Стажёр

Вернувшись из армии, я сразу начал искать работу. В шкафу пылился диплом филфака местного педвуза – с таким образованием, как известно, открыты многие двери. Чаще всего, правда, это бывают двери торговых центров или кафе быстрого питания. Становиться за прилавок и кричать “Свободная касса!” не хотелось, но и способностей к преподаванию я в себе не чувствовал. Интернет предлагал лишь бесчисленные вакансии менеджеров по продажам. Сходив на пару собеседований и выслушав дежурное “Мы вам перезвоним”, я понял, что помаленьку впадаю в отчаянье. Объявление “Требуются грузчики” на стене подъезда выглядело всё привлекательнее, и, наконец, однажды утром я – украдкой, пока никто не видит – оторвал узкую полоску бумаги с телефонным номером и, воровато оглянувшись, сунул её в карман.
Неприятности с работой стали поводом запоздало отметить дембель. Всё началось с выпивки в дружеской компании и постепенно переросло в многодневный запой. Сам того не заметив, я с головой провалился в “синюю яму”: домой приходил под утро и исключительно “на бровях”, а, проспавшись, отправлялся в новый загул. Мама тихонько плакала и говорила, что не для того ждала меня целый год.  В перерывах между пьянками, ползая по страницам социальных сетей, я наткнулся на баннер “Городской телеканал приглашает на работу корреспондентов информационных программ”. Особо ни на что не рассчитывая, отправил резюме на указанный адрес и благополучно забыл об этом.
Пару дней спустя меня разбудил телефонный звонок. Это было странно. Все люди, знавшие мой номер, в это время спали, отходя после вчерашнего. С трудом разлепив глаза, я добрался до трубки и прохрипел:
- Ал-л-л-о…
Вежливый женский голос спросил:
- Доброе утро, могу я услышать Андрея Игоревича?
Меня передёрнуло. Если звонят так рано и обращаются по имени-отчеству, значит, из полиции. Прецеденты бывали. Память услужливо – как официант счёт – подсунула картины моих пьяных выходок. Вчера они казались смешными, сегодня за них было стыдно. На уголовщину, правда, ни одна не тянула.
Поколебавшись, я решил во всем сознаться:
- Эт-то я…
- Андрей Игоревич? Очень приятно! Меня зовут Елена. Скажите, пожалуйста,
вам удобно сейчас говорить?
Вопрос был непраздный. Говорить в моём состоянии было крайне неудобно.
- Да-а-а…- промычал я.
- Вас беспокоят с городского телеканала. Вы высылали нам своё резюме?
Мысли приходили в следующем порядке: ну, во-первых, не полиция! А во-вторых… Какое, к черту, резюме? Какой канал? Грешным делом я подумал, что меня разыгрывает кто-то из вчерашних собутыльников, но потом отверг эту мысль – для них такая шутка была слишком изощренной. Потом вспомнил: да, было, было вроде бы что-то такое…
- Высы-сы-лал, - согласился я, не до конца, однако, уверенный, что говорю правду.
- Замечательно! – жизнерадостно объявил голос - Мы рассмотрели вашу кандидатуру – вы нам подходите! Андрей, когда вы сможете  подъехать на собеседование? Может быть, сегодня?
От такого поворота событий я мигом протрезвел. На ум пришли советы пособия “Как продаться подороже при приёме на работу”. Самым ценным из них – ни на что сразу не соглашаться – я и воспользовался:
- Давайте завтра… Сегодня я не могу… У меня… э-э-э-э… дела…- и в довершение всего громко икнул.
Дела, действительно, были. Требовалось избавиться от недельного перегара, найти хотя бы одну пару чистых носков и наконец-то помыться.
- Тогда ждём вас завтра в телецентре, - заключил голос, и в трубке настала тишина.
Оглашая квартиру воплями “Меня позвали на телевидение!”, я понёсся на кухню к маме и торжественно заявил, что её сын – без пяти минут новый Малахов. В скорбном облике матери читалось всего одно слово: “Допился!” Полчаса ушло на то, чтобы доказать: звонок с ТВ – не симптом белой горячки, а реальность.
Остаток дня пролетел в суете приготовлений к завтрашнему собеседованию. Из шкафа был извлечён пиджак, не надевавшийся со времён школьного выпускного. Мама погладила мне белую рубашку и повязала на шею галстук. Смахнув с лацкана несуществующую пылинку, она отошла на пару шагов, сложила руки на груди и восхищенно сказала:
- Жених!
Я поглядел на себя в зеркало и не сумел определить, чего в моём виде больше – солидности или идиотизма.
Следующим утром я отправился испытывать судьбу. Телецентр находился на самой окраине. Трясясь в переполненном автобусе, я ловил на себе недоумённые  взгляды одетых по-летнему – в футболки и шорты – людей. День был августовский, жаркий. Среди пляжного вида окружающих я в своём костюме выглядел вороном, залетевшим на голубятню. Рубашка противно липла к спине, галстук, как удавка, сдавливал горло и мешал вздохнуть. Лишь мысль о том, что я еду устраиваться на работу – и не абы куда! на телевидение! – приятным  холодком щекотала самолюбие.
На проходной телецентра сидел пожилой мужчина.
- На собеседование? – спросил он.
Я важно кивнул и был пропущен в святая святых городской журналистики.
- Прямо по коридору и налево, - бросил вслед вахтёр.
По стенам центра были развешены фотографии знаменитостей, в разное время бывавших на канале: мэра, известных политиков, актёров и бизнесменов. Конечной моего пути оказалась дверь с табличкой “Главный редактор Смирнова Е. А.”. Прежде чем постучать, я несколько раз глубоко вдохнул, набираясь храбрости. Как неожиданно выигравший в лотерею ещё до конца не верит в счастливое совпадение цифр, но уже решает, что купить в первую очередь, так и я чувствовал пока маленькое, но с каждой секундой снежным комом нарастающее торжество. 
- Да-да, войдите, - донеслось из-за двери.
В центре просторного кабинета стоял огромный стол для совещаний. Навстречу мне выкатилась маленькая женщина с короткой стрижкой, похожая на лесного зверька:
- Андрей, правильно? – женщина протянула узкую ладонь для рукопожатия. – Елена, очень приятно! Это я вам вчера звонила. Присаживайтесь.
Я опустился на один из многочисленных стульев, стоявших у стола. Елена вернулась на своё место и достала из черной папки куцый листок бумаги. На нём я разглядел слово “резюме” и вдруг понял, что эта женщина сейчас держит в руках всю мою жизнь – больше двадцати лет, уместившихся в формат А4.
- Андрей, - голосом судьи, выносящего приговор миловать или казнить, произнесла Елена, - понимаете, филологическое образование – это, конечно, хорошо. Как и вообще любое высшее образование. Оно говорит об эрудиции, об определённом уровне интеллекта. Но вы же не станете отрицать, что опыта работы журналистом у вас нет?
Отрицать я не стал. Пара выпусков школьной газеты за серьёзную журналистику  не считалась.
- Поэтому, - продолжила Елена, - прежде чем приступить к работе, вам нужно, так сказать, втянуться в процесс: поездить на места съёмок, посмотреть, как снимаются сюжеты, как пишутся тексты для репортажей. Согласны?
Я дал понять всем своим видом, что согласен даже жениться – только бы меня взяли.
- Мы ищем человека на должность корреспондента новостных программ. Андрей, вы вообще новости смотрите? – без обиняков спросила Елена.
- Да, - соврал я, - каждый день.
- Значит, представляете себе, что это такое. Новости – самое трудное, что есть в нашей профессии. Человек, который прошёл это горнило, может в журналистике всё. Цель новостей – рассказывать правду! Люди имеют право знать её! Знать, что происходит! Иногда добиться этой правды бывает ох как непросто – многие  ведь не хотят общаться. Пока снимаешь материал, чего только о себе не услышишь: журнашлюхи, акулы пера, журнализды… - женщина горько усмехнулась. – Но, тем не менее, я считаю, что настоящий журналист должен любить людей!
Казалось, она сама не верит тому, о чём говорит.
- Город у нас маленький, - уже спокойнее сказала Елена, - событий немного. Летом так и вообще – мертвый сезон. Иногда не знаем, чем вечерний выпуск заполнить – приходится самим новости выдумывать. Вот, например, у моего дома росли деревья, а потом пропали – их срубили. Зачем срубили? Кто срубил? Это интересно, из этого можно сделать сюжет!
Я подумал, что вряд ли зрителю интересно, куда пропали никому не нужные деревья. Значительно интереснее, наверное, почему на многих улицах так и не появились обещанные новые дороги.
Елена между тем направила разговор в другое - более конкретное – русло:
- Итак, Андрей, когда вы сможете приступить к стажировке?
- Хоть сегодня! - выпалил я.
- Прекрасно! Тогда сейчас я вас с ребятами познакомлю. Коллектив у нас молодой, дружный. Много девушек. Есть незамужние, - она лукаво улыбнулась. – Дедовщины нет никакой, все равны. Вчера вот был сумасшедший день: журналисты на съёмках, работать некому. И что? Я села и сама написала восемь текстов – редактор должен уметь всё!
Елена остановилась, как гонщик на пит-стопе, и неожиданно закончила:
-  Пойдемте со мной, я представлю вас будущим коллегам.
Мы вышли из кабинета и тем же длинным коридором очутились в похожем на школьный класс помещении. По его периметру стояли письменные столы с компьютерами, за ними – стайка девчушек в одинаково стёртой, неброской одежде, многие – в огромных наушниках. Глядя на них, я вновь почувствовал неуместность своей пиджачной робы.
- Девочки, знакомьтесь! – торжественно объявила Елена. – Это Андрей, он будет у нас стажироваться.
Девочки, однако, не проявили ко мне обещанного интереса и, дослушав Елену, уткнулись обратно в свои компьютеры. Мы подошли к столу, за которым сидел единственный в этом цветнике представитель сильного пола – невероятно худой и бледный парень с изрытым крупными оспинами лицом.
- Саша, выпускающий редактор, - Елена погладила парня по костлявой спине. - Можно сказать, наш Гиляровский!
Выпускающий редактор скривил рот и дёрнул плечиком, словно говоря: “Конечно, пока не Гиляровский, но уж точно и не этот ваш Парфёнов”.
- Саша, есть у нас что-нибудь для Андрея? – Елена заискивающе заглянула парню в глаза. - Какой-нибудь материал для репортажа?
- М-м-м… - пожевал рыбьими губами тот. - В петровском музее выставка будет… Какого-то там народного рисунка…
- Лубка? – поспешил блеснуть эрудицией я. Выпускающий, однако, моих познаний не оценил.
- Чё? – его лицо исказилось, став похожим на печеное яблоко.
Я смутился:
- Ну, лубок… Так народный рисунок называется.
- Не знаю, - отмахнулся Саша. – Может быть.
По его интонации я с грустью понял, что не нравлюсь, видимо, не только молодым и симпатичным журналисткам. Молодым и вовсе не симпатичным журналистам я, оказывается, тоже не нравлюсь.
- Ладно, ребята, общайтесь, а я, наверное, пойду, - миролюбиво заявила Елена. – Саша, введи Андрея в курс дела. Покажи ему рабочее место и нашу “фабрику”.
Проводив начальство страдальческим взглядом (“Господи, за что?!” – читалось в нём), выпускающий вытек из-за компьютера, подплыл к одному из пустовавших столов и, ткнув в него сосулькой пальца, изрёк:
- Место твоё. Здесь раньше Ира сидела. В декрете она.
Однажды я видел, как мужики роняли с моста пудовую гирю, чтобы пробить толщу апрельского льда. Саша так же – тяжеловесно, значительно – ронял слова.
- Скоро Катюха придёт, - он покосился на висевшие за спиной часы. – Всё расскажет. Ты пока в музей позвони. Номер вот.
С этими словами он удалился. В музей я позвонил – там не отвечали. Заняться было нечем, и я решил осмотреть доставшееся от неведомой Иры наследство. В столе нашлись две книги – “Справочник ударений для телевизионных дикторов” и дамский роман в мягкой обложке. В юности, придя в книжный магазин, я делал вид, что разглядываю полки с фантастикой, а сам в это время – бочком, не привлекая внимания – сдвигался туда, где призывно дремали “Пробуждение страсти” и “Горячее сердце”. Схватив со стеллажа заранее выбранную жертву, я грубо пролистывал страницы в поисках обязательной эротической сцены, судорожно читал, как “его сильные руки обвились вокруг её талии, а жаркие губы скользнули вниз по шее”, после чего на пике блаженства уходил.
Правда, на этот раз пережить волнующие впечатления мне было не суждено. У стола неожиданно появилась высокая девица с совершенно плоской фигурой и красивым лицом.
- Катя, - представилась она. – А ты…?
- Андрей, очень приятно, - я даже слегка приподнялся со стула, но девушка жестом остановила мой галантный порыв.
- Сиди. Саша сказал, ты наш новый стажёр.
Я кивнул.
- Буду твоей телевизионной мамой, - Катя усмехнулась. – По всем вопросам – ко мне! А пока открывай “фабрику”.
Она указала на одну из иконок в мониторе длинным оранжевым ногтем. Я кликнул по ней два раза – появилось серое окно с циферблатом в нижнем углу.
- Это наша “фабрика”, - объяснила Катя. – Здесь мы пишем тексты, которые потом читает ведущий. Набери что-нибудь.
Я стал печатать какую-то околесицу, и на циферблате побежали маленькие красные цифры.
- Видишь, - говорила девушка, - часы показывают, сколько времени будет звучать текст в эфире. Репортажи пишутся простыми, короткими предложениями. Никаких тебе, не дай Бог, причастных оборотов! Всё должно легко восприниматься на слух. Перед словами ведущего ставишь букву “В”. Если цитируешь кого-то – это у нас называется синхрон – обязательно подписывай имя и род занятий. Например, “Тётя Клава, пенсионерка”. Материалы мы не только снимаем: иногда берём новости с сайтов МВД, МЧС. Пресс-служба мэра тоже нам свои отчёты присылает.
Катя взяла с другого стола несколько листков и протянула мне:
- Это пресс-релиз из мэрии. Попробуй сделать из него репортаж, ну скажем, секунд на сорок. Справишься?
- Конечно, - с готовностью отозвался я.
- Когда закончишь, скажи. Посмотрю, что получилось.
Задача выглядела плёвой: превратить пару страниц текста в пару абзацев. С русским языком я дружил (филолог как-никак!), в школе даже баловался стихами, за что, естественно, был прозван Пушкиным. Одногруппники в институте за то же самое прозвали графоманом - таких поэтов там было пруд пруди. Однако, пробежав глазами мэрский отчёт, я понял, что казавшееся лёгкой прогулкой задание на деле оборачивается восхождением на Эльбрус без страховки. Текст релиза был патриотичен настолько, что при его чтении я пару раз порывался встать и запеть российский гимн. Говорилось в нём о визите мэра на городской молочный комбинат. На комбинате на днях открылась мемориальная доска в память о недавно умершем многолетнем директоре. В отчёте тут и там фигурировало модное слово “импортозамещение”: “Выступая перед сотрудниками предприятия, Глава города поддержал инициативу Президента об импортозамещении иностранной продукции и призвал к замене зарубежных товаров отечественными аналогами”. Я подумал, как объяснить зрителям, что вместо “Туборга” им теперь предстоит пить медовуху, вместо “Дольче энд Габбана” носить лапти с кокошником, а с “Тойот” и “Шевроле” пересесть на тройку с бубенцами. Не вышло бы бунта, бессмысленного и беспощадного?
Через полчаса я, наконец, закончил работу и жалобно позвал:
- Кат-я-я-я…
- Ну, - отозвалась девушка.
- Вроде всё.
- Сейчас, - журналистка защёлкала мышкой, открывая “фабрику”.
Что Катя прочла мой отчёт, я понял, когда она тяжело вздохнула и прикрыла глаза рукой:
- Господи! – простонала девушка. – Ты должен был сделать этот текст читаемым! А это… Что это?
Я насколько мог виновато пожал плечами.
- Ладно, - она махнула рукой, встала и деловито взяла сумочку, - потом исправишь. Сейчас на съёмку поедем.
Мы вышли из центра. На парковке стояла легковушка с логотипом канала на крыле.
- Прыгай, - кивнула Катя.
Я сел назад на пассажирское, девушка уместилась рядом. Водитель – немолодой усатый мужик – оказался ещё и оператором.
- Николай, - представился он.
За окном замелькали здания, потом их сменила узкая зелёная полоска – мы выехали из города.
- Закурю, не возражаешь? – Катя опустила стекло, и в салон ворвался поток прохладного воздуха. – Не продует тебя?
- Кури, конечно.
- Журналистом раньше работал? – спросила она.
- Нет. Я филфак закончил. Потом армия. У меня всегда нормально было и с вычиткой и с редактурой. Не знаю, почему с пресс-релизом не получилось…
- Сразу ни у кого не получается, - равнодушно обронила девушка.
- Куда хоть едем-то? – отважился я на вопрос.
- Слышал про программу капитального ремонта аварийного жилья?
Лицо, как говорят японцы, было уже потеряно, поэтому врать я не стал:
- Нет.
- Короче, едем снимать дом, который первым встал в очередь на реконструкцию.
Мы свернули с дороги и остановились на изрытом ямами пустыре. Невдалеке торчали огрызки домов. Ближний из них – двухэтажный кирпичный барак – напоминал человеческий череп с провалами окон на месте глазниц.
- Приехали! - провозгласила Катя.
Я вылез из машины. Мусорных баков нигде не было – местные скидывали отходы в большую канаву, и там образовалась солидная куча из белых пакетов и гнилых помидоров. Над кучей роились мухи.
- Припять какая-то, - поёжился я.
Катя вынула из сумочки микрофон. Николай взял на плечо камеру, а свободной рукой нёс складную треногу. Когда подходили к зданию, девушка оступилась и подвернула ногу на высоком каблуке. Она выругалась настолько грязно, что немногословный оператор уважительно присвистнул:
- Даёшь, Катюха!
Вошли в подъезд, и в нос ударил ощутимый запах сырости.
- Канализация, - уверенно сказал Николай.
- Не только, - возразила Катя, - здесь ещё крыша течёт.
Изнутри дом выглядел пережившим артобстрел. Штукатурка на потолке отсутствовала, как тяжёлая промышленность в какой-нибудь Нигерии. По стенам змеилась грибница трещин, редкие уцелевшие островки были в надписях про любвеобильную Светку и вечноживого Цоя. Перила на лестнице шатались, держась на одном сварочном шве.
- Как здесь люди-то живут? – удивился я.
- Как везде, - бросила Катя. – Сам что ли не знаешь?
Я знал. У меня в районе было много похожих зданий: деревянные лачуги, судя по табличкам на некоторых – времён сталинской застройки. Иногда они горели – от непотушенной сигареты или утечки бытового газа, но чаще – от банального поджога, и на этом месте появлялись пряничного вида коттеджи. Навьюченные розовыми младенцами, туда вселялись упитанные представители среднего класса. Со временем коттеджи обрастали плитками парковок, каруселями детских площадок и ажурными металлическими оградами. Что происходило с жителями сгоревших бараков? Наверное, их – словно мелочь по карманам – рассовывали по клетушкам старых общежитий где-то на окраине.
Мы поднялись на площадку. Пока оператор устанавливал треногу, Катя позвонила в одну из квартир. За дверью раздалось шуршание, и недовольный голос спросил:
- Кто?
- Добрый день! – затараторила журналистка. – Мы с телевидения! Сюжет про ваш дом снимаем! Вы на пару вопросов не ответите?
Дверь приоткрылась, и показалось сморщенное старушечье лицо.
  - С телевидения мы, - повторила Катя, сияя самой ослепительной из возможных улыбок. – На пару вопросов не ответите?
- Ну, - буркнула старушка.
- Представьтесь, пожалуйста, - протянула микрофон девушка.
- Прохорова я. Тамара Андреевна.
- Тамара Андреевна, дом у вас, я гляжу, старый совсем. Давно ремонт был?
- Ремонт? – пенсионерка задумалась. – А и не помню… Крыша, поди, уж года три текёт…
- Знаете, что будет скоро?! – жизнерадостно заявила Катя. - И крышу починят!
- Да ну? - удивилась старушка.
- Уже и договор подписали! Вот-вот работы начнутся!
Журналистка доказывала старухе неотвратимость светлого будущего, а Николай в это время наводил объектив камеры на стены и потолок. Я топтался за их спинами, чтобы не мешать. Наблюдать за работой других порой приятно, особенно если в деле мастер. Катя выстраивала вопросы, словно фигуры на шахматной доске. Еще чуть-чуть, подумал я, и сам захочу здесь квартиру.
- Спасибо вам, Тамара Андреевна, за беседу! – попрощалась девушка. – Вечером себя по телевизору смотрите, в восемь часов!
Она махнула мне рукой - уходим.
- Какой хоть канал?! – крикнула вслед бабка.
- Шестой, - через плечо отозвалась Катя.
Мы вышли из подъезда и направились к машине. Оператор чуть отстал:
- Поснимаю общие планы, - сказал он, - для анонса.
Журналистка полезла в сумочку за сигаретами. Я смотрел, как ветер гоняет по пустырю полиэтиленовый пакет. Пакет то резко взлетал вверх, то плавно опускался на землю и замирал.
- И какой будет сюжет? – спросил я, кивнув на оставшийся за спиной барак.
- Сюжет? – Катя аккуратно, двумя пальчиками вытащила сигарету из пачки.  – У нас это называется социалка. Минуты на полторы. Покажем эту тётю Дусю... Или как там её? Дадим синхрон: так, мол, и так, крыша протекает, зимой холодно, летом жарко… Но, – тут она перешла на бодрый тон ведущего, - уже совсем скоро всё изменится! Ведь дом, где живёт тётя Дуся, попал в список аварийного жилья, подлежащего ремонту, и в ближайшее время начнётся его реконструкция!
Она щелкнула зажигалкой, затянулась и, сложив губы трубочкой, выпустила тонкую сизую струйку:
- Потом вставим интервью с этим… главой фирмы-подрядчика – его отсняли уже, - тут она изобразила густой мужской бас. – Всё сделаем в лучшем виде, отремонтируем точно в срок и даже раньше, будет не дом - дворец! И как итог: в рамках программы капитального ремонта аварийного жилья будет реконструировано столько-то домов. Такой сюжет…
- И что, действительно отремонтируют? – барак недобро щерился на меня единственным зубом подъездной двери.
- Наверное, - девушка равнодушно пожала плечами. – Должны.
- А почему раньше не отремонтировали?
- Меня спрашиваешь? – хмыкнула Катя. – Я откуда знаю?
- Может, стоило раньше репортаж снять? Внимание привлечь. Быстрее бы починили.
Катя фыркнула.
- Андрей, ты вроде неглупый парень, - сказала она, глядя на меня, как на законченного тупицу, –  а такие вопросы задаёшь. Знаешь, что такое социальный заказ?
- В общих чертах, - угрюмо ответил я. Неприятно чувствовать себя дураком. Вдвойне неприятно чувствовать себя дураком в глазах красивой девушки.
- Здорово. Значит, объяснять не надо. Существует социальный заказ на хорошие новости, - Катя выделила слово “хорошие”. – Люди устали от историй про маленькие пенсии и текущие крыши – они хотят позитива!
Журналистка изящно стряхнула на землю сигаретный пепел:
- Сам подумай: приходит эта тётя Люся домой, вся жизнью замордованная! А там что? Алкаш-муж?! Дети – спиногрызы неблагодарные?! Растила их, кормила, а от них только и слышно: “Мать, денег дай!” Включает телевизор, а из телевизора: “Хреново живешь? А будет еще хуже!” Так, что ли?! И что ей остаётся? Утопиться пойти?
Катя выбросила окурок и закончила:
- Пойми, сейчас не девяностые – чернуха не в моде.
- А что в моде? – всё больше раздражаясь, спросил я.
- Оптимизм. И вера в светлое будущее. Такова политика нашего канала.
- И поэтому вместо реальных проблем вы рассказываете про выставку лубка? – съязвил я.
- Каких проблем? – Катя пропустила мой сарказм мимо ушей. –  Мы освещаем аварии, ДТП, несчастные случаи. Куда без этого? Что касается социальной сферы, то здесь, конечно, есть некоторые недочёты, но, - тут она выдержала паузу, - они успешно преодолеваются. Доказательство тому – наш сегодняшний репортаж.
В Катиных словах была правота. Собственные аргументы наоборот казались мне хилыми, словно больной рахитом школьник. Чтобы загладить сделанную глупость, нужно, как известно, сделать ещё большую. Стоило бы промолчать, но Остапа, к сожалению,  уже понесло:
- Преодолеваются?! Как это они преодолеваются?! – я практически орал. – На  главной улице яма посреди дороги – слона можно похоронить, причём стоя! Так её вместо того, чтобы заасфальтировать, просто щебёнкой засыпали! Две библиотеки в городе, одну прикрыть хотят – якобы денег нет! Зато каждое лето у нас кинофестиваль! С актёрами из Европы и красной дорожкой – на него есть деньги! И новогодняя иллюминация за семьдесят миллионов! Да хватило бы салют в День города на пару минут короче сделать, чтобы этим несчастным тёткам из библиотеки зарплату за год заплатить!
Катя, словно опытный боксёр, ждала, когда у соперника кончатся силы, чтобы свалить его с ног одним могучим ударом.
- А что фестиваль? – с улыбкой сказала она. – Средства там о-го-го какие осваиваются, это да, - слово “осваиваются” девушка произнесла вкусно, словно жвачку перекатив его от щеки к щеке. - Но фестиваль городу нужен, это бренд. Он – как обложка для книги. Или обёртка для конфеты. Конфета, может, и горькая, но обёртка должна быть яркой – иначе не купят. А библиотека… Где-то убыло, где-то прибыло. Помнишь кота Матроскина? Чтобы что-нибудь нужное купить, надо сначала что-нибудь ненужное продать.
Подошёл оператор, стал складывать треногу в багажник.
- Ругаетесь? – весело спросил он. – Молодцы!
Мы замолчали.
- В машину падай, бунтарь, – пряча улыбку, мягко произнесла Катя.
Барак остался позади – мы возвращались в город.
- Теперь куда? – спросил я без особого, впрочем, интереса.
Катя наоборот оживилась. Она была явно не прочь продолжить затеянный на пустыре спор. Победа в битве при Старой Развалине распалила её, и девушка жаждала стажёрской крови.
- О-о-о! Сейчас я тебе докажу, что дороги у нас чинят! Ещё как! Знаешь, что такое “Студенческие рабочие отряды”?
Я не нашёл нужным даже отрицательно помотать головой – всё равно Катя на меня не смотрела.
- Программа по трудоустройству молодёжи на лето, - ответила она на собственный вопрос. – Ребята облагораживают любимый город: траву косят, стены там какие-нибудь красят, асфальт кладут. На один из их объектов и едем.
Нашей целью оказался дворик в спальном районе. Точнее то, что раньше было двориком, а сейчас напоминало Сталинград времён битвы за Волгу. На месте дороги тянулась траншея, где, похожие оранжевыми жилетками на крупных тараканов, копошились рабочие. В углу двора аккуратными брикетами лежали поребрики, рядом была насыпана горка песка. Гудел, дробя асфальт, экскаватор.
Встречать нас выбежал невероятной пузатости лысый мужичок, в котором я угадал здешнего прораба. Сначала он долго и судорожно тряс мою руку, решив, что если в пиджаке, значит, главный, а Катю пробовал даже обнять, но девушка на корню пресекла любые попытки воздействия на независимую прессу.
- Человека для интервью подобрали? – строго спросила она.
- Конечно, - подобострастно закивал пузан. - Идёмте.
На заклание телевизионным богам был брошен тощий и сутулый парнишка с желтушным лицом. Прослышав о приезде журналистов, другие работяги разбежались кто куда, но этот либо медленно бегал, либо – что вероятнее – медленно соображал, и выбор прораба пал на него. Прораб верно рассудил, что тот, кому нечего сказать, точно не скажет лишнего. Однако перспектива стать звездой парня явно не влекла. На камеру он косился с опаской, будто ожидал, что оттуда вылетит не птичка, а как минимум противопехотная мина.
Катя придирчиво, с ног до головы осмотрела героя репортажа:
- Как тебя зовут?
- Денис, - буркнул тот.
Девушка обошла вокруг интервьюируемого и приказала прорабу:
- Дайте ему лопату, что ли!
Прораб сбегал за лопатой и сунул её Денису. Паренёк сжал древко, словно это была не лопата, а – ни больше, ни меньше – знамя Победы.
- Снимать будем там, - как режиссёр на площадке, распоряжалась журналистка, указывая на экскаватор, - на фоне техники.
Оператор установил камеру на треногу и направил её на Дениса:
- Готов? Не в объектив смотри, а на красный огонёк, понял?
Жертва обречённо кивнула.
С рабочим Катя говорила иначе, чем с Тамарой Андреевной из аварийного дома: сухо, деловито, расстреливая его коротким вопросами, как чекист белогвардейскую контру.
- Денис, где ты учишься?
- В техникуме. Строительном.
- Какой курс?
- Второй закончил.
- Расскажи, чем вы здесь занимаетесь? - Катя обвела рукой разрушенный двор.
Денис задумался. Он почесал большой малиновый прыщ на переносице, пытаясь, видимо,  вспомнить, как вообще сюда попал.
- Ну, мы асфальт старый убираем. Новый ложим. Поребрики тоже. Старые ломаем, новые ставим.
- Денис, а почему ты решил вступить в “Студенческие отряды”?
Дорожник затравленно оглянулся на прораба. Тот сделал зверское лицо и замахал руками. Обещал, наверное, за неправильный ответ живьем закопать в траншее, а поребрик поставить сверху как надгробие. Денис громко сглотнул и забубнил:
- Я…это…хотел для города лучше сделать. Чтоб приятно было по улицам ходить. Дороги чтоб хорошие были. Не из-за денег.
Больно было видеть, как Катя, точно палач раскалёнными щипцами, вытягивает из мальчишки признание в бескорыстии и чистоте помыслов. Поняв, что опасность интервью миновала - за всех уже отдувается один, откуда-то появились другие рабочие, оранжевой стайкой облепив лежащие на земле поребрики. Я подошел к ним и попросил закурить. Уже несколько раз пытался бросить, но сейчас курить хотелось страшно. Легко ведь отказаться только от чего-то важного - за бесполезное и даже вредное  мы, напротив, держимся обеими руками. Парень, который угостил меня сигаретой, тоже учился в строительном техникуме. Разговорились. Выяснилось, что работают они тут по одиннадцать часов - с восьми утра до семи вечера.
- А по трудовому договору с девяти до пяти – как белые люди! – пожаловался он.
Зарплаты своей никто не знает.
- По тому же договору у нас оклад – четыре тысячи, остальное – премия, - продолжал строитель.– А сколько эта премия будет? Может, пятьсот рублей.
Обеденного перерыва нет, туалета тоже.
- Куда же вы ходите? – удивился я.
Дорожник обвёл двор красноречивым взглядом.
- Ясно, - я кивнул. – И как тебе?
Он пожал плечами:
- Грузчиком что ли идти? Здесь я хоть по специальности работаю.
Наш разговор прервал прораб:
- Так, пацаны, кончай курить! Товарищи с телевидения поснимать вас хотят!
Ребята лениво поднялись с поребриков, взяли лопаты и стали делать вид, что закапывают ту самую траншею, которую откапывали до нашего приезда. Вокруг них, падальщиком кружил оператор.
Я вернулся к машине, где уже курила Катя.
- Ну как? Готов ещё один бравурный сюжет? – общение с журналистами явно добавило мне наглости. Засунув руки в карманы брюк, я на манер уличного хулигана перекатывался с пятки на носок.
- А-то! – весело ответила девушка.
- Я ребят поспрошал. Они по одиннадцать часов тут вкалывают! Ни обеда, ни туалета! И с деньгами непонятно что! Копейки, наверное, заплатят.
- Сам слышал, - хихикнула Катя, - работаем не денег ради, а любимого города для!
- Про это ты, конечно, не расскажешь?
- Умничка! – веселилась журналистка. Ей доставляло удовольствие меня раздражать.  – Как ты догадался?
Стремясь придать лицу выражение буддийского спокойствия, я спросил:
- Нравится тебе эта работа?
- Да, нравится! – вдруг с вызовом ответила девушка. – Знаешь, что такое общественное мнение? Это мнение большинства! А большинство смотрит телевизор! Чем своей головой думать, легче тому верить, что в телевизоре! Слышал про эксперимент с углём и мелом? На стол положили кусок мела, а комнату так затемнили, что этот мел казался чёрным. Привели человека и спросили, что это. Он ответил: “Уголь”. Мел заменили углём и осветили его ярко-ярко. Снова привели человека и спросили, что лежит. Он сказал: “Мел”. Понял?
- Понял, - подтвердил я. - Неважно, что в комнате. Важно, как это осветить.
- Именно, - согласилась Катя и, немного помолчав, произнесла. - Поэтому хорошенько подумай, хочешь ли ты быть журналистом.
Вернулся оператор. Съёмок больше не было, и  со стройплощадки мы поехали в телецентр. С Катей не разговаривали. В центре она села за компьютер, чтобы обработать отснятый материал. Я ещё полчаса делал вид, что редактирую мэрский пресс-релиз, а потом тихонько выскользнул из кабинета. Ухода моего никто не заметил. К Елене я заходить не стал – не хотел объяснять, почему первый день моей стажировки станет последним. Пешком шёл домой через весь город, закинув на плечо ненавистный пиджак. Чувствовал я себя щенком, которого злые мальчишки смеха ради – утонет? выплывет? – бросили в реку: вокруг вода, надеяться, кроме себя, не на кого. На тенистом проспекте рабочие опиливали ветви старого тополя, готовясь повалить дерево.
“Завтра тополя не будет, - вспомнил я Елену. – Из этого можно сделать сюжет”.
Существует, говорил Бисмарк, три вида лжи: просто ложь, наглая ложь и статистика. Но есть, понял я сегодня, и четвёртый – худший. Та ложь, которая прикидывается правдой.
Поднялся в квартиру – навстречу выбежала мама.
- Ну как? – взволнованно спросила она.
Я махнул рукой:
- Не спрашивай, - и рухнул на диван.
Мама протянула мне мобильник:
- Ты с утра ушел, телефон забыл, а он трезвонит весь день. Я уж сама ответить хотела.
Я взял трубку: три пропущенных, все – с незнакомого номера. Позвонил:
- Да, - ответил мужской голос.
- Здравствуйте, вы мне сегодня звонили.
- Э-э-э… А вы простите…?
- Андрей.
- Андрей? – задумчивость в голосе мужчины сменилась оживлением. - Да, звонил! Я из газеты “Наш город”. Вы ведь нам резюме присылали, верно?
- Нет, - помолчав, ответил я, - вы ошиблись. Ничего я вам не присылал, - и отключил телефон.
Журналистика меня больше не интересовала.