Комнаты во сне

Кликушество

Посв. А.Л.

Н. так долго готовилась к той поездке. Наверное, больше года. Каждый день, час, миг думала о ней. Настраивалась. И всё не решалась - оттягивала сроки Боясь пустоту: ощущения, что ВСЁ уже позади. Страшась молниеносного МИГА, за который нужно будет успеть сказать ВСЁ, что могла /в мире.../

А потом - НАСТУПИВШИЙ час... ГРЯНУВШИЙ ГРОМ... Безысходная бескрылая вечность. Не ехать же /совсем/ означало принимать вечность и молчать. В ней. Глухо. Успокоенно. Такая безрадостная перспектива.

И вот - Ленинградская область. Горизонты. ДАЛЬ просторов. В душе... Реально же - она совсем недалеко от её дома, эта Ленинградская область... Да ну: далеко-близко. Важно было ОДНО - К КОМУ. Улетать. Горизонты, просторы, небо... СЛОВА...

СТОП... Ленинградская область... Кто же меня так торопит всё РАССКАЗАТЬ, обозначив черты? Все мы проскальзываем по внешним линиям, не понимая. Ничего. Совсем. Не... Задыхаюсь, прозревая это. Сожалея, пытаюсь снова. Сказать. Возопить. К кому? Ладно, слушатель найдётся. Но она, неуслышанная Н.? Каково ей? - Безмолвны слова. А ведь до поездки мы слышали, как выла её душа. Физически. Унося боль в небо. Глазами. Голосом. Из прошлого мы могли бы узнать и ответ на вопрос: "ПОЧЕМУ?" Хотя слова всё равно не скажут... 8 лет привязки... Увязки.. Любви. Как сухо рассказываю. Скупо. Не умею. Глуха к чужой БОЛИ. А вы могли бы? Знаем ли мы, что значит БОЛЬ безответной любви, растянутая на 8 лет, БОЛЬ, забронировавшая всю жизнь наперёд, утянутая даже в вечность. Любовь... БОЛЬ уже растворялась в вое. Как описать кликушеские вопли и корчи исхлёстанной холодом как плетьми души? Осенние ветра... Февральские метели... А всё больше - простые тёплые дружеские разговоры - о ней за спиной - тех, которые называют себя ЛЮДЬМИ. Всех. Кого-то. О ней. О таких. Усмехаясь. Гордясь... /Эх, мир/. А к телу - ветер - до мозга костей - пронизывает, и к душе - слова - вечные - неисключимые: громоздятся. Как всегда, вечно: жизнь, изживающая языками холода. Как чужды её механизмы, в часах застрявшие - твёрдой скороговоркой выговаривающие: "Действуй. Тик-так, тик-так, тик..." ТАК - отбивают время, ТАК - убивают душу. Тяжесть были. А вместо уютно убаюкивающей ДРУГИХ роли в мире выходил бессильный, срывающийся во все бездны плач, совсем скоро - уносящийся воем - беспомощным, неизводимым почти - превращающимся - на больших высотах! - в надсадный, срастающийся с окоченелым воздухом крик. Боль уносилась в небо. Глазами. Голосом. Земля. Горло. Душа. Слёзы. Бездонная, бесконечная, жалобно зовущая МОЛЬБА. Краешком прозревающее сознание: к ИНЫМ мирам она уже направится. Вспыхивающие границы. Слипающиеся хлопья снега. В сугробе - тело, в нём - живая душа, - ЦЕПЛЯЩАЯСЯ. За жизнь. Безмозглую или беспомощную, тьфу... За жизнь, которой важна совсем другая ПРАВДА, совсем иные расклады. К чёрту: сколько денег у тебя в кармане. И: какую роль ты сегодня играешь. А тут... Бунтующий крик... Вопреки... Так долго взывать нельзя. Невозможно. Взывать... Бунтовать... Смотреть Мир очень скоро уничтожает таких. Совсем. Но пока всё решалось в пользу поездки. Жизнь. Крика было мало для всех. А мир пуст. Изничтожающ. Вой. Никто не вспомнит. Никогда. Ни о чём. Кроме того, что есть. У самих. В каждом. Да и живое - оно всегда ВМЕСТО - этих беспомощных слов - в душе того, кто не расскажет. Но что бы она сама сказала. Да кому, господи? Надо ждать... А мы?.. По-нашему - она ПРОСТО металась... Просто. Рвалась. Вкось и вкривь. Верила. Надеялась. Во что-то ни в чём. Просто... Молчала. Вынашивала в душе живое, ГЛАВНОЕ. Любовь. Память о НЁМ. Что же я тут написала? Написать - значит выговориться беспомощно. Выгородиться. Бесчеловечно - ведь что мы можем? - Спасти? Разве? Ну что она... Любила. Помнила. Может, и не как человека уже помнила. - Как фантом /До чего же доводить мир!/ Не теряла из памяти. Об этом твержу. Чем спасти? Боже, как беспомощны все слова... Она - ПОМНИЛА. Устав от стрелок, замерзая, забываясь. Карабкаясь - от невозможности уйти совсем: в бескрылую - такую же, как и мир - вечность. А то бы - лететь. Мысли... Потоки сознания... Нарастающие звуки... Осколки гармонии... Рассечь воздух... Разбираясь всё больше в своей свободе. Конец. Просто. Как вода в реке. Она не умела. Лишь пыталась. Она. Как свинья, сотворённая из бисера. Глупое сравнение. Гадкое. Просто я хотела сказать, что в нас заложено сразу очень многое. Не сумела. Сказала плоско. Дико. И пусто: звон голоса в стакане - столовой ложки. Стук. Глухой. Сказала о том, что она только ПЫТАЛАСЬ. Я... Она... Непроста жизнь... Некоторые начинали говорить ей о боге. Наверное, хотели спасти. Кого только? Она смеялась, не верила. Я и сама по-человечески не верю. А если поверю - спишите мою веру на зашкаливающее самосохранение. На пожелтевшую саможалость. На отсутствие силы. Тока. Ветра в груди. Сейчас - не верю, считая себя живой. И она так же, наверное. Так пусто необманутым - жить в мире. Но как страшен обман. Но снова... Все мысли - её - живой - гордой - своей - жизнью - замкнулись /прочны замки сердечные!/ на Ленобласти. В то время, как весь мир вплотную её обступал, окружал: механизмы часов, чьи-то дела, сроки. Дома... И она - во всём этом. А она думала - всё чаще - о том, как бросит свою осточертевшую "путягу". Ведь за той чертой, которая разделит мир на ДО и ПОСЛЕ, НИЧЕГО уде быть не может - ни училища, ни учителей, ни мальчиков, не девочек, ни учёбы. Забыть, тогда - ЗАБЫВ, вспомнить ОДНО - о том, что они ей совсем не нужны. ЖИЗНЬ. В ОДНОЙ жизни. Нужна.

Шли месяцы /цепкие, неисчислимые/, продолжалось ликующее механистическое движение электричек в направлении города, в котором находилась "путяга" - странное такое прибежище. Там Н. проводила половину дня. Что ж, - всё в мире бывает: училища, расписания, уроки... Воспитываемое: уча - научить. У всех, Приезжая в тот город ранним утром /до начала занятий оставалось ещё более часа/, тыкалась везде по утренним улицам. Забредала порой в уютную привокзальную столовую - пить горячий - обжигающий, по-особенному вкусный в утренние часы кофе. Садилась за свободный столик /а обычно все они в такой час были свободными/. Окрашенные синей краской стены притягивали, впитывали взгляд. Напиток освежал сознание. Очищал память. Перебирал потихоньку натянутые нервы. Вспоминалась Ленобласть - на очередном душевном подъёме, потом же - весь день - бредить-бередить. До радости. Уничтожая усталость дня. Собиралась в эти минуты по частям, по крупицам поездка. Напрочь забывались ученические обязанности. Отвергались. В училище... Там заботливые, чуткие, знающие своё дело мастера. Там... Люди... Люди, миры... Их много. Но она была им не нужна: в ней было что-то такое, что от неё отталкивало: общая физическая заторможенность, скованность; монотонность - вопреки /а может, .../ внутреннему полёту. Мы молчали об этом. Не говорили ей причин. Но её не любили. И ей не объясняли, почему. Да она сама понимала больше нас всех. Потому что то был её крест. О кресте - да не знать?! Она знала, что не нужна - им. Всем. Никому в жизни. В МИРУ. В мире. И они - ей. Значит. Тоже. Он только один ей был нужен, дослуживающий свой 2-летний срок в Ленобласти. И она не знала даже - о чём именно в нём, о чём именно, с ним связанном, думала. И совершенно не допускала мысли - вопреки всему - памяти вопреки - что она ему тоже... Совсем. Не нужна. Вы же понимаете, как ей стало бы пусто, подчинись она это мысли. В ней всё оказалось бы мёртвым, когда нет намагниченного стержня - жизнь разлетается. Рассыпается. Распадается.

Думала. Знала. Думала. О нём и о жизни.

На улице опять холодало. Близилась зима - страшное время года, так неожиданно всё рушащее, уничтожающее. Пошёл первый снег. Он так и сыпал, так и... СЫПАЛСЯ - на землю. В тот день /опять - день!/, уже дойдя до училища, Н. вернулась в электричку. ОБРАТНО. Снег смешал мысли и чувства. Оставались только два представления /из всех!/ - о том, что снег - предвестник зимы /жуткой - и нельзя не ехать/, и - о том, что ни училище ей, ни она ему были не нужны. Обратно - мимо родной станции. Книга Достоевского в руках.. Превращающиеся в выражение сплошного страдания глаза судорожно бегали по главам "Братьев Карамазовых". Только иногда взгляд отрывался, обращаясь - словно ища очищения от мирского зла душе - к белому снегу за окном. Взывая. Ища. Не находя. Ответов на отвеченное. Достоевский... За окном электрички - неуёмная бездомность снега. Пролетев по съёживающемуся воздуху, снег прикасался к земле: падал, падал. И предвещал ещё долгое /на 3, 4, 5 месяцев -/ падение. Поездка казалась нескончаемой. Как снег. Как и всё понявший преданный Достоевский - преданный. Где его найти здесь: рекламы, плакаты, названия улиц, люди... Прохожие. Бесконечный несбывшийся Достоевский... Километры, километры... Питер. Метро: неизбежность - к Балтийскому вокзалу. Снег. Беспокойно: ехать. Приехав - ПРОЧТЯ - сказать. Обо всём. Нет, просто обнять. Крепко. Какое право?.. Ах, какое право, какое право... Н. ехала на Балтийский вокзал. И дальше. С "Болта". В первый снег.

Потом... Электричка уходила вглубь лесов. А леса в тех местах похожи на комнаты. Очень уютные, негородские совершенно. Какие-то даже сказочные. Послеосенние пейзажи проплывали за окном.

Леса. Сказочные леса... А электричка прибывала к станции... Но, как всегда - всё оказалось не тем. Пришлось вернуться. Опять формальности: воинскую часть здесь расформировали... ДАЛЬ, боль земли. Зимы. Неба. Небо. Н. выдохнула, поглядела в окно: вот здесь, в этих лесах - он был. Жил. Обретался. Обретал себя. Грустно. Просто... И так тяжело смотреть в окно - долго-долго. Число пассажиров - в ДАВНО - отъехавшей электричке - вновь увеличивалось. Теперь нужно успеть на вечерний ломоносовский автобус. И вот - вышла наконец и из промёрзшего отожданного автобуса - на холод. Опять "обломы": в части как отрезали: "Таких нет, приезжайте с утра. В любой день". И - спустя долгий-долгий морозный воздух - протянутый отъезд. Потом - неважно уж как - Питер. Вокзал. Люди. Ночлег. Утро. Дом.

Через какой-то разреженный промежуток времени, после очередных пространств - ещё попытка. Поездка. В Ломоносов. В части дежурный долго СВОЁ объяснял, "Вы кто?" - спрашивал. Потом - говорил, думал, издевался, врал. Н. вырвалась тогда из показавшегося душным кабинета, не зная, не понимая - куда, куда, куда - как - взлететь? Опустилась на корточки у выхода. На улице, у дверей - сидела. Дверь хлопала. Куда, как ЛЕТЕТЬ? Чуть не плача - вплотную - к стенке. Нестерпимость обиды... За прочтённого преданного Достоевского. За себя. ЛЕТЕТЬ?.. Подошёл командир... Отвёл в справочное, попросил дать адрес. В справочном буркнули недовольно, проговорив адрес, что сегодня - день увольнения.

Адрес... Большая Ижора... Ветер навстречу - изо всех сил. Но вот оно... Она - Ижора... Воинская часть. Забор, указанный прохожими... Мысли запутались настолько, что о том, что проходить нужно через КПП, так и не вспомнила. А от забора - в общежитие? - там никого. А потом - на КПП с внутренней стороны.. Там удивились, но вызвали. Ну вот он - вышел. Милый, родной, родные излечивающие руки. Вокзалы, двери, ветра... Беречь... Беречь... Беречь... Беречь тепло. Сберегла /ото всех/. Принесла - тебе.

А потом был... снег. Измученный бросок живого - живого - живого тела - в снег. От разговоров: "Уходи, уезжай, я не знаю тебя. И тепла не нужно. Я презираю таких /каких?/. Я всех вас лишь использовал." Соприкосновение рук /Н.: "Дай мне руку" - "Зачем?"/. Его дыхание. И: "Уходи", - жёстко.

Снег... В снег. Снег - неисчерпаемо. Неизводимо. Неис...

Я верила до последней минуты, секунды её приближения. В жизнь. В хороший конец. В ЖИЗНЬ. А тут оказался - снег. Как и всегда, всегда: мир заклял... Такой вечный-вечный снег. Не верю. Ни во что. Камнем - в снег. Камнем... Комнаты во сне... Леса. Леса. Дом. Снег. Надрывно хлопающие ставни. И ничего не существует больше. Не существовало. А вой... Вой - он уже где-то в высоком небе, тяжёлый. Высоко-высоко - вой.

            Комнаты во сне...

                Горем, горем - в снег:
                Через знания и странствия
                Горем - в снег.   
       
               
                Январь 2000 г.