Глава 3. Дело 51-13

     Генерал госбезопасности Самохвалов был крупным мужчиной — косая сажень в плечах, ростом едва ли не под потолок, в общем, форменный верзила. Его бритая голова в лучах электрического света отсвечивала сизым, квадратное лицо от молодецкого здоровья в любое время суток сияло маковым цветом. Любой кабинет, не исключая и того, в котором он пребывал, для такого богатыря казался бы малым. Генерал любил яркий свет и наглухо задёрнутые шторы на окнах, пошучивая: «Это чтобы шальная пуля не залетела». И ещё он любил военную форму, и хотя в его ведомстве ношение её считалось необязательным, китель с рядами орденских колодок надолго в шкаф не вешал. Мужчина такой комплекции обязан иметь зычный голос, от которого должны дребезжать оконные стёкла, и генерал его имел, но, умело им пользуясь, при некоторых обстоятельствах мог ворковать, как голубь, доводя воркование до шёпота. Когда генералу доложили о прибытии подчинённого, он встал из-за массивного стола, который в шутку называл трехтумбовым, вышел на середину кабинета, где растопырив под потолком свои рога — плоны, висела люстра, проявив к визитёру генеральское уважение.
   — Рад тебя видеть, Силантий Никифорович, — пророкотал он приветливым басом. — Чем порадуешь начальство?
     Подчинённый был в звании майора, но в его возрасте работнику органов полагается иметь на погонах по крайней мере две, а то и все три крупные звезды. Эта мысль вызвала на лице генерала тень некоторой досады. Майор Сытов не мог похвастаться наружностью, ростом и дородством он не вышел, имел серое грушевидное лицо с белёсыми пятнами, как будто побитое молью, и оттопыренные уши. Штатский серый в полоску пиджак казался взятым напрокат специально для визита. Рядом с бравым генералом майор смотрелся замухрышкой.
     Так что за человек был этот майор госбезопасности Сытов? Нет ничего проще отослать любопытствующего в соответствующий отдел кадров, к анкете майора. Анкеты же в ведомстве, где верой и правдой служил майор, напоминали толстые гроссбухи. Всякие там имелись сведения не только, где родился и где женился, но и то, что не всякому положено знать, например, информация о числе родинок на спине и слабоуловимом, но тем не менее зафиксированном различии правого и левого уха. Имелись там и аккуратно подшитые, регулярно составляемые характеристики, из которых было видно, что майор Сытов зарекомендовал себя, как отменный сыщик. Слухи же о нём среди коллег ходили разные. И это обстоятельство иначе как утечкой информации из отдела кадров, где сотрудникам полагалось держать язык за зубами, назвать нельзя. Говорили, будто родился он в каком-то захолустном городишке, собственно даже не в городе, а в большом селе — так, по крайне мере, болтали злые языки — появился на свет сильно недоношенным, но насколько — не уточняли, хотя в этом явно скрывался уничижительный смысл. Он и в самом деле родился немного раньше положенного срока. Смотрелся, мягко говоря, не красавцем, но и не уродом, от которого могли бы шарахаться и стар и млад, а так, малость смахивающим на обезьянку, за что и получил от сверстников прозвище Шимп, сокращённое от шимпанзе. Кличка, конечно, обидная, но зато на уроках он щёлкал задачки, как орехи, а в шахматы обставлял каждого, кто садился с ним играть. Такого даже с обезьяньей рожицей будешь уважать.
     Дошли до сплетников слова учителя математики, переходившие из уст в уста и сохранившиеся в некотором смысле для истории: «Что неказист, то неказист, но голова на профессорскую тянет. Запомните, олухи, он всем вам фору даст. Астрономом будет». Но пророчество не подтвердилось: астроном обязан жить, созерцая небо, а всё окружающее на земле не замечать, а Шимп, он же Селя, то есть Силантий, больше смотрел вокруг, подмечая такие мелочи, на которые обычный человек внимания не обращает. Любимый ученик поклонника астрономии выбрал другой жизненный путь, свою извилистую тропинку, где повышенная наблюдательность даёт, как утверждают знатоки, дивиденды особого толка, увы, не всегда одобряемые обществом.
    На своём поприще майор исполнял обязанности истово, не принимая в расчёт, какими мотивами руководствовался объект его пристального наблюдения — низменными или наоборот благородными, но главное идущими явно или не очень, оцениваемые порой по наитию, против существующего порядка вещей. Был, как может быть, скрепя сердце, признавали завистливые коллеги, по-своему справедлив, и лишнего, а тем более напраслину, на своих подследственных не возводил, за что иногда неофициально порицался начальством, и, как следствие, карьеру делал далеко не стремительно. Во всяком случае он мог рассчитывать на большее, чем имел.
   — Так чем порадуешь? — повторил генерал, делая на лице приветливую улыбку.   
     Майор Сытов вытянул руки по швам.
   — Разрешите доложить: дела идут, но похвастаться пока нечем.
     Хозяин кабинета улыбался.
   — Если дела идут — это хорошо, а вот то, что мы стоим, как два столба в чистом поле, — это плохо. Нам лучше присесть: беседовать будем долго, а в ногах правды нет.
     Генерал приблизился к столу и нажал кнопку звонка. Молодой лейтенант, эдакий хват с чёрной полоской усиков, выполнявший обязанности адъютанта и секретаря, тотчас появился в кабинете с выражением готовности выполнить любое поручение. Поручение, а точнее просьба, была простой: два стакана чаю, а к чаю баранки.
   — Значит так, — произнёс генерал, со значением поглядывая на подчинённого, после того как они уселись за приставной столик. — Все свои дела, Силантий Никифорович, в сторону: с сегодняшнего дня, с этой самой минуты ты получаешь новое задание. Слышал ли ты когда-нибудь о деле пятьдесят один дробь тринадцать?
     Майор Сытов покачал головой.
   — Прошу прощения, товарищ генерал, не доводилось.
     Хозяин кабинета продолжил.
   — Тогда слушай. Много лет, а точнее уже лет пятнадцать, ходят слухи о некоем Капитане.
   — В зонах? — переспросил майор.
     Генерал кивнул.
   — Да, дорогой, в зоне, но теперь уже и за её пределами. Перелетели через проволоку, вышли на ногах: мы ведь, дорогой, пациентов вечно в зоне не держим, освобождаем помаленьку. Нам с тобой по должности на слухи плевать никак нельзя, тем более если за слухами стоят реальные события или люди. Что ты знаешь о масонах, майор?
     Силантий Никифорович виновато потупился.
   — Очень мало, товарищ генерал.
     Генерал ухмыльнулся.
   — Не сетуй, майор, я тоже по этой части не очень горазд. Только вчера полистал их кодекс. Придётся и тебе почитать с карандашом в руке. Но слушай дальше. Примерно лет тридцать назад появился в нашем хозяйстве некий маг и чародей под кличкой или псевдонимом — это как угодно называй — Капитан. Лагерная молва приписывала ему едва ли не сверхъестественные способности. Он тебе и провидец, и философ, и учёный, каких свет не видел, и который открыл способ, как перевернуть все законы мироздания. Мы с тобой можем сказать: пусть зэки куражатся, фантазируют, лишь бы слушались и подчинялись, если за этой болтовнёй не маячит какая-то реальная фигура.
     Генерал перевёл дух и пригубил стакан с чаем.
   — Законы мироздания собирался перевернуть? Это как же? — переспросил дотошный майор.
     Генерал сделал большой глоток.
   — Ну это, майор, высокая материя. Не нашего ума дело. Мне запомнилось такое: будто он какие-то формулы рисовал, чтобы пространство, мир стало быть, в котором мы с тобой живём, скомкать, как одеяло.
     Майор в раздумье наморщил лоб.
   — Пространство скомкать, как одеяло. Мудрёно.
     Генерал же с воодушевлением продолжал.
   — Нас, конечно, и формулы интересуют. Ими в нашем хозяйстве есть кому заняться. Но первым делом, Сытов, нужно выявить, а, если понадобится, то и обезвредить этого Капитана. Вот в чём наша задача. Агентура расписалась в бессилии. Ей нужно срочно помочь, потому что время не ждёт. Ты понимаешь, майор, в зонах нарисовался новый Бог. Не какой-то нечёсаный страдалец с клюкой, и не гений в очках и с высоким лбом, а невидимый, фигуры не имеющий. Он пестует, Сытов, новую идеологию. Но, спрашивается, зачем она нам? У нас есть своя, непогрешимая. И является эта идеология не «из-за бугра» — той, что сунется «из-за бугра», мы место живо найдём — нет же, изнутри, завелась в нашем собственном хозяйстве, которое обязано огнём и мечом сокрушать чуждое. Нас с тобой, майор, за такие упущения по головке не погладят.
     При упоминании о чуждых идеологиях Силантий Никифорович побледнел, а белёсые пятна на его лице порозовели: очень не любил майор разные идеологии, кроме одной, правильной. За неё он не то что закадычного друга, но и мать родную утопил бы в проруби.
     Генерал отодвинул в сторону недопитый стакан с чаем, поднялся со стула и стал прохаживаться по кабинету. Голос его загремел, да так, что качнулась люстра.
   — Дело, майор, не буду скрывать в тупике. Полная неясность. Неведомо, существовал ли вообще этот идеолог, а если существовал, то куда подевался? Помер или ещё здравствует? Кто он такой? Масон или нет? К какой иностранной разведывательной службе принадлежит? Когда и кем завербован? Когда к нам заслан? И, наконец, он в самом деле учёный или всё-таки шарлатан. Если верить агентурным данным, он много писал и делал математические расчёты, составил некий трактат. Его почитатели, если опять же верить слухам, в целом или частями хранят бумаги в каких-то тайниках, как своего рода новую библию.
     Генерал приблизился к сидевшему на стуле майору со спины и положил руки ему на плечи.
   — Все эти вопросы очень интересуют высшее руководство страны. Очень, Силантий Никифорович. Руководство требует оперативно разобраться и доложить. Возможно, от нашего проворства будет зависеть государственная политика. Ты понимаешь меня, Сытов? Тебе поручается важнейшая задача: выяснить, отыскать и поставить в деле 51/13 последнюю точку. Предлагаю особое внимание обратить на поиски так называемого трактата. По последним данным, он предположительно находится в деревне Катайка. Есть такая. Это далеко за полярным кругом, на побережье Ледовитого океана. Край света, дорогой майор. Поспеши.
     Генерал приказал, а майор подумал: «Значит в Катайку, на край света. А печень-то моя даёт о себе знать, побаливает, нормального питания требует. Что там кушают местные «аборигены»? Поди моржатину. Придётся и Вам, майор, её пожевать. Кстати, сколько там стоит эта самая моржатина?». Следователь госбезопасности Сытов отличался бережливостью, граничившей со скупостью.   
     Силантий Никифорович встал, вытянул руки по швам и коротко ответил:
   — Слушаюсь, товарищ генерал.