Сказка. Иван-Царевич

Жил-был Иван-Царевич. И была у него мечта – Жар-Птица. Иван-Царевич собой был гож да пригож, на картинку похож: высокий, плечи широченные, грудь колесом. Весел, любезен, с активной жизненной позицией.

О Жар-Птице он знал из свитков старинных, в закромах царских спрятанных. Читал он их тайком от батюшки-царя. Потом ходил довольный, со взором мечтательным.

И задумал Иван-Царевич отправиться в дали дальние, разыскать ту Жар-Птицу, чтобы освещала она ему  путь жизненный, чтоб любое дело в руках его спорилось, а в глазах огонь горел негасимый и пламенный. И, несмотря на уверенность излучаемую, хотелось Ивану-Царевичу гарантий, что будет он жить долго и счастливо.

Знал Иван-Царевич, что для пути долгого нужна силушка богатырская да выносливость. Поэтому не торопился он со двора выскочить. С утра до ночи качал он мускулы, поднимал тяжести несусветные, ел витамины полезные, пил медовуху лишь вечером, ну и с утра по капельке.

Снится однажды сон Иван-Царевичу, будто ждет его Жар-Птица распрекрасная на ветвях раскидистого дерева. И бежит он  к ней, но вдруг спотыкается, носом в землю упирается. А Жар-Птица на голову ему садится и топчется.

Проснулся Иван-Царевич, почесал головушку. Вызвал к себе в покои сновидца мудрого и вопрошает: « Скажи мне, сновидец. Что сей сон значит…».  И рассказал про то, как бежал  к чудо-птице и к дереву, как упал носом в почву рыхлую. Пришла очередь сновидца чесать головушку. Чешет он голову Иван-Царевича, иногда постукивает, а сам медитирует. Говорит он, из транса вышедши: «Во сне том, Иван-Царевич, предостережение тебе послано. Дерево – это твои возможности и царствие. По судьбе тебе властвовать предначертано, свершить много доброго и хорошего. Но нелегкая это долюшка. Чуть зазеваешься, обратную стороны своей силы познаешь и в ее власти окажешься». Не понравилось Иван-Царевичу сна толкование. Вышел он во двор, взял котомку, расшитую золотом, медовухи крынку и хлеба краюху, и корону на голову водрузил, естественно. Так и отправился в путешествие долгожданное.

Идет Иван-Царевич, насвистывает. Медовуху выпил, краюху съел. Тепло, светло, хорошо. Что еще для хорошего настроения надобно?  Только вот дороги Иван-Царевич не знает, и спросить не у кого. Долго ли шел он, неведомо. Дошел до полянки пестренькой. Прилег отдохнуть на солнышке,  разморило его горемычного. И видится Иван-Царевичу, будто сидит он на полянке, а перед ним - старичок с бороденкой седенькой  играет на дудочке. А из дудочки дымок вьется и в воздухе рассеивается. Эка невидаль, думает Иван, я себе эту дудочку хочу. Протянул руку к дудочке, а старичок то ее из рук не выпускает. «Отдай мне старичок дудочку подобру-поздорову»,- говорит Иван-Царевич. А старичок в глаза Иван-Царевичу пристально смотрит, да играть продолжает. Почувствовал Иван-Царевич приятное расслабление, хотел дудочку из рук выпустить, да не тут то было. Все сильнее и сильнее дымом Иван-Царевича окутывает. И чудится Ивану-Царевичу, будто запутался он в бороде седенькой. Обмякло тело Ивана-Царевича. Грезится ему, будто сидит он на коленях батюшки, голенький и совсем лысенький, слюнки пускает и ручонками с бородой батюшки играется. А батюшка смотрит на него ласково-ласково, улыбается, лишь глаза голубые озорно поблескивают…

      Теперь  мерещится Ивану-Царевичу, что года два ему. Гуляет он с батюшкой по двору царскому, его ладошка в большой теплой руке батюшки. Батюшка о чем-то увлеченно рассказывает, жестикулирует. Вздрогнул вдруг царь-батюшка и останавливается, рука его сжимает ладошку Ивана-Царевича. Вдалеке показалась фигура матушки, а за ней – шлейф мамок и нянюшек. Матушка медленно приближается…
В этот миг содрогнулся  Иван-Царевич и вернулся в состояние свое взрослое. Попытался избавиться от дыма пленительного. Но тщетно все. Снова он маленький, стоит и ждет приближения матушки. Происходит с ним что-то неописуемое, чует он, будто легким становится, в облака перьевые уносится. Уселся Иван-Царевич на облаке, ножки свесивши, хорошо ему и будто доволен он. Сверху видит он, как подходит  к нему матушка, отрывает его от  батюшки, отдает мамкам-нянюшкам  и уйти повелевает жестом им. Плачет Иван-Царевич, ручки тянет жалостливо, но матушка и не смотрит в его сторону. Громко и яростно отчитывает она батюшку.  Плачет и Иван-Царевич на облаке, лепит он из облака комочки бесформенные и кидает их вниз, в матушку. Вот тебе! Вот тебе! Комочки  медленно растворяются, так до матушки и не добравшиеся, а вместе с ними развеивается и видение Ивана-Царевича.
 
       Открывает  глаза Иван –Царевич. Лежит он  на полянке, дудочку в руке сжимает.  Дым рассеялся, старичок исчез. Ноет тело Ивана-Царевича. Присел осторожно он, оглядел себя с разных сторон внимательно, потом изучающе посмотрел на дудочку, запихнул ее в котомку, лямки стянув крепко-накрепко.

        Шатаясь, дальше побрел Иван-Царевич. К полудню приободрился он. Дурацкое видение из головы выкинул, покосившуюся корону поправил, песню затянул.  Вскоре наскучило ему путь-дорожку держать.  Он вприсядку пустился, потом на одной ножке попрыгал. Он и ногу от бедра закидывал, коленца вперед выкидывал, гусиным шагом продвигался, браво шагал, так у леса и очутился. Лес дремучий, в гуще  филины ухают. «Не пойду в лес на ночь глядючи», - решил Иван-Царевич. Присел он, к березе спиной прислонился, котомку под поясницу подложил и уснул. Так до утра и проспал.  Открывает глаза, подтягивается. А встать не может. Прирос он к березе спиной вместе с котомкой. Ноги, руки двигаются, но без толку. Так и сяк пытался Иван-Царевич освободиться: думал рубаху снять и на березе оставить, хотел кувырком от дерева избавиться. Ничего не выходит. Поднатужился Иван-Царевич, крепко в присядке ступнями в землю уперся, центр тяжести на спину перенес, на секунду на ствол оперся  и рывком выдернул березу из земли с корнем. Продолжил путь с березой. Торчит сзади береза как дополнительный столб позвоночный, тяжести добавляет, движения ограничивает, координацию нарушает, навзничь Ивана-Царевича опрокидывает. Вспомнил  тогда Иван-Царевич  тренировки свои длительные, руки в стороны раскинул, к телу прислушался, баланс нашел, шажок сделал. Ясное дело, через лес с березой за спиной не пройти. Решил Иван-Царевич лес по краю обойти. Так и пошел: руки в стороны, ноги в коленях присогнуты. Идет, хоть и сильно шатается. Только мысль голове пульсирует, что все сможет он, справится. Целый день шел Иван-Царевич, а с места только на 5 шагов сдвинулся. Снова ночь настала.  А спать Иван-Царевич не может, и не спать не может, даже думать ни о чем не может. А береза еще мучений добавляет, хлещет по лицу Ивана-Царевича ветвями упругими. Иван-Царевич и думать забыл, куда и зачем путь держал. Через три дня пути не пройдённого взмолился Иван-Царевич: «Отпусти меня береза, почто мучаешь?» И молвит вдруг береза женским голосом: «Не держу тебя, Ваня, я. Сам ты прилип ко мне.  И бросить не можешь, и со мной тебе тяжко. Лишил ты меня опоры и радости, с собой потащил, погибели моей ищешь». «Да на кой ты мне сдалась!  Бревно стоеросовое! »,- в сердцах воскликнул Иван-Царевич. Отхлестала его береза пуще прежнего. «Учись», -говорит, -«Иван-Царевич уважению, коль с измальства не обученный. Учись диалоги вести  и собеседника слышать. Учись благодарным быть и добро видеть». А Ивана-Царевича от гнева и ярости распирает. Он бы с кулаками на березу набросился, да не может. Ветви бы все изломал, да не дотянуться. В бессильной злобе долго на месте вертелся, кулаки сжимал, пока на землю не завалился и не зарыдал в голос. Рыдал горько, всем телом сотрясаясь. Веки от слез опухли, скулы от  рыданий свело, губы от дрожи задубели. Вдруг  чувствует Иван-Царевич, что тепло ему становится. Береза его ветвями своими обвила, мягкие ветви под голову подстелила, стволом сзади прильнула, листвой ласково зашелестела. Уютно стало Ивану-Царевичу, всхлипнул он последний раз и затих.

          Разбудила Ивана-Царевича прохлада утренняя. Открыл он глаза и увидел пред собой озеро из слез выплаканных. Припомнил ужас березовый, и пошевелиться боится. А потом как вскочил резко, да так высоко подпрыгнул, что сам удивился. Обернулся,- стоит береза-красавица на берегу озера, корнями глубоко в землю ушла, ветви раскинула, кроной к солнцу тянется. Подошел Иван-Царевич к березе, обнял ее от души от широкой, телом прильнул, почувствовал, как внутри березы жизнь соком струится. Постоял, березу послушал, погладил ствол ее шероховатый, поднял котомку золоченную с земли, улыбнулся березе на прощание и дальше пошел.

          Шел легко и свободно, как никогда в жизни еще не ходил. Проникся тем, как по земле мягкой ступает, как плечи его расслаблены, и ветер к лицу прикасается. В этом приятном состоянии вспомнил Иван-Царевич, что не ел давно.  И захотелось ему вдруг мясца мясистого, чтоб поесть так увесисто. Только подумал об этом Иван-Царевич, видит кролика пушистого. Скачет тот, уши к спине прижимает, уселся, травку жует, мордочку смешно морщит.  Обрадовался Иван-Царевич, но затем опечалился, кролика стало жаль ему. Со словами «я смогу» и «справлюсь я», бросился Иван-Царевич на кролика, отобрал у него траву и съел ее. Насытился Иван-Царевич, вздремнул и путь продолжил. Идет, и понять не может, нужна ли ему Жар-Птица дивная или жизнь и без той интересная. Идет по дорожке, размышляет: «Сейчас вижу я пред собой тропу широкую. Иду по ней, вроде действую. А с другой стороны – бездельник я. Руки, ноги здоровые, силушка богатырская, в голове моей не пустехонько… Так к чему  себя приспособить-то?» Сел Иван посреди дороги и продолжил  задумчиво: «Назад повернуть –неинтересно мне, пути пройдены, путы сброшены. Вперед пойти – с новыми приключениями встретится, трудности преодолеть, выносливость свою испытать, но смысла в этом немного. Налево пойти – тоже самое, что и вперед, только намного дольше. Направо – как будто назад вернуться, но с большими потерями». Сидел Иван на дороге три дня и три ночи, пылью дорожной покрылся. Еще просидел два дня и две ночи, от росы вымок, от лучей солнечных просох. Вдруг подлетела к  Ивану-Царевичу маленькая птичка-трясогузка. Стала перед Иваном туда-сюда ходить, хвостиком трясти. Засмотрелся Иван-Царевич на хвостик, чувствует, в груди что-то заныло, разрослось шаром огненным и к горлу подкатывает. Вмиг мечтой своей, Жар-Птицей, загорелся и в путь двинулся. Вперед пошел, ибо  компас его внутренний туда направил.

                Сколько прошел он, не считали мы. Очутился Иван-Царевич у терема высокого, без окон и дверей, без проемов и выступов. Стал Иван-Царевич вокруг него ходить, стены оглядывать да простукивать. Отовсюду глухой стук идет. Скинул Иван-Царевич сапожки царские и босым остался.  Слышит, вроде в тереме звуки какие-то, прильнул ухом – тишина. Круг обошел и снова прильнул – вроде голос женский, а слов не разобрать. Описал Иван-Царевич круг в другую сторону, ладони лодочкой сложил и к стене приставил. И услышал песню, грудным голосом исполненную: «Ваня, Ваня,Ваня…  А моря волны затихают иногда. Ваня, Ваня,Ваня… А во мне печаль, как желтая луна». «Верно обо мне Жар-Птица печалится, слезы проливает, ждет меня, чтобы спас ее, горемычную…», - подумал Иван. Плюнул на ладони, растер и полез наверх. Лезет он, лезет, уже облака ему нос щекочут. Вспомнил он, какое видение ему от дудочки было, сил лишился и на землю упал.  Снова наверх устремился Иван. Вот уже облака преодолел, вдруг ветер на него налетел. В разные стороны Ивана треплет, сбросить со стен терема норовит. Вспомнил Иван, как он с березой на спине боролся. Улыбнулся, березу поблагодарил мысленно и дальше вверх направился.  А песня все громче и громче звучит, сил Ивану придает. Ждут его, значит, верят, нужен он здесь. Добрался Иван-Царевич до крыши. Единственным отверстием в тереме труба оказалась, куда наш Иван отважно и прыгнул. Летит он вниз словно щепка, от скорости уши закладывает, так оземь и грохнулся.  Стоит он снова у терема, в саже перепачканный, с руками мозолистыми, и ничего не понимает. Еще три раза Иван-Царевич наверх поднимался, в трубу сигал. Очень хотел встретиться с тем, кто так в него верит и ждет. Очень хотел спасти от злых чар жертву невинную. Так старался, что сам стал заложником терема загадочного и слов пленительных.  И в пятый раз полез Иван-Царевич на крышу терема, и только тогда задумался Иван, не напрасны ли его старания… Ну поет кто-то песню печальную, ну зовет он Ваню не единожды… И что с того? Может не стоит ему, Ивану-Царевичу, так упорствовать? Понапрасну силы свои расходовать и время драгоценное растрачивать… Спрыгнул он вниз, ногами босыми землю почувствовал и вздохнул полной грудью. Вмиг пропал терем высоченный. И очутился Иван-Царевич  в саду невероятной красоты у дерева раскидистого,  на котором,  горя и пылая, Жар-Птица сидела. Иван-Царевич глаз оторвать от нее не может. Вот она! Мечта всей его жизни! «Дай же разглядеть тебя, милая!»,- тянет руки Иван-Царевич. А Жар-Птица заревом пылает, пятном ярким выглядит, деталей не рассмотреть. Да и близко подойти Ивану-Царевичу боязно. Вдруг огнем опалит или на голову сядет, затопчет. Вспомнил Иван-Царевич слова сновидца мудрого, и тут же - старца седого. Достал дудочку из котомки и заиграл. Дым плотный окутал сад, дерево  раскидистое затуманилось, видимость ухудшилась. Услышал Иван-Царевич стук приглушенный, но играть не перестал. Подошел поближе и увидел деву огненную, мертвую,  с глазами открытыми, неподвижными. А во лбу у нее третий глаз закрыт, и под веком глазное яблоко вверх-вниз вращается. Понял Иван-Царевич, что с девой происходит. Накинул на нее мешок мокрый и домой понес.

      Мимо сосен мимо гор путь держал, мимо лесов   и рек, мимо полей и озер. Так до дома и добрался. А дома батюшка со сновидцем у окна  Иван-Царевича поджидают. Во время его отсутствия царь-батюшка  сад дивной красоты во дворе разбил, дерево раскидистое в самой середине сада вырастил. Вытряхнул Иван-Царевич деву из мешка у дерева и отошел на расстояние безопасное, к сновидцу и батюшке. Лежит дева с глазами закрытыми, лишь третий глаз открыт, и она им молнии метает. Но сама не горит, сама не пылает, с земли подняться не может. Лежит, бревно бревном, злая и беспомощная, слово рыба на берег выброшенная. Обратился тогда царь-батюшка к Ивану: «Ты почто деву огненную измучил, зачем так с ней обращаешься?» «Мечта это моя, батюшка». «Да кто ж так с мечтами своими обходиться? Сынок ты мой разлюбимейший!». «Не мог я жить без нее, батюшка. А теперь, когда заполучил я ее, велико и безмерно мое разочарование. Не такой уж прекрасной она оказалася, та Жар-Птица, мною желанная. Не горит от нее сердце мое, не заводится. Смотрю я на глаз ее бешенный и чувствую отвращение».

      Посмотрел на сына царь-батюшка, подошел, обнял по-отечески. И заплакали они оба на месте том. Потом затихли, и долго стояли обнявшиеся: царь, стареющий, и Иван-Царевич, силой наполненный. Решил тогда Иван-Царевич отпустить деву бесполезную восвояси. Оглянулись с батюшкой, а на месте дерева раскидистого стоит надгробие мраморное, матушки Иван-Царевича. И сидит на надгробии птица сияющая, жаром пышущая, взглядом испепеляющая. Защемило что-то в груди Ивана-Царевича  и лопнуло, тепло по телу разлилось, сердце застучало, жар к чреслам прилил. Закричал что есть мочи Иван –Царевич от радости.

        И очнулся в своей  постели в покоях царственных, где лежал уже пятый год в беспамятстве. Лекари с него пот обтирали, и жар унять пытались. У изголовья – дряхлеющий батюшка, платочек беленький окровавленный  у губ своих держит. Обвел Иван-Царевич всех взглядом ясным, поднялся с постели, обнял и расцеловал царь-батюшку в обе щеки, поклонился лекарям. Вышел во двор, потянулся и делом занялся. Первым делом углубление для озера выкопал, водой заполнил. Вышло озеро зеркальное, огромное, бескрайнее.  Вторым,- на берегу березовую рощу разбил. Чтоб шумели березки приветливо, от жары и ненастья укрывали. Третьим,- лодочку смастерил и расписал в цвета радуги, чтоб по озеру в ней раскатывать. И зажил Иван-Царевич припеваючи. До поры до времени. Потому как задумал позже он бороздить просторы океанские, для чего судно покрепче требовалось. И возьмется он за дело следующее нелегкое, удовольствие приносящее.

  Но про то  нам уже неведомо. Наперёд заглядывать не пристало нам.