Валерка и шахтеры

     До села Федоровского оставалось не более двух километров, и эта самая близость нервировала солдат. После недавних дождей грунтовые дороги, искалеченные бронетехникой,  раскисли, и идти пришлось пехом, лишь три пушки с трудом тащили за собой трактора.
 
     Внезапно колонна остановилась. По рядам пробежал неясный, сдержанный гул. Обдавая срочников ВСУ и бойцов добробата комьями грязи и зловонием не полностью сгоревших выхлопов соляры, пролетела мимо колонны «бээмпэшка» командира батальона Сёмы.

     — Артиллерию вперед! — пронеслось по колонне, и три трактора, судорожно дергаясь в грязи, медленно потащились в голову колонны.

     Село было богатым: хорошие дома, обширные подворья, сады. Река Крынка разделяла его на две части – верхнюю и нижнюю. Взвод, в котором служил Валерка Дурдас, Сёма оставил в резерве, у старого, порыжевшего от времени террикона. Взобравшись по глубокой промоине на плоскую верхушку террикона, Валерка мог теперь наблюдать за ходом боя. Он увидел длинные языки пламени на поле перед селом - это горели подожженные правосеками из его добробата сельские скирды. По кривой улочке бежали к реке люди, в основном женщины с детьми. Все сильней трещали автоматные и пулеметные очереди. А со стороны клуба, на бегу заряжая двустволки и охотничьи карабины, сбегали вниз к садам толпы мужчин.

     Батальон развернулся в цепь и пошел на село, окутавшись дымом пороховых газов.  Один за другим полыхнули три жарких огня из орудийных стволов, и в центре села все окуталось дымом и пылью от прогремевших взрывов. Заработали АГСы, и над селом стали гулко лопаться и разлетаться осколками гранаты. Один из снарядов попал в клуб и, легко пробив черепичную крышу, разорвался внутри. В верхней части села суетились люди, спешно нагружая машины домашним скарбом. Длинная вереница машин уже потянулась вверх, уходя в сторону Донецка.

     Перестрелка в садах перешла в учащенный, непрекращающийся огонь, пули стали долетать и до террикона. Валерка, завороженный картиной боя, вынужден был укрыться в промоине. И вовремя - жалобно свистя, над его головой куда-то в степь пролетела пуля. Он видел, как понесли к террикону первого убитого. Санитары с носилками бежали, петляя, как зайцы.
 
     Из садов сильней и ожесточенней загрохотали выстрелы, и первая цепь, не дойдя до околицы метров пятьдесят, остановилась и залегла.

     — Ог-гонь!! — заорал Сёма, и батарея зачастила выстрелами, бросая снаряды в затянутое дымом, пламенеющее пожарами село.

     Вдруг за рекою, со стороны донецкой дороги  послышался мощный рев танковых двигателей. Колонна беглецов остановилась. Валерка видел, как дрогнули и смешались передние машины, съезжая с грунтовки, пытаясь развернуться. Из-за лесопосадки выбрался на оперативный простор головной танк и сразу же выплюнул из пушечного ствола огромный сноп пламени. Чья-то «Волга» разлетелась мелкими брызгами металла, разбрасывая и калеча беженцев.
 
     Беглецы суматошно заметались и, бросая машины, ринулись обратно в село. Валерка ясно видел, что во всей этой насмерть перепуганной толпе мечущихся в ужасе людей были женщины, дети и старики. За танком показались бойцы добробата,  загрохотали выстрелы. Люди стали падать в грязь и пыль.

     Орудия, бившие по селу, перенесли огонь на сады, стремясь выбить стрелков в сторону села. Но когда цепь снова поднялась, ее встретил дружный огонь из-за деревьев, заставив правосеков снова залечь.

     Сёма оторвал от земли свой жирный зад и, озабоченно оглядев поле битвы, заорал:

     — Резерв, вперед!

     Валерка скатился с террикона и пошел вместе со всеми. Используя численное преимущество, бойцы добробата прорвались в сад, где закипел рукопашный бой.  Шахтеры с топорами и своими «берданками» в руках кинулись навстречу им.

     Шахтеры дрались с остервенением обреченных, защищая свои дома и семьи. А что могли противопоставить им добровольцы? Очень скоро атака правосеков была отбита. Ворвавшиеся в сады группы батальона  были смяты и отброшены в поле, где еще дотлевали скирды.

     Бой затих.

     Сады замолчали, и только отдельные выстрелы да черневшие по полю убитые напоминали о горячей схватке. Зато наверху все сильнее и сильнее трещали автоматы. Это «айдаровцы», перекрывшие донецкую дорогу, громили село.
 
     — Ровно в двенадцать давай начнем одновременно! – кричал в рацию Сёма, общаясь с командиром «Айдара». – Мои орудия и твои танки одновременно, согласен?! Пятнадцать минут артподготовки, и поднимаем людей в атаку! Согласен?!

     — Парламентеры едут, — не отнимая от глаз бинокля, сказал наблюдатель.
 
     Валерка, сидевший на снарядном ящике, поднялся.

     Со стороны села медленно ехала белая «шестерка». Пассажир, отрыв окошко, размахивал белым флагом.
 
     Сёма оглянулся и увидел Дурдаса.
 
     - Ну-ка, сходи! – приказал комбат. – Узнай, чего хотят!

     - Чего-чего, переговоров! – пробурчал Валерка и пошел к машине.

     Выстрелы смолкли, и даже наверху не стреляли…

     Валерка подошел к машине, и через минуту из нее вышли двое, и все вместе направились к Сёме.

     — Почему вы убиваете нас? – спросил без обиняков пожилой мужчина с густой проседью в волосах. - Разве наше село вам чем-то угрожало?
 
     — Шайки сепаратистов дерзают посягать на жизнь украинских воинов и за это села, укрывающие преступников, будут преданы огню! — высокопарно ответил Сёма.
 
     — Послушайте, мы здесь не сепаратисты, мы шахтеры и колхозники - пенсионеры. Наше село живет и трудится мирно, и все, что вы видите вокруг, — он повел рукою по сторонам, указывая на обширные сады и возделанные нивы, — все это сделано нашими руками. Если где-то и есть ополченцы, то почему мы все должны отвечать за них?

     — Кровь настоящих украинцев, пролитая «колорадами», вопиет о мщении! — высказался Сёма и холодно посмотрел на парламентера, молча наклонившего голову.
 
     — В селе много женщин, детей и стариков. Разве они повинны в чем-нибудь? Дайте им возможность…

     — По приказанию министра обороны генерала Гелетея выход из села населению запрещен! – прервал парламентера Сёма.
 
     — Отпустите наши семьи! – седой мужчина повысил голос. – Пусть уйдут женщины и дети!

     — Нет! Я сказал! – Сёма уже кричал. - Генерал Гелетей приказал уничтожить вас, и я это сделаю!
 
     — Хорошо! Вы увидите, как умирают шахтеры, — просто сказал парламентер и, вернувшись к своей «шестерке», быстро поехал обратно в село.
 
     — Ну что? Сговорились? — спросил возвратившихся парламентеров
пожилой босой шахтер, державший в руке дымящийся карабин. Его напряженный взгляд, дрожащие губы и срывающийся голос выдавали волнение. - Ну что, Максим Николаич, уйдуть укропы?

       Парламентер, остановившийся у сельсовета, вышел из машины, поднял на него сухие, озабоченные глаза и молча покачал головой. Босоногий отшатнулся. Его глаза округлились, лицо посерело.

     — Почему? Что им нужно? — враз осипшим голосом спросил он.

     — Они хотят перебить нас. Так приказал генерал Гелетей. Министр обороны.
 
     Из садов высыпали мужчины, которые все слышали, но еще не могли осознать. Понять, что сегодня их последний день. Все молчали, не находя, что сказать. И только босоногий выкрикнул уже надсадно и с тоской:

     — А наши семьи, а дети?

     Взоры всех впились в суровое лицо седого. Он вздохнул, захлопнул дверцу машины…

     — Всех! – твердо сказал Максим Николаевич. – Всех! Теперь нам осталось одно — умереть!
 
     У заборов стояли и сидели на лавках люди. Возбужденные, озабоченные, встревоженные, они с надеждой и тревогой смотрели на парламентера. Но по его непроницаемому лицу ответ читался ясно. Эх! Никому из них не хотелось умирать в этот прекрасный день, когда светило горячее солнце, зеленели и наливались сады и тучным желтеющим морем колыхались созревшие нивы.

     Но быстрое возвращение посланца, его хмурое, суровое лицо и зловещая неподвижность залегших под околицей села цепей «атошников» не предвещали ничего хорошего. Состояние тревожной тоски охватывало людей. Женщины, старики и дети, забившиеся в ямы и подвалы, связывали, делали беспомощными мужчин. Внезапное появление отряда батальона «Айдар» отрезало путь отступления. И только теперь поняли они, что, окруженные, отрезанные от города, почти безоружные, без артиллерии и резервов, они должны будут согласиться на все, решительно на все требования врага…

     — Люди! Православные! Генерал Гелетей, который сейчас главный в АТО, не хочет даже разговора о мире. Да и не для того они пришли сюда. Никакие просьбы и разговоры не помогут. Они пришли уничтожить нас и сжечь наше село.

     Вздохи и стенания раздались отовсюду. Из-за заборов и каменных оград смотрели люди; голос Максима Николаевича – бывшего парторга шахты, а ныне – главы сельской администрации, мощный и звонкий, разливался далеко, и даже женщины, прятавшиеся в хатах, слышали его. Плач и всхлипывания раздались сильней. Где-то совсем близко закричал ребенок, и его плач хлестнул о стены домов. Шахтеры, насупившись, молчали. Страшная минута конца подошла к ним, и они это поняли только сейчас, после бесстрастных слов своего посла.

     — Да что же, есть ли у них бог, у этих нечестивых правосеков? — всплеснув руками, спросил один из стариков, в волнении оглядывая других.

     — Могло быть, ты, Максим, не так объяснил командиру…

     — За что жечь село? — раздался чей-то молодой, тревожный голос.

     — Давайте пошлем снова… Стариков! — неуверенно предложил кто-то.

     Максим Николаевич безнадежно махнул рукой и, оглядывая тревожных, взволнованных, бормочущих людей, сказал:

     — Ничто не поможет, им приказано уничтожить наше село!

     Люди вновь зашумели. Кто-то куда-то побежал...

     По-прежнему плакал-заливался ребенок. Тяжелое молчание повисло над площадью, над понурыми людьми.

     Валерка Дурдас – двадцати трех лет от роду, мешканец села Пятихатки с Винничины, активный почитатель Степана Бандеры смотрел на село. По улочкам вдруг забегали, заметались фигуры. Несколько человек, перебежав за деревьями, скрылись в садах. Сквозь густую зелень деревьев пронеслись к садам две легковушки. Где-то в центре кто-то выдувал из пионерского горна заунывный, протяжный звук. Он несколько секунд висел над селом и внезапно смолк. Судя по тому, что показавшиеся, было, у сада шахтеры мгновенно исчезли, это был какой-то сигнал. Сигнал к бою.

     Солдаты в цепи притихли. Каждый понимал, что эта грозная тишина возвещает…
 
     Побледневший, с одутловатым лицом Сёма заорал:

     — Огонь! Приготовиться к атаке!

     Солнце сильно нагрело открытый затылок Валерки, и он натянул на голову каску, из-под которой сразу же потекли ручейки пота.

     Грохнул орудийный залп. За ним, словно настигая его, загремели орудия танков айдаровцев.  Снаряды, гранаты и мины обрушились на крыши села.
 
     Снаряды рвались во дворах, ломая заборы и сараи, вздымая крыши и перебитые, искалеченные деревья. Клубы дыма застилали улицы. Рев пушек, фонтаны огня и гудение снарядов превратились в какой-то сплошной, сверкающий брызгами огня калейдоскоп.
 
     Шахтеры не отвечали. Низкое эхо стлалось по земле и, глухо множась, перекатывалось за терриконы.

     Валерка поднял бинокль и стал вглядываться вдаль, силясь разглядеть защитников села, но густой дым от разрывов, взбудораженная пыль и вспышки огня мешали ему увидеть что-либо.

     — Попрятались они там, что ли? — с досадой пробормотал он.

     Сёма, разглядывавший пылающие улицы в новенький германский «Цейс», вывезенный им из Берлина, услышал его слова. Он покачал головой и с сомнением сказал:

     — Вряд ли. Я думаю, огонь нашей артиллерии уничтожил все живое в этой жалкой деревушке.

     Со свистом и треском рвались над садами снаряды, разбрызгивая по ветру сверкающие искры. Грохотали неровные залпы батальонов и, урча и завывая, летели тяжелые осколки гранат и мин. Село вдоль и поперек обстреливалось уже больше десяти минут, и в этом море огня, дыма и пепла не могла, казалось, уцелеть ни одна живая душа.

     Над селом разорвались последние гранаты, и цепи поднялись в атаку на курившееся дымами, разгромленное, угрюмо молчащее поселение шахтеров и колхозников.

     — Драться, кажется, не с кем! – сказал Сёма и сплюнул. – Село вместе  с людьми уничтожено.
 
     В эту минуту со стороны Федоровского раздался долгий, густой и тягучий залп. Солдаты, бежавшие впереди, пали, пораженные пулями и картечью. Видно было, как бросившиеся в рукопашку добровольцы заметались в узких улочках, и как их в упор расстреливали внезапно появившиеся шахтеры.

     Валерка, не веря своим глазам, с удивлением и страхом увидел, как безмолвное и мертвое село внезапно ожило и закипело стремительной жизнью. Разметанные дворы, разбитые крыши и разгромленные хаты заполнились черными фигурами. Они мелькали и впереди, и в тылу метавшихся по селу солдат.

     — Откуда они взялись? — растерянно сказал он, продолжая следить за боем.

     — Поховались по ямам. Я их повадку знаю. У них в каждом дворе ямы нарыты, да еще подвалы. — сказал Сёма.

     — Батарею вперед! – крикнул он. - Все резервы, в бой! Атаку продолжать!
 
     Солнце заходило за терриконы. Бойцы резерва, поднятые в атаку, переходили ручей, оставляя позади раненых и убитых. Из садов и из-за оград частым огнем били шахтеры – теперь у них было много трофейного оружия. Сизые дымки сгоревшего пороха курились повсюду. Орудия, подтянутые к самой околице, осыпали картечью сады. Танки и минометы «Айдара», перехватившего дорогу на Донецк, били с горы. Картечь, визжа, носилась над крышами. Пули яростно осыпали село. Гранаты подожгли его, языки пламени и черного дыма уже охватывали всю нижнюю часть села. Но бой не затихал.

     У моста через Крынку завязался рукопашный бой. Облако порохового дыма заволокло атакующих, и человек пятьдесят шахтеров, размахивая широкими топорами крепильщиков шахтной крепи, ударили им во фланг. Стук прикладов, лязг штыков и топоров, тупые удары в человеческую плоть , вопли и стоны заполнили все предмостное пространство. Солдаты, отбиваясь от яростно рубившихся шахтеров, дрогнули и стали отходить, отстреливаясь на ходу, но свежая, подоспевшая вовремя рота «айдаровцев»  атаковала сельчан с тыла. Солдаты вновь бросились в штыки и всей массой прорвались через мост. Теперь в каждом дворе шел жестокий рукопашный бой. Из лесопосадки бежали резервы «айдаровцев», и все вместе добивали в садах остатки защитников села.

     Левый рукав Валеркиной куртки был почти полностью оторван в рукопашке, и теперь ему постоянно приходилось подтягивать тряпку к плечу, чтобы не мешала. Ему почему-то именно сейчас мучительно захотелось курить, но сигареты у него закончились еще на терриконе. Перебежки по улицам села утомили его, ушибленное плечо ныло. В горле першило от порохового дыма и пыли. Из дворов неслись пронзительные крики жителей. Рассыпавшиеся, перемешавшиеся в бою солдаты, группами врывались во дворы, добивая сельчан. Центр боя переместился выше, но вокруг по-прежнему трещали выстрелы, грохотали взрывы и летали пули.

     — Слышь, — отирая рукавом с лица пот, сказал Валерке Мишка Конончук, — вон хата богатая! Пошли?!

     Валерка, отупевший и почти оглохший лишь молча кивнул головой.

     Они вошли во двор и увидели убитых – старик и мужик средних лет были расстреляны в упор. Мишка оглядел двор и подбородком кивнул на дверь дома. Валерка вынул гранату и, разогнув усики предохранительной чеки, ногой вышиб дверь и метнул за порог гранату. Мишку забросил гранату в окно…

     Когда они, прикрывая друг друга, вошли внутрь, Валерка остолбенел. На широкой кровати лежала, умирая, посеченная осколками старуха, а на полу около нее, на коленях, согнувшись и прикрыв руками и телом детей, сидела молодая женщина. Все еще на что-то надеясь, Валерка приподнял ее тело, но чудо не произошло: дети – мальчик и девочка лет трех-пяти, были мертвы…

      По полкам и ящикам шкафов зашарился Мишка, а Дурдас вышел во двор, волоча автомат за ремень, и распахнув калитку, шагнул на улицу.

     Из дворов, так же как и он, выходили солдаты, что-то пряча в подсумки и ранцы. Забрызганные кровью, опаленные пожаром, в зареве огня, копоти и порохового дыма, со злыми, горящими глазами, они, не обращая внимания ни на что, паковали «мародеркой» свои ранцы.

     — Их бабы еще хуже мужиков, - говорил кто-то. - Чисто — ведьмы. Ка-ак одна полоснет Игнатенку ножом по морде, так он и умылся кровью.

     — Сепары — не люди! — махнул рукою другой.

     Наверху еще грохотал бой. Нижняя часть села догорала в пламени и дыму. Огонь перекинулся на сады, и пламя поползло по ветвям, с треском круша вековые, так любовно выращенные поколениями сельчан фруктовые деревья.

     В двухэтажном «Универсаме», высившимся над селом, укрылось человек двадцать жителей села. Заставив витрины прилавками и стендами, они  группами расположились в залах, стреляя по перебегавшим площадь солдатам. На первом этаже было семеро, на втором - еще человек пятнадцать стрелков.

     Площадь перед магазином простреливалась ими полностью. Несколько солдат и добровольцев пали мертвыми, не пробежав и десяти шагов. Засевшие на втором этаже шахтеры открывали огонь на любое движение, не давая укрывавшимся за оградами и домами солдатам продвинуться дальше. И вся масса пехоты, только что покончившая с нижним селом, сгрудилась перед «Универсамом», не имея возможности вырваться наверх, к донецкой дороге, где все еще бились «айдаровцы».

     Солдаты беспорядочно стреляли по магазину. Подходившие резервы вносили еще больше суматохи и беспорядка. Толчея и шум росли.

     — Орудие, орудие привезли! – заорал кто-то. За гулом пальбы никто не услышал как подъехал трактор.

     Черноусый, с пышным чубом наводчик, установив орудие, сощурился и крикнул:

     — Ог-гонь!

     Брызнуло пламя, полыхнул дым, и снаряд с визгом ударил в угол здания. Осколки кирпича, бетона, разбитого в щебень, пыль разлетелись в стороны.  На месте, куда ударил снаряд, зачернело, качаясь, межэтажное перекрытие со сбитыми, ломаными краями. Туда сразу же полетели гранаты.  Но из-за стен по-прежнему летели пули и сизоватые струйки порохового дыма.

     — Ог-гонь! — перенося прицел выше, снова крикнул наводчик, и новый снаряд с воем улетел в выбитый только что проем. Внутри магазина полыхнуло огнем, тучей взвилась пыль.

     Орудие быстро перезарядили.
 
     — Огонь! — кричал черноусый, и снаряды летели в цель, круша стены. — Огонь!

     Внутри «Универсама» бушевало пламя, сквозь пробоины в стенах в закопченное небо рвался черно-серый удушливый дым и красная кирпичная пыль.
 
     — Ур-ра! — заорал кто-то из солдат.

     И вся масса, без команды, повинуясь этому случайному выкрику вдруг кинулась вперед, крича «ура».

     Солдаты, не обращая внимания на пули, перебегали площадь и окружали магазин.

     К вечеру все было кончено. Село было занято войсками. Нижняя его часть сгорела полностью - только дымились руины, и черные груды горячего пепла лежали на месте цветущих еще сегодняшним утром подворий.

     В верхней части уцелело несколько домов, которые заняли добровольцы «Айдара». Усталые бойцы валились на пол, мгновенно засыпая.

     Валерка, полуживой от всего пережитого за день, с наслаждением сбросил разгрузку с плеч, стянул с себя насквозь пропотевшую куртку, содрал с ног пудовые берцы и, лежа на голом полу, запрокинув за голову руки, молча глядел на черный потолок. Несмотря на переутомление, он не смог уснуть сразу, и слышал, как ворочается с боку на бок Мишка, сдержанно вздыхая.

     — Ты чего, Мишка? — Валерка повернулся к другу.
 
     - Да, блин, дети эти…

     Вдруг невдалеке послышался протяжный, болезненный стон. Валерка поднял голову. Стон повторился. На этот раз он был глуше.

     — Что это? — открывая глаза и приподнимаясь на локте, спросил Мишка.

     — Не знаю, может быть, раненый.

     Сильный стон, протяжный и долгий, раздался, казалось, прямо под окном.

     — О-ой…й, матинко моя, гос-по-о-ди… ой-й! — донесся чей-то вопль.

     Валерка вскочил, схватив автомат. В комнатах зашумели разбуженные…

     Дурдас вышел на улицу. За полуразрушенной кирпичной оградой темнели строения села. Яркие звезды сияли над головой. В стороне, под терриконами, дрожали какие-то огоньки.

     Оттуда, с той стороны и доносились стоны. Валерка вышел на соседнюю улицу и увидел большой костер. Черные клубы дыма, прорезанные языками огня, метались над площадью, озаряя развалины «Универсама» — высокие, мрачные стены, устоявшие при артобстреле.

     У развалин и по всей площади была набросана солома, собранная, видимо, во дворах, и не успевшая сгореть, на которой лежали раненые. Большинство лежало тихо, молча перенося страдания, некоторые метались, крича и стеная. Кто-то говорил в бреду, прерывая несвязные слова воплями. Один из раненых, вероятно уже в агонии, судорожно метался по земле, издавая протяжные стоны.

     Свет от пылавшего костра и быстрые, изменчивые тени, перебегая по искаженным лицам раненых, придавали им страшное, фантастическое выражение.

     — Перевязочный пункт! Пошли отсюда, — прошептал неслышно подошедший сзади Мишка.

     Тяжелые стоны, болезненные вздохи, выкрики и плач, больше похожий на вой, оглушили Валерку. Он сунул Мишке свой автомат и молча побрел к реке.
 
     - Ты куда?! – крикнул Мишка.

     Валерка не ответил… Его рука до хруста, до боли в суставах сжимала в кармане пистолет…

     — Истекает кровью. К утру кончится, - сквозь вату в ушах услышал он слова санитара или медбрата, сновавшего около раненых.

     Это были последние слова, которые он слышал в своей жизни.