Все они солдаты... Киноповесть. Гл. 42

      КИНОПОВЕСТЬ  "ВСЕ  ОНИ  СОЛДАТЫ..."

      42.
      ПЕНЗЕНСКАЯ  ГУБЕРНИЯ.    УЕЗДНЫЙ   ГОРОДОК.   ВСЁ
      ТОТ  ЖЕ  ВЕЧЕР,  НО  НЕМНОГО  БОЛЕЕ   ПОЗДНИЙ  ЧАС.



      
      Улица  уездного  городка.
      Вечер.
      Небольшие  одноэтажные,  а  кое-где  и  двухэтажные,  дома. Впереди  --  постоялый  двор.  На  улице  довольно  темно.
      Прохожих  мало.  Проезжающих  экипажей  тоже.
      По  тротуару  идёт  уже  известный  нам  Крестьянин,  Иван  Платонович  Иванченко.
      Он  двигается  довольно  целеустремлённо,  походка  упругая,  лёгкая.
      По  сторонам  Крестьянин  не  смотрит  и  о  слежке  не  подозревает.
      Да  и  мы,  наблюдающие  эту  сцену  со  стороны,  аккуратной  слежки  тоже  не  заметили.
      Наконец,  герой  приходит  на  постоялый  двор,  заходит  в  помещение,  где  за  конторкой  со  счётами  и  «амбарными»  книгами  «заседает»  хозяин,   Фома   Ильич  Сидорчук,  уже  немолодой  плюгавенький  мужичонка.
       Появление  Иванченко  Фому  Ильича,  явно,  пугает  и  настораживает.  И,  вообще,  на  протяжении  всего  разговора  героев  мы  невольно  замечаем,  не  просто  страх,  а  ужас  хозяина  постоялого  двора  перед  Крестьянином,  который  тот  пытается,  конечно, но  не  может  полностью  ни  подавить,  ни  скрыть.
      Войдя,  Крестьянин  обращается  к  Сидорчуку  довольно  доброжелательно:
      --  Доброго  вечера  тебе  и  твоему  дому,  Хома.
      --  Здравствуйте.  Что  поздненько  так,  Иван  Платоныч?
      --  Беда  у  меня.  Мать  заболела.  Ехать  нужно.  Срочно.  Поди,  Хома  Ильич,  вели  заложить  мою  коляску.
      Хозяин  кивает  и,  молча,  уходит.
      Гость  бесцеремонно  расхаживает  по  помещению,  заглядывает  в  конторские  книги,  ухмыляется,  отодвинув  занавески,  что-то  высматривает  за  окном,  но,  не  увидев  там  ничего  интересного,  продолжает  движение  по  комнате.
      В  этом  хождении  нет  ничего  нервного.  Просто  это  --  нежелание  останавливаться  деятельного  и  подвижного  человека,  которого  обстоятельства  вынудили  ненадолго  «притормозить».
      Наконец,  хозяин  возвращается:
      --  Сейчас  заложат,  Иван  Платонович.  Извольте  подождать.
      Почти  сразу  следом  за  вошедшим  Сидорчуком  заходит  молоденький  парнишка,  смотрит  вопросительно  на  гостя,  тот  кивком  головы  указывает  на  стоящий  у  двери  чемодан,  парнишка  так  же,  молча,  кивает,  берёт  багаж  гостя  и,  снова  кивнув,  выходит.
      Крестьянин  одобрительно  хмыкнул:
      --  Ну,  ты,  Фома,  и  вышколил  своих  холуев!
      --  А  иначе  нельзя.  В  деле  порядок  должОн  быть… А  слуга  повинен  своё  место  знать  и  помнить…
      --  Молодец.  Одобряю.
      В  присутствии  гостя  Сидорчук  работать, естественно,  не  может,  говорить  им,  как  ему  кажется,  не  о  чем,  но  не  стоять  же  столбом   молча,  поэтому  «для  поддержания  разговора»,  он  спрашивает:
      --  Что  же  Вы  к  ночи  в  дорогу-то  собрались...  Переночуйте  у  меня,  коли  с  квартиры  ужо  ушли,  а  тады,  поутру,  и  в  путь…
      --  Сказал  же,  мать  больна.  Тороплюсь…
      --  Ну,  да...  Ну,  да...
      По  интонации  и  выражению  лица  хозяина  мы  видим,  что  не  верит  сказанному,  но  перечить  не  считает  допустимым,  как  и  демонстрировать  недоверие.
      Гость  продолжает:
      --  У  меня  к  тебе  поручение.
      С  этими  словами  он  подходит  к  конторке,  отодвигает  от  рабочего  места  хозяина,   и  прямо  в  конторской  тетради  что-то  пишет.  Откладывает  ручку,  но,  подумав  немного,  берёт  её  снова  и  что-то  дописывает  ещё,  а  потом,  подозвав  хозяина  властным  движением  руки,  указывает  на  раскрытую  книгу  и  говорит:
      --  Все  письма,  что  будут  приходить  на  моё  имя,  сжигать  немедленно,  сразу  по  получении.  За  исключением  тех,  которые  будут  приходить  вот  от  этих  людей.  Эти  письма   станешь  передавать  хозяевам  моей  квартиры.  Я  обещал  им  вернуться  через  два  месяца.  Но  вернусь  раньше.  Вероятно,  и  месяца  не  пройдёт.
      Он  хитро  улыбаясь,  посмотрел  на  Сидорчука,  хлопнул  его  по  плечу:
      --  Устроим  им  сюрприз. А?
      Он  со  смешком  толкает  хозяина  в  бок  и  идёт  к  окну.  Опять,  отодвинув  занавеску,  выглядывает  на  улицу.
      Хозяин  смотрит  на  него  озадачено,  а  потом,  встряхнувшись,  говорит:
      --  Не  беспокойтесь,  сделаем.  Кстати,  тута  и  сегоднИ  Вам  два  письма…
      --  Кто  принёс?  Как  выглядели?
      --  Первое  барышня  привезла.  Ну,  нашего  помещика  Неклиидова  дочери  гувернёрка.
      --  А  второе?
      --  Так  мужик  замурзанный  из  Кандеевки.
      --  Молодой?  Старый?
      --  Да  дед  совсем,  Пахомыч,  что  всегда  в  город  от  них  по  поручениям…
      --  Ну,  тогда  давай  письма  сюда.
      Хозяин,  выдвигает  один  из  ящичков  конторки  и,  недолго  порывшись  там,  достаёт  два  конверта.
      Крестьянин  подходит  к  его  рабочему  месту  вновь,  опять  отодвигает  от  него Сидорчука  плечом,  берёт  письма,  вскрывает  их  и,  удобно  устроившись,    начинает  читать.
      А  хозяин  помещения  покорно  стоит  в  стороне  и  смотрит  на  гостя  взглядом  слуги,  готового  к  новым  указаниям.
      Во  время  чтения  на  лице  гостя  не  отражается  ничего.  Оно  остаётся  совершенно  непроницаемым.
      Прочитав  письма,  он  подходит  к  голландской  печке,  открывает  железную  дверцу  поддувала  и  засовывает  конверты  с  письмами  в  огонь. Сидя  на  корточках  перед  печью,  спокойно  наблюдает,  как  огонь  пожирает  послания  вместе  с  конвертами.   
      Только  он  поднялся,  как  в  комнату  заглянул  тот  же  молодой  человек,  который  вынес  чемодан.
      Парнишка  взглянул  на  хозяина  постоялого  двора  и  молча  кивнул.
      Тот  в  ответ  махнул  рукой,  и  молодой  человек  исчез  за  дверью.
      Гость  спросил:
      --  Готово?
      --  Да,  можете  ехать.  Счастливого  пути!
      --  Путь  неблизкий.  Счастье  в  дороге  не  помешает!  Бывай!
      --  До  свидания.
      Иванченко  пренебрежительно  махнул  рукой  хозяину  и  покинул  комнату.
      Сидорчук облегчённо  вздохнул,  перекрестился  на  образа  в  красном  углу  и  продолжил,  прерванное  посетителем,  занятие.
     Мы  же  издалека  наблюдаем,  как  Иванченко  разговаривает  о  чём-то  со  слугой,  перед  этим  заходившим  в  контору  хозяина, садится  один  в  крытую  коляску  на  место  кучера,  машет  этому  парнишке  рукой  и  выезжает  со  двора.
      Слуга  закрывает  за  уехавшим  ворота  постоялого  двора.
      Следуем  за  Крестьянином  до  самого  выезда  из  города.
      Останавливаемся.  Наблюдаем,  как  коляска,  становясь  всё  меньше,  неторопливо  катит  по  дороге  всё  дальше  и  дальше  от  нас.      
      Потом  мимо  нас  верхом,  вскачь,  промчалось  около  десятка  всадников.
      Эти  странные  мужики  на  красивых  дорогих,  совсем  не  мужицких,  лошадях  очень  быстро  догнали  коляску  и  окружили  её  плотным  кольцом.
      Что  там  происходило  дальше  рассмотреть  трудно : далеко  и  уже  довольно  таки  темно.