Деньги

 обезглавленная повесть

  Бог: "Проси что угодно, только не денег"


  $$$
  После денег, которых никогда не бывает много, я всегда с хирургической тщательностью мою руки -- мало ли чьи пальцы их теребили и что теребили пальцы до этого.
  И дело вовсе не в маниакальной чистоплотности, отвращает именно количество и многообразие прикосновений, через которые они прошли, некий энергетический шлейф -- жадности, нищеты и роскоши, жажды власти, транжирства, карточной удачи и суицидальных долгов, продажности тела и сладострастия тело купившего. 
  От новых со свечным треском купюр такого нет, хотя тоже тянет к мылу, только представишь их девственницей, которой предстоит пройти через казарму.
  Даром, что я в этой вожделенной очереди первый.
  Не знаю чем их там обрабатывают, но деньги даже самые замусоленные, не пахнут, в смысле запахов, от них несёт неотвратимой необходимостью -- "всё упирается в деньги, а деньги упираются сами в себя".
  Кровь экономики как никак. 
  Но не все выносят вид крови.
  Видеть в них обыкновенный эквивалент жизненных усилий, некую конвертацию времени отпущенного на поиски смысла существования, для таких как я гестаповский застенок.
  Понятно, что без денег никак, но само это понимание уже угнетает.
  Деньги живые и юркие как котята.
  Я в этом убедился, женившись.
  Сколько помню, жена на молодой месяц всегда их заговаривала.
  Вернее, уговаривала по переданному ей от прабабки ритуалу.
  Выйдет на лоджию или высунется из окна, порой, не смотря на ненастье, вытащит из чёрного сакрального кошелька неприкосновенную пачку самых диковинных банкнот -- турецких лир с грозным Ататюрком, долларов со строгим Джеферсоном, юаней с солнцеликом Мао -- и шепчет, шепчет, шепчет... 
  Я не прислушивался, но и так понятно -- растите, растите, родименькие, растите.
  Лиса Алиса и кот Базилио в одном легковерном Буратино. 
  И знаете, работает: деньги прибывают необъяснимым образом.
  Они таки любят, когда их любят.
  Жена же их просто обожает, без всякой идиотской рефлексии, обожает как возможность.
  Для неё они символизируют свободу в несвободе от самих денег.
  Но так глубоко она не роет.
  Просто зрит в корень, растит денежное дерево, поливает заговорами, оно и цветёт ассигнациями, благоухая анонимностью их происхождения.
  Чем больше денег, тем больше греют они душу не склонную к критическому анализу.
  Критикует жена меня святотатца, ничего не смыслящего в магии обогащения.
  Тут целая философия. 
  «Самсон, стихия денег требует почтения. Считать деньги значит считаться с ними. Запомни, деньги к деньгам, буквально, чем больше масса денег, тем мощнее гравитация притяжения следующей денежной массы. В кошельке деньги должны лежать по иерархическому ранжиру, головка к головке, согласно номиналу, тогда они тебя отблагодарят чудом появления из ниоткуда. Дело не в деньгах, а в почтении к стихии обогащения», -- трогательно картавя, постулирует она, попыхивая сигаретой и покачивая полуспущенной туфелькой в кресле на нашей просторной лоджии под ночным серпом. косящем бабло. 
  На что обычно я, старательно осанясь, вяло парирую нравомучительными доводами, понимая, что лукавлю.
  Чья бы корова мычала...
  Причинная связь очевидна -- жена любит меня и деньги, деньги любят её и стоически терпят моё существование.
  Кто имеет не умеет, кто умеет не имеет.
  Так неисповедимым рикошетом распределяется всеобщее благо.
  Высокогорными караванными тропами карма денег брезгливо, но щедро заглядывает и в мой отшельнический скит.
  До этого у меня с деньгами всегда была взаимная неприязнь, поэтому они меня долгое время избегали.
  Не то чтоб совсем, а так, не по усилиям мне давались, всегда оказывался в просчёте.
  Если бы не жена, не знаю, где и как бы я жил. Не пропал бы, но жил впроголодь, прикрываясь высокой философией.
  С детства к деньгам был небрежен, посылали в магазин за молоком, я обязательно что-то да терял.
  Сдачу не считал, комкая, совал в карман, вот они и норовили выпасть от непочтения на радость более рачительному счастливчику.
  Обнаружив пропажу, понуро плёлся с авоской на предстоящую Голгофу, потом скорбно выслушивал назидания бережливых родителей -- "ты знаешь каким потом они достаются?!", — позже, конечно, узнал, но так к философии денег и не приобщился.
  Хотя нет, помню, была у нас, дворовых ребят, одна забава -- "искать деньги".
  Мы шли на рынок, рыскали холмсами в поисках мелочи и странным образом находили.
  Наверное от шалопаев вроде меня копеечка-другая сбегала и пряталась в щели на прилавке, под столами торговых рядов, в трещинах асфальта, подмигивала из травы белесым пятналиком.
  Увлекало чудо находки, а не сами деньги.
  Обычно хватало на льдистое фруктовое мороженое копеек за 9, с которого мы как должное слизывали удачу, совершенно не удивляясь рукотворной сказке.
...Всю взрослую жизнь я работал не ради денег.
  Сделка с оплатой, требующая немедленного регламента, убивающего иллюзию безмятежности бедного, но свободного художника, вводила меня в ступор.
  Если бы за работу я получал некий соразмерный паёк, меня бы это устроило.
  Поэтому между заказами трудился я как бы на себя, не замечая времени, сочетал цвет, свет и линию на чём и чем придётся, следуя безудержному воображению, дарованному с рождения -- авось купят.
  И покупали.
  Многим моя кокофоничная постмодерня нравилась. 
  Подвернувшийся заказ и невнятно оговоренная за него оплата как-то жили в моей голове отдельно.
  Бессознательно я продолжал предаваться дворовой забаве, искал завалившиеся копейки в щели своего и без того дырявого кармана.
  Уводил, так сказать, проблему необходимости в царство свободы от всего кроме самой свободы.
  Подобная диалектика не совпадала с жизнью, но тем хуже было для жизни. 
  Моей, разумеется.
  Ещё до женитьбы я тратил деньги, порой немалые, не глядя, пока рука голодным пауком не упиралась в тесноту "длинного ящика", больше напоминавшего гроб.
  Обычно коммунальные расходы не оплачивались, долги не отдавались, холодильник работал вхолостую и я, вспоминая печальные глаза матери, гладившей меня по голове с кротким причитанием «какжетыбудешьжитьтакойнасвете?», тоскливо тянул до очередного заработка, перебиваясь жидкими супами и кашей в унылых пакетиках. 
  Голодных обмороков не было, но на утренние пробежки сил уже не хватало, всё уходило на лихорадочный цейтнот с заказом.
  Деньги на финишном рывке доставались, но потом всё повторялось в той же дурной последовательности.
  Одна отрада, с женщинами я был щедр не только в постели, они меня любили, одна из них и стала моей женой, избавив меня от триллера повседневности.
  Как-то знойным июльским днём, рисуя с обнаженной натуры, сам предварительно обнажив обезжиренный торс йогина, я влюбился в её буддоподобный лик, спокойную покатость плеч и бёдер, матовость кожи в созвездиях веснушек, конус лона, уводящий в дремучую тайну рода.
  И... всё случилось само собой.
  Модельяни принципиально хихикнул, я плюрально плюнул в ответ. 
  Особенно меня завораживала её манера курить как-то наотмашь, изящно держа сигарету, словно загадочную конечность с призывным маячком в конце.
  В задумчивой тени сигаретного дыма пряталась тихая уверенность ахматовского взгляда – всё будет так как я захочу. 
  Такой я её и запечатлел на одном из портретов, ныне висящего над нашим широким семейным ложе.
  Была она из состоятельной семьи, имела престижное образование и безотказный вкус к вещам во всей их полезной ненужности, слыла знатоком оккультизма и мистики, и даже издала несколько книг на эту тему.
  Имя Элеонора, во всех его странно ветвящихся аллюзиях, тоже говорило о многом.
  В зависимости от настроения, я звал её то Норой, то Элей, во избежание навязчивых ассоциаций с богом в норе или богом норы... ммм... а то и норой бога во влажных глубинах её промежностей.
  Стыда она не ведала, позволяла "всё", обессилев от которого, хотелось девственного эксклюзива -- чувственных опресноков.
  Порно выглядело топорно на фоне наших утончённых костюмированных забав, где фиговые листики молитв шли в одном комплекте со страпонами.
  Литургия и шабаш сочетались в умелом постановочном действе на зависть Алмадовару.
...Был ли это брак по расчету?
  Возможно. 
  Кто-то на небесах, а может в инфернальных глубинах рассчитал за меня. 
  Она захотела меня, я захотел её, потому что она захотела.
  Отелло навыворот.
  Вернее, взятый Дездемоной за шиворот -- потяни чуть сильнее, можно и задушить.
  Но лёгкая асфикция, как известно, только усиливает желание.
  Так мы и жили в фатальном треугольнике -- я, она и деньги...

  (Продолжение преследует меня)