Вечерняя проверка

               
Очередной день-денёчек, совершенно похожий, как близне, на другие, близился к своему логическому завершению. Так как, уже открылись здоровенные железные, раза в четыре выше человеческого роста, ворота. Которые какой-то «очень трудолюбивый зек» из числа рабочего отряда зоны, по простецки между зеками называвшийся «козлоблок», совсем не жалея и не экономя масляной, подаренной очередным спонсором-осужденным, краски, выкрасил в зелёный цвет, сплошными буграми и подтёками. И вот эти воротища сейчас выпустили из жилой зоны в административную, на плац, шестой и четвёртые отряды для построения на вечернюю проверку. Всего примерно человек двести пятьдесят осужденных. Этот неотъемлемый зоновский атрибут, имеется в виду ворота, каждый день, в строго определённое время, а именно в завтрак, в обед и ужин, да ещё на утреннюю и вечернюю проверки, выпускал эдакую живую чёрную, с «бирками» на груди,  массу осужденных людишек. Которая, вытекая тонким чёрным ручейком, если наблюдать сверху, строилась в прямоугольники для дальнейшего передвижения в «столовку» или для построения «углом» на проверку. Административный плац оживал в эти минуты. Ведь в остальное времечко, зекам было суждено, согласно правилам внутреннего распорядка в зонах, находиться в локальной жилой зоне. Там им родимым было место. Там проходила их особая, специфичная « житуха», согласно строгим правилам и укладу арестанской жизни. О которой в народе ползут множество различных, соответствующих действительности или нет, слухов. Невыносимый, в это лето, дневной зной начал сдавать вечернему прохладному вечеру, свои права. Похожие на куски белой ваты, облака подрумянились от вечернего заката. Солнце и действительно в этот вечер было краснючим. Тени от зданий и людей принимали причудливые формы. Проверка в этот вечерок, которая соответствовала половине пятого, не предвещала принести особых новостей или каких-нибудь событий. Значимых или не значимых. Хотя к значимым в здешней « колонейке» событиям, причислялись любые мелочи, любая жизнедеятельность осужденных Российских судом граждан, на территории не подвластной глазу, простого обывателя этого города. Любая, казалось бы, мелочь, будь-то, кто напился или подрался, заболел или уехал в тюремную «больничку». Конечно же, событием считалась чья-то смерть, что собственно здесь не редкость. Освободился или «раскрутился», что значит, добавил себе срок к уже имеющемуся, за совершение противоправных действий к другим зекам или к здешним ментам. Всё имело место для новостей, которые зеки передавали «из уст в уста» друг другу, во время вечерней проверки или утренней. Такие проверки, можно сказать, с удовольствием ждали зеки, приносившие со всего «лагеря» (как называли сами часто зеки зону) разнообразие, своими новостями о происшествиях. А ещё, вечерняя проверка  имела особую символику окончания ещё одного дня в неволе! Но и сотрудникам колонии, вечерняя проверка давала возможность собираться домой в семью, чтобы уютно провести вечер за ужином, в кругу близких людей или перед телевизором за просмотром любимой телепередачи. А не семейным людям, работающим здесь, окончание рабочего дня несло полный набор развлечений, согласно собственному менталитету и количеству оставшихся денег от зарплаты. Вот так была любима эта вечерняя проверочка.
      Дневная жарища, догнавшая температуру до плюс тридцати. Конечно же, делала своё коварнейшее дело. К вечеру люди ходили, как варёные, еле передвигаясь и потея. Вымотанные и так годами неволи и не совсем правильным, не здоровым  образом жизни, будь то наркотики или курево. Были они на солнце бледнёхоньки и худющи. Двигаться было лень. Не особо значительные новости пересказаны и «перемусолены» беззубыми устами зеков. «Козырные» места построения в тени на плаце, были заняты в первую
                1
 очередь. Во-вторую, занимались места на солнце. Оно хоть и было уже не таким невыносимым, уже менее беспощадное и более вечернее, но всё равно являлось невыносимым для стояния в чёрной робе. Слабенькие, бледно-синие зеки нередко бухались со всего маху, на асфальт, серьёзно разбивая лицо. Жесть! Стоит-стоит, побледнел, губы посинели и уже бабах! Лицом об асфальт. Частенько готовых рухнуть, от ушибов и ран при падении спасали рядом стоящие, так как замечали качающийся «бледный неадекват», вот-вот готовый упасть, хватают и волокут с огромным удовольствием в санчасть. Тащат с энтузиазмом. Ещё бы! Повод «свалить» с проверки и не стоять в жаре. Бледные, как молоко, лица, с синючими губами, безропотно подчинялись тащившим их зекам. Глядя на них бедненьких, я почему-то всегда вспоминал слова из акафиста митрополита Трифона: «Я видел много раз, отражение славы Твоей на лицах умерших. Какой неземной красотой, какой радостью светились они, как воздушны, нематериальны были их черты, это было торжество достигнутого счастья…!» Но не было на этих полумёртвых «счастливчиках» вышеупомянутого торжества. И не завидовали им остальные. Потому, что в больших случаях, эти потерпевшие падение зеки, были обкуренными «до немогу» отморозками, идиотами убивающие свой организм всякой гадостью. Я сначала действительно был шокирован массовым падением людей, жалел их, не понимая причину. А потом…! Если они сами себя не жалеют, я тем более не сострадалец! Но не всех дотаскивали до санчасти. Таща через дежурку, они подвергались остановке, которую организовывал сам начальник оперативного отдела. Для них он был самый лучший «доктор». Он за свою службу насмотрелся всякого «гавна». Каких только субъектов он не лечил, и кулаками, и ШИЗО, и электрошокерами. Их не доносили до санчасти. Он им не давал это сделать.
- На пол урода! Как отойдёт, пусть сыт в стаканчик! – кричал разъярённый начальник оперотдела.
      И только приходил в себя «пострадавший», на полу в дежурке, сразу стакан одноразовый в «зубы» для мочи на тест. И вот уже экспресс-тест, показал наличие в организме наркотических препаратов. Да уж! Начальник оперов им не сострадалец! Вообще-то им действительно нужен именно такой «доктор», с электрошокером в руках! А лучший стационар для них – это камера ШИЗО. Потому, что «не зовут они молчанием к Тебе. В час кончины своей не просветляют они свою душу, зовущую: «Аллилуйя!» - как-то предполагает благодарственный акафист митрополита Трифона.
       Всё это пролетало в моей голове, когда я очередной раз стоял на вечерней проверке. Воробьишки и голуби, как обычно заполонили центр плаца. Они шумно сражались за очередной кусочек хлебушка, который бросали стоящие на проверке зеки. Это было уже давно по обыкновению нормально. Любители покормить специально брали в карман на проверку кусок хлеба, чтобы насладиться статусом «дающего хлеб насущный». Шумная ватага птиц толкала друг друга. Голуби в азарте утолить голод, наступали на серых воробьёв. Те пищали от возмущения, но всё равно, лезли между голубей за кусочком хлебушка. И их упорство не проходило даром, так как долгожданный хлебный дар всё-таки падал прямо перед ними, и они жадно хватали его. Схватив, воробьи срывались с места, тяжело взлетая с долгожданным, выстраданным упорством, грузом. Улетали на близлежащую крышу, чтобы приступить к трапезе. Было всегда интересно наблюдать, как огромный кусок хлебушка медленно-медленно, тяжело поднимался на воробьиных крылышках в небо. Частенько эти крылышки не выдерживали ноши и тогда хлеб падал на асфальт, для дальнейшего раздирания крылатыми голодающими. И опять воробьиный писк, всплеск голубиных сизых крыльев и суета вокруг хлебных подачек. Птицы всегда точно знали по времени, когда прилетать, чтобы «подхарчиться». Особый
                2
 праздник был, когда добрый зек кидал на асфальт горстку семечек, купленных у «барыги». Вот уж действительно, наступал птичий праздник! Скорость поглощения чёрных семян была столь высока, что напоминала скоростную съёмку, именно это-то и доставляло удовольствие стоящим на проверке зекам. Помогало психологически разгрузиться  от забот и дум, рождённых за «колючкой».
      А инспектора, давно привыкшие к птичьей трапезе во время проверки, не обращали на это, ни какого внимания и монотонно выкрикивали фамилии осуждённых, перебирая личные контрольные карточки с фотографиями и данными о сроках наказания. Такая атмосфера действительно скрашивала серые будни осужденных в неволе людей. И не было таких, которые бы не наблюдали за сизо-серой массой кормящихся пернатых. Были и дни, когда «традиции» нарушались, так как прилетающих на плац птиц никто не кормил. Это было тогда, когда любителей пичуг не было на проверке по каким-либо причинам. В эти грустные для птах денёчки, они быстро семенили вдоль выстроившихся рядов людей в чёрной робе, почти что под ногами  и заглядывали снизу вверх, зекам в глаза. Нагло клянчая выдать вечернюю хлебную пайку. Голод заставлял их ютиться прямо под проверяющими инспекторами, мешая им перемещаться  перед отрядами осужденных для переклички. Они лениво подлетали, будучи потревоженными и снова садились рядом, продолжая заглядывать в глаза людям. А зеки, как бы чувствуя вину, лишь разводили руками перед птицами и говорили, что, мол, нет сегодня ваших кормильцев, в следующий раз прилетайте. Но пернатые всё равно, так и торчали на асфальте перед осужденными, надеясь на чудо, до последнего, пока строй не расходился по жилым секторам зоны строгого режима. И «чудо» в этот день не являлось.
      Но, как говорится: «Всегда есть НО!» Всегда у любой медали есть обратная сторона!  Так и у «безвозмездной халявы» для голубей и воробьёв, была смертельно-опасная сторона – это кошки! Их было много в зоне, они жили почти в каждой секции осужденных. Это единственное животное, которое держали, несмотря на все запреты правил поведения осужденных. А именно: содержать домашних животных на территории зоны. Коты и кошки были любимчиками  зеков, а порою и единственными друзьями и собеседниками для особых индивидуумов из числа, так называемого спецконтингента. И по проверке они тоже выходили  из бараков и сидя между ног у стоящих осужденных, тренировали свои охотничьи навыки. Они вставали в стойки, прятались, прижимались к земле и смешно прижимали уши, тараща глазищи, прыгали на птиц. Но всё это было безуспешно и не приносило ощутимых результатов, так как животные привыкли к пище, которую им, в буквальном смысле, приносили хозяева на блюдечке с самого младенчества. Движения горе-охотников были слишком медленными. Казалось, что их гены, идущие с далёких времён от настоящих хищников, способных выживать в дикой природе, уснули мертвецким и непробудным сном. Да и зачем будить эти гены, ведь всё равно хозяин принесёт что-нибудь из столовой!
      Но были и профессионалы, к которым относилась и кошка по кличке «Катька», выросшая в клубе. Видимо клубная атмосфера, где проходили самодеятельные концерты зеков и проявлялись неподдельные таланты сцены, сильно повлияли на процесс взросления и становления «Катьки». Мастерице-охотнице, гены которой не спали, в отличие от других собратьев, добавился непревзойдённый артистизм при ловле  пернатых. Её «выступление» в стиле «а ля охота» любили и ждали все зеки. У неё был особый индивидуальный подход к процессу охоты. Она могла несколько дней подряд «клевать» кусочки хлебушка на проверке вместе с голубями и воробьями, делая вид, что она «вегетарианка». Пернатые действительно начинали в это верить! Несколько дней «вегетарианства» и глупые пичуги уже не обращали внимания на свою «коллегу по
                3
 трапезе» - «Катьку». Они вопреки всем инстинктам самосохранения, наперегонки с кошкой старались, кто вперёд, урвать брошенный кусок хлеба.  Напрочь теряли бдительность и осторожность! Что собственно и нужно было «Катюхе», для единственного верного броска. «О-о-о-о!» - прокатывалось сквозь строй чёрных роб с бирками, когда после молниеносного броска в зубах у хитрой кошки оказывалась глуповато-наивная птица. Ещё мгновение и «Катька» скрывалась с добычей, со своей многодневной «сцены». Волоча её за собой в укромное место, для праздничного поглощения. Воистину, воплощение жизненной сущности о выживании сильнейшего и хитрейшего в джунглях. Которая была знакома и символична для жителей этих бетонных стен с колючей проволокой сверху. «Без лоха и жизнь плоха!» - говорили они в подобных ситуациях связанных с обманом других. Здесь тоже, подобно джунглям, выживали сильнейшие. А слабейшие стирали бельё сильных, мыли посуду после них, прислуживали подобно рабам и всячески унижали своё мужское достоинство. Глядя на этих «шнырей» (так называют таких в зоне), я представлял их сидя во главе семейного стола у себя дома. Как они бьют кулаком по столу, отстаивая своё право быть «настоящим мужиком» и «главой семейства». Смешная право, вырисовывалась картина. Она всегда вызывала у меня улыбку и стыд за «настоящих мужиков». Позор!
        Но вернёмся к вечерней проверке и ещё раз услышим всеобщее шумное одобрение мастерской охоты «Катьки». Которая ещё несколько дней будет обсуждаться, и вспоминаться зеками на проверках. А «Катька», уже опять поедая с невинной мордочкой хлеб, снова уж готовилась к очередному сольному выступлению, располагая своим «вегетарианством» подойти молодых голубей, как можно ближе к своей последней минуте крылатой жизни.
        Вот такая обстановка была на очередной проверке и в этот день. Лазурное небо, как бы стесняясь своей наготы и чистоты, стыдливо, то здесь, то там прикрылось кусками ватных облаков. Они медленно проплывали над головой зеков, принимая причудливые формы, и соответственно постоянно выдавали на показ, синее тело неба. Формы и фигуры были до безобразия различны. Конечно безобразие и схожесть с безобразным, рождалась в задранных к небу головах осужденных, которые фантазировали в меру своего интеллекта и образа жизни. И все без исключения завидовали и облакам, и птицам, и людям в пролетавших самолётах, так как те, были наполнены атмосферой свободного полёта. Свободного передвижения! Свободой во всех её пониманиях и направлениях взглядов людей до дальней, придальней дали, до небесного горизонта. Столь манящего обременённых неволей зеков.
        Проверка подходила уже к концу, инспектор держал в руках последние карточки осужденных и называл их по фамилии. До неприличия бывало, коверкая и ставя неправильно ударения в фамилиях, чтобы услышать имя и отчество в ответ от самого осужденного, недовольного неправильно произнесённой фамилией, поэтому ворчащего на мента. А мент, пропустив мимо своих ушей ропот осужденного, сверял фото на карточке, с лицом только что отвечающего. И удостоверившись в его фактическом присутствии, называл фамилию следующего. Зеки отзывались весьма неохотно. Кто-то по причине «бунтарского» духа, как бы ломая такими мелочами режим. Кто-то от обиды за неправильно названную фамилию. Что касается «бунтарского» духа, то он почему-то сразу исчезал, когда рядом находился кто-то из вышестоящего начальства. Сразу «очко сжималось» у «бунтарей»! Мордочки такие, как у школьников-отличников: невинные, правильные. Чётко выкрикивали и имя, и отчество, и не было желания «режим шатать» и в ШИЗО попасть. Только начальство ушло, сразу пальцы веером, морда злого
                4
 преступника. Смех вызывала такая перемена. Трусы, а не мужики! Приспособленцы! Перед инспекторишкой только могли «перья распускать», а коснись, что-то посерьёзней – «язык в жопу»!
         Инспектор уже порядком устал, называть три сотни фамилий стриженых зеков и лицезреть их в живую. На его усталом лице читалась ярко-выраженная мысль: «Глаза бы на вас, уродов, мои не глядели!» - так думал инспектор, очередной раз, рассматривая «симпатичные мордашки» воров и убийц.
- Вот, уроды! – опять промелькнуло на лице у проверяющего. Строй из зеков, уставший стоять, на то и дело возникающем из-за облаков солнцепёке, молчал. Новости были все пересказанны, очень хотелось уже присесть в курилке на свою «пятую точку» и затянуться табачным дымом всем объёмом прокуренных напрочь лёгких. Вот-вот должна была прозвучать команда разойтись в жилую зону, как окно административного корпуса колонии, где расположились служившие в отделе маркетинга женщины, распахнулось и в нём возникло дородное тело татарки. Она не раз приходила на территорию промзоны, когда принимала готовую продукцию. Будучи приёмщицей, она всегда выказывала в сторону зеков особое пренебрежение, придиралась к незначительным изъянам в готовых изделиях и всячески старалась унизить мужичков-работяг. Которые «сглатывали» брошенные толстой и безобразной татаркой колкости и заискивающе улыбались. Улыбка зеков была натянутой до немогу. Она (татарка), не представляла сексуального интереса даже самых «голодных» зеков, не знающих за всё время отсидки, что такое длительное свидание с женщиной. Вечно в грязной, натянутой на жирные складки, форме и непромытой головой, она вызывала у мужчин в зоне, только отвращение и смех. Фантазии о близости с ней, у зеков принимали лишь извращённые формы и издевательство. Она всем видом и поведением лишь отталкивала от себя. Казалось, что даже инспектору, сопровождающему её по запретной территории, было стыдно находиться с таким чудовищем!
      И вот это то-вот, чудовище, сейчас вылезая наполовину из окошка второго этажа, что-то кричало сверху вниз, толпе зеков, явно негативное, и показывало обнажённую грудь.
- Вот вам секс! – кричала татарка из отдела маркетинга, потрясывая огромными белыми, не загорелыми грудями и придерживая, словно напоказ руками.
       Её тушь растеклась на пьяном жирном лице. Пот градом валил со лба и падал на грудь, которую в простонародии назвали бы «бидонами».
- Вот вам секс! – кричала только, что испечённая «стриптизёрша». Перекрикивая музыку, звучавшую из этого же кабинета.
      Видимо, день рождение сотрудницы из маркетинга «достойно достигло своей апогеи», где кульминационным моментом был показ груди толстой сотрудницы из окна зекам.
- Что?! Хотите меня?! Нате. Оближитесь и обломитесь! – продолжала кричать, почему-то раздосадованная служивая.
      Всеобщая тишина пронзила плац. Такого ещё здесь не было! Инспектор онемел от увиденного! Немой ком застыл в его горле. Карточки выпали на асфальт и покрыли причудливым ковром значительное пространство. Он не знал, как себя вести. То ли закрывать глаза изумлённым зекам, то ли бежать вытаскивать из окна «стриптизёршу», изрядно выпившую в честь дня рождения коллеги. Её полуголое тело застряло в раме и не поддавалось усилиям вытащить, находящимся там остальным сотрудницам, которые пытались усмирить и убрать с окна разбушевавшуюся стокилограммовую женскую похоть, разбавленную значительным количеством алкоголя. Трудно было описать изумление стоящей внизу публики. Минутное молчание и лицезрение «бидонов», сменилось
                5

 гиканьем и диким ржанием.
- О, ты секси! – кричали одни беззубые рты, явно глумясь над женщиной.
- Прыгай! – кричали другие.
- Поводи пальчиками по соскам! – кричали «гурманы» стриптиза.
        Издёвки над жиром сыпались отовсюду! Даже стая голубей испуганно вдруг вспорхнула и поднялась на неимоверную высоту. Дико закричал кот, которому от наступившего ажиотажа, кто-то наступил на хвост тяжёлым ботинком. Это вызвало ещё больший хохот, так как какой-то умник-остряк быстро прокомментировал: «Вася тоже тебя хочет!» (имелся в виду орущий кот.)
      Открылись ворота и выскочившие инспектора стали поспешно загонять зеков с плаца в жилую зону под пьяные крики полуголой мадамы:
- Уроды! Я вам не дам! Нате, завидуйте! Облизывайтесь! – не угоманивалась служащая из отдела маркетинга.
      Ещё долго зеки обсуждали это «голое происшествие». Ещё долго они поворачивали непроизвольно  головы в сторону окна кабинета маркетинга. Надеясь на продолжение «стриптиза». А «стриптиз», как ни в чём не бывало. Позже опять заходил в зону и вредничал на фоне ехидных улыбок преступников. И казалось, что зекам намного стыднее было в этой ситуации, чем браковавшей сейчас продукцию татарке-стриптизёрше!