Банальная история

   Серый безрадостный день сменил ушедший, такой же серый и безрадостный. Сегодня, как и вчера, она сидела у кухонного окна и вспоминала. Вспоминала и плакала. Сколько их, слез, отданных однотипным, бесконечно длинным серым дням?... Сколько их еще впереди? Она не ждала  «завтра». Жизнь закончилась, оставив  горечь, слезы сожаления, бесконечную жалость к себе, упрек – дочери и сыну… Седые, не в меру отросшие пряди ложились на изборожденный  морщинами лоб и закрывали когда-то голубые, а теперь выцветшие от слез глаза. Хотелось выговориться, поделиться с кем-то тяжелой ношей прожитых лет, камнем лежавшей где-то там, в самой глубине изношенного сердца, и казалось, что именно из-за этой то ноши сердце и билось неровно, переворачивалось и кувыркалось, словно хотело  вырываться из груди и остановиться навсегда. Но выговориться было не перед кем – подруги по большей части умерли, а те, кому судьба даровала, как и ей самой, долгую жизнь, давно жили при детях  вдалеке от старых насиженных мест…
   - Лизавета Павловна, здравствуйте.
   Медленно, всем туловищем обернулось побледневшая  старушка на звук голоса. Галлюцинация? Или забрался в квартиру кто? Господи…
   На табуретке в углу комнаты примостился…Он. Словно сотканный из воздуха, облаков и света. Почти прозрачный. Призрачный… Да-да, именно призрачный…но вместо страха от встречи с неведомым и явно потусторонним на сердце у Елизаветы Павловны вдруг стало тепло. Тепло и очень спокойно. Неужели все? Неужели пора? А ведь без косы и не страшный совсем…
   - Нет, Лизавета Павловна, я за другим пришел. Я поговорить… Ведь Вы же хотели хоть с кем-то облегчить душу. Ну вот я и…
   - Ой, но как же… Да как же мне с тобой говорить? Я ж и не знаю тебя вовсе…
   - А Вы называйте меня  Проводником. И знакомы мы с Вами , пожалуй, всю жизнь, вот только  говорить еще не приходилось…
   …. Сколько времени прошло за беседой? Этого Елизавета Павловна сказать не могла. Ей казалось – часы, а висевший на стене кухни циферблат упорно показывал минуты… Испортился, что ли?
   - Лизавета Павловна, так что же главное было в Вашей жизни?
   - Главное? Дети, сын и дочь. Я для них, что бы они росли не хуже, чем другие, всю жизнь свою отдала. Тяжко работала, с утра до ночи. Ничего кроме работы так в жизни и не видела…  А теперь вот…одна доживаю. Дочь замуж за иностранца вышла, красавица она у меня, - попыталась спрятать улыбку Елизавета Павловна, - давно уже  в Нью-Йорке живет. Далеко… Далеко и ой, дорого… Часто не полетаешь к матери то… Да и не нужна я ей уже, пожалуй… Обузою стала в старости то… А сын? Сын…это слезы мои, это горе мое… Спился он. Дружки споили, чтоб им… И умер от цирроза, уже семь лет, как нет его…
   - Лизавета Павловна, а Вы, Вы сами - Вы до конца жизни Ваших родителей были неотлучно с ними?
   - Я?... Да как же я  могла быть с ними, когда я уехала из дома за тысячу километров еще девчонкой? Сначала вот в училище поступила, а потом и замуж вышла, дочь родила… Правда, с мужем то вскоре развелась, а потом детей сама на ноги ставила… На похороны только вот и вырваться смогла. Далеко, да и дорого ездить то было…
   - Что ж так, Елизавета Павловна, странно-то получается: Ваши родители без Вас  век доживали – нормально было, а Вы одна – значит, мир в слезах топить нужно?  Дети – это  души, данные нам Высшими силами на временное хранение. Не приложения к нам самим, а самостоятельные души с самостоятельными же в жизни задачами и собственными  уроками. Они при родителях только до поры - до времени, а дальше – своя, индивидуальная жизнь. И у родителей она должна быть такая же. Вот какие у Вас в жизни, помимо детей, интересы были?
   - Интересы?... Помимо?...  Помилуйте, да какие ж там интересы… Накормить, напоить, одеть, что бы не хуже…Да в квартире, если кто зайдет…
   - Нет, Елизавета Павловна, что Вас лично в жизни, кроме еды да быта интересовало? Я не считаю мыльных сериалов, возле которых Вы тоже немало слез пролили. Серьезные интересы. Пусть на то, что бы мир посмотреть, денег не хватало, но есть масса всего, что не требует вложений.  Скажите, какие книги вам особо в жизни запомнились?  Кому, кроме собственных детей, помогли в жизни по серьезному? До какого идеала вы пытались дотянуться всю жизнь? Кого любили чистой любовью, не упрекающей и не требующей ничего взамен? Какой багаж возьмете с собой, когда все таки придет Ваш час? Ведь все дальнейшее, по ту сторону, будет зависеть именно от этого багажа…
   - Да что ж Вы такое то говорите, любезный?  Я же уже сказала вам – работала я, детей сама растила, неблагодарных, вот что бы так теперь самой век доживать… Зачем мне идеалы Ваши? Какие книжки то? Кого ж я любить то еще должна была? А меня в жизни кто любил? Меня кто пожалел? Я для них, а они… Вон у других и дети, как дети, и денег – не только одна пенсия нищенская… Где же эта ваша справедливость то?  Молчите?
    Полный грусти, сожаления и любви взгляд призрачного гостя был устремлен  на покрывшееся красными пятнами от негодования лицо хозяйки. Слезы  высохли. Теперь в глазах ярко светился огонек злости, смешанный с обидой. Молчал Проводник. Он ведь изначально предвидел, что так вот и будет. Как и в соседнем подъезде, как и в доме напротив… да что там, как и во многих-многих других домах, городах, странах… Его предупреждали, что не стоит, а он все таки надеялся – а вдруг? А вдруг  поймет, осознает, что она – не центр Вселенной, а только малюсенькая  ее частица; что ничего просто так в жизни не происходит и нет в мире , живущем по высшим законам, никакой несправедливости; что тот крест, который сегодня лег тяжестью на ее плечи, был ею же когда-то и заработан – частично в этой жизни, а частично еще и ранее, и что никакая высшая милость ее от креста этого  избавить не в состоянии;  что нет детей, как и людей в принципе, «своих» и «чужих», так как мы все едины  в том духовном источнике, который , даже если очень глубоко спрятан и забыт, но все же теплится в каждом, живущем на этой планете; что каждый человек приходит в мир далеко не для того, чтобы только пить и есть, а  с целью познания своей глубинной сути и развития в себе высоких качеств, первым и самым главным из которых является Любовь.  Именно та Любовь, которая отдает, не желая возврата; та любовь, которая  отпускает и, благословляя, не  требует непременного возвращения; та, которая распространяется не только на близких по крови, а на каждого, кто встретится на пути.  Молчал Проводник и думал о том, что вот и еще одна жизнь прожита впустую. И что  эта седая, дожившая до глубоко преклонных лет женщина не способна его услышать, так как ее слух, зрение, мысли – все искажается, проходя через призму так любовно выпестованного собственного эгоизма…
   А Елизавета Павловна воинствующе смотрела на постепенно тающего в воздухе непрошенного гостя и думала: «Вот  так, пускай передаст там своим: как одним – то все, а как другим… Тоже мне, Проводник. Знает, что права, даже и ответить мне ничего не смог… Ну да ладно, хоть выговорилась…»
 
 …Старенькая, сгорбленная, опирающаяся на ходунки Полина Никитична, улыбаясь, кормила свежесваренной перловой кашей бродячих собак, которые каждое утро поджидали ее у самого подъезда , радостно и благодарно виляя хвостами. А из окна ее однокомнатной квартиры, мурлыкая о чем то приятном себе под нос, выглядывала ее единственная компаньонка – рыжая и зеленоглазая красавица Сайка… Проводник стоял рядом, никем, даже собаками не примеченный. Стоял, смотрел на тихо излучающий любовь и спокойную радость взгляд давно выцветших глаз и думал о том, что все-таки не все люди одинаковые…