сейчас петарды будут запускать.  «Тцю! Тцю-тцю! Тук! Цвить-цвить-цвить!!! Тук!» - теперь уже отчетливо ясно послышалось с  высокой березы.  Ба! Так это ж соловей! Вот уж подлинно – разбойник. И как это у него получается при такой несерьёзной комплекции -   ловко, разноголосо, разноладно, оглушая и ошеломляя столичного жителя, привыкшего к фоновым звукам мегаполиса? Ёлы-палы, и ведь существует, ребята, жизнь, которая очередной раз, хотя и тщетно, напоминает человеку, что он – часть природы, а не пресловутый «член общества», со справкой об образовании и  уведомлениями о неуплаченных вовремя штрафах. Маленький волшебник, ты напомнил мне, что я главного не хочу замечать в жизни. Вот и сейчас: подивлюсь встрече с тобой – и опять побегу вдогонку толпе, стремясь, чтобы и мне «досталось в генералы», гоня неудобные мысли о том, что нет у Бога и Природы ни рядовых, ни генералов, что живешь ты пень-пнём, и все потому, что надёжнее это, и понятнее, и спокойнее. А эта ночь, этот соловей, небо –  непонятны и всей жизни твоей нелепой противоречат; непонятны – но страшно привлекательны. Отстань, отстань, разбойник! Отстань, совратитель!

   Вот на какие размышления подвигла меня встреча с ночью. Ценю я эти минуты прозрения. Ценю и – отодвигаю в сторону от греха подальше.

   Открыл я калитку и, в то время пока жена удовлетворяла своё любопытство, обходя с фонариком участок, вошёл в дом, включил холодильник и стал переносить туда продукты из машины.  Каждый занимался своим делом: жена ухитрилась обнаружить и нарвать многолетнюю зелень, самостийно выросшую на неухоженных грядках: любисток, прошлогоднюю петрушку,  лимонник, перья лука и чеснока – и встала, как она выражается, «у станка». Я парковал машину, подключал воду, проветривал помещения, ставил ловушки для комаров. И все-таки два раза отвлекался, чтобы ещё раз послушать расходившегося хвастуна, которому, казалось, и слушатели были не нужны: он пел, и сам дурел от своих песен. Цви-цви! Щёлк-щёлк! И трещоткой изойдёт – и : тук!-тук!-тук! – и разбойничьим посвистом почти оглушит – а то неожиданно зашипит, зашепчет – и опять: дёрг!-дёрг!  Вот, стервец! И как с таким соседом размеренную, трезвую жизнь вести? А невозможно никак: разве устоишь?

   Ну не могут женщины допустить тебя к напитку, принеся в жертву законы правильного питания и эстетическую составляющую. Но зато, прождав лишние, как тебе кажется, полчаса, ты видишь уже не просто стол с едой и выпивкой, а произведение искусства: заново вымытая кухонная посуда и столовые приборы блестят, отражая свет лампы, мясистые розовые помидоры, огурчики, зелень контрастно смотрятся на белом полотне круглого стола. Колбаска, нарезанная тонкими, почти прозрачными ломтиками и уложенная на тарелке веером, буженинка,  сыр, фруктовый хлеб – и на самом почетном, председательском месте – бутылочка. А в бутылочке – горькая настойка. Владимирская Старая: «…напиток винный «Портвейн», коньяк, морс черёмуховый, морс шиповника, настой плодов дуба, коры дуба, мускатного корня родиолы розовой…» и прочая. Художник, бери кисть и рисуй!

     - Что ж, за стол? А пить-то из чего?
     – Ой, главное упустила!

   Конец суете - садимся! Всё самое тяжкое – позади,  впереди  – расслабуха!

   Выпили по стопочке –  и пошла огненная водичка, обжигая изголодавшееся нутро,  бодро и весело, и подёрнулись влагой, заблестели глаза озорными искорками, смягчилась душа, отошли заботы мирские, и веранда стала обжитой и уютной, будто век сидели здесь и сидим на славу себе после долгой дороги - друг на дружку посматриваем и жизни радуемся. И закусываем. И маслице на обжаренный хлебушек намазываем, огурчик накладываем, а то и колбаску,  сыр поверх лимонника. Ха-рра-шО!    А не по полстопочке ли ещё - пока усваивается настоечка без промедления и по жилам бежит, как в молодости?   А и действительно -  за здоровье и благополучие! И поцелуйчик звонкий, перегнувшись через стол. И недоразумения забыты, и претензии, и явились снисходительность и взаимопонимание, и признание в любви стучится у порога. И чего человеку не хватает, если всё есть у него: и душа, и ум, и настоечка? А не хватает человеку песни, которую душа требует.  Что ж,  дело поправимое: включив приёмник, сразу попадаю на волну «Ретро FM». И будто по заказу –  «Thank you for the music».  Нет, не увлекался я такой музыкой, считая её «дамской», но из жизни не выкинешь ведь:   мелодия эта воскресила в памяти атмосферу прошлой жизни  - жизни в СССР, перекинув мостик от настоящего.  А что - сегодня я и советские песни слушаю с тою же благосклонностью, хотя, понятное дело, их ещё больше чурался когда-то. И военных, и даже предвоенных лет слушаю песни, особенно если это ночь  и ты один на трассе, и есть возможность задуматься, вспомнить, улыбнуться. Ведь всё это звучало когда-то,  и вместе с этими звуками – проводниками в прошлое - воскресает в твоей памяти что-то до щемящей грусти хорошее, родное – всё то, что уже не вернёшь: родители, школа, друзья, страна, наивные и потому особенно дорогие сейчас для тебя представления о жизни, ясность и определенность. И грусть, и радость, без которых немыслима никакая песня,  лишь укрепляют веру в эту определенность:

    Thank you for the music, the songs I'm singing
    Thanks for all the joy they're bringing

   Мы танцевали на веранде -  островке, отвоёванном светом у ночи, в центре срединной России, при торжественном безмолвии, по-хозяйски нарушаемом рыцарем любви – мелкой птахой, обладающей богатырским голосом. Мы танцевали, прижавшись друг к другу, и  я чувствовал, как когда-то,  девичью грудь, маленький округлый живот той девушки,  в клетчатой рубашке-ковбойке, голубых джинсиках с заплаткой на левом колене,  - девушки из СССР с длинными прямыми волосами, расчесанными на прямой пробор,  – Ольги, фамилию которой я до сих пор помню – Волкова.  Я помню запах её свежего дыхания, запах её волос, а руки мои помнят ложбинку между продольными мышцами её гибкой спины во время «медленного танца».
 
    Мы чувствовали произошедшую в нас перемену: мы были опять молоды, наивны и полны уверенности, что мир создан для нас.  Дальше – больше: по «Ретро» стали крутить, как говорили раньше, «итальянцев». Помню, и это  приходилось нам, «длинноволосым», терпеть: девчонки требовали -  а что не сделаешь ради того, чтобы добиться их расположения? Конечно, нашим мечтам почти никогда не удавалось осуществиться, но это ни в коей мере не подавляло энтузиазм юношей, мозгами которых  управляли гормоны.  Да, если бы сейчас кого-нибудь из  нас…
 
   Но чтО это?! ЧтО?!!!..

   One, two, three o'clock, four o'clock, rock,
Five, six, seven o'clock, eight o'clock, rock,
Nine, ten, eleven o'clock, twelve o'clock, rock!!!

    По стопочке – и мы, не сговариваясь,  сорвались со своих мест, будто и не было никогда подагры, остехондроза, проблем с суставами  и всей этой подлости не ко времени!

    У-у-у-ах!!! 

We're gonna rock, rock, rock, 'til broad daylight.
We're gonna rock, gonna rock, around the clock tonight.

   Меняемся местами! Раз-два-три! Стул – в сторону! Лампу не разбей!.. 

   Нет, конечно, это был танец не нашей молодости, но сейчас все реалии прошлого смешались в нечто единое:  и мальчишки с прическами «под битлов», и длинноволосые хиппи, и стиляги из старых номеров журнала «Крокодил», обнаруженных в один из таких же теплых вечеров на чердаке профессорской дачи. И сейчас мы представлялись себе этими карикатурными «чуваками»  - в брюках-дудочках, огромных башмаках и немыслимых прическах. И нам было весело!

When the clock strikes twelve, we'll cool off then,
Start a rockin' round the clock again.
We're gonna rock around the clock tonight,
We're gonna rock, rock, rock, 'til broad daylight.

    При финальных аккордах Билла Хелли моя жена ( даром что старушка) рухнула на колени, выбросив руки вверх! И ладошки с растопыренными пальцами факелами зажглись над её головой! Оцепенев, как в детской игре «Замри!», мы смотрели друг на друга удивленно и восторженно… Но, когда по первым  звукам бас-гитары я угадал неугомонного старика Джаггера, началась уже вакханалия:
 
    I can gEt no!..

  Свет от лампы создавал причудливые тени, падающие от наших изгибающихся тел на стены и  пол веранды, вырывался наружу, метался по стволам берез и елей, мигая окнам соседних домов, а разбойник соловей свистел, трещал, будто разбуженный ночной сторож, и подщёлкивал, и шептал, стучал, и барабанил, замолкая, чтобы с новой, неожиданной, волшебной силой поразить слух сонного обывателя…

      I can gEt no!..

             ………………………………………………………………..

  Утром встал рано: мучила жажда. Открыл холодильник, достал оттуда минералку и, торопливо свернув у бутылки крышку, с жадностью припал к горлышку: налить в стакан  не хватило ни сил, ни терпения. Голова в затылочной части оставалась тяжёлой. Полка, на которой обычно хранились лекарства, была пуста, что вызвало слабое раздражение: на более сильные чувства в тот момент я был не способен.  На столе, рядом с чашкой, лежала фиолетово-розовая коробочка пенталгина. В торчащей из неё серебристой пластине с зелеными продолговатыми таблетками, рассчитанными на то, чтобы их можно было разломить пополам, недоставало двух.