След на земле Кн. 2, ч. 1, гл. 2 Скрытые таланты и

Глава 2.  Скрытые таланты и явные недостатки.
(сокращенный вариант)
1
       В канун нового 1940 года в расположение третьей роты пришёл начальник клуба полка старший лейтенант Гусев, чтобы выявить среди бойцов таланты для художественной самодеятельности. Егор тут же вспомнил Сталинградского вербовщика в Кирсанове, тоже выявлявшего таланты.
       - Когда же репетировать, если с утра до отбоя пропадаем на занятиях? – спросил он.
       - Приказом по полку участники художественной самодеятельности освобождаются от занятий, нарядов и дежурств до конца нынешнего года, - объявил старший лейтенант.
       - Что-то не слышали мы о таком приказе. Нам его не доводили.
       - А его не обязательно доводить перед строем. Достаточно того, что его знают ваши командиры и политрук. У кого обнаружат желание и соответствующие таланты, те и будут освобождены для подготовки праздничного концерта.
       - Таланты? Это громко сказано. Если бы у кого-то из нас были таланты артистов или клоунов, мы бы в армию не попали, а учились бы во ВГИКе или других учебных заведениях и консерваториях. А здесь все бесталанные собрались, - констатировал Егор.
       - Ну, знаете ли… таланты есть у всех, только развиты они по-разному. На уровне полковой самодеятельности достаточно больших способностей и небольшого таланта, а уж если в процессе обнаружится действительно большой талант, то здесь задерживать не будем. С нашей рекомендацией для такого «изумруда» откроются двери и ВГИКа, и консерватории, и балетной школы при Московском Большом театре. Так что, к нам выгодно идти и показать себя во всем блеске своих способностей. Многие даже не знают, какой у них скрывается талант.
       - Лично я точно знаю, что во мне ничего не скрывается, - воскликнул Ефим. – И даже пробовать не буду.
       - Я тоже свои способности знаю, - поддержал его Афоня и, обращаясь к Егору, дал совет, - а ты соглашайся и иди, репетируй. У тебя наверняка появится время, чтобы заняться изобретательством автоматической винтовки.
       Егор согласился с доводами друга и записался в танцевальную труппу. Чего-чего, а плясать он научился здорово под чутким руководством своего деревенского друга Шурки Змея.
       На одной из репетиций в клубе он неожиданно встретился лицом к лицу с Колькой Желновым.
       - А ты, чего здесь делаешь? Неужто тоже артист? – удивился Егор. – И с каким номером выступать будешь? На спор пиво пить или селёдку жрать? А может, у тебя цирковой номер с дрессированными вшами подготовлен?
       - Зря ёрничаешь, плясун. Я фокусник-иллюзионист, - горделиво заявил Желнов.
       - Ты?
       - А чего ты удивляешься? Ты думаешь, если я был слесарем на заводе, точил болты и гайки, то больше ничего и не умею? Ошибаешься. Я, если хочешь знать, могу на глазах почтенной публики съесть гранёный стакан или голыми ногами ходить по битому стеклу, или…. Слушай, Егор, а что если нам с тобой подготовить номер, - загорелся какой-то идеей Колька, - уверяю, мы будем иметь огромный успех.
       - Ну, я стаканы жрать не умею. Что мы можем делать вместе?
       - Ты же у нас плясун, вот и будешь плясать. А номер такой, - Желнов немного понизил голос и оглянулся по сторонам, как будто боялся, что его подслушают, - я лягу спиной на груду битого стекла, мне на грудь положат деревянный щит или обыкновенную дверь, а ты спляшешь на ней что-нибудь пару-тройку минут, цыганочку или там, барыню, что захочешь. Здоровский получится номер, всем понравится. Ты как, согласен?
       - Сплясать-то я могу. Только представляю, потом… какой будет номер. Вся твоя спина и сцена будут в крови, а я ещё виноватым окажусь в этой затее.
       - Не боись. Номер испытанный. Никакой кровищи не будет, хотя её-то все ждать и будут. Я с ним не раз в кафешке на «тракторном» выступал. Ни одного пореза не было и не будет. А вот аплодисментов было море. Народ потом так и валил в кафе посмотреть на меня. Буфетчик после этого, меня месяц бесплатно пивом поил.
       - Ну, если так…, тогда сплясать можно.
       После нескольких репетиций в труппе, у хореографа родилась мысль поставить шуточный танец, где персонажем должна быть женщина. Поскольку женщин в их труппе не было, то роль женщины предложили исполнить Егору, как самому щуплому и подвижному.
       - Да вы что? Меня же потом ребята засмеют, если увидят в женском платье. И потом я уже участвую в номере Желнова. Буду плясать на его груди. Что я один плясун в труппе? – отбрыкивался, как мог Егор.
      - То, что ты с Желновым готовите дополнительный номер я одобряю, но эта ваша инициатива, а по репертуару праздничного концерта запланирован шуточный женский танец, - терпеливо разъяснял хореограф-постановщик. – Кроме тебя, Никишин, подходящей кандидатуры для этой роли нет, и ты не имеешь права срывать представление. Танец очень весёлый и интересный. Можно сказать, будет гвоздём программы. А то, что засмеют, это глупости. Посмеются точно и спасибо скажут, а засмеют в том случае, если ты его плохо исполнишь. Настоящий артист должен исполнять любую роль и исполнять её хорошо, чтобы люди верили. А по твоей логике получается, что если он играет роль преступника, то его должны посадить в тюрьму или расстрелять. Это же абсурд! Ты знаешь, что самую лучшую роль Бабы Яги в нашем кино исполняет мужчина. Вот это артист! Никто над ним не смеётся.
       Со словами хореографа Егор согласился.
       - Ладно. Если так нужно… повеселю своего брата, красноармейца.
Когда Егор записывался в кружок художественной самодеятельности он, конечно, рассчитывал на экономию свободного времени, для своей изобретательской деятельности. Но очень скоро он убедился, что ошибался на этот счет. Репетиции были продолжительными и интенсивными. Времени до праздничного концерта оставалось мало. Выступать предстояло перед многочисленной аудиторией зрителей, среди которой будет командование полка и их семьи, приглашенные гости городского совета Хабаровска и мало ли кто ещё, поэтому нельзя было выступить плохо, нельзя было опозориться и стать посмешищем. Егору же и вовсе предстояло выступить в трёх номерах. Так что, ни о каком свободном времени мысль не возникала.

2
       Новогодний вечер в полковом клубе открылся  хоровой капеллой с исполнения песни «Широка страна моя родная…». Хоровикам дружно и продолжительно аплодировали. Потом наступила очередь чтецов-декламаторов со стихами советских авторов о Родине. Им тоже дружно хлопали. Потом была танцевальная композиция, в которой воины Красной Армии «побеждали» врагов, выделывая вихрь сложных акробатических трюков и коленцев. Егор отработал в общей группе, а уже в следующем номере ему предстояло сольное выступление на груди фокусника-иллюзиониста.
       Уже одно объявление этого номера вызвало нешуточный интерес. На сцене к удивлению зрителей расстелили плащ-палатку, на которую высыпали целые носилки битого бутылочного стекла, сверкающего острыми краями. Следом торжественно вышел со стулом в руках сам фокусник Желнов. Он поклонился публике и под барабанную дробь быстро разулся и вскочил на стул. Дробь смолкла, затаилось и дыхание зрителей. В этой тишине Желнов с криком «Ап» спрыгнул в самую кучу стекла и, как ни в чём ни бывало, прошёлся по ней взад и вперед без гримасы боли и даже с улыбкой на лице, чем вызвал аплодисменты публики. Погасив их движением руки после некоторой паузы, он, как профессиональный артист, дал понять, что переходит к более сложной части номера. Снова заработала дробь барабанных палочек. Николай отработанным движением скинул с себя гимнастерку, оголив загорелый на южном солнце торс, и медленно улегся спиной на всю эту остроконечную кучу. При этом он еще поворочался с боку на бок, приминая её под себя. Казалось, что все острия битого стекла пронзают его тело, причиняя нестерпимую боль, но он не проявил никаких признаков неудобства. Тут же двое помощников водрузили на его грудь широкую дверь, и появившийся из-за кулис Никишин ловко вскочил на неё. Под звуки оркестра, исполнявшего «Барыню»,  Егор стал выплясывать сложные и интенсивные па. С каждым его коленцем, пристуком и притопом дверь под ним ходила ходуном, буквально вдавливая лежащего под ней фокусника. Отбацав двухминутный отрезок пляски, Егор под аплодисменты, соскочил с двери и помог снять её с жертвы и встать бедолаге со стекла. Вот здесь был уже шквал рукоплескания. Желнов поворачиваясь спиной, демонстрировал всем, что невредим и на нем нет ни одного пореза или даже царапины. Некоторые осколки стекла прилипли или впились в кожу, но и их он стряхнул с себя, как собака стряхивает воду из своей шерсти, когда промокнет.
       Номер произвел фурор. Аплодисменты не стихали. То тут, то там раздавались крики «Браво!» Разве, что цветы не летели на сцену.
       - Молодец, Желнов!
       - Браво, земляк.
       Егор кланялся вместе с Желновым и был искренне рад за него. Бурные овации завели в нем невидимую пружину и разожгли невероятный азарт. Ему захотелось, чтобы и следующий его номер с шуточным женским танцем был отмечен так же восхищенно.
       Передышка была короткой. После пары номеров, исполнителей песен, перед самым антрактом, был объявлен его танец «У колодца». Егор воодушевленно исполнял номер, как задумывалось, просчитывая в уме все ходы и повороты танца. Переодетый девушкой в сарафан, с повязанной на голове косынкой и, даже с нарумяненными щеками, он скакал по сцене, как козочка. Зал не раз взрывался смехом по ходу танца. А под конец и вовсе содрогался от смеха, так, что казалось, стены клуба и потолок рухнут от резонанса колебаний. Егор, конечно, был готов, но всё же не ожидал такого успеха. Не ожидал, что сможет переплюнуть номер фокусника Желнова тем более, что танец ещё не исполнен до конца. Он стал поглядывать по сторонам, выискивая за кулисами хореографа, но видел только своих, корчившихся от смеха товарищей-артистов. Один из них показывал при этом на грудь. Егор перевёл взгляд на свою грудь и понял причину безудержного смеха. Левая, прикрепленная к его груди девичья сиська была на месте, а вот правая сместилась в область пупка и выглядывала из-под сарафана своим заостренным концом нарисованного соска. Но он не стал убегать со сцены, обнаружив дефект, как стыдливая барышня, и не стал на себе поправлять дефект, а закончил танец и раскланялся.
       «Всё, мне конец, - стучало в его голове, - теперь до конца службы все будут смеяться надо мной, вспоминая эту оторвавшуюся сиську».
Но начальник клуба Гусев, встретив Егора за сценой, приобнял его, как родного и похвалил и за исполнение, и что не прекратил танца. Он хотел вдохновить парня на ещё один, предстоящий последний танец, где у Егора тоже был интересный сольный эпизод. Но и последний выход Егора на сцену не обошёлся без казуса. Когда танец подходил к концу, Егор споткнулся на двадцать первом колене и брякнулся на задницу. Не растерявшись и находясь на взводе, он сделал попытку сходу вскочить на ноги, но не рассчитал и снова сел на нижнюю точку. Однако движение получилось в виде хорошего скачка к кулисам и совпало с музыкальным тактом. Пришлось сделать ещё семь таких скачков, чтобы скрыться со сцены. В целом же всё выглядело, как интересная находка и задумка хореографа-постановщика.
       Зал снова рукоплескал интересному ходу. Стали вызывать артистов на бис. Да не один раз, а трижды. И все три раза Егору, разумеется, по указке хореографа, пришлось заканчивать выходы падением на двадцать первом колене и скачками на пятой точке за кулисы. Зрители же ревели от восторга. Зал ходил ходуном от удивительного зрелища.
       - Молодец, Никишин, - хвалили хореограф и начальник клуба в один голос, - обязательно выставим этот номер на конкурс полковых коллективов художественной самодеятельности Дальневосточных армий.
       - Вам хорошо планировать, а мне-то на хрена это надо? – возмутился Егор. - У меня уже после трёх выходов задница болит так, что я месяц на неё сесть не смогу.
       - Зато, какой успех….  А жопа, она и есть жопа… мягкое место, ни мозгов, ни извилин. Привыкнет.
       Успех самодеятельности при проведении праздника был отмечен приказом по полку. Егор, как и другие её участники, был удостоен благодарности. Но его это не радовало. Ведь главного, к чему он стремился, а именно к изобретению автоматической винтовки, достичь не удалось. Времени как не было, так и не стало, да ещё и задница побаливала.

3
       Новогодние праздники закончились, прошёл успешно и конкурс самодеятельных полковых коллективов, наступили привычные армейские будни с напряжённой учёбой военному делу. Егора, как на грех, все сильнее донимал изобретательский зуд. Эта болезнь сделала его рассеянным и даже раздражительным. Возвращаясь из наряда, он не заметил и не поприветствовал начальника штаба полка майора Зырянова. Тот его остановил.
       - Почему не приветствуете старших по званию, товарищ красноармеец? – строго спросил майор.
       - Простите, не заметил, - растерянно отозвался Никишин.
       - Что значит «простите»? Вы в армии или в школе? – вспылил начштаба. – Объявляю вам трое суток ареста с содержанием на гауптвахте. Идите в подразделение и доложите своему командиру, что я арестовал вас на трое суток за ротозейство. Будете впредь замечать старших по званию. Повторите приказание.
       - Есть, прибыть в подразделение и доложить командиру роты, что я арестован на трое суток гауптвахты за ротозейство, товарищ майор, - отчеканил Егор, вытянувшись по стойке «смирно».
       - Выполняйте! – скомандовал начштаба и тут же добавил, обращаясь к себе, но так, чтобы услышал и боец. – Разболтались тут, артисты-кавалеристы…
       Факт ареста подействовал на Егора удручающе. Прозвучавшее «артисты-кавалеристы» было обидным намеком на его скачки на заднице по сцене. «Подумаешь, цаца! Не заметили его, - бурчал про себя Никишин, - сам «штабист-кавалерист», только на стульях и скачешь». Но скоро Егор понял, что гауптвахта, это именно то место, где он может спокойно думать, сосредоточившись над своим изобретением. И он с удовольствием работал, выпросив бумагу и карандаш.
       Трое суток пребывания на «губе», как сокращенно называли бойцы армейские казематы, пролетели для Егора, как один день. Увлекшись, он не сразу понял, почему перед ним распахнулись двери камеры, и зычный голос начальника караула скомандовал:
       - Очистить помещение.
       - Почему очистить? – наивно воскликнул Никишин.
       - Срок вашего ареста истёк, товарищ солдат. И мы больше не имеем права содержать вас на гауптвахте.
       - Товарищ капитан, а что нужно сделать, чтобы продлить срок моего ареста?
       - Как что? – растерялся начальник караула. – За что вас арестовали?
       - За ротозейство. Не поприветствовал начальника штаба. Вот он и обиделся.
       - Вас арестовали за нарушение устава, товарищ солдат. И вы должны сделать выводы.
       - Тогда, если я нарушу устав и обзову вас, к примеру, мудаком, вы сможете арестовать меня ещё на трое суток? – не унимался Егор в надежде остаться.
       - Смогу, но о своём решении я должен доложить по инстанции вышестоящему командованию, а они уже будут решать утвердить его или отменить твой арест.
       - То есть, никаких гарантий вы дать не можете, хоть трижды назову вас мудаком?
       - Гарантий дать не могу. Но я приложу все силы, чтобы вас, красноармеец Никишин, посадили не на трое, а на все десять суток. Чтобы вы усвоили, что старший по званию для вас не мудак какой-то, а командир, которого вы обязаны уважать и беспрекословно подчиняться, - вспылил начальник караула.
      - Тогда сделайте одолжение, товарищ капитан, доложите по инстанции, а я пока подожду здесь, в камере.
      - Ну, нет, боец Никишин. Вы сейчас вернётесь в роту и доложите своему командиру об окончании пребывания на гауптвахте, а я доложу о вашем поведении командованию полка. И если они санкционируют ваш арест, я лично приду за вами в роту и приведу сюда снова.
       Выслушав доклад начальника караула, старший батальонный комиссар Бродский забеспокоился. Не рехнулся ли боец Никишин от пребывания на гауптвахте в одиночестве. Распорядился, чтобы его в сопровождении двух солдат доставили в санчасть к главному врачу для психического обследования.
       Полковой врач внимательно отнёсся к обследованию красноармейца, поговорил с ним, провел тестирование и велел отправить его обратно в роту, а сам пошел с докладом к комиссару.
       - Боец Никишин в здравом уме и светлой памяти. Но обижен на судьбу за то, что у него не хватает свободного времени заняться полезным делом.
       - А что, служба в армии, для него не является полезным делом? – изумился Бродский.
       - Я ему задал тот же вопрос. Оказывается, он считает, что огневую, тактическую и строевую подготовку он знает в совершенстве, а вот ходьбу гусиным шагом считает глупостью или преступлением.
       - Что? Так и сказал?
       - Так и сказал.
       - Хорошо. Вы можете идти, а я поговорю с ним сам, - Бродский был озадачен. Он вызвал начальника караула и объявил, что отменяет арест Никишина на десять суток за оскорбление командира до особого распоряжения.
       - Не понимаю, - обиделся капитан, - почему вы столько внимания уделяете этому…, - он хотел сказать «мудаку», но вовремя спохватился и сказал «разгильдяю», - таких нужно строго наказывать.
       - Сидением на гауптвахте? Так он этого и добивался, как вы сами доложили. Значит, не дурак красноармеец Никишин, а смекалистый и хитрый боец. С такими разгильдяями, как он, нам в бой на врага идти придётся. Наша задача понять солдата, узнать причину его необычного поведения и тогда принимать меры воздействия, но не обязательно наказания, а больше убеждения и разъяснения его ответственности за поддержание уставного порядка. Нельзя вызывать у бойцов неприязнь к командному составу. Уясните себе это.
       Беседа у комиссара полка с красноармейцем Никишиным была продолжительной. Ему хотелось понять причину необычного желания бойца остаться на гауптвахте. И он вдруг сделал для себя вывод, что гауптвахта походила скорее на дом отдыха бойцов, чем на орган их наказания. Провинившихся там трижды в день кормят и никакой работой не нагружают. Они практически целыми днями лежат, спят или читают. Получается не наказание, а что-то вроде поощрения. Конечно, такая гауптвахта воспитательной роли не несёт и бойцы совсем её не боятся. Необходимо изменить это положение. Гауптвахта должна вызывать страх. Она должна стать адом для нарушителей уставного порядка. Кормить штрафников нужно раз в сутки, и то перевести только на хлеб и воду. Строго запретить лежание на нарах и особенно чтение литературы, разве что выдавать на час или два общевоинские уставы и требовать их изучения наизусть. Нагружать с раннего утра и до позднего вечера самой черновой работой, вроде чистки сортиров и отхожих мест, в крайнем случае, тяжелой работой по заготовке дров или земляными работами.
      Рассуждая, таким образом, сам с собою, Бродский вдруг подумал, что палка то имеет два конца. Её можно перегнуть и получить неожиданный удар с другого конца, а именно вызвать ту самую неприязнь к командному составу, о которой он говорил вчера капитану. Этого нельзя допустить ни в коем случае. Следует ещё раз всё взвесить и обсудить на партийном активе, чтобы гауптвахта перестала быть домом отдыха, а соответствовала воспитательным мерам воздействия.

4
       Весной 1940 года международная обстановка вокруг Советского Союза обострилась. И на Западе, и на Востоке противники Советского государства наращивали силы и бряцали оружием. Это вынуждало Вооруженные силы страны находиться в состоянии постоянной боевой готовности к отражению возможной агрессии и различных провокаций. Видимо поэтому в Дальневосточных дивизиях участились проверки боевой готовности и подъемы по боевой тревоге с совершением марш-бросков на дальние дистанции. В основном, такие  тренировки проводились в ночное время в целях маскировки и скрытности.
      12 апреля 1940 года, в весеннюю распутицу, полк, в котором служили наши герои, в очередной раз был поднят по тревоге в четыре часа утра и совершил двадцатикилометровый марш-бросок в северо-восточном направлении по бездорожью, с целью уничтожения вражеского десанта, выброшенного в районе населённого пункта Брусиновка. Бойцам никто не разъяснял учебная это или самая настоящая боевая задача, и они, развернувшись цепью, атаковали захваченную возвышенность. Никакого десанта на ней не оказалось, но этот факт не успокоил бойцов. Может быть, было бы лучше, если враг действительно там был, чтобы не напрасными были потраченные усилия. В бойцах и их младших командирах кипела лютая злость, которая требовала выхода. Все были взвинчены от накопившейся усталости и едва не валились с ног, промокшие ко всему прочему до ушей под постоянно моросящим дождиком.
       Возвращение в казармы проходило в том же порядке, своим ходом, и в тех же условиях. Преодолев сорокакилометровое расстояние, промокшие до нитки, изнуренные усталостью бойцы мечтали об отдыхе. Егор Никишин мечтал о гауптвахте и молил Бога попасть туда при первом удобном случае.
       Вскоре такой случай ему представился. В роту пришёл старший батальонный комиссар Бродский, с которым у Егора совсем недавно была беседа. Никишин первым увидел его. По уставу он был обязан подать команду «смирно» и доложить, чем занимается рота в данный момент времени. Однако, он умышленно не сделал этого в надежде получить наказание в виде ареста с содержанием на «губе». Этот проступок вполне тянул на такое наказание.
       Оно, возможно, так и было бы, появись в роте другой старший командир, но комиссар поступил иначе. Он тоже сделал вид, что не заметил красноармейца Никишина и прошёл к дневальному, который действовал по уставу. Позже, закончив свои дела в роте, он приказал проверить Никишину зрение и при необходимости обязать носить очки. После его ухода старшина Пантелеев объявил Егору три наряда вне очереди за неуважительное отношение к старшим по званию. Задумка Егора попасть на «губу» провалилась, а наказание за разгильдяйство и соответствующее отношение к себе он заработал.
      - Есть, три наряда вне очереди, - уныло повторил он. – Разрешите идти?
      - Нет. Не разрешаю. Вы, боец Никишин, сейчас возьмёте половую тряпку с ведром и будете мыть полы руками под нарами. Чтоб ни одной пылинки там не было. Проверю лично. Ожидается приезд командующего Дальневосточными армиями Штерна с проверкой. Кто знает, куда он может заглянуть? Поэтому будете драить полы до блеска, пока проверка не закончится.
      О странностях командующего и его заместителей знали все командиры воинских частей Дальневосточных армий. Ходили различные слухи, что тот не стеснялся зайти в отхожие места и заглянуть в любой затаенный уголок подразделений. Поэтому подготовка к его приезду проводилась тщательная. Именно об этом приходил сообщить комиссар Бродский, обходя подразделения. Решил он заглянуть и на гауптвахту.
      - Кто у тебя здесь сидит сегодня, - поинтересовался он у дежурного по гауптвахте.
      - Красноармеец Желнов из третьей роты, - доложил тот.
      - Открывай, показывай.
      Красноармеец Желнов спал на топчане, повернувшись на бок. Одна его рука свисала с топчана, а под ней лежала раскрытая книга. Всё говорило о том, что арестант читал книгу лёжа и уснул от безделья.
      - Я же запретил выдавать книги отбывающим наказание на гауптвахте, - воскликнул недовольный комиссар.
      - Так точно! Запретили, - дежурный вытянулся во фрунт. – Но когда утром заходил сюда командир полка, боец Желнов лично обратился к нему с просьбой разрешить читать книгу. Командир полка разрешил.
      - Разбудите его.
Желнов подскочил, как ужаленный, но увидев перед собой комиссара, улыбнулся, хотя и принял положение «смирно».
      - За что попал на гауптвахту, боец? – спросил Бродский, смутно припоминая свое согласие на его арест.
      - За плохой аппетит, товарищ старший батальонный комиссар, - продолжая улыбаться, отрапортовал бывший фокусник.
      - Не понял.
      - Третьего дня наша рота ходила в город в баню. Там рядом есть пивная, и мне захотелось попить. Спросил разрешения у старшины выйти из строя, якобы в туалет, а сам зашёл в пивную. Поскольку денег у меня не было, предложил поспорить на триста рублей, что съем соленую горбушу. Рыба оказалась здоровой и я не смог её съесть полностью. Спор проиграл, а отдавать нечем. Ну, меня там поколотили. За то, что дал себя побить и уронил звание бойца Красной Армии, командир роты добился для меня пяти суток ареста.
      - А причём, здесь аппетит? – удивился Бродский, которого уже раздражала довольная улыбочка разгильдяя.
      - Как причём? Если бы у меня был хороший аппетит, то я бы съел эту горбушу и выиграл бы спор, и меня не побили бы.
      - Значит, ты осознал свою вину?
      - Так точно, осознал. Теперь никогда не буду спорить, если не голоден и не уверен, что выиграю спор. Вот хотите, я с вами поспорю, что проглочу ваши часы? Я сейчас голодный. Если проглочу, с вас дюжина кружек пива. Если не проглочу, тогда пиво с меня.
      - Вы что, Желнов, идиот? Вы не знаете, с кем разговариваете? – не сдержался и повысил голос комиссар. – Почему вы всё время улыбаетесь?
      - Я не идиот. Разговариваю с главным комиссаром. Вы ведь комиссар? А улыбаюсь, потому что вы добрый, - как ни в чём ни бывало доложил арестованный, правда улыбка на разочарованном лице потускнела. 
      Такое панибратство, совсем вывело из себя обычно сдержанного Бродского. Сейчас он был готов расстрелять этого простодушного шельмеца, который уже в третий или четвёртый раз повадился отдыхать на гауптвахте.
- Вон отсюда, сукин сын! Дежурный, проследите, чтобы этот пройдоха немедленно был в роте и пусть старшина нагрузит его работой по самую маковку.

5
       Егор уже сожалел, что так по-свински поступил с комиссаром. «На гауптвахту всё равно не попал, а славу разгильдяя заработал основательно и надолго. Теперь командиры с меня живого не слезут, а уж старшина задолбает придирками и нарядами. Даже друзья осудили его за такой необдуманный поступок. Афоня так прямо и сказал, что осуждает. Может, хоть на время отказаться от изобретательства этой проклятой винтовки? Хотя почему проклятой? Винтовка-то не виновата, что я так себя веду. Я даже люблю её и хочу сделать лучше. Вот только с любовью у меня что-то все наперекосяк получается. С Мариной ничего не вышло и с винтовкой ничего не получается».
Размышляя, таким образом, Егор намочил половую тряпку и залез под нары наводить чистоту. По всему было видно, что полы под нарами не мылись со дня заселения казармы, уж больно толстым был слой пыли. О ней и сейчас бы не вспомнили, если бы не ожидали приезда командующего. Конечно, вряд ли он пойдет по казармам и будет заглядывать под нары, но подстраховать себя полковое и ротное командование было обязано.
       Чуть поодаль в другом, соседнем ряду нар орудовал тряпкой дневальный Мыкола Резник. Лазая па пузе по-пластунски и постоянно чихая от пыли, он безудержно ругал всех подряд, в том числе и командующего Дальневосточными армиями. «Не собрался бы он приехать с проверкой, не пришлось бы лазать под нарами и стирать эту вековую пыль. А может это старшина-мудак всё врёт, и никакого командующего не планируется? Что он, дурак, этот командующий, чтобы под нары в казармах заглядывать? Скорее всего, это проделки старшины, который решил погонять его, старослужащего Мыколу, за споры. Но тогда зачем он загнал под нары еще этого «серого», солдата первогодка?»
      - Эй, серый, ты не особенно усердствуй. Запомни солдатскую истину: «Солдат спит, служба идёт». Это значит, не напрягайся, все равно срок службы закончится. Давай-ка и мы сейчас поспим маленько, а то, если рано здесь закончим, старшина-собака еще что-нибудь придумает, чтобы загрузить нас по «самое некуда». В роте дел полно. Не дай Бог, туалеты пошлёт чистить, а для меня хуже нет, чем с чужим говном возиться. Эх, скорее бы осень пришла, чтобы дембельнуться из этого «кильдыма».
      - А какие у тебя оценки по стрельбе из винтовки? – поинтересовался Егор.
      - А причём тут мои оценки? – не понял Резник вопроса.
      - Мы в армии зачем находимся? Чтобы научиться защищать свою Родину. Значит, должны научиться метко стрелять из всех видов оружия. Если начнется война, и даже если мы будем уже демобилизованы, мы должны будем вести по врагу прицельный огонь. А ты, я вижу, не очень-то отличаешься умением воевать, а уже на дембель собираешься.
      Мыкола с удивлением посмотрел на молодого первогодка и заскрипел зубами.
      - Ты кого, серый, учишь? Закрой пасть и не тявкай, а то по мусалам получишь. Я уже старослужащий и мы здесь порядки устанавливаем.
      - С порядками я согласен, а с беспорядками нет. И по мусалам получать не хочу.
      Неожиданно, из-под нар, за спиной Мыколы Егор увидел множество ног в начищенных до блеска хромовых сапогах.
      «Неужели, и в самом деле командующий Дальневосточными армиями с проверкой явился, - подумал Егор и притих на месте. Он напряженно вслушивался, чтобы понять кто это.
      Мыкола их видеть не мог и продолжал, что-то болтать, снова ругая всех и вся. Егор сделал ему знак замолчать, приложив палец к губам. Но Резник истолковал этот жест по своему и еще пуще рассвирепел.
      - Щоб ему чирий вскочив, этому командующему Штерну, шоб ему холера в живот…
      - Это кто тут развалился и ругается? – раздался хрипловатый басок, и носок хромового сапога ударил Мыколу по пятке. – А ну вылазь, едрёный перец.
      Мыкола сдрейфил и нехотя вылез из-под нар, взлохмоченный и перепачкавшийся в пыли. Увидев командующего, он выпучил глаза и вытянулся по стойке «смирно».
      - Почему не на занятиях, боец? – спросил строго командующий.
      - Так дневальный я. Получил два наряда вне очереди. Произвожу уборку помещения, согласно приказа старшины.
      - А чего же ты под нары спрятался?
      - Я не спрятался, товарищ командир, а мою там полы.
      - И часто ты так полы моешь?
      - Никак нет. Сегодня первый раз, по случаю приезда командующего.
      - Так это ты ему холеру в живот посылаешь?
      - Никак нет. Это я так, про себе ляпнув.
      - Ну, смотри у меня, а то до конца службы будешь полы под нарами драить.
       После этих слов вся груда хромовых сапог направилась к выходу из казармы. Выждав пару минут из под нар вылез Егор. Мыкола всё еще стоял по стойке смирно и смотрел в сторону выхода, как будто они могли вернуться и проверить его выправку.
       - Кто это был?
       - Кажись, командующий Дальневосточными армиями Штерн, холера ему в живот. Наш командир мне все время кулак показывал. Правда украдкой, но я-то видел. Теперь, наверно, на «губу» меня посадит. Как думаешь?
       - Конечно, посадят. А то ещё хуже наказание придумают. Ещё на год продлят тебе срок службы. Чтобы знал, как нужно военную службу справлять и с командующим разговаривать.
       - Да ты шо? Я же с ума свихнуся. И свадьба у меня назначена к Дню Конституции. Неужто не отпустят? – запричитал Мыкола.
       - Ладно. Не убивайся раньше времени. Может, если оставшиеся полгода прослужишь без замечаний, то и отпустят во время.
       - Дай-то Бог. Уж я теперь буду стараться.

6
       На гауптвахту Егор всё-таки попал, но и сам уже был этому не рад. К тому времени, когда он её заработал, она представляла собой уже не дом отдыха, а каторгу. Горячую пищу давали только раз в сутки, в обед, в остальное время только хлеб и вода. Арестантов с утра до позднего вечера использовали на самых тяжёлых работах, поэтому когда их приводили в камеры они падали на нары, не чувствуя ног и едва успевали выспаться до следующего утра. Врагу такого не пожелаешь.
       Егор уже знал об этом и старался не допускать нарушений дисциплины, но беда пришла откуда не ждали. Он стоял часовым по гауптвахте. Из арестованных на ней был только один солдат Рахматулин, тоже сталинградец, их же призыва. Его только что привели на обед и он ждал, когда из столовой принесут его пайку. В это время на губу и пришел «вшивый фокусник» Желнов. Он пришел навестить друга и подкормить, чем Бог послал. По уставу Егор не имел права разрешать свидания с арестованным и передавать передачи, но… для земляков сделал исключение, пропустив Желнова в камеру к Рахматулину. Вскоре принесли и обед для арестанта. Через сорок минут, когда за Рахматулиным пришли, для сопровождения на работу, он и его дружок оказались пьяными в «стельку», и идти работать категорически отказались. Мало того. Они стали буянить, разбив оконное стекло и повредив засов двери. Утихомиривать пьяных буянов прибежал начальник караула, который едва не применил оружие.
       В итоге о чрезвычайном происшествии, случившимся на гауптвахте стало известно и командиру полка, и всему командному составу части. Началось разбирательство. Конечно, Никишина признали виновным и тут же посадили в соседнюю камеру сроком на десять суток.
       - Что, Никишин, сбылась твоя мечта попасть на гауптвахту? – съехидничал комиссар Бродский. – Надеюсь, после этой отсидки у тебя навсегда отпадёт желание стать ее обитателем.
       Комиссар оказался прав. Егор дал себе клятву никогда больше не попадать на «губу» и, вообще, стать образцовым воином. За десять суток ареста у него ни разу не возникало возможности подумать над своим изобретением. Ему хотелось только есть и спать. Вернувшись после отсидки в роту, он подальше убрал свои чертежи и зарисовки по автоматической винтовке, решив заняться ими только после окончания срока службы. А чтобы отвлечься от изобретательского зуда, решил рифмовать слова. Вспомнил, что когда-то в школе у него неплохо получалось. А тем для стихоплетства было предостаточно.
К этому времени почти третья часть роты переписывалась с незнакомыми девушками. Знакомства вслепую стали модным явлением. Егор не понимал, как можно заочно влюбиться в человека, которого не видел и не знаешь. В письмах же многие привирали о себе. Какая в таком случае может быть любовь. У него получилась эпиграмма на эту тему, которую он подписал своим газетным псевдонимом Комар и сунул её в ящик для сбора заметок в стенгазету.
Его эпиграмму напечатали:
                «Девчонка в письмах строит глазки,
                И обещает что-то «дать»,
                А кто-то верит в эти сказки,
                Спешит портки скорее снять».
       Неожиданная эпиграмма понравилась всем. Кто-то даже переписал стишок к себе в блокнот. У стенгазеты стали собираться бойцы и командиры, смеяться, расхваливая Комара за острое словцо. Всем было интересно, кто это такой, но автора знал только Афоня, не собиравшийся раскрывать секрет. Но Егору он высказал своё мнение.
       - Зря ты взялся за это писательское дело. Жизнь тебя не научила. Помяни мое слово, добром это для тебя не кончится.
       Прочитал заметку и старший батальонный комиссар Бродский. Посмеялся. Похвалил. Просил прислать ему автора для разговора.
       - Хочу познакомиться с этим Комаром. Похоже у парня талант.
       - Извините, товарищ старший батальонный комиссар, но боюсь не смогу выполнить вашего приказания, - оправдывался старшина. – Мы и сами не знаем, кто этот Комар. В списках такой не значится. Значит, прозвище это анонимное. Мы его не знаем, а сам он не сознается.
       - Странно. Это что же он скромный такой? Судя по острому слову, это не так. Ну, как только узнаете, кто этот Комар, дайте мне знать.
       Старшина пообещал.
       К следующему номеру стенгазеты, в ящике для заметок появился фельетон про завсегдатаев гауптвахты. Автором фельетона снова оказался Комар. Фельетон был острым и смешным. Он опять привлёк к себе внимание всех. Почитать его приходили и командиры других подразделений. Специально пришел почитать его и комиссар Бродский. Смеялся от души.
      - Молодец этот Комар, остро подмечает, - высказался он вслух, увидев Никишина. – Хорошо и тебя здесь отметил. Поди, зацепил за живое. Сердитесь, товарищ боец?
      - Никак нет, товарищ комиссар, не сержусь. Всё правильно отмечено, буду исправляться, - отчеканил Егор.
      - То-то. Ты хоть знаешь этого Комара?
      - Я много разных комаров знаю, но такого, кто мог это написать не ведаю, - решил схитрить Егор. А про себя подумал, что если сознается, то его вмиг захомутают и начнут эксплуатировать по своему усмотрению. Тогда уже станет неинтересно, да и точно найдутся недовольные, от которых появятся обиды и проблемы. Наверняка, Афоня это имел ввиду.
       Старший батальонный комиссар стал теперь частым гостем третьей роты. А уж в день выхода новой стенгазеты всегда читал ее первым. И каждый раз уходил из роты довольным. Одно его угнетало, что до сих пор таинственный Комар не обнаруживался. «А может, подключить к этому делу контрразведчиков? Они-то в два счёта выяснят, что за личность этот Комар. Нет, пожалуй, не стоит. А то перегнут палку, да в шпионы запишут. Вот если его статьи станут носить политический характер, тогда уж точно выловим этого Комара».
Командир роты Быховер и политрук Гузенко решили пойти на хитрость, чтобы выловить загадочного Комара. Они перед строем зачитали приказ о награждении Комара Почётной грамотой и вручением ему увольнительной в город. Но Комар на хитрость не клюнул и перед строем не объявился.
       Теперь очередного номера стенгазеты все ждали с нетерпением, а за ящиком для заметок установили постоянную слежку. «Тут он где-то этот Комар. Должен попасться».
       Афоня еще раз предупредил Егора о рискованной затее.
       - С огнём играешь Егор. Поберегись. Ты наверное не знаешь, как старшина обиделся на твою эпиграмму про переписку и заочную любовь. Ведь он сам переписывается с местной кралей и зовут девицу Катей, как в твоей эпиграмме.
       - Ты про ту: «Он пишет незнакомой Кате любови нежные слова, не представляя,  что в кровати у Кати нежится толпа»?
       - О ней самой. Смотри, если узнает, что это твое, будешь врагом номер один.
       - Черт не выдаст, свинья не съест. Мне интересно этим заниматься. И потом, на меня подумают в последнюю очередь, ведь я сам себя в фельетоне про «губу» пропесочил. Но, если ты считаешь, что следует завязать писать в стенгазету, я завяжу. Буду писать стихи для души, для себя.
       Новый номер стенгазеты вышел без эпиграмм и фельетонов Комара. Читатели номера расходились разочарованными. Комара в газете нет, значит, и читать нечего. Это же мнение возникло и у комиссара полка Бродского, и у других офицеров.
       - А жаль, - в этом были единодушны все.

(полный вариант главы можно прочитать в книге)