Глава 6. Нестандартная профессия

Мой отец выбрал, конечно, нестандартную профессию. Среди его коллег по службе евреев совсем не наблюдалось. И частенько в отделах кадров режимных городов его биографию тщательно проверяли. Да и звездочки на погонах прибывали не так быстро, как у других коллег.

Однако, отец не унывал! Он так любил жизнь! Любил свою службу, своих коллег. Отечески, по-доброму относился к солдатикам, которых частенько засылали на Урал и в Сибирь из южных республик. Многие из них не знали, что такое мороз, снег, теплое белье. Но не было случаев, чтобы в полку кто-то серьезно заболел, подхватил пневмонию. И ему отвечали взаимностью! Солнечный нрав отца способствовал тому, что антисемитизм куда-то исчезал, а  коллеги,  товарищи по службе становились верными  друзьями.

Отец был абсолютно трезвым, непьющим человеком, что было далеко не нормой в армии. Но любовь отца к шутке, умение находить общий язык в любой компании, иногда способствовало тому, что его считали сильно «набравшимся».  Может, это было и на пользу делу.

И еще отец любил! Для него, красивого, здорового, яркого мужчины не существовало других женщин, кроме его жены. Любовь была для отца выше национальных различий, выше религии. Это был сознательный выбор,  даже философия. Верность, преданность, ответственность – «три кита», три составляющих его любви.

Мне посчастливилось побывать во всех тех «секретных» городах, где отец служил. Надо сказать, что переезды из города в город не были уж так обременительны для семьи. В Свердловске у нас оставалась квартира, которая считалась «забронированной»,  закрепленной за офицером, который отправился на новое  место службы. Приватизации-то в те годы не было!

В этой Свердловской хрущевке-распашонке я проживала  с бабушкой Хасей, пока училась в институте. Что было совсем не плохо! А отец тем временем с мамой и младшей сестренкой осваивал новые стройки.
 
На новом месте семью обычно поджидала хорошая служебная квартира со всем необходимым (исключение – Орск-19, где семье пришлось ютиться целый год в условиях почти спартанских).
 
Если добавить к этому служебную машину, неплохую зарплату, прекрасную, нетронутую природу Урала и Сибири, то тяготы военной службы казались очень даже романтичными. Отец никогда не жаловался, с интересом и радостью брался за новое дело.

Я обнаружила множество «производственных» фотографий отца, где он счастливый, улыбающийся. На многочисленных собраниях-заседаниях, выступлениях, с коллегами. Это была его жизнь. Помимо работы у отца не было каких-то увлечений. Ни рыбалки, ни охоты, ни гаражей – машин.  Работа была его главным «хобби».

Самой «экстремальной» была моя поездка к родителям в Орск-19 (поселок Ясный Оренбургской области).
 
Здесь, в оренбургской степи, в 60-х годах размещали шахтные стартовые комплексы отечественного «ядерного щита». Строительство ракетных шахт из-за жуткой секретности прикрывалось возведением асбестового комбината. И пока в скальных породах не прорубили все необходимое для ракетчиков, комбинат продолжал делать вид, что строится. Кстати, комбинат оказался даже более жизнеспособным, чем ядерные пусковые комплексы.  Ныне  это  крупнейшее в России предприятие по добыче «горного льна».

Вот этим строительством и занимался полк отца, включая строительство самого поселка, который в 1979  стал городом  Ясный.
 
Что такое оренбургская степь зимой? Снежные бури, ветер. Эти теоретические знания мне пришлось освоить на практике, когда в зимние каникулы 1968 года я навещала отца в Орске-19. Поезд не доехал до станции «Горный лен», где меня должен был встречать отец, застряв на каком-то полустанке. Пассажиров было не густо, поскольку погода такая стояла уже несколько дней. А в Ясный и вовсе попутчиков не было. Как не было сотовой связи и прочих «мелочей» типа туалета.
 
Какая-то женщина подсказала, как сделать «это». В снежной метели просматривалась какая-то металлическая ограда. Так вот, надо было уцепиться за нее одной рукой, а другой освободить то самое место, присесть и, не отпуская ограды, пописать. Иначе сдует ветром. Получилось.

Отцу доложили, где застряла его дочь. И через какое-то время появился папа! В  полушубке, на специальном тепловозе, предназначенном для расчистки путей. К огромной радости застрявших пассажиров. Поехали дальше. Вот и станция «Горный лен». Дальше путей нет. Но до поселка еще 3 километра! Эти 3 километра мы ехали как раз 3 часа. Впереди бронетранспортер. А к нему на тросе прицепили наш грузовик. Доехали. Кстати, все остальные дни погода была расчудесная. Солнце, оттепель и полное безветрие.

В Красноярск-45 (ныне Зеленогорск) я попала уже в летние каникулы. Город расположен в 150 километрах от Красноярска, на левом берегу реки Кан. Красота неописуемая. Впечатлили заросли дикой малины, собирать которую (ведрами!) ездили всей семьей.

Ныне Зеленогорск, как и большинство «атомных» городов России,  остается закрытым. В  Зеленогорске был референдум по поводу открытия города, на котором жители единодушно высказались за сохранение «зоны».
 
В  родном  Новоуральске (Свердловск-44) референдума пока не было. Но результат его предсказуем.  Жители за «зону». Зона – это относительный порядок, отсутствие гастарбайтеров, множество советских артефактов, греющих душу стремительно стареющему населению. Но «зона» - это и отсутствие всякого развития, утечка мозгов и молодежи. Работа на «зоне» уже не привлекает ни большими заработками, ни особыми льготами.

В Томске-7, одном из самых секретных городов отрасли, я побывала  не только в гостях у родителей. А уже как инженер, в служебной командировке. В 1971 году я окончила институт и продолжила освоение атомной отрасли, но не как строитель, а как химик, ближе к «основному производству».
 
Отец  очень интересовался моей работой, задавал множество вопросов. Ему были интересны и особенности работы в химико-аналитической лаборатории и вопросы безопасности. Старалась всегда папу успокоить, что с безопасностью в лаборатории  полный порядок.
 
Томск-7 стал последней «зоной» для отца, здесь он стал полковником, чему способствовала его смелость в принятии нестандартных решений. Полк в Томске-7 отцу достался в самом плачевном виде. Безответственность и непробудное пьянство  командиров. Такое вот наследство.
 
Отец разделил полк на 3 части. Одна, самая большая группа – это были нормальные, но запуганные дедовщиной солдаты и офицеры. Вторая группа -  те, с кем можно еще было вести работу, пытаясь вернуть к нормальной службе и жизни. И была еще одна группа -  пьяниц, воров и преступников, которых отец отправил под трибунал.
 
Что тут началось! Решение отца не понравилось очень многим. «Испортилась» благополучная статистика, пошли письма во все инстанции, партийное руководство забило тревогу. Отца вызвали «на ковер» в Томский обком партии. В это время (1975 год) первым секретарём Томского обкома КПСС был Егор Лигачёв. Он руководил Томской областью 17 лет и, по воспоминаниям современников, пользовался большим авторитетом.

Лигачев полностью поддержал отца! Сам Егор был, как и отец, абсолютно трезвым человеком. Позднее, в 1985 году, будучи уже членом политбюро, Лигачов с энтузиазмом ввязался в знаменитую антиалкогольную кампанию. Правда, позднее, признал, что действовать надо было по-другому.

А тогда, в Томске, они с отцом нашли общий язык,  и поддерживали самые дружеские  отношения. Через некоторое время «безалкогольный полк» стал передовым, его наградили. Вместе с командиром.
 
Еще одно общее оказалось у командира полка и секретаря обкома – любовь к книгам. Пожалуй, я забыла рассказать об этом увлечении отца.  Наши квартиры всегда были заполнены книгами – под самый потолок.

А Егор Лигачев и сегодня, в 95 лет! отличается необыкновенной эрудицией, что свойственно далеко не всем партийным работникам даже старой закалки. Я с удивлением посмотрела ролик с его коротеньким интервью в честь 90-летия, в 2010 году. Ясный взгляд, живая речь, книги везде, до потолка и велотренажер.

А в 91 год, после операции на сердце, Лигачев присутствовал на Международной книжной ярмарке. Встречи с читателями, ответы на вопросы.  Он подписал более 60 экземпляров своей книги.

Дай бог ему здоровья, «динозавру» Российской политики.   Пророческими были его слова, сказанные Коротичу: «Так ты говоришь, что я вымирающий динозавр? Мамонт? А ты не задумывался над тем, что после эпохи динозавров начинается эпоха крыс? Вы ещё о нас, мамонтах, пожалеете!»