Улица

                (фэнтези)

       Синьор Чезаре Верано с недоумением смотрел на свою дверь. Он точно помнил, что ее запер. Или все-таки не запер? Потому что залитая солнцем дверь была только слегка прикрыта. Он оглянулся на противоположный дом. Там всегда, как ни посмотришь, сидела у раскрытого окна, таясь в тени, синьора Нанна. Но ее не было. И тогда он вошел и стал, прислушиваясь, осторожно подниматься по каменной лестнице. Что-то было не так.  Запах… Синьор Чезаре никогда не покупал цветов. Нельзя сказать, что он их не любил, но в жизни были вещи, на которые действительно стоило потратить деньги.
       …Лепесток, он лежал на краю ступеньки. Может быть, старая Мария решила украсить его дом? Но она должна была прийти убираться только в четверг. Чезаре достал мобильник и на всякий случай набрал ее номер. Но связи почему-то не было. И тогда, заинтригованный, он решил подняться и войти. Внезапная боль в ноге напомнила ему о том, как нелепо он споткнулся и едва не упал на ровном месте рядом с небольшим кафе на углу, где любил посидеть вечерком с приятелями. Он тогда еще удивился – что это взбрело в голову Антонио сменить выносные стулья, – но быстро примирился с этим, заметив, что они, хотя и не такие красивые, как прежние, но, пожалуй, удобнее.
       Дверь в комнату была слегка приоткрыта. Здесь был полумрак из-за закрытых от солнца ставен-жалюзи. На столе в большой банке стоял роскошный букет нежно-белых роз, и их аромат заполнял комнату. Но к нему примешивался другой запах, приносящий тревогу. На кровати синьора Чезаре лежала девушка. Совсем молодая, почти ребенок, она как будто спала и была очень красива. Он наступил на что-то липкое и отшатнулся. Из опущенной к полу руки девушки натекла лужа крови.
       Синьор Чезаре метнулся к телефону, который стоял на тумбочке у входа под навесным зеркалом. Красный аппарат одним боком приминал белевшую в полумраке бумагу, исписанную округлым детским почерком. Дрогнувшей рукой он поднял ее, чтобы прочитать. Первые строки письма обдали его жаром.
       «Любимый, единственный мой, прости меня за то, что я сделала. Никогда не смогла бы сказать, что люблю тебя, что не могу жить без тебя. Ты меня не видишь, не замечаешь, не знаешь. Поэтому я пришла к тебе, чтобы умереть. Хотя бы так, хотя бы в смерти я буду с тобой, – оторопев, синьор Чезаре непроизвольно поднял глаза и посмотрел на себя в зеркало. Нет, он, конечно, знал свое лицо, ведь от бритья никуда не денешься, но теперь увидел его как бы внове. И, несмотря на весь ужас ситуации и растерянность, он должен был признать, что полюбить его, даже так отчаянно полюбить, можно. Добрыми карими глазами из зазеркалья на него смотрел очень хороший человек с правильными и по- мужски красивыми чертами лица, и, даже взволнованный, взгляд его был смел и решителен. А посеребрившая шевелюру седина, вопреки всему, придавала ему обаяния. Как-то недоверчиво скользнув рукой по щеке, синьор Чезаре продолжил чтение: – Не удивляйся, как я попала в твою квартиру – я подружилась с Луизой, которая у тебя убирается, выкрала ключ и, сделав у мастера копию, незаметно положила его обратно. Она не виновата (напомним, что у Чезаре убиралась соседка Мария, а не какая-то Луиза).   Я знаю, что сегодня ты возвращаешься, поэтому ты найдешь меня сразу. Я не буду долго лежать. Прости меня, Энцо! Я люблю тебя.
Аннунциата».
       – Энцо! Святой Януарий! – это несколько смягченное выражение синьора Верано. – Так это Энцо! Это к нему подбираются! А этот ребенок лишь орудие в грязных руках!
Все это происходило быстрее, чем вы об этом сейчас читаете. И так же быстро надо было принимать дальнейшие меры. Чезаре схватил трубку телефона. Но там была тишина – телефон был отключен. «Странно, я только позавчера оплатил все счета. Опять что-то напутали», – возмутился он. И еще было какое-то несоответствие, и он не сразу сообразил: его палец без препятствия скользнул по правому боку телефона, а ведь там была трещинка – он сам в начале лета, после того, как они с друзьями отпраздновали победу «Ромы»  – хорошо отпраздновали, – непонятно как зацепился за шнур и свалил аппарат на пол. Но, может быть, это показалось ему, да и думать об этом не было времени. 
       «Может быть, она жива. Это было бы еще не так ужасно, как труп в квартире», – с этой надеждой Чезаре, стараясь не наступить на кровь, рванулся к девушке. Он нащупал артерию по правой стороне нежного девичьего горла. Хоть и слабый, но пульс был!
       Пока Чезаре, прихрамывая, сбегает по лестнице, пока он стучится к Марии и удивляется, что дверь ему открыла незнакомая пожилая женщина («Ах да, к Марии должна была приехать старшая сестра!»), пока вызывают машину с медиками и, увы, полицию, пока сбегается народ и вездесущие мальчишки, несмотря на запрет, прорываются поодиночке и по двое в комнату, расскажем, кто такой синьор Чезаре Верано и почему он испугался, увидев в записке имя Энцо.
       Чезаре Верано, потомственный рабочий, высококвалифицированный токарь-фрезеровщик, родился и жил до недавних пор в Турине и, как и его отец и дед, работал на автомобильном заводе, выпускающем «фиаты». У него всегда было много друзей – люди тянулись к нему, симпатичному и доброжелательному человеку. Девушки заглядывались на красивого парня. Но прежде чем он это успел осознать и, может быть, натворить глупостей, его женила на себе Мара. Прелестная золотоволосая блондинка с севера Италии, она была предприимчива и энергична и всегда знала, чего хочет. Он присоединялся к всеобщему восхищению, которое она вызывала, и как примерный католик был, в общем,  ей верен.
       Их единственный сын Энцо, счастливо унаследовавший все лучшее от внешности родителей, целеустремленностью походил на мать. Он отлично учился, получил высшее образование и на завод пришел уже инженером, стал членом  социалистической партии, профсоюзным деятелем и очень скоро выдвинулся. Ранняя, как и у отца, но очень удачная женитьба перенесла Энцо в более высокие слои общества. Именно из-за него Мара три года назад настояла на переезде в Рим. Энцо, во многом благодаря поддержке тестя, прошел на выборах в палату депутатов и сразу стал объектом охоты папарацци. Жили они с молодой женой в особняке с надежной охраной. Чезаре с супругой находились при сыне.     Но полтора года назад Мара по дороге в Чивитавеккью попала в автокатастрофу. За рулем был брат невестки Дино. Оба погибли.
       Синьор Чезаре не смог больше оставаться в том доме и, несмотря на уговоры семьи, снял квартирку на обычной римской улице, где жил простой народ, комнату со скромной обстановкой и небольшим закуточком с плитой, откуда открывалась дверь в каморку с прочими необходимыми удобствами. Он смог найти работу только в автомастерской, но и к ней быстро привык, и она ему понравилась. От горя, что обрушилось на него, было только одно лекарство – улица и люди, с которыми он сразу подружился.
                ***
       Тем временем подоспели медики и полицейские. Когда девушку перекладывали  на носилки, синьор Чезаре заметил, что покрывало, на котором лежала девушка, было голубое, почти синее, вместо прежнего светло-серого, выцветшего. «Неужели она озаботилась принести свое, чтобы не запачкать чужое?»
       – Синьоры, – обратился он к полицейским, – у меня  первая группа крови резус-положительная, возможно, она подойдет для переливания. Надо спешить, а показания полиции я дам завтра.
       На том и порешили. Мальчишки обступили машину и вдруг понеслись к моряку, показавшемуся в конце улицы.
       – Энцо! Энцо! Аннунциата из-за тебя порезала вены, – вопили они.
       О, какое облегчение испытал синьор Чезаре! Он ведь думал, что, не имея возможности попасть в охраняемый особняк сына, провокацию совершили, найдя адрес его отца.
       Что-то смутно знакомое было в облике и походке моряка, но  тут машина рванула с места, и Чезаре судорожно вздохнул, представив себе, какой скандал подняли бы газетчики, если бы дело касалось Энцо. Ведь они находят клад для себя даже там, где его никто и не прятал. Сколько всяких домыслов было, когда разбились Мара и Дино!
               
***
       Синьор Чезаре, соединенный системой с Аннунциатой, лежал и смотрел, как медленно возвращается к девушке жизнь, ощущая постепенно нарастающую слабость как опьянение. Вот наконец дрогнули ее ресницы, и она медленно открыла глаза. Как бы проснувшись и ничего не понимая, повернула голову и увидела синьора Чезаре. В ее прекрасных черных глазах еще таился сумрак той ночи, откуда она вернулась.
Постепенно – и это было видно по ее взгляду – к ней возвращалась память. Он ждал какой-то реакции ; удивления, смущения, наконец. Но она просто лежала и смотрела на него из своей затаенной глубины. И ему казалось, что он уже когда-то видел эти глаза и что с этим воспоминанием связано что-то невероятно, несказанно чудесное.
       Девочка, ; почти прошептал он, потому что голос его охрип и почти пропал, ; я знаю, тебя зовут Аннунциата. Что же ты делаешь? Тебя для этого создал Бог, чтобы ты такое сотворила с его прекрасным произведением? Ради какого-то парня,  который, может быть, тебя и недостоин.
       Он устал и замолчал. Веки его слегка отяжелели, но как их опустить, если можно видеть это лицо, эти глаза?
       ; Говори в храме с Богом. Он поймет, он простит и подскажет дорогу.
       И уже совсем засыпая, он услышал, как тихо-тихо зазвенели хрустальные колокольчики. Нет, это была колыбельная – нежные, мелодичные звуки, успокаивающие, завораживающие слова и осторожно раскачивающийся припев: «А-а, нинна-нанна, а-а…».
       Его разбудили, дали апельсинового соку. Надо было уходить. Аннунциату повезли в палату – решили оставить до завтрашнего утра и чтобы убедиться, что все нормально, и чтобы чего не вытворила.      
       ; Я вечером приду, принесу тебе яблоки! – крикнул он вслед Аннунциате, и ему показалось, что ее глаза благодарно засветились.
       Улица охватила его солнечным светом. Он шел, чуть не шатаясь от слабости, пытаясь понять, что за праздник поселился в его сердце. Шел бездумно, машинально придерживаясь направления, и пришел к повороту на свою улицу. И тут, от слабости ли, он споткнулся и на этот раз не удержался – шлепнулся коленом и рукой о землю. «Надо же, – подумал он, отряхивая пыль, – на том же самом месте!» Только если первый раз ему показалось, что земля слегка провалилась, то сейчас он запнулся о брусчатку.
       У кафе за углом стояли те же стулья, что и всегда, – старые куда-то унесли. Он сел за стол. Сразу же подошел Антонио:
       ; Что будем пить? Сегодня получили бароло и мускат.      
       ; Кьянти, Антонио, и пасту с креветками, ; почти прошептал Чезаре и удивился тактичности своего сомелье – ведь не засыпал вопросами, что случилось с девушкой в его квартире. «Кстати, ; подумал он, ; почему она пришла именно к нему? Не знала, где живет ее обожаемый Энцо, перепутала? Ну, судя по тому, что он ее не видел до сих пор – а такую девушку не заметить нельзя, ; она здесь редкий гость, потому и перепутала. А ключи? Да, может, он действительно забыл закрыть дверь. Ведь иногда только кажется, что сделал, а на самом деле – забыл». И тут он махнул рукой, не в силах продолжать думать и мысленно благодаря Антонио за деликатность.
      В комнате было чисто, наверное, Мария убралась. Все было как раньше, исчезли цветы    и синее, запачканное кровью покрывало. Он упал на кровать и отключился часа на два.                Солнце уже посматривало на окна искоса, когда он проснулся. Он знал, где можно купить    самые вкусные и красивые яблоки, но хотел обрадовать ее еще и цветами. Только они не должны быть похожи на те, что она принесла, а то еще подумает, что он их вернул ей обратно.
       Темно-красные розы он купил у негра на площади Цветов и с пакетом великолепных яблок явился в больницу. Но ему сказали, что сегодня никакую девушку с перерезанными венами не привозили, его здесь никто не видел и не помнит.
       ; Как же так? – недоумевал он, подозревая какой-то страшный вселенский заговор, и даже руки у него от волнения задрожали. Он чуть не устроил скандал. Но по взглядам понял, что его могут принять за сумасшедшего.
       От отчаяния он чуть не выбросил яблоки и цветы, но удержался от этого мелодраматического жеста и принес их домой. Лежа на спине, он пытался осмыслить происшедшее, соединить непонятные элементы в общую картину. Внезапно синьор Чезаре вскочил и начал обследовать свою постель. Он нашел крошечную дырочку как раз в том месте, где искал. Когда девушку перекладывали на носилки, то зацепили ими покрывало и, дернув, порвали.
       Что-то слегка дрожало у него внутри, наверное, от слабости, и кружилась голова, когда, стараясь держаться бодро и прямо, он вышел в теплую ночь. За столиками у кафе Антонио уже собрались все его друзья.
       – Друг! Где тебя носит? – обрадовались они. – Садись скорей, тут Паоло рассказал такую историю!
       – Я хочу узнать другое, – перебил их синьор Чезаре. –  В моей комнате когда-то раньше девушка перерезала себе вены от несчастной любви. Что с ней стало потом?
       Все замолчали, и внезапно, быстро допив вино, встал и ушел Энцо.
       – Так… Кто-то тебе уже проговорился, – Паоло, машинально прочертив своим бокалом круг по столу, поднял глаза на  синьора Чезаре. – Не здесь. Пойдем, я тебе все расскажу.
       Они долго медленно шли, выбирая самые малолюдные места, и присели на ступенях церкви. Вот что узнал Чезаре.
       Аннунциата росла на их улице и была предводительницей малышни. Проказам и играм их не было числа. Но когда надо было оставить на кого-то ребенка или посидеть с заболевшим не желавшим засыпать малышом, всегда звали ее. Ее ласковая колыбельная («нанна»  по-итальянски) делала чудеса. Малыш успокаивался, засыпал, и ему становилось лучше. Так девочку и прозвали – Нанна. Девчонка росла сорванцом, и, чтобы ее как-то дисциплинировать, мать ее, которая вместе со своей сестрой держала маленький магазинчик, где продавались книги, ноты и канцтовары, купила для дочери пианино и заставила ее учиться музыке. Неожиданно музыка Нанне понравилась, и она стала делать успехи. Теперь ее уже трудно было оттащить от пианино. Увлекающаяся натура.
       А в четырнадцать лет она влюбилась в Энцо. Да и кто бы устоял? Красивый и веселый моряк, когда он приезжал домой, у всех девушек был праздник. А Нанна при нем становилась застенчивой и скованной. Она очень изменилась, когда пришла эта любовь. Даже не поверишь, что раньше она была озорной пацанкой. А какую музыку она играла, когда он мог это слышать! Паоло с другом тогда специально приходили под ее окно.    
       Энцо усмехался. Он не принимал всерьез эту пигалицу. Зачем она ему, когда у него были взрослые подружки, с которыми  он мог «крутить любовь»? Нет, он и не думал ее обижать. Он просто проходил мимо, как будто бы ее и не существовало.            
       Когда она порезала вены, с музыкой было покончено. Что-то она повредила себе в руке. Но и сама она очень изменилась. Стала строже и часто ходила в храм. За голос ее взяли в церковный хор.
       – Она неожиданно стала такой красавицей! Мы, вся улица, тайком были влюблены в нее. У Энцо наконец тоже открылись глаза. Но Нанна на него больше не смотрела. Если случалось встретиться с Энцо, старалась пройти побыстрее. Понимаешь, он не привык, чтобы от него так отказывались. Однажды он попытался объясниться с ней, но она сказала, что любит другого. Что тот человек спас ей жизнь и он самый прекрасный на свете.
       Закончив школу, она уехала учиться в консерваторию в Милан. А потом стала очень известной оперной певицей. Да ты ее знаешь. Ее все знают. Аннунциата Челли.
     У синьора Верано перехватило дыхание. Он внезапно вспомнил, где видел раньше эти  глаза.
     Это произошло четыре года назад – еще до переезда в Рим. Мара достала билеты на концерт Аннунциаты Челли. Они сидели в третьем  ряду. Первое отделение было посвящено классике – исполнялись отрывки из великих итальянских опер. Вдруг Чезаре встретил взгляд певицы, когда она под бурные аплодисменты раскланивалась после  арии Тоски. Уходя, она еще раз как бы вскользь посмотрела на него. Следующей была ария Нормы. Тяжелый пристальный взор из-под опущенных ресниц перед началом. Больше она на него не смотрела, но он знал, что она поет для него. Первое отделение закончилось Бахом. Неожиданный выбор певицы. «Erbarme dich, Mein Gott», - звучала строгая и страстная мольба.
       - Сегодня она превзошла самое себя, - сказал в антракте Джироламо, друг семьи и отчаянный меломан.
       И все второе отделение, в котором исполнялись итальянские песни, Чезаре не оставляло чувство, что певица поет ему и только ему. Кажется, и зал начал что-то подозревать. И когда, исполняя «Страсть» Валенте и Тальяфьерри, последний номер программы, Аннунциата Челли с просветленным лицом смотрела очи в очи ему, только чувство приличия не позволяло сидящим в зале оборачиваться на Чезаре:
                К тебе лишь стремлюсь я тоскуя,
                Мечтаю, пылаю, зову я…
                Во сне я и в мыслях тебя только вижу…
                Покоя найти не могу я!..
       И тут Мара ревниво положила голову на плечо мужа. Кажется, Аннунциата вздрогнула. Несмотря на оглушительные овации, на бис она не вышла. Концерт закончился.
       - Просто у них такой прием – выбрать человека из массы и петь для него, - покусывая губу, объясняла мужу Мара.
       - Да, да, иногда так бывает, - поддакивал ей слегка озадаченный Джироламо.
       И Чезаре поверил - иное было бы просто невероятно. Поверил и успокоился. И вот теперь, сидя у собора, он растворял тени прошлого, и действительность постепенно наполнялась красками, как раньше проявлялись фотографии. Все становилось на свои места.
       - А Энцо женился по залету на Анджеле, и сейчас у него куча детей, - продолжал Паоло. – Жаль только, сильно стал выпивать.
       Чезаре, задумавшись, слушал дальнейший рассказ Паоло про Энцо вполуха, но внезапно насторожился, ибо понял, что Паоло говорит об Аннунциате:
       - И вот никто не понимает, почему она молчит.
       - Кто молчит?
       - Ты что, не слушаешь что ли? Аннунциата четыре года назад бросила сцену, вернулась домой и целыми днями молча сидит у окна. Да ты ее видел, она напротив тебя живет. Мы ее по-прежнему зовем Нанна – синьора Нанна.
 
                ***
       Синьор Верано шел по вечерней улице и здоровался с друзьями и знакомыми. И никто не знал, как дрожит его сердце или что там еще внутри. Он зашел к себе и вышел через какое-то время. В его руках был букет темно-красных роз и пакет с самыми вкусными яблоками. На пороге дома напротив он, задохнувшись, на минуту остановился. А потом стал подниматься по лестнице к женщине, с которой познакомился сегодня и которая знала, ждала и любила его двадцать лет. И пусть небеса будут к ним добры!

 24.07.2016 г.

• Перевод текста песни «Страсть» на русский язык Б.Абрамовича.