Чур меня миниатюры

                Владимир Коркин (Миронюк)
                миниатюры       
                Чур меня
   Реальность. Дачный участок находился недалеко от аэропорта. В погожие летние дни я нередко бродил по лесу. Собирал ягоды – бруснику, чернику, морошку, дикий лесной шиповник и, конечно, грибы- подосиновики, подберезовики, маслята, иной раз попадались белые грибы и грузди. На болотах брал клюкву. Какой-то год лес не баловал дарами, и приходилось уходить на много километров от дачки. Петлял и петлял, то поднимаясь по увалам, то спускаясь в лощинки, то углублялся в лес, то бродил по опушке. Решив перекусить, постелил на кочку пакет, вытащил нехитрую еду. В нескольких десятках метров начиналось моховое неглубокое болото. Увы, я в этих местах никогда прежде не хаживал. Пережевывая бутерброд, прикинул как мне легче и безопаснее преодолеть те метров двести, что отделяли меня от манившего к себе леска. Уж там, мнилось мне, непременно соберу и ягод и грибов. Непохоже, чтобы туда часто забирались люди. Потому что, хотя до соседнего городка было отсюда километров шесть – семь, однако лесок был как бы на острове, и с левой от меня стороны окружен большой массой «мокрого» хвойника. Это когда хвойные дерева растут на сырой, заболоченной почве. Посохом служила длинная сухая ветвь. К слову, край болота, где я отдыхал, облюбовали себе кривые, странно закрученные деревья. Там и подобрал валежину. Шаг за шагом, прощупывая посохом няшу и перешагивая с кочки на кочку, вышел к лесу. Причем нарочно засек время, чтобы знать, за сколько минут преодолею преграду. Выйдя к опушке на сухой мшаник, посмотрел на стрелки часов: странно, но я не мог эти двести метров с препятствиями преодолеть так быстро. Наверняка стряхнул часы. И принялся за поиск грибов и ягод. Мелкий березняк, осинник, кустарник, кое-где ельник. Попалась в низинке морошка и груздь. И более ни ягод, ни грибов.
   Впереди замаячила просека. Она тускло виднелась за некой туманной дымкой. Я услышал голоса и увидел двух женщин с шагающим рядом мужчиной. Шли они неспешно. Пелена хоть и легкая, однако, мешала разглядеть, что несли они в руках. Наверное, лукошки, решил я. Поскольку до них оставалось не свыше тридцати-сорока метров, громко позвал их: «Ээээййй! Грибы-то есть там?!» Но люди даже не оглянулись, продолжали себе идти. Еще раз крикнул: «Ээээййй!!» Никакой реакции. Тогда сам направился в их сторону, в надежде узнать, где тут грибное место. До просеки оказалось вовсе не тридцать метров, а раза в три подальше. Как раз и туман рассеялся. Но не видно ни людей, ни их следов, а ведь на таком рыхлом песчанике должны быть отпечатки. Прочесав лесок вдоль и поперек, срезал всего один красноголовик и набрал несколько пригоршней брусники. Я был обескуражен: место ягодное и грибное, а не собрал грибов даже на суп, не то что на жаркое. Уже торопило время. Благополучно перешел болото и поспешил, спрямляя путь на дачку. Хотя летний день на Севере длинный, но пора было ехать домой. Помню, как зашел в одну длинную лощину в надежде хоть тут собрать грибов. Заглядывал чуть не под каждый куст и деревце. Ни-че-го. Выйдя из лощины, огляделся: впереди маячила околица дачного поселка. Глянул на ручные ходики и не поверил глазам: как это я сумел менее чем за  час отмахать такущее расстояние, постоянно сгибаясь к земле в поисках грибов или ягод? Впрочем, мало ли чего может показаться уставшему грибнику! Да и часы могли барахлить. Подведенные перед походом на дачу, они теперь заметно отставали. Тогда я этому не придал никакого значения.
   Через год снова выдался неурожай. Я опять в поисках грибов отчего-то непроизвольно выбрал северо-восточное направление. И снова оказался у кромки болотины, и опять, перейдя его, увидел некую дымчатую пелену и голоса за ней, и фигуры людей. На мой окрик никто не отозвался. Я решил поискать счастье за пределами болота в западном направлении, где виден лес. Здесь путь через болото оказался труднее: реже и мельче кочкарник, глубже водяные промоины. Тут, невдалеке от себя, замечаю некую трубу, торчащую над водой. По рассказам лесозаготовителей и геологов наслышан, что в болотах немало брошенной разной техники (и сам не одну осень лазил по болотам за клюквой и видел в глубоких промоинах всякие железяки). Застрянет, положим,  тракторишко с прицепной тележкой и его бросают. Забирают по возможности груз – чего не выдюжат плечи работяг. Но труба, из светло-серого металла,  какая-то непонятная, её края плавно изгибаются, уходя в болото. Мне недосуг разбираться: вода вовсю хлюпает в сапогах, надо ее вылить и отжать носки и мокрые штанины. Приведя себя в мало-мальский порядок, чувствую необъяснимо наваливающуюся вдруг тревогу и прямо-таки животный страх. Кое-как помяв руками штанины, поскорее обуваюсь и прыгаю на ближнюю кочку. До лесной кромки всего-то три десятка метров. Но какие! Меня охватывает безотчетный страх, я спешу вперед, не оглядываясь, размахивая пакетом, из которого сыплется мой смехотворный грибной сбор. Прикрывая глаза левой рукой, а правой раздвигаю жилистые ветви ельника. Наконец нащупываю твердую почву и, петляя между огромными кустарниками и деревьями, выхожу на окраину аж соседнего городка. Бросаю взгляд на циферблат, и не верю своим глазам: как же это я за такой короткий промежуток времени отмахал от дачки по лесу и болотине приблизительно километров двадцать, не менее? Выхожу на трассу, ведущую в мой город. На моё счастье бежит междугородний автобус. Водитель останавливается и подбирает меня. Спрашиваю у пассажира время, сверяюсь с моими часами. Все в порядке, они идут как надо. Я опять в недоумении, как мне удалось проскочить столько кэмэ по пересеченной лесной местности, минуя мелкие ручьи, петляя от дерева к дереву и от куста к кусту в поисках грибов, преодолев еще и странное болото. И почему опять сквозь ту дымку мне никто не ответил, хотя люди были от меня, казалось, метрах в двадцати?! На Севере не принято не откликаться в лесу на зов одинокого ягодника или грибника, мало ли какие у того возникли проблемы, возможно, человек нуждается в помощи. И ещё оторопело припоминаю, что загадочная труба в болоте была теплой. Это что, старания нежаркого уже солнца предосенней поры? Или… Нет, никому не расскажешь, что привиделось во время грибной «охоты»: посмеются, дескать, тебе померещилось, это усталость.
               
                *   *   *

   С большой группой заводчан отправляюсь в поход за грибами. Среди них есть знаток мест, невообразимо богатых на красноголовики и белые грибы. У обочины дороги останавливается автобус, и мы следуем за нашим проводником. Отмахав километра четыре по лесу, выходим на урожайные поляны. Все, что можно, набито грибами - вёдра, рюкзаки, пакеты. Еле волочим ноги, в автобусе договариваемся в следующее воскресенье махнуть за ягодами. Кто-то отлично знает дорогу к заветным ягодным полянам. Настает назначенный день и час. И правда, видимо-невидимо брусники, немало черники, даже встречается голубика. Через несколько часов, наполнив ягодой корзину, а кто и ведра, небольшая группа, в числе которой и я, по зову другого знатока отправляется в недалекое путешествие к небольшой речушке. Вот за ее изгибами маячит островок. Там – красная смородина. Преодолеваем по переброшенному огромному бревну расстояние до островка. Водяные струи лишь слегка цепляют подошву резиновых сапог. Проводник поясняет, что обратно можно выйти с острова и километров в двух отсюда. Но там берега высокие и придется осторожно переходить по старому гнилому мосту, центральные пролеты которого соединены бревнами. Выслушав наспех наставления, идем искать смородину, надеясь к условленному часу выбраться отсюда по только что пройденному бревну, чтобы, значит, не было никаких проблем.
   Нахожу смородинник. Снимаю рюкзак, оттягивающий плечи, примечаю место, куда его поставил и иду собирать ягоду, по ходу дела смачно давлю ее во рту. И смородины насобирал уже литра два, и накислился, и малость устал. Теперь бы достать из рюкзака бутерброд. С полчаса кружу и никак не выйду на след своего рюкзака. А время торопит. Наконец взмолился: «Господи, силы небесные, помогите же. Неужели мой труд пойдет насмарку. Господи, вот хоть плачь». И как-то незаметно нашел рюкзак. Но уже нет времени к спуску к пологому берегу. А старый мосток где-то рядом. И слышу к тому же голоса. Так и есть - две женщины и мужчина из нашей группки подходят к мосту. Завидев меня, машут руками, мол, надо спешить. На всех парах иду по шаткому мосту. Вот и проем. Перешедшая по бревнам женщина кричит мне: «Осторожней! Бревна скользкие и шатаются». Невольно замедляю шаг и ступаю на бревна. Ой - ёй, сапоги скользят. Метра через полтора бросаю взгляд вниз: метрах в трех подо мной журчит река, там и сям видны бревна-топляки, концы некоторых торчат над водой. Тут я теряю равновесие и ухаю вниз. Мой рюкзак едва не зацепил один топляк. Я стою почти что по  грудь в воде. Холодны струи речки. С горем пополам преодолеваю последние метры до берега вплавь. Здесь меня уже ждет «троица», подбадривая, что я в рубашке родился. Как могу наспех выжимаю верхнюю одежду, натягиваю напрочь сырые сапоги и быстрым маршем вслед за ребятами-ягодниками иду к ожидающим нас у автобуса людям. Они заждались! Водитель пипикает во всю машинную мощь. Узнав в чем дело, включает в салоне обогрев. Я отжимаю в подставленное им ведро вещи. Одеваю их, оставляя носки и сапоги у горячей трубы. Кто-то из мужчин суёт мне в руки стакан водки. Холодная жидкость скользит по пищеводу. Горячая волна бежит по всему телу. Я спасён. Слава Богу!
*   *   *
   Вспомнились 80-е годы, самое их начало, когда страну обуял всероссийский дачный «синдром». Я очень много писал об авиаторах, и мне без проблем выделили в их дачном кооперативе «знаменитые» шесть соток. Это была топкая низина, поросшая кустарником и высоченными соснами и елями. Работать можно было лишь в сапогах. Предстояло вырубить и выкорчевать шесть или семь деревьев. В субботу и воскресенье под дружное гудение комарья орудовал топором до отупения. В тот выходной день предстояло разделаться с самой большой и толстой сосной. Сколько махал топором и не вспомню. Устал, подкрепился крепким чаем (тогда с  кофе растворимым была приличная напряжёнка) с бутербродом и замерил ствол. Прикинув, что до победы над махиной сосной подать, как говорится,  рукой, наметил в какую сторону надо бежать, чтобы дерево меня не подмяло. Выходило по всему (учитывая утолщение ствола, направление основной массы кроны ветвей, и мои затеси-надрубы),  что надо «рвать когти» точно перпендикулярно на юг по отношению к месту, где вел рубку. Сосна должна была завалиться вправо и не коснуться меня. Едва дерево затрещало, я побежал, чтобы комлем меня не задело. Мне оставалось пробежать еще пару метров до безопасного расстояния от срубленной сосны, как она заскрежетала и ухнула вниз. Я прибавил ходу, и когда до намеченной цели оставалось всего ничего, споткнулся, но по инерции, благодаря набранной скорости, еще пролетел метра полтора. И упал. Сзади ухнул ствол. Я оглянулся, он не ушел вправо, как я предполагал, а падал точно мне вслед. Огромный сук сосны впился в чавкнувшую почву буквально в метре сзади от меня. Он бы мог прошить человека насквозь. Я не учел силу ветра, на высоте макушки дерева он поигрывал хорошо. Впервые я тогда обратил свой взор к святому Николаю Чудотворцу и помолился Ему. С того дня я вспомнил о Вере, о Боге и Богородице. Да храни нас Господь и Пресвятая Матерь Богородица!

                *   *   *

   Если что и было некогда и негде в моей душе черное, так оно стерлось в прежних неких переплавках. Ибо у меня о прошлых жизнях мозг выдает лишь не замутненную грехами информацию. Я долго, очень долго спал. О том, предавнем, осталась лишь некая смутная завеса. Вероятно, я какую-то судьбу или судьбы «проигрывал» на иных планетах или в иных измерениях. Отчего-то застряло в памяти моё появление в этом мире, вернее, удивленный возглас палатной сестрички, принесшей меня, малютку, к маминой груди: «Ой, да у мальчика головка, как огурец. Надо же!» Головка моя с годами постепенно сформировалась в нормальную голову. Только когда я подрастал, то мои полеты во сне были как бы в неком пространстве над некой поверхностью, где витал дух чего-то возвышенного.

                *   *   *
   Разгорался жаркий бой. Наши сборные войска, кто в белых туниках, как я, командир небольшого отряда пращников, кто в доспехах нападающих, кто на флангах гарцевал на конях, чьи бока защищали от попадания стрел и тяжелых камней плотные кожаные полосы, шли на штурм крепости. Мощной и хорошо укрепленной. Внезапно, грозно ворча, распахнулись главные крепостные ворота. В моей левой руке флагшток, которым я указываю воинам направление удара пращей. Вылетевшая навстречу нам вражеская конница натыкается на град камней: валятся из сёдел всадники, неистово ржут покалеченные кони. Остатки конников скрываются за воротами фортеции. Стены крепости ощетиниваются лучниками. Мы продолжаем штурм. Мой отряд достает из наплечных сумок специальные метательные камни, они небольшого размера, шаровидной формы. О, они летят далеко и достигают лучников, осыпающих нас с крепостных стен тучей жалящих стрел. Я вижу, как падают поверженными вои соседних и моего отряда. Сейчас нет ни к кому жалости в сердце, потому что нами владеет одна общая для всех и каждого мысль: «Вперед! На врага!» А это значит, предстоит кровавая сеча на штурмлестницах. Все наши камни пущены в дело, в руках короткие мечи. Вот лестница для нашего отряда, заметно поредевшего. Я, как могу, подбадриваю бойцов. Мой флагшток трепещет на теплом ветру. Тут страшная боль в левом локте. Его пронзила вражеская стрела. Я невольно делаю полуоборот, флагшток клонится к земле. Следующая стрела пронзает мою правую лопатку. И я более ничего не помню. В нынешней моей жизни четкие родинки на локте и спине отмечают меткие попадания вражеских стрел. Я был тогда так молод. Может быть, у меня даже ещё не было и возлюбленной. И не помню я тогдашних моих отца и мать. Я был просто воин, солдат, маленький командир, отдавший жизнь, как и многие, за победу над врагом, о котором я ничего не могу сказать, как не могу ничего сказать о своей родине. Кроме того, что моя страна была, очевидно, на Средиземноморье и достаточно богатая  и развитая: мы были не новобранцы, а профессиональное воинство, прекрасно экипированное, четко представляющее, как вести себя в той или иной боевой ситуации.

                *   *   *
   Маленький командир я был надолго забыт, и просто моя душа где-то спала, отдыхая и набираясь сил для нового возрождения. Другой раз, о котором душа открылась (а затушевано чуть не начисто немало других реинкарнаций), на этой планете Земля я оказался в средние века, наверное, в Датском королевстве либо в Голландии. Я жил в очень приличном городе, где дома сплошь из кирпича с высокими стрельчатыми крышами, покрытыми красно-коричневой черепицей. Кем я там был – не ведаю. Но вот отчетливо всплыло видение. Городская площадь. Вокруг дома той эпохи, спешат по своим делам хорошо одетые мужчины и женщины в длинных платьях, на их головках красуются шляпки. Цокают копытами по брусчатке кони, впряженные в небольшие кареты и повозки. Внезапно вырастает крупным планом полнотелый блондин с аккуратно подстриженными волосами. На нем серебристого цвета рубаха навыпуск. Он поворачивает голову: добродушное улыбчивое лицо, довольное собой и всем миром. Вглядываюсь. Так это же стою на той площади я! Только блондин. Вокруг того меня некая волна радости, словно мне выпала крупная удача. Но в этой жизни прежде мне никогда не доводилось воочию лицезреть той средневековой площади в цивилизованном европейском городе. Да и вообще, я никогда не видел перед собой подобных живых сценок на подобной площади. Выплыла та картинка, запечатленная навеки вечные в волновой голограмме моей души.