Служебный роман

     Перед сменой ко мне в кабину трамвая запрыгивает девушка, наш «маленький начальник», при должности — несмотря на молодость: 32 года. Водитель-наставник. Инструктаж провести по недавно внедрённому коммуникативному устройству, которыми, непонятно зачем, оснащают наши рабочие места. Толку от них — ноль. Но не в этом дело.
     — Уже едешь?
     — Да нет, ещё время есть.
     От неё пахнет утром и ромашками. Мы пересекались и раньше, здоровались, обсуждали какие-то рабочие моменты. Иногда она заигрывала со мной, сама не замечая, видимо, по уже глубоко укоренившейся привычке.
     Я сижу на своём сиденье. Экранчик «Говорящего города» у окна, обрызнутого жемчужинками утренней росы. Ей приходится, объясняя как им пользоваться, наклониться сильно и практически лечь грудью, обтянутой форменным свитером, мне на руку. Я в сладостном оцепенении. Кажется, что-то подобное уже было когда-то… Всё, ещё непроснувшееся многоголосье Города, все его нотки-мотыльки порхают в животе.
     — Ну, ты понял?
     — Ага, — отвечаю я, витая где-то в облаках.
     Она, отпрянув, мгновенно оценивает обстановку, всю её двусмысленность и пикантность. Мы проваливаемся на миг в Иное и оказываемся на заре творения: она, первая женщина, обнажённая, соблазнительная и прекрасная, как сама жизнь, — и я, с копьём наперевес, готовый ворваться в её яблоневую тайну…
     — Да иди ты к чёрту!! — восклицает моя собеседница, пряча улыбку, и стремглав выскакивает из вагона на землю. Прикосновение её груди, её волнующего тела так живо во мне! Минут через пять, по каким-то делам своим, опять проходит мимо. Я, открыв форточку, машу ей рукой, улыбаюсь. Она крутит пальцем у виска: дурак, мол! — и гордо отворачивается. Жизнь неожиданно начинает казаться такой загадочно-манящей, такой солнечной, такой классной!..
     Дальше следуют главки краткосрочного и непритязательного «служебного романа». Судьба распорядилась так, что эта прекрасная коллега моя через несколько недель оказалась в моей постели. Но встречи наши можно пересчитать на пальцах одной руки. У неё кто-то был.
     И вскоре она растворилась опять вдалеке, белой чайкой в серых муссонах и пассатах.
     Мягкие русые волосы, удивительные глаза. Как бы немного припухший чувственно рот с очень чистым, нежным, детским каким-то рисунком губ, уголки которых едва заметно, с налётом трагичности загибались книзу. Когда она была рядом, я смотрел на эту красивую головку и не мог понять, как можно её обидеть, унизить, ударить. Второй по счёту муж, с которым она не так давно развелась, однажды избил её так, что ей пришлось обратиться в больницу. Конечно, она вертихвостка. Может, и заслужила… И всё равно это неправильно!
     Заявлялась ко мне всегда неожиданно, часто ночью, часто «под шофэ». Звонила предварительно, естественно.
     Был её день рождения. Уже отгуляла, повеселилась с подругами, все разъехались по домам. Но душа моего «гусара в юбке» жаждала продолжения банкета! Денег у меня не было, но она, щедрая, всё равно утащила меня в свой любимый ночной бар, где-то совсем в другом районе.
     Там царил уютный полумрак. Длинные деревянные столы, цветные стёкла. Очень милые вежливые официантки. Наши цветы, которые ей надарили, несколько букетов, были незамедлительно поставлены в вазу с водой. Она была весела, но сквозила во всём её облике, в движениях, в голосе лёгкая усталость. Я пытался её целовать, но она уклонялась. Короткий подол задрался, я не удержался и приложил ладонь к соблазнительному нейлоновому треугольнику между ног. Она остановившимся взглядом с полу-улыбкой смотрела куда-то прямо перед собой…
     — Видишь тех двух девчонок с парнем? — решила она ни с того ни с сего пообсуждать посетителей. Время позднее: их было немного.
     — Да.
     — Сразу видно, что они просто раскручивают его: чтоб за всё платил. Но в конце концов ему ничего не обломится!
     Она ухмыльнулась.
     Я осторожно предположил:
     — Ну, ты, наверное, специалист в этих делах?
     Но она не заметила иронии — или сочла её чем-то несущественным.
     — В молодости…
     Подвыпившая, погрустневшая красавица моя погрузилась с головой в прошлое.
     — Мой первый муж был бандит, но он был очень хороший, справедливый.
     — Это от которого дочка?
     — Да… Мне когда 19 было, мы познакомились… Он мне говорил: тебя никто никогда не обидит, пока я с тобой. Катал меня на машине. Мчались по лесу, потом приезжали в шашлычку, где собирались его друзья. Ко мне все очень уважительно относились. А все девчонки завидовали мне!
     Она помолчала.
     — А потом его застрелили. Закрыл собой своего босса.
     Мы выпили молча. Бармен колдовал над чем-то за стойкой. Из жаровни вдруг вырвалось пламя, но тут же поутихло. Музыка была приятной, что-то современное.
     — Я не крутой, конечно, — подал я голос, — но ты мне тоже очень дорога. Я бы мог что-то новое привнести в твою жизнь.
     Она расхохоталась. Но и в издевательском смехе её звенели колокольчики.
     — Да ты просто старый неудачник!
     — Хм… Разве тебе не интересно со мной?
     Прелестница моя скривила губки. Обидно почему-то не было: мне было хорошо. Она была очень красива. Вспомнился первый день нашего сближения. Как сидели на лавочке, потягивая слабоалкогольный напиток из пластиковых стаканчиков, бутылка спрятана в пакет; как потянуло вечерней прохладой, и она, прижавшись к моему плечу, промурлыкала: «Ну обнимай меня уже, холодно!». Как после ехали в вагончике метро: я прижал её несильно к дверям, которые не открывались. Её грудь совсем вплотную, живот; моя нога покоится в её промежности. Одета очень эффектно: короткая кожаная курточка, высокие сапоги. Почти непрозрачное тёмное стекло удваивает нашу жизнь и жизнь наших случайных попутчиков, зашедших в эту подземную сказочную пещеру погреться у огня, сжечь старый пергамент. Мы покачиваемся легонько, как во время пантеистического действа, мистически-сосредоточенного полового акта…
     — Пойдём потанцуем! — вырвал меня из небытия голос моей «наставницы». Голос у неё очень милый, нежный, какой-то тоже детский. У Рыжей не такой. У неё он чуточку надтреснутый, как сломанная пластинка, — но тоже жутко сексуальный!
     Именинница танцевала ладно и самозабвенно — любо-дорого посмотреть! Едва различимо, чуточку полноватая попочка; короткое платье приоткрывает обтянутые блестящими колготками ноги. Я как медведь. Неподалёку ещё одна парочка, молодёжь.
     Посидели ещё немного, затем поехали в мою съёмную берлогу. В машине она сидела присмиревшая, притихшая, я бережно обнимал её плечи. Потом, в постели, началось обычное: «Давай просто полежим, поспим». А через несколько минут — её рука на моей груди, на животе, оттягивающая резинку трусов: дразнящая, юркая, божественная. Но только я предпринимаю активные ответные действия, как тут же натыкаюсь на её решительное «нет». И так несколько раз подряд, в разных вариациях! Вплоть до взгромождения на меня сверху и медленного, как в танце, скольжения бёдрами… Наконец мне разрешено поласкать её, запустив два пальца внутрь. Я должен нащупать таинственную точку «джи», а затем, в ритме ветра, выплыть наружу, к пуговке клитора. Туда и обратно. Я старательно следую всем инструкциям моего уже закатывающего, прикрывающего глазки ментора.
     Она не выдерживает и сама стягивает с себя трусы напрочь! Они кружевные, чёрные; они упали куда-то в море. Оно везде. Мы сами — море. Я поворачиваю её на бок и вставляю вместо пальцев член. Он входит легко: там уже всё готово! Она, исступлённая Психея, вытягивает руки вверх, закидывает за голову — и извиваясь как саламандра, как прилив, начинает насаживаться своим аппетитным задом. Я, просунув правую руку под неё, обхватываю её аккуратные упругие груди.
     Мороженое ели прямо в постели. Она была голая и озорная. Ночь шелестела о чём-то с улицы, как мерцающее звёздным серебром живое существо….
     Потом ей захотелось ещё. И она добилась-таки своего: хихикая и обзывая меня «одноразовым», прижимаясь и ласкаясь; сев на стул возле раскрытого окна с сигаретой и широко расставив ноги — испепеляя при этом меня глазами — так мило и так ****ски… Потом уже открыто, вероломно схватила меня за «живое»: «Оо, да ты уже возбуждён!». Села на краешек дивана и приблизилась лицом к моему паху, имитируя, но так и не взяв в рот… Но когда я, воспряв духом, поставил её на четверенки попой к себе и, войдя, уже разошёлся не на шутку, она вдруг выскользнула. Пробормотала: «Ой, всё, я уже не чувствую тебя…». И вскоре уже мирно спала. Ярость и обида ударили мне в голову, но ненадолго. «Дура… Пить меньше надо!». Я лёг рядом и положил руку ей на бедро. Переложил на талию. Темнота слабо подрагивала и как будто лучилась. Эрекция постепенно исчезла, оставив после себя в душе поющую пустоту. Я закрыл глаза. Небо сомкнулось надо мной, над нами.